Kitabı oku: «История села Мотовилово. Тетрадь № 2. Жизнь своим чередом», sayfa 3
Соединение волостей
В 1920-м году, Мотовиловскую волость ликвидировали, а селения ее придали к Чернухинской волости. Здание волостного управления в Мотовилове сломали и перевезли в село Чернуху. На месте, где стояла контора волостного правления, остались груды штукатурки, лоскутья обоев, содранных со стен и кучи пожелтевших бумаг и газет. Рыться в этих бумагах и прочем мусоре, была забавной потехой и лафой для ребятишек. Здесь целыми уповодами копощились три друга детства: Панька Крестьянинов, Ванька Савельев и Санька Федотов. Ванька нашёл там и принёс домой красочную картинку, которая была наклеена на картонку, с изображением русских писателей. Санька нашёл какую-то игрушку-хлопалку с пружинкой, а Панька ржавый пистолет, который он прятал, и зря никому не показывал.
На другой день, целая ватага ребят бросилась к кучам мусора и барахла – остаткам от здания волостного правления, в надежде отыскать в них что-либо забавное для себя. Хлопотливо и старательно, как куры в мусоре, разгребая кучи барахла, ребята подняли столб пыли, а находок подходяших пока-что не было. Проходящий мимо, учитель Евгений Семёнович, спросил:
– Это вы чего так тщательно ищите ребята?
– Тут ценные вещи должны быть! – ответил, дерзкий на язык Санька. – Мы вчера кое-что хорошее нашли! – добавил он.
– А ну-ка марш домой! Вот я вас! В школу пора ходить, а не тут грязным делом занимаетесь. Дикари! Австралийцы! – грозно обругав ребят, отогнал их от кучи мусора. Испугавшись, ребятишки бросились бежать, и домой в этот день вернулись с поисков ни с чем.
И так. Село Мотовилово стало Чернухинской волости. В Чернухе был образован новый орган советской власти: Волостной Исполнительный Комитет, сокращённо ВИК. Его председателем стал Небойсь Андрей Андреевич, а в Мотовилове был образован Сельский свет, канцелярия которого разместилась в бывшем здании девичьей школы. Вся работа сельсовета заключалась в том, чтобы правильно распространить продразвёрстку среди населения, своевременно взыскать ее, следить за порядком в селе, кого следует посадить в «темную», а кого следует выпороть, наказав за содеянное преступление. Так однажды выпороли публично, жителя села Мотовилова Ильянова Федора и его жену Екатерину, за то, что они украли с чужого загона два десятка снопов рожи, а полевой сторож Сбитнев Степан заметил это и доложил властям. По решению властей, при всем честном народе, пороть прутьями Федора и Екатерину взялся Павлов Иван Матвеевич. После вложения нескольких «горячих», Федор не только не обиделся на односельчан, а сказал спасибо!
Неурожай и голодовка
1920-21 годы, были неурожайными годами. Особенно этот неурожай свирепствовал на Поволжье, в ряде губерний разразилась засуха, в след ее прокатились голодовка. Голодные: чуваши, мордва и татары целыми полчищами хлынули в Нижегородскую губернию, в которой эти два года были тоже малоурожайными, но все-таки, хлеб крестьяне-нижегородцы выпекали, хотя он выпекался наполовину с картошкой и лебедой. Чуваши и мордва, нахлынули и в Мотовилово. Кормились подаянием ради Христа. А проживали во дворах и банях. Татары же, не признавая Христа милостыни не просили – они предприимчиво занялись мелкой торговлишкой. Ообменивали мелкий товар на хлеб. В обмен на хлеб татары сельским жителям предлагали: сахарин, серу, булавки, богородскую травку, лечебные корешки и тараканий мор. Татарята, не просили милостыни ради Христа, а научились выпрашивать хлеб разными забавных песенками, вроде «Чушки-вьюшки, дай ватрушки!» и сердобольные мотовиловские бабы и старушки, ожалившись над голодными татарятамии давали им спасительный от голода хлеб!
