Kitabı oku: «Сказки тётушки Старк», sayfa 7
Пророк
Для большинства учеников все изменилось, когда ты воскресил богача из Вифании.
Нам сказал, что Лазарь уснул. Но я-то знал: Лазарь болел и умер, так передали его сестры. Поэтому просили прийти в Вифанию. И ты пришел, и приказал ему жить, и Лазарь встал, а все вокруг испугались. Кто-то тебя. Того, что несет в себе это чудо и пришествие мессии. Тех перемен и войн. Ибо не может быть перемен без борьбы. Кто-то за тебя. И мы были в меньшинстве.
Или все изменилось, когда сказал о своей смерти, а апостолы не поняли. Были опьянены идеями грядущих перемен. Уверенностью, что еще долгие годы вместе будем строить царствие Бога на земле.
Для меня все изменилось раньше. Ночью, после того как Петр назвал тебя сыном божьим. Я видел сон, который наполнил душу таким отчаяньем, таким горем, что без возможности находиться в закрытой комнате, под крышей просто выбежал на улицу. А там стоял ты, обратив лицо к небу.
– Учитель, – вскрикнул я, но это все, на что хватило дыхания. Даже подойти к тебе не смог, упал на колени там, где стоял.
Ты прижал палец к губам, призывая быть тише. И действительно, ночь была удивительно безмолвной.
– Так предначертано, – ты снова посмотрел на звезды.
– С этим можно что-то сделать! Ты знаешь кто предатель? Видел его лицо? Мы можем разведать, можем проследить и если кто-то изменится в своем поведении, будем настороже. Не пойдем туда, где грозит опасность. – я тараторил, говорил слова на вдохе, просто надеясь, что поймешь.
– Сын Человеческий будет страдать и будет убит, но на третий день воскреснет.
– Ты не это видел, Учитель, – с укором. – Вечеря, твои ближайшие ученики, слова о предательстве и каждый норовит узнать не он ли предатель.
– Это то, что увидел каждый из двенадцати, – кивнул. – Я же всегда видел дальше. Мучения, боль, жертва.
– И мы можем…
– Нет.
Резкое, короткое, не терпящее возражений «нет» камнем поселилось в груди. Дни и ночи напролет мы делали, что до́лжно. Ходили от города к городу. Ты лечил слепых, воскрешал умерших и проповедовал. Моим чудом было молчание. Ты не говорил об этом, но я понял – обсуждать с другими учениками, строить планы спасения или выявления предателя нельзя. Я думал, ты преподаешь мне урок смирения. Показываешь, как стойко надо принимать предназначение. В каком сладком неведении ты держал меня почти половину года! Пока не раскрыл свой план. Это случилось ночью. Почему всегда ночью ты говорил со мной о страшном?
– Я могу просить только тебя, – даже когда все спали, ты боялся быть услышанным.
– Все что угодно, Учитель.
– Знаю. Знаю, что твоя вера сможет выдержать…
– Отправь меня, куда захочешь. Хочешь я буду проповедовать самым яростным язычникам? Или, может, правителям Иудеи? Я могу.
– Ты должен пойти к первосвященникам…
– … и передам им твое учение со всем огнем веры, что есть. Они…
– Ты должен пойти к первосвященникам и сказать, что готов передать меня в их руки.
– Что?
– Ты должен пойти к первосвященникам и сказать, что готов передать меня в их руки. Возможно лучше назначить какую-то цену. Да. Чтобы им был понятен поступок. Попроси за это плату, – ты кивал самому себе и не смотрел на меня.
– Ты говоришь о предательстве, – не веря своим ушам, я назвал вещи своими именами.
– Нет. Я прошу тебя об этом. Прошу оказать мне величайшее доверие. Прошу показать, насколько сильна твоя вера. А она сильна, я знаю.
– Просишь покрыть мое имя позором. На века. Меня возненавидят друзья и близкие. Все твои ученики будут плевать мне вслед и никогда больше не заговорят. Того хуже забьют камнями. Просишь меня пойти на жертву!
– Все, что ты делал до этого момента, было жертвой.
– Нет. Я был бесчестным. Я воровал. Ты дал мне…
– Если кто желает быть моим последователем, пусть отречется от себя и, каждый день взяв крест, следует за мной. Ибо тот, кто хочет сберечь жизнь, потеряет ее, а кто потеряет жизнь ради меня – спасет ее, – я вспомнил, ты повторял проповедь. Но не был готов, что ты используешь ее против меня.
– Как мне спорить с тобой? – без сил я выдохнул и вдохнуть полной грудью уже не смог.
– Не спорь. Не гневись. Так нужно и только ты, только вера такой силы сможет выдержать уготованное тому, кто передаст…
– Предаст.
