Kitabı oku: «Песни Птицы Гамаюн»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
В этот вечер Данька никак не хотел засыпать, несмотря на хмурую, почти осеннюю погоду, ритмичные удары холодных капель дождя в окно его спальни. Как правило, в такую погоду засыпать очень уютно и легко. Внизу неспешно переговаривались Данькины родители, пахло пирожками, звякала доставаемая из шкафчиков праздничная посуда – завтра приезжают гости, и дом наполнился радостным ожиданием.
Однако Данька грустил. И причины не мог найти, как ни старался. Это была какая-то острая, серая тоска – под стать тяжелым облакам, проплывавшим над тенистым лесом, тремя идеально круглыми озерами, россыпью костяники, над Данькиным домом, да и, кажется, над всем миром. Он мысленно окрестил это состояние Серым Гугой, представив его туманным существом, готовым плакать целую ночь и стонать ветром, гуляя по лесу, и, клубясь, заглядывать в окна домов. Так продолжалось уже несколько дней – отделаться от этого несносного Гуги никак не удавалось. Данька тяжело и порывисто вздохнул.
В его небольшой комнате было уютно, рядом с кроватью светилась мягким светом лампа в виде деревянной избушки, рядом резная – из можжевельника – тарелочка, наполненная янтарным медом, который источал тонкий сладкий аромат, и лежали несколько веточек сухой мяты, случайно прихваченной из бани. Тут же на низком столике стоял пузатый механический будильник с металлическими колокольчиками, который Данька особенно любил за его громкое тиканье и ни за что бы не променял на какой-нибудь электронный.
Он натянул до подбородка теплое стеганое одеяло и стал разглядывать причудливый узор на занавесках. Если долго смотреть на них не моргая, то на их ажурной поверхности можно разглядеть фантастические ландшафты, необычных зверей и птиц, лица людей. Данька часто проделывал этот фокус в дождливую погоду.
Постепенно он стал погружаться в сон, мысли стали медленными и тягучими, как малиновый кисель. Длинные Данькины ресницы опустились, отгородив его от Серого Гуги, который задавал тоскливое настроение и вызывал в душе такое неприятное чувство.
Пахло крапивой. Ее острый пряный аромат настойчиво лез в нос.
«Кра… Крррааа… К-рррапи-ва. Какое странное слово, похожее одновременно на рапиру и радугу, а еще интригующее, манящее».
Данька огляделся – вокруг стояли вековые сосны, сквозь высоченные кроны которых золотыми и красными нитями пробивались лучи вечернего солнца, под ногами расстилался зеленый ковер сочной травы с вкраплениями белых маргариток с желтыми сердцевинками, где-то вдалеке мерно куковала кукушка.
Данька пошевелил пальцами рук и ног и удивился собственным ощущениям – он понял, что находится во сне – невозможно в мгновенье ока из своей комнаты перенестись на опушку незнакомого леса, но все его действия определенно осознанные. «Надо идти, – подумал Данька и попробовал сделать шаг. Он немало удивился, поняв, что во сне управляет своим телом так же ловко, как и наяву, и мыслит четко. – Но куда? А главное – зачем?».
Следующим его открытием стало полное отсутствие страха. Он решительно ничего не боялся в этом неведомом месте: ни дикого зверя, ни гнева родителей по случаю его внезапного исчезновения, ни того, что наступит ночь и дружелюбное солнечное место наполнится пугающими тенями и звуками. Не было и Серого Гуги с его дождливыми чарами.
Данька зашагал. Сначала осторожно, стараясь не задевать босыми ногами корни деревьев, шишки и веточки, а потом все быстрее и быстрее, пока не оторвался от земли и поплыл в воздухе. Да что там – полетел! Это было невероятно! Данька осмелел настолько, что решил проверить догадку и попытался подняться немного выше. Получилось. А теперь еще и еще! И вот он уже парил над верхушками огромных сосен, над зеленым ароматным морем.
