Kitabı oku: «Операция «Эмин-паша». Том I. Германский конкистадор в Восточной Африке», sayfa 2
ГЛАВА II. В ЗАНЗИБАРЕ И В БЛОКИРОВАННОЙ ТЕРРИТОРИИ
20 февраля я отправил лейтенанта фон Тидеманна в Аден, чтобы помочь капитану-лейтенанту Русту переправить в Ламу сотню набранных им сомалийских солдат. После некоторых раздумий я решил организовать свою экспедицию в Виту (селение в 15 км от устья реки Тана на побережье Кении), вдали от восточноафриканских беспорядков. Во всяком случае, спокойное состояние султаната Виту предложило гораздо более удобную обстановку для подготовки, чем тревожное положение дел в Занзибаре и на восточноафриканском побережье.
Лейтенант фон Тидеманн
Я связался по телеграфу с капитаном-лейтенантом в Адене, а также направил ему соответствующие инструции с фон Тидеманном. Руст должен был привезти сотню сомалийцев в Виту и продолжить там их обучение, как ядра войска, которое я должен организовать. От господина Фрица Блея из Занзибара я получил сообщение, что он, вероятно, сможет обеспечить почти две сотни носильщиков. Теперь я поручил лейтенанту фон Тидеманну доставить в Виту носильщиков, как можно быстрее.
Для транспортировки моего оружия в Восточную Африку Виссманн (теперь имперский комиссар) разрешил мне использовать один из своих пароходов – «Марта». С такой поддержкой я надеялся избежать неприятностей и трудностей, которые могли бы возникнуть в результате блокады побережья повстанцами. Я считал само собой разумеющимся, что и в английских территориях также будет оказано содействие экспедиции, организованной нацией, с которой англичане тогда, как казалось, сотрудничали в Африке вполне дружелюбно; тем более, что мы были настроены продвигаться в строгом соответствии с обязательствами, которые взяла на себя Германская империя.
После принятия всех необходимых мер в Германии, я отправился к господину Оскару Борчерту в Египет, в надежде, что там получу какую-то определенную информацию о положении Эмин-паши. Не преуспев в этом, я затем отправился в Аден, чтобы лично принять участие в вербовке сомалийцев, но особенно для того, чтобы приобрести верблюдов для экспедиции. Я добрался до Адена в середине марта; и здесь, к моему большому удовлетворению, я застал графа Телеки и господина фон Хонеля, которые только что вернулись из своей экспедиции в Масайленд. Они дали мне очень ценную информацию о положении дел на озере Баринго (225 км на NNW от Найроби), через окрестности которого пройдет мой путь, а также в окрестностях озера Туркана. Мне также было приятно встретиться и поговорить в Адене с нашим другом профессором Швайнфуртом, который только что вернулся из своего арабского путешествия. Вечером 24 марта Виссманн также прибыл в Аден из Каира; и после того, как я устроил свои дела, мы 25 марта 1889 года с Виссманном и двумя его спутниками, доктором Бумюллером и господином Янке отплыли в Занзибар, куда прибыли 31 марта, к двум часам дня.
Оскар Борчерт
Во время этого плавания Виссманн показал мне телеграмму своего представителя в Занзибаре, ктороый сообщил, что Руст высадил моих сомалийцев в Багамойо. Это было прямое противоречие инструкциям, которые я дал Русту, он должен был доставить солдат в Виту. 31 марта, сразу же после моего прибытия в Занзибар, я получил необходимые объяснения через господина Фрица Блея, и это пролило свет на перспективу вещей, которые меня ждали в Занзибаре. Я узнал, что, капитан-лейтенант Руст в Адене просил билеты в Ламу (селение на небольшом одноименном острове кенийского побережья) для себя и сомалийцев и получил их от пароходной Британской Индийской компании, но агенты компании, тем не менее, запретили высадку людей в Ламу. Пароход британско-индийской линии был вынужден развернуться перед гаванью Ламу и отправиться с моими людьми в Занзибар. Там, вероятно по инициативе английских представителей, султан Занзибара также выступил против высадки сомалийцев, и поэтому было необходимо доставить их на материк, в Багамойо. Я также слышал, что султан Занзибара был настроен запретить мне проход через Ламу и, тем самым, запретить маршрут вдоль реки Тана.