– Да, для остальных это будет предательством. Как сын божий выглядит для большинства сыном человеческим пока не представит доказательств своей божественности.
– И ты требуешь доказать силу моей веры?
– Я знаю, что она сильна.
– Знаешь больше и видишь дальше, чем дано твоим ученикам.
Слов не осталось. Сил шевелиться тоже. Я не сомкнул глаз до утра, хоть нам и предстоял путь до Иерусалима. Всю дорогу до города мог думать только об одном: ты знаешь. Знаешь, что я согласился, поэтому и затеял этот разговор. Ты знаешь. Все знаешь. Ты видел, как я согласился. Кто я такой, чтоб ставить под сомнения решения учителя. Мы назвали тебя сыном Божьим. Мы признали: тебе предстоит больше, чем любому другому. Мы… Мы все происходящее подталкивали к этому самому моменту. Нет. Не мы. Думать так – считать себя равным Богу. А это гордыня. Бог сделал веру своим орудием. И противиться этому – противиться Господу.
Вход в Иерусалим помню смутно. Уже потом из разговоров апостолов узнал, как по-царски встретили тебя в прокля́том городе. Как и про смоковницы или очищение храма. Каждое из этих событий казалось чем-то важным и чем-то незначительным перед предстоящим. Только тот, кто ничего не знал, мог спать спокойно. И это был не я.
Дни и ночи слились в одно бесконечно тянущееся мгновенье. Оно не могло закончиться. Оно, казалось, кончится в следующий миг и я не успею. Предам тебя своим бездействием.
Я думал об этом? Или дьявол искушал меня? Не знаю. Думал оставить все и сбежать. Бежать в другой город, в другие земли. Учить людей слову твоему и узнавать события из слов на чужих языках. Учить людей, которым будет все равно, что произошло где-то далеко-далеко в Иудее.
Думал об этом накануне. Даже собрал в узел пожитки и немного еды, хлеба и воды, которых хватит чтобы дойти до следующего города. И уже собираясь покинуть тебя, понял, что это будет настоящим предательством. Ведь кто-то все равно предаст, как-то тебя все равно схватят. Только к этому поступку ты уже не будешь готов, уверенный во мне.
И я остался. Я пошел к первосвященникам и сказал, что помогу солдатам взять того, кто имеет смелости называться мессией. И почти провалил все дело, когда Каиаф, подозрительно глядя сверху вниз спросил:
– А тебе, что с этого?
– Что? – я поначалу и не понял к чему он ведет.
– Твоя выгода?
– Я… – вспоминая, что ты говорил мне, – мне нужна плата.
– Тридцать сребреников достойная плата за бродягу, – довольно протянул Анан.
Мне оставалось только сглотнуть ком в горле и кивнуть, пообещав уличить подходящий для ареста момент.
Соврал. Я точно знал этот момент. Видел его тогда месяцы назад в виде́нии и чувствовал его приближение. В тот вечер все повторилось, будто уже было. Именно так, как я видел в сотнях кошмарах. Гефсиманский сад, вечеря, двенадцать апостолов и ты, напоминающий о предательстве. От потока «Не я ли?» закружилась голова. Захотелось подняться и закричать: Я! Это я!
Но твой взгляд снова потребовал от меня чуда молчания и я подчинился. Как и Иоанн, несомненно, догадавшийся о моей роли. О той роли, которую ты назначил мне.
Я не смог сидеть на месте и торопливо пошел из дома, на улицу, к воинам, которые должны были по моей указке совершить страшное. Твое спокойное: – что делаешь, делай скорее, – мне в спину, только ускорило шаги и усилило слезы, их приходилось вытирать сразу после появления на глазах. Невозможно было выдать себя ничем.
Представил, что это не я вел воинов к тебе. Не я договаривался о знаке, который подам. Не я подошел к тебе, раскрыв объятия, восклицая: – радуйся, Равви!
Не я поцеловал тебя. Не я услышал: – друг, для чего ты пришел?
Не я. Только разбившись моя душа смогла сотворить это «чудо». И не я видел деяние свое – тебя, умирающего на кресте за наши грехи. За мои грехи.
Мне не нужно было серебро, что тянуло пояс к земле, но первосвященники не приняли его обратно. Они праздновали, они радовались. Они сказали: – что нам до того? – и я бросил сребреники в храме, и ушел.
Вспомнил о твоих словах, переданных ученикам в вечер перед арестом. О заповедях апостолы говорили, стоя у Голгофы, а я услышал, оставшись неузнанным в своем горе. «Возлюби Господа твоего всем сердцем и всею душою и всем разумением» Ты знал, что мне это не понадобится, да? Уже тогда? Наверняка знал.
2021
Обложка сгенерирована в AI Midjourney (с разрешением на коммерческое использование).