И в этот момент он увидел кое-что интересное: три озера среди сосновых макушек. Ошибки быть не могло – точно такие были в лесу неподалеку от Данькиного дома. В хорошую погоду они ходили туда все вместе с мамой, папой и маленькой сестренкой Любавой, купались в прозрачной воде, иногда рыбачили и собирали чернику, костянику и землянику. Землянику Данька особенно любил, ее так здорово было собирать и по одной штуке нанизывать на травинку, а набрав целую цепочку спелых ягод одним махом отправить в рот. Вот это «ожерелье» было несказанно вкуснее целой банки земляничного варенья или большого лоточка земляники с рынка.
Данька подумал, что вскоре должен увидеть свой дом с высоты птичьего полета. Однако его нигде не было. Вокруг трех озер, насколько можно было охватить взглядом, простирался дремучий лес. Мальчик начал быстро подниматься в небо и вскоре увидел окраину леса и, кажется, какие-то дома, и полетел в ту сторону. Потом решил спуститься на землю и дальше идти пешком.
Шел он довольно долго, стало смеркаться. Данька услышал приглушенные голоса и какие-то непонятные ни на что не похожие странные ритмичные звуки. Выйдя из леса, увидел вдалеке окраину деревни, и решил пойти на звуки, доносившиеся, как ему казалось, из ее центра.
Ограждений вокруг домов не было, деревня утопала в садах, зеленела огородами и слегка поскрипывала детскими качелями. Дома тут отличались от тех, что он привык видеть – они были похожи на деревянные дворцы, красовались затейливой резьбой на крышах и наличниках, яркими орнаментами на опорах крылечек – их непременно было два, как и балкончиков, которые венчали остроконечные крыши. Над дверями висели рога каких-то крупных животных.
«Возможно, каждый балкон и крыльцо выходят на одну из сторон света», – предположил Данька, потому что абсолютно все дома в загадочном селении были похожи, а оба выхода и балкончики у них располагались одинаково.
Улицы были пусты. «А где же все? Звуки и голоса доносятся откуда-то из глубины. Может быть, там какая-то площадь и идет представление? И что там может быть?» – задавал он себе все новые вопросы.
Звуки приближались, Данька понял, что это удары в барабан, едва различимое пение и гул голосов. Когда он, наконец, вышел на большую поляну, то увидел множество людей, стоявших в огромном кругу. Явно происходило какое-то действо.
Народ собрался самый разный. Были тут и старики с седыми длинными волосами, подвязанными на лбу тонкими ленточками или косичками из бересты, были женщины и мужчины в простых красивых одеждах, дети – их было очень много.
Вначале Даньке показалось, что он был прав и это театральное представление или праздник, но, вглядевшись в лица людей – тревожные и печальные, понял, что они собрались тут не ради веселья.
Стараясь не обращать на себя внимания, он присоединился к детям, которые сидели на высокой груде бревен в небольшом отдалении от круга. Такое зрительское место вполне позволяло все отлично слышать и видеть в мельчайших подробностях.
Данька порадовался, что в своем сне он был босым, а его светлые волосы не были коротко подстрижены, а рассыпались локонами по щекам и лбу – и этим он ничем не отличался от местной детворы. Одет он был в белую льняную пижаму, в которой, собственно, и заснул у себя дома. Совсем некстати в памяти всплыла тоска и тревога, навеянная Серым Гугой. Эта напасть опять неведомо как закралась ему в душу, и Данька вдруг понял, что у собравшихся здесь точно такое же настроение, оно витало в воздухе и было почти осязаемо – серое, тягучее и гнетущее, как свинцовая грозовая туча.
– Так, это, в конце концов, мой сон, и я не хочу думать о тебе, Гуга! – проворчал он про себя и твердо решил просто наблюдать за происходящим так долго, сколько позволит его будильник, заведенный на семь утра.
Вдоль стоявших кругом людей ходили нарядно одетые мужчина и женщина: он бил в огромный бубен, звук которого был долгим, гудящим и вызывал трепет, а она грациозно следовала за ним и несла на вышитой причудливыми узорами белоснежной материи румяный каравай, давая любому желающему прикоснуться к сдобе. Совершив полный круг, они прошли в его центр и встали по обе стороны высоких деревянных столбов в виде человеческих образов и большого костра. Воцарилась тишина, и к ним вышел старец в длинных белых одеждах и с фигурным посохом. Он что-то крепко сжимал в руке, но что именно – было непонятно. Старик простер руки к небу и заговорил:
– Как повелось издревле на нашей Земле-Матушке, только закручинятся-запечалятся люди, так соберут совет да обратятся к четырем сторонам-дорогам, морю-океану, ветру-буяну, ясну солнышку, огню живому. Встанут вместе в круг обережный, призовут покровителей небесных. Слава силам нашим светлым!