На следующий день я решил лично проверить ситуацию в Ламу, а также, возможно, и за ее пределами, на побережье Сомали, которое в случае необходимости может быть использовано для старта экспедиции. 2 апреля на борту султанского парохода «Килоа», который был зафрахтован британской компанией «East Airican», я плыл в компании с капитаном-лейтенантом Рустом и господином Фридрихом Шредером на север. Ранее я поручил господину Фрицу Блею предпринять от моего имени действия против британской пароходной компании за нарушение их контракта по высадке моих сомалийцев в Ламу и взыскать с них в возмещение ущерба 15 000 фунтов-стерлингов или 300 000 марок.
Когда на пароходе «Килоа» я прибыл в Момбасу, представитель британской компании «East African» г-н Бьюкенен сообщил мне, что, хотя я купил билеты до Ламу, пароход не будет допущен в гавань, если я не дам честное слово, что судно пробудет в гавани всего несколько часов, а я не сойду на берег. Я счел себя вынужденным дать это обещание, потому что у меня все еще была надежда поговорить с моим представителем в Ламу, лейтенантом фон Тидеманном, который несколько дней назад отправился туда на пароходе «Барава», и, таким образом, дать ему новые инструкции. Все протизошло, как я ожидал; и, кроме фон Тидеманна, я встретил в Ламу двух немецких господ, которые обещали в частном порядке обеспечить меня арабскими носильщиками. Также я попросил Тидеманна собрать информацию о бухтах и причалах к северу от Ламу.
После этого наше судно отправилось на побережье Сомали, посетив Бараву, Мерку и Могадишо. Перед каждым из этих селений мы стояли на якоре по несколько дней; но арабская администрация была настолько слабой и трусливой, и, возможно, также настолько злонамеренной по отношению к европейцам, проживающим в Занзибаре, что мы так и не получили разрешения сойти на берег. После того, как я столкнулся с сопротивлением властей в Ламу, я решил взять на себя ответственность за попытку высадки на берег в Мерку. С капитаном-лейтенантом Рустом я прошел на каноэ через строй из нескольких лодок с угрожающими нам арабами. Но когда мы высадились на берег, там поднялся громкий шум, за которым последовал официальный приказ арабского правителя, вернуться назад, – что мы, вооруженные только револьверами, были вынуждены выполнить, отказавшись от нашего намерения.
Наша попытка высадиться в Мерку
Я отправился обратно в Занзибар; и здесь произошли события, которые сделали успешное завершение нашего дела все более и более невероятным. В отличие от инструкций, которые я дал в Европе, мое охотничье оружие было отправлено из Антверпена северо-германским Ллойдом в Аден и перевезено оттуда пароходом британско-индийской компании. Оружие прибыло в Занзибар, когда я был на побережье Сомали, и в соответствии с буквальной интерпретацией правил блокады было сразу захвачено английским адмиралом Фримантлом.
Мое военное оружие, которое я должен был доставить Эмин-паше, сейчас находилось в Адене. Существовала опасность, что оно также будет перевозиться на пароходе британско-индийской линии, а затем будет изъято в Занзибаре. Я сразу же отправил срочное телеграфное сообщение германскому консулу в Адене, чтобы обеспечить доставку военного оружия одним из пароходов Виссманна, предпочтительно на «Марте», которую ожидали из Гамбурга. Капитан «Марты» заявил консулу в Адене, что корабль был полностью загружен и не мог взять мои сундуки. Затем с помощью телеграфа я попытался зарезервировать место для своего оружия на борту парохода «Гармония», который ожидался позже. Но, к моему разочарованию, я получил в ответ на мою последнюю телеграмму заявление немецкого консула в Адене о том, что оружие было отправлено на пароходе британско-индийской компании. Теперь я попробовал искать помощи в Генеральном консульстве Германии в Занзибаре, чтобы предотвратить захват этой части моего оборудования, показав мою телеграфную переписку с Аденом и тем самым доказав, что это было сделано против моих явных указаний и о том, что партия оружия была арестована на английской линии Занзибара. Но я не смог получить здесь какую-либо поддержку; и, таким образом, эта часть моего оружия также попала в руки англичан, как только она прибыла в Занзибар, и была сначала перегружена на борт английского военного корабля, а затем отправлена обратно в Аден по приказу британского адмирала.