В Мотовилово заглядывали и савояры, с показом, при помощи увеличительных стёкол забавных, красочных картин. За какой-то хлебный блин, при помощи приспособления напоминающего фотоаппарата на ножках, можно было досыта насмотреться на диковиные картинки – увидеть города, таинственные крепости и моря, и корабли в них.
Хотя около мотовиловцев и кормились немало чуваш и мордвов, но сами не все ели вдоволь хорошего хлеба. В редких семьях выпекался хлеб без примеси картошки или лебеды, так-что некоторые хозяйки выпекали хлеб похожий на дуранду, черный, как земля. Безвкусными и непитательный. Недоедание и плохая, неполноценная пища вызывали разнообразные болезни среди людей: болели глаза, на руках появлялись гнойные болячки (шолуди), на головах детей появлялись болячки (золотуха). По веснам, целые семьи, от недостатка хлеба, выходили на подножный корм – ели пестушки, щавель, столбунцы, медяницу, дикую редьку, лесные ягоды и грибы. Большим подспорьем к хлебу, были желуди, доставаемые с дубов, благо их в эти годы было обилие. Люди на лошадях и пешком отправлялись в дубравы для сбора желудей. Заготовленные желуди рассыпались на печах и длительное время сушились и подкаливались, создавая потеху для ребятишек: они в зимнее время греясь на печке лакомились поджаристыми желудями наедаясь до отвала, страдая после этого то запором, то поносом.
А власть в лице комбеда, делала свое дело. Не взирая на то, что у жителей села и так мало хлеба, он производил продовольственную развёрстку среди хозяйств села, опустошая скудные запасы зерна. Люди сопротивлялись, утаивали тощие запасы хлеба, припрятывали его в укромные и потаённые места. Комбед, с помощью вооружённых солдат производил обыски – спрятанный хлеб находили, безоговорочно его отбирали и сдавали в общественный амбар-магазей.
Имеющийся в хозяйствах скот от бескормицы хирел и болел. К весне, некоторым хозяевам приходилось подвешивать на веревках лошадь или корову, придавая им этим надлежащее положение и не давая валяться на земле врастяжку. Многие лошади болели паршой – облезлостью кожи. Шерсть с них спадала, и они были почти голые. На улице Слободе, около дома старосты Капустина, была устроена камера коптилка, в не заводили паршивую лошадь для окуривания серным дымом, после чего парша у лошади пропадала. Во многих хозяйствах, скот подыхал, и частенько можно было наблюдать, как лошадь или корову погрузив на телегу, отвозили в бор и оставляли не закопанные.
Из-за обилия палятины, в лесу развелось много волков. Около скотских кладбищ, они устраивали пиры и волчьи свадьбы, и обнаглев, стали устраивать набеги на села. Забирались во дворы, или подкапывались под стены конюшен, и похищали скот, последнюю овечку или козу.
На волков, жители села, устраивали облавы. Сельские охотники с ружьями, а люди, не имеющие ружей, вооружались топорами, железными вилами и клюшками выходили в лес на облаву. Такому вооружённому отряду приходилось обкладывать стаю волков, и в село возвращаться с парой, а то и с тройкой убитых волков. Но все-же нет-нет, да и залезут волки в чей-либо двор, подкрадутся к отощавшей овце, зарежут ее на месте, вытащат на простор, и поволокут добычу в лес – тогда у них и пир горой. Обеспокоенные волчьими набегами, люди стали обращаться к сельским властям с просьбой об уничтожении волков, а власти просили и обязывали охотников, чтобы они устраивали облавы на обнаглевших волков-супостатов. Охотники, в свою очередь, со всей деловитостью, и задором готовились к походам на волков, изыскивали порох и дробь, приобретали капканы, которые ставили на волчьих тропах.
Конец войны и земля
Затихала гражданская война, стал постепенно утихомириваться народ. Стали, понемножку, солдаты возвращаться домой к своим семьям, к своим хозяйствам. Стали поправлять свои, обветшалые за войну, постройки стали обзаводиться лошадьми, готовясь к традиционному землепашеству.