– Слава! – отозвались люди хором.
Старик продолжал:
– Да восславят род! Слава роду!
– Слава! – раздалось дружно.
– Да помянут предков. Слава пращурам нашим!
– Слава!
Под единодушный гром голосов старец разжал ладонь и высыпал в пламя горсть зерна.
– Жертвуем пищу сию во славу Земли-Матушки. Слава Земле нашей родной!
– Слава! Слава! Слава!
Рукой старец показал людям, что можно сесть, как кому удобно, и продолжал проникновенно:
– Явится на призыв воплощение мудрости – волшебная птица Гамаюн, откроет сынам и дочерям земли славной тайны бытия в мире и здравии и да всепоможет советом в минуту лихую, черную…
Данька сидел совершенно зачарованный происходящим. Стоял чудесный летний вечер. Небо потемнело, приобретя глубокий васильковый оттенок, воздух наполнился ароматами луговых цветов, реки и дыма. Старец продолжал, обращаясь теперь к небу:
– …О, приди, явись, мудрость веков, дочь четырех берегов! Взывают к богам родным внуки их славные! Помоги в час недобрый, уйми печали, заговори сердца горюющие! Высуши слезы! Приди же к нам! ЯВИ себя!
Помощник жреца – а старик был именно жрецом, в чем Данька уже не сомневался – продолжил ритмичную игру на бубне, извлекая тугой, глубокий, завораживающий звук. Распущенные длинные волосы ведуна и его помощника развевались, словно они неслись на резвых скакунах, глаза горели, ритм все нарастал и готов был уже сорваться в бешеный темп, когда над поляной завис небольшой вихрь. Прозвучал последний мощный удар, и все разом стихло, даже воздух замер.
Одновременно с последним ударом бубна взметнулся от костра в небо сноп искр. И в этой благоговейной тишине вместе с ними, светясь золотым и красным светом, к людям опустилось небывалой красоты существо.
Оно было похоже на Жар-Птицу, только птичье блиставшее и искрившееся тело венчала голова прекрасной молодой женщины. Золотые волосы ее были убраны под причудливый головной убор, похожий на корону. У висков красовались длинные витиеватые серьги в виде лежащих навзничь полумесяцев, а по центру высокого лба сияло украшение из ярко-синего драгоценного камня, который в точности повторял оттенок вечернего неба и переливался всеми гранями. При взгляде на собравшихся, на ее лице появилась добрая улыбка, а из изумрудных глаз заструился мягкий свет.
Это фантастическое существо, сошедшее к людям прямо с неба по просьбе старика-ведуна, смотрело прямо в глаза Даньке. Не отрываясь. Всё понимая и всё про него зная. По тому, как замерли люди в круге, как сидевшие рядом дети чуть ахнули, он понял, что она смотрит одновременно на всех и знает абсолютно всё обо всём и обо всех! Захлебнувшись от восторга и ужаса, Данька неожиданно для себя закричал что было мочи:
– К-р-р-ра-а-пи-и-ива! КРАПИВА! А-а-а-а-а-а! К-ра…
Глава 2
Дз-з-з-ынь! Звенел, надрывался заведенный на семь утра будильник. Данька неохотно открыл глаза. Комнату заливал солнечный свет, занавеска была сдвинута и подколота лентой с бахромой – значит, мама уже приходила к нему. В окно был виден кусочек ярко-синего неба и буйная зелень росших прямо под окнами кустов жасмина и сирени. И никакого, ну просто никакого Серого Гуги!
Оставалось совсем немного времени до окончания летних каникул – шла последняя неделя жаркого августа. Будет здорово по утрам купаться в одном из озер, ходить в лес, собирать плотные, душистые говорушки и опята, варить из них вкуснейший бульон с пенкой. «Правильно говорить – по грибы, – мысленно поправил себя Данька и проснулся окончательно, – по воду, по грибы».