По возвращении в Занзибар меня ожидало второе большое разочарование. Занзибар всегда был традиционным местом набора носильщиков для всех экспедиций, идущих вглубь континента. Здесь нанимают носильщиков, и до недавнего времени не было экспедиции, которая могла обойтись без посещения Занзибара. Соответственно, я не терял времени и обратился в германское консульство с просьбой получить разрешение на то, чтобы нанять носильщиков из подданных султана Занзибара – простая формальность. Учитывая мои старые отношения с арабами, мне несложно было набрать носильщиков в Занзибаре, и на самом деле уже несколько сотен человек предложили мне свои услуги в этом качестве. Когда я вернулся в Занзибар 17 апреля, к моему удивлению услышал, что на мое заявление в консульство не поступило никакого ответа; и в то же время мне сообщили, что султан объявил, что каждый черный человек, принявший участие в моей экспедиции, потеряет голову, если вернется в Занзибар, и что я не должен рассчитывать получить здесь носильщиков.
Чтобы справиться с этими трудностями, г-н Фриц Блей, который в то время был моим представителем в Занзибаре, очень разумно, по собственной инициативе, нанял для нас пароход «Ноера», принадлежащий Бомбейской пароходной компании. Я изначально хотел использовать парусные лодки, но, ввиду совершенно неожиданных и совершенно необычных препятствий, было весьма вероятно, что обладание пароходом будет необходимо. Поэтому с тяжелым сердцем я решил выплатить большую сумму, необходимую для фрахтования «Ноеры»; и эта трата внесла очень важное изменение в мой план организации экспедиции. Поскольку я был вынужден потратить почти 75 000 марок (3750 фунтов стерлингов) только на то, чтобы обеспечить высадку на побережье, я больше не мог надеяться осуществить экспедицию, состоящую из сотни солдат и шестисот носильщиков.
Соответственно, уже в апреле я решил уволить по меньшей мере две трети сомалийских солдат; и теперь начал готовить экспедицию в составе от ста пятидесяти до двухсот носильщиков.
Но судьба, похоже, склонялась к тому, чтобы запретить выполнение даже этого плана. Следующие недели характеризовались усилиями с моей стороны, если не вернуть все мое оружие, то по крайней мере, вернуть мое охотничье оружие, задержанное англичанами. Кроме того, я стремился получить поддержку в виде дипломатического вмешательства Германской империи, чтобы получить доступ к Ламу. С этой целью я телеграфировал 29 апреля в комитет «Эмин-паша» в Берлине с просьбой подать заявление в министерство иностранных дел, чтобы получить для меня разрешение на переход в Виту. Подождав несколько дней без новостей, я возобновил заявку 6 мая; а 10-го мая я умолял о посредничестве в том, чтобы мое конфискованное оружие было возвращено. 13 мая я получил ответ: «Министерство иностранных дел отказывается от всех посреднических услуг и поддержки». Мое оружие было конфисковано, за исключением нескольких дульнозарядных мушкетов и казнозарядных ружей, которые Виссманн ранее купил для своей части экспедиции и передал мне в Берлине. Они лежали на складах Императорского комиссариата в Багамойо и Дар-эс-Саламе. Но все еще был вопрос, не будет ли Берлином отказано в получении мной этого оружия. Таково было состояние дел в середине мая.