Вышедший от новой власти лозунг: «Фабрики – рабочим, земля – крестьянам!» всколыхнул русское крестьянство на новое отношение к земле. Перво-наперво, некоторым мужикам, используя волю на землю, не захотелось жить и теснотиться в большом селе. Их соблазняли просторы, и они решили выехать из села: кто на заполицу, на Баусиху, а кто на посёлок Сады. Таких хозяйств в селе набралось десятка полтора. Они со своими семьями, и всем своим движимым и недвижимым имуществом и добром выселились из Мотовилова и поселились на новых, просторных местах, где и земля-то рядом, и лес с дровами и луговыми угодьями под боком. Но вот беда, на Баусиху, въехали преимущественно одна беднота, люди нетрудолюбивого склада, и страстные любители выпивки.
Хотя новая власть всячески и помогала выселенцам, и всячески подворствовала им, но дело у них клеилось плохо, недаром про жителей Баусихи была сложена песенка: «Баусиха хлебородная, весь хлеб пропила, а сама голодная!».
Когда посёлку Баусихе нарезали землю (для этой цели был выслан из Арзамаса землемер), то часть пахотной земли было отрезано от массива земли принадлежащей селу Волчихе. Волчихинские мужики, встревоженные этим фактом, запрепятствовали этому вероломству, и один мужик пошёл в ярости до того, что полез на землемера в драку. Землемер, защищавшись, выхватил из кармана наган и выстрелом убил мужика наповал.
Пока, в панике, мужики хлопотали около убитого односельчанина, землемер не растерялся, вскочил верхом на лошадь и ускакал в Арзамас. После этого случая, по всей приближенной округе разнеся слух: «Межевой волчихинского мужика убил!». Хотели, было, волчихинцы на землемера в суд подать, да их разговорили, что мол, межевой-то действовал по указанию органа власти, значит был прав. Так дело убийством мужика и заглохло. В память погибшего, на месте его гибели, поставили крест, который свидетельствует о происшедшей здесь трагедии, возникшей на почве спора о меже земли-кормилицы.
Работа на железной дороге
Голодовка, и безденежье, погнали мотовиловских молодых мужиков и парней, на железную дорогу (на чугунку) на заработки. Рабочим-ремонтникам, за работу, по замене шпал и очистке кюветов выдавалась зарплата деньгами и выдавались заборные карточки на получение продуктов из «вагон-лавки».
Рабочие-ремонтники, на подёнку, ходили пешком. До казармы три версты и оттуда столько же, для их не представлялись длительным путем. Иногда же, в ненастную погоду, ремонтники оставались ночевать в казарме, в отведённой для них большой комнате, называемой «ремонтной», в большинстве же случаев на ночлег уходили домой, в Мотовилово.
Как-то однажды субботним вечером, с казармы домой, с получкой в карманах, возвращались парни-товарищи: Михаил Федотов, Алеша Крестьянинов, Яшка Поляков и Гришка Батманов. Шли, и как водится у молодежи, играя переталкивались. Усталость рабочего дня тут же пропала, как только они отошли от казармы. Весело, по-молодецки скача, по-жеребячьи гогоча в задорном смехе, они шли и переговариваясь шутили. Получка, которую они сегодня получили, за трудовую неделю, их безудержно веселила, и склоняла к мальчишескому веселию. Они шли по меже, проложенной между загонов поспевающего овса и отцветавшего картофеля.
Яшка Поляков, играючи толкнул хилого Гришку Батманова в бок, тот не удержавшись на ногах ткнулся в картофельную борозду. С его головы свалился старый, отцов картуз. Поднявшись на ноги Гришка, догнав Яшку. в отместку, ударил своим картузом Яшке по голове. Яшка от сильной боли зажав голову рукой, огрызнувшись на Гришку, вскрикнул на него:
– Чем это ты так больно ударил?!
– Как чем, картузом! – недоуменно ответил Гришка.
– А, случайно не камень у тебя в картузе-то?
– Какой в картузе камень, ты что опупел, что ли?!
– А ну-ка покажи, что у тебя за картуз? Все ребята устремились к Гришкиному картузу и стали его рассматривать. Яшка взяв в руки картуз стал его тщательно прощупывать, и за подкладкой нащупал что-то твёрдое.
– А это что? – грозно спросил Яшка.
– Я и сам не знаю! – с наивностью ответил Гришка.
