«Three Men in a Boat (to say nothing of the dog)» kitabından alıntılar, sayfa 4
Мне думается, если женщина захочет купить бриллиантовую тиару, то она будет убеждена, что избегает расходов на шляпку.
Джордж спросил, почему бы нам не жить так всегда, на каком-нибудь необитаемом острове, вдали от зла и соблазнов света.
Всё это суета, господа, ужасная суета. Бросьте её за борт вашей жизни, и вы только легче вздохнёте, и легче понесётся ваша житейская лодочка!
В этом - весь Гаррис: он охотно берет самое тяжелое бремя и безропотно взваливает его на чужие плечи.
Он всегда приводит мне на память моего бедного дядюшку Поджера. Ручаюсь, что вы в жизни не видывали такой кутерьмы, какая поднималась в доме, когда дядя Поджер брался сделать что-нибудь по хозяйству. Привозят, например, от столяра картину в новой раме и, пока ее не повесили, прислоняют к стене в столовой; тетушка Поджер спрашивает, что с ней делать, и дядюшка Поджер говорит:
"Ну, это уж предоставьте мне! Пусть никто, слышите - никто, об этом не беспокоится. Я все сделаю сам!"
Тут... Далее
Сыр, как и керосин, слишком много о себе воображает.
Ничто меня так не раздражает, как вид людей, которые сидят и ничего не делают, когда я работаю.
Джордж засмеялся своим раздражающим, тупым, бессмысленным, неприятным смехом. Как они оба меня бесят!
Не знаю почему, но вид человека, который спит, когда я уже встал, приводит меня в неистовство.
Меня... Далее
В следующем столетии немцы, вероятно, разрешат этот вопрос [вопрос диалектов] тем, что все будут говорить по-английски. В настоящее время в Германии почти каждый мальчик и девочка, даже из среднего класса, говорят по-английски; и не будь наше произношение [английское] так деспотически своеобразно, нет сомнения, что английский язык стал бы всемирным в течение нескольких лет. Все иностранцы признают его самым лёгким лоя теоретического изучения. Немцы, у которых каждое слово в каждой фразе зависит по меньшей мере от четырёх различных правил, уверяют, что у англичан грамматики вовсе нет. В сущности, она есть, только её, к сожалению, признают не все англичане и этим поддерживают мнение иностранцев. Последних ещё затрудняет, кроме зубодробительного произношения, наше правописание: оно действительно изобретено, кажется, для того, чтобы осаживать самоуверенность иностранцев, а то они изучали бы английский язык в один год.
Мне говорили опытные люди, что чистая совесть даёт человеку полное спокойствие, но сытый желудок даёт то же самое и гораздо более лёгким способом.
"Вообще я замечаю, что люди часто обладают тем, что им вовсе не нужно, и никогда не имеют того, в чем особенно нуждаются."
"Зачем ему [Джорджу] ходить в банк? Чтобы сидеть там за решеткой и делать вид, что он чем-то занят. И зачем вообще существуют банки? Только чтобы мучить людей! Приходишь туда в десять часов утра и застаешь уже кучу народа; на столах лежат десятки различных бланков, и неизвестно, на котором из них надо писать заявление. Когда вы решили написать на риск, вам нужно стоять в страшной давке и ждать, пока чиновник за решеткой выпьет стакан чаю и выкурит папиросу. Наконец вы пробиваетесь к нему, подаете заявление, а он - таким голосом, будто вы оскорбили его уже раз пятьсот в жизни, - отвечает, что ваша фамилия написана не на той строчке и что надо переписывать все заявление сначала. Когда вы наконец написали по вдохновению верно и простояли в толпе целый час, желчный чиновник дергает у вас из рук бумагу и велит приходить через два часа. Ехать домой на это время вам не стоит, и вы ждете тут же, испытывая жалкое удовлетворение при виде того, что и другие... Далее
Кому он там нужен, и на что вообще нужны все эти банки? Отдаешь им свои трудовые гроши, а когда хочешь получить по чеку, то они возвращают его назад, исчиркав вдоль и поперек дурацкими надписями вроде: «счет исчерпан» или «обращайтесь к чекодателю». Какой от этого прок? Такую штуку они сыграли со мной дважды на одной только прошлой неделе. Я не собираюсь терпеть эти издевательства. Я выну свой вклад.