Я высказал свое мнение об общей позиции, в докладе из Занзибара немецкому комитету «Эмин-паша» от 17 мая, из которого я приведу следующий отрывок:
«Если Имперское правительство не пожелало поддержать германскую экспедицию „Эмин-паша“, оно должно было еще на стадии разработки запретить этот проект. Но перед лицом трудностей, возникших на всех направлениях, перед лицом интриг, с которыми мы должны бороться ежедневно, я с гордостью могу сказать, что мы еще более решительно намерены выполнить взятые на себя обязательства. Блокада побережья простирается от 2°10 „до 10°28“ южной широты, и до сих пор здесь имеются места, где европейские державы, Германия и Англия, не имеют законного предлога для закрытия прохода немецкой экспедиции во внутренние районы Африки. Если наше оружие будет конфисковано насовсем, мы будем требовать компенсацию. Мы, безусловно, будем бессильны против насилия на море. Но проникнув во внутренние районы мы будем хозяевами ситуации».
Между тем, в начале мая «Ноера» прибыла в Занзибар. Пароход оказался очень прочным маленьким кораблем, который мог бы делать одиннадцать миль в час, и я считал его приобретение первостепенной задачей для нашего предприятия. С помощью «Ноеры» у меня была возможность привезти оружие из какой-то другой части Индийского океана, и, прежде всего, мне удалось бы собрать носильщиков на побережье, и в конечном итоге, избежать блокады. В первую очередь было особенно важно, чтобы мое оружие и боеприпасы находящиеся в Багамойо и Дар-эс-Саламе были доставлены на борт. Я особенно надеялся на привлечение носильщиков в Багамойо, где капитан-лейтенант Руст, командовавший нашими сомалийцами, уже установил для этой цели отношения с французской миссией.
17 мая я впервые перебрался из Занзибара в Багамойо. В последующие дни я посетил в Дар-эс-Саламе Виссманна с его несколькими сотнями солдат и получил от него разрешение взять сотню дульнозарядных и пятьдесят казнозарядных ружей из его складов.
Когда через несколько дней я вернулся в Багамойо, то получил очень приятную информацию о том, что брат Оскар из французской миссии нанял для меня около шестидесяти носильщиков из центрально-африканских племен. Помимо упомянутых ста пятидесяти ружей, менеджер склада в Дар-эс-Саламе вручил г-ну Оскару семнадцать магазинных винтовок, для которых Виссманн в Багамойо любезно дал мне три тысячи патронов. Я распределил все эти запасы оружия в домах, населенных моими сомалийцами в Багамойо, а в воскресенье 26 мая, отправился обратно в Занзибар для перевозки своих палаток и другого оборудования оттуда в Багамойо. Я взял со мной в Занзибар семьдесят три сомалийца и уволил их там по причине недостатка в денежных средствах.
Я оставался в Занзибаре до субботы, 1 июня; и эта неделя была важна в двух направлениях. С одной стороны, мы начали переговоры с г-ном Гашем, который поддерживал связь с южными территориями, и я получил от него советы относительно дальнейшего приобретения носильщиков, возможно, в Тунги-Бэй, в Мозамбике или заливе Делагоа. Благодаря этим конференциям в Занзибаре возникло убеждение, что я должен в первую очередь отправиться на «Ноере» в Мозамбик, чтобы оттуда начать выполнение моего реального плана. С другой стороны, в течение последней недели мая я вступил в личное общение с адмиралом Фримантлом, чтобы добиться возвращения моего охотничьего оружия; и в этом я преуспел.