– Распарывай картуз! – дружно приказали товарищи Гришке. Гришка с силой рванул подкладку картуза. Из образовавшейся дырки на тропу, по которой шли ребята, выпала золотая монета достоинством в десять рублей. Гришка поспешно наклонился и пальцами сграбастал, с землей, свой золотой, крепко зажав его в ладони.
– Чур вместе! – поспешно провозгласил Алеша.
– Да! Мне тятька-то, пожалуй, задаст это его картуз-то. У него дурная привычка, не знает куда деньги прятать, так он их в картуз зашил! – объяснил Гришка товарищам о повадках своего отца Осипа, который свои деньги прятал то в щели, то в землю зароет, что и сам не найдёт, а это в картуз зашил, из соображения, что-мол, картуз на голове, значит и деньги под рукой!
Работал Осип в лесу, окапывал лесные массивы канавами, вкладывал в труд свою неимоверную силу, изо дня в день не выпуская из рук матушку-кормилицу лопату. Получая от лесовладельцев Вязовова и прочих, за работу золотыми деньгами, которые он не обменивал на бумажные деньги, как зачастую делали некоторые простачки, говоря: «Золотой-то потерять можно, а если карман худой, то и совсем его в кармане не удержишь». А Осип золотые на бумажные не обменивал, а прятал их около своего дома, но случалось так спрячет и забудет, а хватится и не найдёт. По возвращении домой Гришка отдал полученные им деньги отцу, а о золотом не сказал, утаил его для себя.
Поездка за грибами
В конце лета 1921-го года, с фронта гражданской войны, пришёл Муратов Василий Тимофеевич. Во время пребывания на войне, он всего навидался, и холоду, и голоду, и в плену побывал. С войны он пришёл сравнительно упитанным, и вполне со здоровым телом. Деревенская пища, похлёбка и картошка кругляшами с огурцами и капустой, ему показались не по нутру, и ему вздумалось сходить в лес за грибами, которые послужили бы некоторым разнообразием в его пищевом рационе, с этой целью и пришёл к свояку Василию Савельеву.
– Василий Ефимыч, я надумал в лес за грибами сходить, ты случайно не согласен со мной за компанию пойти, а то я лес-то плохо знаю, боюсь как бы не заплутаться, – обратился Тимофеевич к Василию Ефимовичу.
– Нет свояк, мне некогда, я на казенной работе числюсь. Вот на казарму собираюсь идти, там меня служба ждет! – отказался Ефимович.
– А ты, вот что: поезжайте-ка на моей лошади. Забирай свою бабу, да вон наших Саньку с Ванькой и езжайте. Я вам Серого запрягу, а чтобы в грибные места попасть надо кликнуть Анну Гуляеву. Она весь лес, как свою ладонь знает, с ней из лесу без грибов не вернетесь! Только вот что, свояк, ты, в случае лошадь-то запрячь сумеешь ай нет? Ведь вам там ее распрячь придётся на кормежку, а потом-то запряжёшь?
– Вот еще что за вопрос! Чай я не маленький, и не в городе родился и рос, и видывал как лошадей-то запрягают! Мне не впервой! – с некоторой обидой и гордостью заявил Тимофеевич.
– Ну, ну, а то Санька-то с Ванькой еще маленькие, и запрячь не сумеют, так я на тебя надеюсь! – высказался Ефимович.
– Запряжём! – утвердительно заявил Тимофеевич.
На другой день, спозаранку, еще до восхода солнца, из села выехала телега, которую резво вез, запряжённый в нее Серый. Лошадью править взялся новоиспеченный кучер Василий Тимофеевич. На другой стороне телеги, свесив ноги чуть не до самой земли сидели две Анны: жена Тимофеича, и лесовица Гуляева. Рядом с кучером, на правой стороне телеги уселся Санька, а Ванька примостился в задке телеги и дремал.
