«Внучка берендеева. Второй семестр» kitabından alıntılar
Люциана Береславовна смерила Еську ледяным взглядом.
— Что он здесь делает?
А спросила отчегой-то у меня.
— Гулял я, — Еська потупился и носочком землю сковырнул. — Вот, знаете, не спалось… мучит душу… неизведанное.
И в глаза глядит.
— Может, любовь, а может, газы… пироги ныне с капустой были. Вкусные — страсть. Вот и не устоял я… ныне же пучить стало…
— Прекратите!
— Так вот, гуляю, значит. Дышу воздухом свежим… ну как свежим, сами понимаете, капуста — это серьезно.
Люциана Береславовна прямо заледенела.
— И выхожу, значит, к саду, — Еська глядел под ноги и мял платок. — Оно, конечно, далековато, да задумался… и ночь хорошая. Звезды. Тишина… и тут, слышу, кричат… я и ринулся на помощь. Я ж благородный человек…
— Хватит! — оборвала Люциана Береславовна, поднимая воротник шубы. — Идите за мной.
— Куда?
— Какая разница?! — в ледяном голосе ее проскользнули нервические ноты.
— Не скажите… при всем моем глобальном к вам уважении, а оно велико, что царство Росское, — Еська платок на голову натянул. — Но вот просто так взять и пойти… куда-нибудь… а вдруг вы меня обманом и властью своей завлечете?
— Куда?!
— В тихое темное место. И там станете глумиться…
Я прижала ладони к щекам. Да что он говорит! Как такая блажь дикая вовсе ему в голову пришла! Люциана Береславовна рот открыла.
И закрыла, не ведая, верно, что ответить.
— Я юноша молодой. Неискушенный…
…выгонят.
…или на конюшни отправят, да не на пару седмиц, а до конца учебы, если не дальше.
— …вы женщина видная… что с моей репутацией станется? Будут говорить…
— Молчать!
— Молчу, — Еська потупился. — Я понимаю… вам непросто… в ваши-то годы… вы не обижайтесь, Люциана Береславовна…
…до конюшен он не доживет.
…она его прямо тут схоронит. А я скажу, что так и было.
— …вы женщина, несомненно, красивая. Видная. Но все ж я предпочел бы кого помоложе… своего возраста, так сказать…
Человек - это только звучит гордо, а на самом деле что он такое. Слабое никчемное создание.
Носом я таки шмыгнула, и Еська со мною, но, надо полагать, не от сердешных горестей - если таковые и случалися ноне, то я об том не ведала, - а от обыкновенных соплей.
Люди лгали легко.
А еще легче верили в ложь, если, конечно, эта ложь была приятна.
... дурная мысля в дурной же голове брожение вызывает, от которого оная голова и треснуть способна.
Смерть, она такая... - Кирей усмехнулся. - Ждать, пока изготовишься, не станет.
Злишься — это хорошо… злая баба лучше страдающей.
Голос Бориславин сделался громким и глухим.
Ажно у меня мурашки по спине побегли. Иль от холода это, а не со страху?
— Вот уже совсем он близок. И видит девка, что страшен жених, будто смертных грех! На один глаз кривой, на другой — косой. На обе ноги хром, а руки и вовсе вывернуты. Горбат да космат… хотела бежать, но ноженьки не понесли.
— Божиня милосердная…
— Занемела вся, ни рукою шелохнуть не способная, ни ногою… ни слова сказать… а жених-то уже из зеркала выбрался… идет, хромает, переваливается. Несет от него козлиным духом… девка уже почитай и сомлела. А жених ее обнял и как скажет…
— Ты моя навеки! — прогудело вдруг над поляною.
И выскочил к костру…
Человек — не человек. Зверь — не зверь. Тварь невиданная, неведомая.
Высок. Рогат. Горбат. На обе ноги хром. А руки растопырились, одна другой короче.
Космат.
Глаза желтизною блещут.
Вонюч. И вправду козлом несет и крепко так. И растопыренными своими руками хвать девку, которая поближе оказалася.
— Моя…
Ой, что стало! От визгу не то, что чудище неведомое, я оглохла. Девки в крик. Вой. Борислава юбки подхватила и бегом… костер стоптали, благо, друг друга не подавили. А тая, которую чудище схватило, и вовсе сомлела…
Летнюю порою Еська бояр даже жалел. А что, все люди как люди, эти ж парятся в шубах и бархатах. Ходят, рожи краснющие, глаза выпучены, бороды и те в испарине. Оттого, верно, и норовом лютые. А попробуй-ка добрым к людям быть, когда задница сопревшая свербит?
Слово - что птица, только с крыльями медными. Полоснут по душе - вовек шрамов не сведёшь.