Я сам отправился на борт британского флагмана и имел продолжительную беседу с адмиралом Фримантлом, в которой я четко изложил положение дел. Несколькими днями ранее заместитель командующего в Занзибаре объявил мне, что я не имел права высаживаться с «Ноеры» (хотя она вообще не подпадала под правила блокады) в любом месте, которое было под блокадой, особенно в Момбасе, куда я хотел пойти, чтобы провести переговоры с Фримантлом. Я спросил Фримантла, какие были причины и мотивы препятствий, учиненных мне, и он заявил мне, самым откровенным образом, что я был неудобен для англичан в Восточной Африке и поэтому не мог рассчитывать на теплый прием. Дважды он открыто дал мне понять, что по отношению ко мне это было реальное состояние войны. Если это меня не устраивает, я должен отправить просьбу моему правительству в Берлин; а оттуда должны сообщить в Лондон, а из Лондона прислать ему распоряжение, которое полностью изменило бы положение вещей. Это он неоднократно объяснял мне. Он сожалел об этой ситуации, но должен был подчиняться инструкциям. Тем не менее, по заключению, он обещал мне, что не будет стоять на моем пути за пределами района блокады, и не создаст препятствий на пути «Ноеры», если я захочу отправить ее Ламу, при условии, что ни я, ни военная контрабанда не будут присутствовать на ее борту.
«Это война!» Этими словами Фримантл указал мне мое положение в этой ситуации. Если я не нашел никакой юридической защиты, мне было необходимо, чтобы я выполнил порученную мне миссию без нее.
Случилось так, что, по прибытии в Занзибар, я нашел ожидающую меня телеграмму от комитета с просьбой сообщить о состоянии экспедиции и о наших действиях по освобождению арестованного оружия. Я телеграфировал в ответ, что оружие было заменено некоторым количеством, полученным от Виссманна, и я надеялся, что смогу начать движение через четыре недели. Теперь я решил вести мою экспедицию на север вдоль линии блокады и искать в ней брешь для высадки в местах из которых я смогу проникнуть за линию блокады и продвигаться в Виту и районы в окрестностях реки Тана.
1 июня, в компании с господином Оскаром Борчертом, и с господином Фриденталем, который был специально нанят для упаковки ящиков, я опять вернулся в Багамойо, отправив свое охотничье оружие и другие принадлежности экспедиции на борт парохода. Весь следующий день и 3 июня я грузил на судно оружие и боеприпасы в Багамойо, а 4-го я поручил капитану-лейтенанту Русту принять на службу носильщиков найденных при помощи миссионера Оскара. 5-го июня я закончил погрузку всего и всех, а утром 7-го мы вышли из гавани Багамойо, направляясь в Дар-эс-Салам. Считалось, что я должен задержаться на неделю в Дар-эс-Саламе, чтобы набрать дополнительных носильщиков, а затем отправиться на юг. Я действительно был бы очень рад получить больше носильщиков в Дар-эс-Саламе, поскольку я получил в Багамойо только пятьдесят три человека. Однако я опасался, что, задержавшись в Дар-эс-Саламе, я буду неоправданно рисковать всем, и, следовательно, я довольствовался там наймом еще пятнадцати человек 8 июня; а уже утром 9-го, в воскресенье, я продолжил путь из Дар-эс-Салама.
Мы вышли в восемь часов утра, и сначала демонстративно направились на юг, чтобы не показать наших истинных намерений. Пушки станции салютовали уходящей «Ноере», и мы ушли от наших соотечественников на побережье дав ответный залп из наших магазинных винтовок.
«Ноера» выходит из Дар-эс-Салама
Это был славный момент, когда очертания Дар-эс-Салама исчезли позади. С северо-запада поднялся свежий ветер, и море сильно взволновалось. Будущее, действительно, лежало перед нами, окутанное неопределенностью; но чувство, которое мы испытывали в этот момент, безусловно, было облегчением и освобождением от сильного давления. Это было чувство свободы и движения. Только в предыдущий вечер я раскрыл свои планы капитану «Ноеры» и капитану-лейтенанту Русту. Я собирался взять курс на север за пределами островов Занзибар и Пемба и попытаться зайти в залив Квайху (на северном побережье современной Кении), который находится к северу от границы блокады. Это мероприятие было нелегким, поскольку бухта Квайху блокирована снаружи рифами и, как правило, в нее не войти без помощи лоцмана. Естественно, мы не смогли взять лоцмана в Занзибаре, потому что это раскрыло бы наши планы.