Дорогой, Анна Гуляева много говорила и рассказывала про лес. Она оповещала о своем знании ягодных и грибных местах, о приметных местах лесного царства, о похождениях и приключениях происшедших с ней в лесу. «Еще в молодости, а уж будучи вдовой, вздумалось мне, как-то раз одной пойти в лес за ягодами, и нарвался на меня какой-то дьявол. Мужик, тоже в лес за ягодами пришёл, так я от него еле отбоярилась, и после того сразу, думаю, одной в лес, ни ногой!» – вещала она.
– Ну, мы сегодня, наверно, грибов-то загребём! Говорят, их в лесу-то уйма, а местами хоть косой коси! – высказался Тимофеич, обращаясь к бабам.
– Не даром едем, я вас поведу в самые грибные места, там не грибные лета от гриба обору нет! – с чувством гордости возвестила Гуляева.
– А где эти места-то? – осведомился Тимофеич.
– В Учоватинном лесу. Это даже за Прорывом версты три будет! –объяснила Гуляева.
– Эх, это далековато. Туда доехать нам едва к обеду! –озабоченно произнёс Тимофеич.
– Да не близко, через два часа там будем, а не к обеду! Со знанием пути и времени нужного для того, чтобы добраться до места, – пояснила Анна.
– А вон и солнышко всходит! – радостно возвестил Санька, любуясь озарёнными солнцем вершинами сосен.
– Вон и колокольню нашу солнышком светило! – заметил и Ванька, наблюдая за удаляющимся селом из задка телеги.
На свежем, и по-осеннему бодром небе, высоко паслись мелкие облачка-барашки. Ущерблённый месяц, горделиво разгуливаясь по небу, клонился к западу.
День обещал быть теплым и ветреным. Грибники въехали в ближний лес. «А денек-то здорово поубавился!» – вяло позёвывая, заметил Тимофеич, сбивая прутиком росу с придорожной травяной поросли. «На преображенье-то, день на три часа убыл!» – подметила всезнайка Анна.
При въезде в лес, звуки стали резче и внятней. На стук колёс и громкое пофыркивание Серого, стало отзываться раскатистое эхо, и людской говор стал отчётливее и громче. Вдруг, лошадь чего-то испугавшись бросилась в сторону, взбешенно всхрапнув сильно забеспокоилась, и начала прислушиваясь тревожно прясть ушами и зафыркала. От внезапного толчка, седоки едва удержались на телеге, испуганно скинув взаимно переглянулись в недоумении.
– Что бы это значило? – первым нарушив молчание, произнёс Василий Тимофеевич.
– Она чего-то сильно испугалась, – проговорила Анна.
– Уж не волков ли? – с тревогой в голосе ужаснулась Анна Михайловна, опасливо подбирая ноги в телегу.
Тем временем, Серый снова вошёл в свою лошадиную тропку дороги, и колеса снова покатились по песчаным лесным колеям. Между тем, лошадь не переставала беспокоиться, она тревожно ворочала голову вправо, косясь бельмами глаз.
– Что она так встревожилась, – успокаивающе проговорила Анна, – здесь волков-то, вроде не должно быть.
Когда они отъехали от места испуга лошади с пол версты, причина тревоги обнаружилась: сзади телеги, на расстоянии саженей двадцати, на пересёк дороги из редкого леса вышли два огромных волка величиной с доброго теленка.
Лошадь также продолжала беспокоиться, косилась на сзади проходивших зверей, но, чувствуя присутствие людей, она понимала, что люди в обиду ее не дадут. Она резво шагала вперед, угрожающе топала ногами. Сидящие в телеге не без страха наблюдали за волками, с тревогой следили за их поведением, и никто не смел проронить хоть одно слово. Видимо волки, не имея никаких злонамерений, мирно шли своей тропой с сытого «пира», из бора, где обычно сваливалась палая скотина.
Первым заговорил Санька:
– Эх, вот бы ружье сейчас!
– А ты не выдумывай! – оборвала его Гуляева. – Ели их ружьем потревожишь, то гляди, они беды такой натворят, что после и не очухаешься! – предупредительно разъяснила она. – Видишь, они дружелюбно идут своей дорогой и нас не затрагивают. И на этом им скажем спасибо. Вон они уже где! Перешли Серёжу и направились к водяной мельнице.
– А вот в Венгрии, где я был в плену, – участливо ввязался в разговор Василий, – так там волки редкость. Там эту противную тварь почти всю вывели.