Он сладко потянулся, и на лице его появилась широкая улыбка. Было просто невозможно поверить, что ночью он совершил такое диковинное путешествие. Летал, видел удивительное место и таких необычных людей. Кто они? Почему были такие грустные? И тут же сам вспомнил, как грустил вчера перед сном и не мог понять почему. Но какая же красивая и невероятная эта Птица! Каков жрец и его помощники, что по их просьбе прямо с неба прилетела ОНА!
Данька сразу загрустил, что не успел посмотреть, что же было дальше, и раздосадовался на себя за то, что дал волю эмоциям, да так глупо. А еще этот будильник, будь он неладен. Зачем вообще он его завел?
«Ах да, сегодня же приезжает Тимка с родителями», – вспомнил он. Данька выбрался из-под одеяла, переоделся, ловко заправил постель, прихватил недоеденный мёд, веточки мяты и помчался вниз по лестнице на первый этаж, где уже наверняка собралась вся его семья.
В просторной гостиной стол накрывали к завтраку. Дымилась горка румяных ноздреватых блинов на глиняной тарелке, стояла плошка со сметаной и несколько пиал с разным вареньем. Первой он увидел маму – она несла горшочек с кашей в огромных смешных ухватках-варежках. Данька подбежал к ней, быстро пролез под ее руки, получилось, что она его обнимает.
– Доброе утро, сынок, – сказала она ласково, поцеловала его в макушку и сразу добавила, – осторожно, Данька, не обожгись, каша только что из печки!
– Доброе, мамочка! А где все? – спросил, выныривая из маминых «объятий».
– Папа на улице, уже заканчивает зарядку, Любава тоже где-то во дворе. Играет с Сержантом, у них там салочки на выживание, котофей спасается от нее бегством, – она поставила на стол кашу и принялась расставлять чашки.
– По-моему, у него мало шансов, – хохотнул, утаскивая с блюда блин.
– Да куда уж там удрать от генерала Любавы какому-то Сержанту?! – поддержала его мама.
– Тогда я тоже во двор, вижу, у тебя все готово, – договорил он, на ходу жуя блин.
– Да, малыш, иди.
– Мам!
– Прости, прости! Ты – большиш, бо-о-ольшиш! И скажи всем, что у них пятнадцать минут до момента превращения доброго повара в очень… очень… очень… – тут она схватила лежавшую рядом скалку и, скорчив страшную гримасу, стала в шутку наступать на сына, – в очень злого!
– Ого! Будет сделано, шеф! – отрапортовал он, поцеловал маму в щеку и пулей выскочил во двор.
Стояла теплая, солнечная погода, которая обещала к середине дня стать настоящим пеклом. Данька увидел отца – он уже закончил свои упражнения и собирался обливаться холодной водой возле бани.
Трехлетняя Любава сидела здесь же на крылечке и пыталась повязать носовой платок как косынку на голову все-таки пойманного ею черно-белого кота Сержанта. Кот был явно измучен игрой, но сдаваться не желал, периодически пытаясь освободиться.
– Пап! Привет! – Данька с отцом, обнявшись, похлопали друг друга по плечу.
– Здравствуй, сын! Не желаешь составить мне компанию? На озеро поздно…
– Давай! – мальчик стал снимать с себя одежду.
– Здластвуй, Дайка! – его все-таки заметила сестра и, решив с ним обняться, упустила Сержанта.
– Привет-привет, Ёжинька! – Данька крепко обнял девочку. – Мама звала в дом, беги, а то ты еще вон какая лохматая.
И девчушка побежала, крутя по сторонам головой, высматривая удравшего кота. Отец трижды облил ледяной водой из ведра сначала Даньку, потом себя, затем они растерлись полотенцами и ушли завтракать. Вскоре предстояла долгая дорога в аэропорт, встреча папиных друзей и их сына Тимура и обратный путь домой.
Данька предвкушал, как сядет на пассажирское сиденье, как они поедут по широким шоссе и эстакадам, как он будет сверять встретившиеся по пути названия населенных пунктов с картой. В таких поездках Данька был самым настоящим штурманом, он обожал их и всегда ждал с нетерпением. Но теперь, кроме привычного ожидания дороги и радости от встречи, в Данькины мысли постоянно вплетались воспоминания о его чудесном сне.