Но было необходимо рисковать, если я не хотел отказаться от экспедиции, как таковой. Поэтому мы решились на риск. После того, как мы прошли десять миль к юго-востоку, курс был изменен на восток, и к шести часам вечера, мы проплыли около пятидесяти миль. Затем мы поменяли наш курс на северо-северо-восток, а ночью прошли мимо Занзибара и Пембы, направляясь непосредственно к Ламу. До четверга мы плыли по очень бурному морю вплоть до широты Ламу, а оттуда мы направились на северо-запад, держа курс на Квайху. И Занзибар и все блокадное побережье были далеко за горизонтом.
Вечером 10-го июня наша экспедиция приближалась к неожиданному концу. Я сидел после ужина с сигарой на квартердеке с Рустом и Оскаром Борчертом, когда внезапно из салона, где хранился весь наш порох и боеприпасы, вырвалось яркое пламя,. Сильная качка судна опрокинула нефтяную лампу, которая взорвалась примерно в трех футах от первой бочки с порохом. Мы сразу же бросились вместе с капитаном и механиком, схватив несколько шерстяных одеял, которые бросили на огонь, сделав из них пакет и бросив пылающую массу за борт. За исключением нескольких ожогов на руке Руста, жертв не было. Я воспринял это как удачное предзнаменование, и полное доверие к дальнейшей судьбе экспедиции наполнило мое сердце.
Утром 11-го мы проснулись предполагая, что находимся на широте залива Квайху. Мы обошли остров, который, согласно морским картам, находился в начале входа в бухту. Было бурное море, ветер свистел с юго-запада, тяжелые валы постоянно накатывались на наше маленькое судно, которая грозило опрокинуться каждую минуту. Ящики и сундуки катались по палубе, и мои люди страдали от морской болезни и страха. Почти до одиннадцати часов мы замеряли глубины и медленно продвигались вглубь залива. Затем я решил спустить шлюпку, но она была почти опрокинута волнами, и нам пришлось быстро поднять ее на борт, чтобы не потерять. Неполное наблюдение за высотой солнца в полдень показало, что мы находимся примерно на 1° южной широты, примерно в тринадцати милях к северу от гавани Гогенцоллерна, или примерно в шестидесяти милях от залива Квайху, и на виду одного из островов Дандас. Так сильно течение вдоль побережья отнесло нас к северу.
Мы шли полным ходом на юго-запад до семи часов вечера, делая только семь миль в час против сильного ветра. К семи часам вечера мы прошли около сорока миль. Затем мы пошли малым ходом, чтобы ночью не войти в зону английской блокады. В четыре утра мы снова пошли полным ходом.. После наблюдения за высотой солнца в полдень мы оказались примерно в том же положении, где были вчера. Мы все еще недооценили влияние морского течения к северу.
Теперь дело стало действительно серьезным из-за того, что стала ощущаться потребность в пресной воде. В Занзибаре я приказал капитану взять запас воды на неделю, и он это сделал: но он только рассчитывал на свою команду и не учел людей, которых я должен был привезти на борт. В Дар-эс-Саламе я старался пополнить запасы воды. Однако было невозможно получить ее большое количество; и, таким образом, в ожидании того, что мы прибудем в бухту Квайху через три дня, я уплыл с недостаточным запасом воды – несомненно, моя большая ошибка. Капитан начал терять мужество. Я договорился с ним о том, чтобы собирать дождевую воду, и мы снова пошли под парами на юго-запад, против бурных волн и ревущего ветра. О сне нечего было и думать, так как мы все были на палубе. Мы шли на полной скорости до утра; затем направились на северо-запад к земле и увидели один из островов Дандас. Капитан был очень подавлен и требовал вернуться в Занзибар. Соответственно, я дал ему письменное указание держать курс к заливу Квайху до тех пор, пока он не получит от меня другой приказ. Я пригрозил, что если он не подчинится моим указаниям, я привлеку его компанию к ответственности за потерю 20 000 фунтов стерлингов, уплаченных за фрахт судна. Этого хватило на день. Благодаря более масштабным мерам мне удалось в этот четверг утром собрать и перекачать в танки около 1500 ведер дождевой воды.