– А у нас их в войну развелось, тьма тьмущая, даже бают, медведи появились, – доложила Анна. – Я слышала, как будто наши охотники облаву на волков хотят устроить, тогда волки держись.
– А в плену-то, наверное, плохо было? – с интересом спросила Гуляева Василия.
– Всяко было, и плохо, и хорошо. Сначала-то голодно было, а потом попал я к одному хозяину, часовых дел мастеру, так он меня кормил, как на убой.
– Он у меня часовщиком там научился, часы починять может, – с усмешкой похвалилась Анна Михайловна.
– Да неужели? – удивилась Гуляева, – Тогда ты, Василий Тимофеевич, не починишь ли мои ходики? Второй год на стене висят без толку.
– Приноси, посмотрим, – не без гордости произнёс Василий.
– А вот и Жданчиха! – объявила Анна. – А скоро глядишь, и Прорыв будет. Вот пройдём ручейки Каменный и Мощёный, а там до Прорыва рукой подать.
Доехали до лесного посёлка Прорыв, где механическая лесопилка и пристроенная к ней паровая мельница.
– Это что вон за дом? Весь в стекле, даже сени все стеклянные, – с удивлением и восхищением спросил Санька.
– Тут до революции жили монашки, а теперь тут живет Сердитов, старший лесничий, главный над всем лесом, – осведомленно пояснила Гуляева.
– Бают, уж очень он серьёзный, – ввернула в разговор слово Михайловна.
– Недаром, и фамилия-то у него Сердитов. Да с нашим братом иначе-то и нельзя, нам только дай поблажку, так мы готовы все растащить. Уж был пример, растащили спирт у Кощеева, – не без рассудка высказалась Гуляева.
Миновав Прорыв и переехав вброд Сущевку, они поднялись на не крутую гору. Телегу сильно трясло от пересекающих дорогу корней и попадающих в колеи палок.
– Василий! Сворачивай-ка вон к этой развесистой берёзе, – скомандовала Анна, когда они выехали на небольшую лесную поляну, – Тут и остановимся. Кстати, вон за тем бугорком протекает Рамзай.
– Ну, вы распрягайте лошадь, устраивайтесь тут, а мы с Анной пойдём, тут грибов должно быть целая пропасть, – увлечённо затараторила Гуляева, забрав лукошко с телеги и увлекая за собой Анну Михайловну.
– Ступайте! Я вас догоню! – крикнул им вслед Василий.
Бабы скрылись в приближенных кустах, а мужики принялись за распряжку лошади и оборудования лагеря. Лошадь распрягли, оброть снимать не стали, пристегнув к ней вожжи, другой конец привязали к одиноко растущему на поляне кусту. Серый дружно припал к сочной молодой траве.
– Вы далеко от телеги не отходите, грибы собирайте поблизости, а я пошёл к бабам, – строго наказал Василий Тимофеевич ребятам. – А чтоб нам не заплутаться, почаще аукайте, – уже на ходу оборотясь, добавил Тимофеевич.
Ребята резво принялись за сбор грибов, которых и около телеги было много. Попеременно аукали взрослым, те издалека откликались им. Лесное эхо забавно перекликалось, гуляя по лесным чащобам и полянам. Вскоре бабы вернулись с полными лукошками грибов и высыпали их в телегу на разостланную сыромятную телячью кожу – принадлежность повозки, служащую для укрытия людей в случае дождя.
– Ну, робяты, там, в лесу, полное грибное царство, – с гордостью возвестила Гуляева.
– А дядя Василий где? – с тревогой в голосе спросил Санька.
– Он там, до полного лукошка добирает, – пояснила тетя Анна, – ну, вы тут грибы собирайте, а мы пошли. Кричите нам.
Ребятам вскоре понаскучило собирать грибы и то и знай орать во все горло «Ау!» Они по-жеребячьи вприпрыжку сбегали к лесному ручью Рамзаю, нажились прохладной воды, бьющейся живительной струйкой из-под корней елевого выворота, снова прибежали к телеге, с интересом стали рассматривать грибы, высыпанные в телегу бабами. Тут были и здоровенные белые, боровики, широченные грузди и волжанки, а ребята около телеги могли набрать только скользких маслят, подосиновиков, сыроежек, да изредка рыжиков.