В полдень капитан взял высоту солнца и определил наше положение на 2° южной широты, так что мы должны были находиться рядом с нашей целью. В половине первого я привлек внимание г-на Борчерта к тому, что я принял по очертаниям за пик Квайху, приметный объект острова Квайху. Сразу же после этого разразился очень тяжелый шквал с потоками дождя, так что мы поспешно ушли от земли, чтобы нас не бросило на рифы. В четыре часа капитан вышел на палубу и попросил меня подняться на мостик и посмотреть, не были ли мы напротив острова Ламу. Я думал, что это так, и Руст был того же мнения. Мы уменьшили ход и предполагали, что проходим на север мимо острова Манда, пока не увидели вход в бухту Манда-Бей. Теперь мы, казалось, определили, где мы находимся. Мы были вынуждены держаться подальше от берега, потому что солнце зашло. Всю ночь мы кружились в окрестностях острова. На следующее утро мы должны были пройти вдоль Патта в бухту Квайху. На рассвете мы продолжили путь. Но залив был закрыт барьером рифов. И здесь был остров в середине залива, который не был отмечен на морской карте; и почему-то замеры глубин не соответствовали указанным на карте. В двенадцать часов солнечные наблюдения показали нам, что мы находимся в 1°34 «южной широты, следовательно, от двадцати до тридцати миль к северу от залива Квайху. Таким образом, мы ошиблись, приняв за бухту Квайху совершенно другой залив. Очертания берегов в этом районе настолько однородны, что не следует слишком удивляться таким ошибкам, которые случались с нами. Я считаю, что перед нами, возможно, был остров Фейрхед, который мы посчитали за отсутствующий на карте остров в середине залива, к которому мы стремились.
Мы снова на всех парах пошли к югу! Вечером мы были напротив воображаемого Ламу, куда мы уже приходили прошлой ночью. На следующее утро – вперед на юго-запад! И вот перед нами поднялся истинный пик Квайху, и, наконец, мы нашли наш залив! Невозможно представить себе чувство глубокого удовлетворения, которое я испытал. Следует помнить, сколько было поставлено на карту по этому поводу. С каким издевательством мы должны были столкнуться, и как любезно английская блокада приветствовала бы нас, если бы мы наткнулись на английский военный корабль! Небольшая авария наших двигателей или нашего винта могли бы разрушить все. Однако, между 10 и 11 часами в воскресенье, 15 июня, мы миновали рифы залива Квайху. В одиннадцать «Ноера» бросила якорь. Перед нами на расстоянии пяти миль был берег континентальной Африки.
Но времени для отдыха не было. У нас не было грузовых лодок, а свежий ветер задувал в бухту, и было более ста человек и около двадцати тысяч фунтов груза, которых надо было доставить на берег. В одиннадцать тридцать я с Рустом на судовой шлюпке отправились в деревню Сью, чтобы нанять людей для разгрузки и лодки для перевозки. В качестве меры предосторожности я взял с собой в шлюпку шестерых сомалийских солдат; и только к трем часам мы достигли деревни Сью, на северной стороне залива. Мы быстро смогли установить дружеские отношения. Но я узнал, что дау (арабская парусная лодка) были только в Пасе, и могут быть предоставлены только согласия арабского губернатора по имени Буана Мсе. Я с Рустом немедленно отправились на шлюпке на запад, в Пасу. Г-ну Фриденталю, который тем временем прибыл на другой шлюпке, было поручено медленно следовать за мной на этой второй шлюпке с десятью солдатами и затем лечь в дрейф перед Пасой.
Паса – это город с населением от четырех до пяти тысяч человек, с фортом и арабским гарнизоном. Сотни людей окружили нас, когда мы торжественно шли к резиденции губернатора. В Пасе симпатии явно склонялись в пользу англичан, поскольку г-н Маккензи незадолго до этого «разбрасывал здесь золото». Жители приняли нас за англичан, так как «Ноера» плыла под английским флагом. Я не видел причин для того, чтобы разубеждать их в этом вопросе; и через час после этого плыл назад с двумя большими дау. Мы вернулись к нашему пароходу к семи часам. Буана Мсе также заверил меня, что предоставит сто пятьдесят носильщиков, которых он впоследствии не прислал.
В ту же ночь с приливом нам удалось погрузить всю военную контрабанду, порох, боеприпасы и т. д. в одну из дау, где двенадцать солдат были выделены охранять груз. Вторая дау была загружена на следующее утро; и когда в это время к пароходу подошла третья дау, я смог сразу приступить к высадке на берег всех своих людей. В воскресенье, к восьми часам, мы выгрузили с «Ноеры» на дау почти все. По мере того, как интенсивно начался отлив, я решил больше не подвергаться риску разоблачения моих контрабандных действий англичанами. Поэтому г-н Фриденталь был оставлен на борту судна с невыгруженными вещами, чтобы затем завершить выгрузку при удобных обстоятельствах. Я должен был выполнять разгрузку с самого начала гораздо более усердно, если бы знал, что происходит в это время к югу от залива Квайху.
Перегрузка снабжения с «Ноеры» на арабские дау
Адмирал Фримантл, чье внимание привлекло мое внезапное исчезновение из вод Занзибара, направился на своем флагмане с тремя сторожевыми кораблями в Манда-Бэй, надеясь обнаружить и перехватить меня там.
Корвет «Боадицея», флагман адмирала Фримантла
Его флагман лежал в дрейфе в восьми морских милях от меня. Адмирал пренебрег проверкой залива Квайху, потому что считал его недоступным для морских судов, что было непростительной ошибкой с его стороны. Он также рассматривал залив Квайху, как лежащий вне района английской блокады. Таким образом, Фримантл спокойно ждал в заливе Манда, когда около десяти часов я, оставшись с тремя дау, расстался с «Ноерой». В первом дау находился я с Рустом, во втором был г-н Борчерт, третью дау я беззаботно оставил без белого человека на борту, поскольку г-на Фриденталь в последний момент был отправлен обратно на «Ноеру».
В одиннадцать часов мощный ливень скрыл острова Квайху и Фазы, а также континентальный берег. Таким образом, мы не могли точно контролировать наш курс и положение, поэтому, нет ничего удивительного в том, что к двенадцати часам наша дау внезапно тяжело ударилась дном о какое-то препятствие, и ее парус упал вниз. Через какое-то время мы получили сообщение, что арабский губернатор приказал, чтобы мы снова прибыли в Пасу, прежде чем отправимся на континент. Как я потом выяснил, арабы, узнав, что мы не англичане, намеревались задержать нас в Пасе, пока британский адмирал Фримантл не решит, что делать с нами. Я не намеревался рисковать успехом всего предприятия, поставив себя в зависимость от намерений арабов, которые были куплены англичанами. Я приказал снова поднять парус. После небольшого сопротивления со стороны арабских лодочников, моим людям удалось выполнить приказ, при этом туземцы наполовину добровольно, наполовину под принуждением оказались за бортом, и теперь мы стали полными хозяевами лодок. Я попросил капитана-лейтенанта Руста стать к рулю на моей лодке. Две других дау поначалу шли вслед за нами, но внезапно начали разворачиваться, когда г-н Борчерт по моей команде энергично вмешался в управление; а после того, как мне удалось пересадить в третью дау несколько решительных сомалийских солдат, мы поспешили удалиться от берега, когда увидели на нем множество кричащих людей. Теперь на полных парусах мы направились на континентальный берег Африки.