– Дядя Василий, ау! – громко прокричал с телеги Санька.
– Ау! Совсем рядом из-за кустов отозвался Тимофеевич.
– Вот я, ай соскучились? – весело усмехаясь, добавил он.
Тимофеевич высыпал из лукошка в телегу целое лукошко добротных грибов.
– Дядя Василий, это вот не съестной гриб, а мухомор, – с тревогой в голосе заметил Санька, понимающий и разбирающийся в грибах.
– Как мухомор? – встревожился и удивился Василий, – Я его за груздь в лукошко клал, а ты говоришь мухомор.
– Так это на самом деле мухомор, – подтвердил и Ванька.
– А я думал груздь. Так выбросьте его из телеги, да и только, – убедившись в правоте ребят, заключил разговор Тимофеевич.
– Ну, вот что робята, я снова пойду в лес, а вам не пора ли заняться приготовлением обеда, я что-то проголодался, кишка кишке кукишь кажет. Тут вам мать Любовь Михайловна всего наклала, и мяса, и картошки, так что разводите огонь и заваривайте суп, а я пошёл.
Ребята принялись за варку обеда. Санька начистил картошки, а Ваньку заставил собирать дрова для костра. Вскоре разожгли на полянке небольшой костёр. Санька принёс из Рамзая воды в ведерке, в котором они принялись варить суп, подвесив его над огнем. В ведерко была положена нарезанная картошка, лук и запущена нарезанная кусочками свинина. Огонь в костре жарко разгорелся, в ведерке закипело, а потом начало бурлить вовсю, будоража и гоняя куски картофеля и мяса со дна.
– Эх, я, кажется, забыл посолить, – спохватился Санька, – а ты сходи-ка за водой, а то как бы в ведерке вся вода не выкипела.
– А с чем идти-то, у нас посудины-то больше нет, ведерко-то на костре висит, – заметил Ванька.
– Да, мы сплоховали, не захватили хоть бы какую-нибудь чашку, – сокрушался Санька.
– А ты знаешь, что – на голове-то у тебя шляпа, вот и ступай с ней.
Надразумевший Ванька впритруску побежал к ручью, зачерпнув полную шляпу воды, поспешно пошёл к костру. Пока он шел, вода из шляпы вся вытекла через маленькую непредвиденную дырку. Недовольный Санька с руганью набросился на Ваньку, как будто он в чем-то виноват.
– Беги скорее, неси воды, вся похлёбка выкипела, сейчас подгорит! – злобно обрушился она на Ваньку, готов дать ему подзатыльник.
Ванька поспешно побежал снова к ручью и, набрав в шляпу воды, бегом побежал к костру, догадливо зажав пальцем дырку снизу шляпы. Полшляпы воды было донесено, выкипевший суп был спасен.
По прошествии некоторого времени к стану пришли грибники, бабы и Тимофеевич. Тимофеевич осведомился:
– Ну как, ребятишки, обед готов или еще нет?
– Готов, дядя Василий, – как старший доложил Санька.
– Ну, тогда давайте обедать, расстилайте столешник, давайте хлеб и ложки.
Все расселись вокруг ведерка с супом на землю, каждый, вооружившись ложкой и куском хлеба. Ели суп с особенным аппетитом, суп оказался отменный. Ели, шутили, похваливали поваров за вкусно приготовленный обед. После обеда, за несколько заходов грибники наполнили грибами почти всю телегу. Пора и домой, да и день начал клониться к вечеру.
– Ну, ребята, укладывайте все пожитки в телегу, чтоб чего не забыть, а я стану запрягать. Тимофеевич пинком в брюхо поднял лежащего Серого. Тот, выбросив вперед передние ноги, упруго поднялся, встряхнулся всем телом и сытно всхрапнул. Перво-наперво Тимофеевич сводил лошадь к ручью, попоил и принялся за запряжку. Хомут он стал напяливать на лошадиную голову назад клещами. Санька поспешно заметил ему:
