Kitabı oku: «Секс в эпоху согласия», sayfa 2

Однако это туманное «нет» иногда вовсе пролетает мимо мужских ушей, а вся деликатность и предосторожность выходит женщине боком в суде – царстве обвинений и придирчивых оценок. «Достаточно ли ясно и громко вы выразили свое несогласие? Уверенно ли вы отвергли его посягательства?»

Выходит, говорить «нет» – дело непростое. Но ничуть не проще говорить «да» и открыто демонстрировать сексуальное влечение. Начнем с того, что проговаривание женщиной своих желаний совершенно не гарантирует ей сексуального удовлетворения, как бы горячо ни уверял нас в обратном воинственно-оптимистичный дискурс согласия. Главные героини сериала Михаэлы Коэл «Я могу уничтожить тебя» (I May Destroy You), писательница Арабелла и ее подруга, актриса Терри, снимают модную квартиру в Риме, где Арабелла пытается в срок дописать книгу. Они идут в клуб. Терри уходит оттуда раньше, но по пути домой заворачивает в бар, где знакомится с мужчиной. Мы, зрители, уже видели, как раньше он указывал на нее другу, но теперь он флиртует с Терри один. Мужчина приглашает девушку на танец, сексуальное напряжение нарастает – впереди ясно вырисовывается продолжение. Тут появляется его друг. Они начинают флиртовать с Терри вдвоем, ничем не выдавая свое знакомство. Флирт органично (по крайней мере, с точки зрения Терри) завершается спонтанным сексом втроем. После секса – вернее, после того как оба мужчины кончают, – они торопливо, не церемонясь, одеваются и уходят, оставляя пораженную Терри. Они получают удовольствие и достигают оргазма; но как же девушка? Она недвусмысленно и воодушевленно согласилась заняться с ними сексом, но это не мешает ей чувствовать себя использованной и выброшенной. Совсем пав духом, Терри видит, как мужчины вместе шагают по улице, – теперь ей совершенно очевидно, что они старые друзья и только прикидывались незнакомыми. Девушка с отвращением осознает, что ее сексуальное любопытство дало им возможность манипулировать ею и провернуть эту небольшую подленькую аферу. Так что же, сексуальное согласие и ясное выражение желания и правда гарантируют женщине наслаждение? Гарантируют, что она не станет для мужчины средством достижения удовлетворения? Как бы не так. Ни удовольствия, ни прав на него у мужчин и женщин не поровну.

При этом говорить «да» и открыто заявлять о своем желании тоже небезопасно. Сексистская традиция придирчивой оценки морального облика женщины не дремлет. Судебные процессы об изнасилованиях и домогательствах нередко превращаются в обсуждение того, давала ли жертва согласие на секс. Идея согласия, таким образом, затуманивается, смешиваясь с идеями удовольствия, сексуального возбуждения и желания. По меткому выражению одного именитого британского адвоката, идеальная жертва изнасилования должна быть «невинной или как минимум респектабельной»¹³. Если женщина для поиска сексуальных партнеров пользуется приложениями вроде Tinder, это может ухудшить ее позиции в суде, даже несмотря на то, что этот факт напрямую не связан с рассматриваемым делом. Склонность женщины к ни к чему не обязывающим сексуальным контактам может сыграть против нее в суде¹⁴. Другими словами, на свидании с парнем из Tinder изнасилования быть не может: ты же нашла того, с кем точно собиралась переспать!

Сексуальный аппетит женщины часто используется для оправдания мужского насилия. Иначе для чего, к примеру, адвокату обвиняемого демонстрировать на процессе нижнее белье жертвы, как это было в Ирландии в 2018 г.? Адвокат заявила: «Посмотрите на ее одежду. На ней были кружевные стринги!» Трусы истицы неоспоримо доказывали ее готовность к сексу¹⁵.

Не будем забывать правило: если женщина согласилась на что-то хотя бы раз и это стало известно, автоматически считается, что она согласна на все и всегда. В 2012 г. валлийский футболист Чед Эванс был обвинен в изнасиловании девятнадцатилетней девушки и заключен под стражу. Однако информация о сексуальной истории его жертвы позволила адвокатам представить дело Эванса в ином свете, и в 2016 г. состоялось повторное судебное разбирательство. Суд рассмотрел показания двух мужчин, которые почему-то счел относящимися к делу. Мужчины заявляли, что жертва изнасилования «всегда проявляла склонность к необычному сексу (на четвереньках с проникновением в вагину сзади)» и во время секса приговаривала: «Трахай меня жестче!»¹⁶. Получается, что демонстрация удовольствия от секса тоже играет против женщины, – а между прочим, это то самое удовольствие и та самая сексуальная раскрепощенность, которые десятилетиями пропагандируются женскими журналами под знаменем сексуального освобождения женщины!¹⁷ Вот вам и пример противоречивых сигналов!

Несколько лет назад я написала книгу о сексе¹⁸. В ней я рассказала о собственном опыте: о радостях и трудностях, о плохом и хорошем. Люди постоянно спрашивали меня, как я решилась на такой рискованный шаг – выставить на всеобщее обозрение свою интимную жизнь! – и говорили мне, что я очень смелая. Те, кому книга понравилась, говорили это с восхищением, те, кому она не понравилась, писали или произносили это совсем по-другому, выражая скорее шок. Общим было, как я заметила, недоверчивое удивление. И те и другие были убеждены в том, что рассуждать о своей сексуальности для женщины крайне неосмотрительно.

Я, в свою очередь, изо всех сил старалась задвинуть подальше мысль, которая упорно маячила за всеми этими отзывами, – мысль о том, что мой публичный рассказ о собственном сексуальном опыте теперь и до самой моей смерти при необходимости можно будет использовать и против меня. Я никак не могла, хотя и очень старалась, перестать думать о том, что страницы откровений о сексе могут выйти мне боком. Если вдруг мне когда-нибудь доведется обвинять мужчину в домогательствах, они буквально развяжут ему руки.

Если кого-то из моих собеседников заметно передергивало от возмущения, я относила это на счет гендерных двойных стандартов и традиционной неприязни общества к женщине, свободно разговаривающей о сексе. Однако не исключено, что эта неприязнь не беспочвенна. В мире, который одновременно и настаивает на женской раскрепощенности, и наказывает за нее, открытость делает женщину уязвимой. Ее уязвимость, в свою очередь, вызывает страх, проявляющийся в форме либо благоговения, либо отторжения. Чье-то внутреннее «брр» – это просто сигнал распознавания опасности, коллективное предупреждение «Будь осторожна!».

Чрезмерная сосредоточенность общества на проговаривании сексуальных желаний и концепции согласия (по выражению Лолы Олуфеми, «счастливом лице согласия»¹⁹) смещает фокус внимания с другого важного вопроса: чье согласие имеет силу? К примеру, сексуальность цветных женщин до сих пор воспринимается сквозь призму колониальных фантазий об их животной страстности и экзотичности. Расистские стереотипы о гиперсексуальности темнокожих женщин уходят корнями в давнее прошлое. Линней, работавший над расовой классификацией людей, в 1753 г. назвал африканок бесстыдными²⁰. На рабовладельческом Юге США изнасилование темнокожей женщины не считалось преступлением. Темнокожим женщинам приписывалась врожденная порочность, которая лишала их права на защиту закона²¹. Эти представления чрезвычайно живучи. Недавние исследования, в которых анализируется поведение присяжных в суде, показали, что люди чаще склонны признавать виновным человека, изнасиловавшего белую женщину, а не темнокожую²². Образ темнокожей женщины, всегда расположенной к сексу, в реальности ставит ее в незавидное положение: ее согласие считается чем-то само собой разумеющимся, а отказ легче игнорировать. Если предполагается, что согласие заведомо получено, то слова уже не имеют никакого значения, что, в свою очередь, исключает возможность изнасилования. Но когда отказ – пустой звук, то и согласие теряет всякий смысл. Что толку распинаться о своих желаниях и согласии, если и «да», и «нет» в конечном счете ничего не стоят?

Как женщине противостоять расистским одам темнокожей сексуальности, не отказываясь от ее оригинальных и ярких проявлений? Как, интересуется Адриенн Мари Браун, привлечь закон на свою сторону, не лишаясь шанса на удовольствие?²³ Джоан Морган вторит ей: темнокожим женщинам, окруженным дегуманизирующими стереотипами, очень важно бороться с общественным безразличием к проблеме их удовольствия²⁴. В критическом отзыве на клип Бейонсе Formation Кехинде Эндрюс пишет, что «почти полностью упустил политический посыл песни, задрапированный "попетитной" сексуализацией темнокожих женщин, которую мы привыкли видеть у Бейонсе»²⁵. Эндрюс считает, что демонстрация сексуального тела перечеркивает любое политическое высказывание. Но как быть, если тело темнокожей женщины сексуализировалось на протяжении очень длительного времени? Она должна полностью исключить эротическое из своего творчества? Женское тело – со всеми его страданиями, наслаждениями и возможностями – не должно ни обсуждаться, ни демонстрироваться, чтобы не потворствовать расистскому прошлому и настоящему?²⁶ Довольно сложная задача.

Как, учитывая все вышесказанное, в итоге поступать женщинам? Тем женщинам, для которых параллельно без устали крутят бодрую пластинку о сексуальном раскрепощении? Зачем все эти разговоры об уверенности в себе и позитивном настрое, зачем призывы к самопознанию и обсуждению сексуальных желаний? (В конце концов, ты должна себе!) Теоретик феминизма Сара Ахмед справедливо отмечает: «От этого постоянного повторения прекраснодушных призывов попахивает принуждением!»²⁷ Оптимизмом просто маскируется репрессивная природа требований публично обнажать душу во славу феминистского личного роста. С какой стороны ни посмотри, женщина всегда оказывается что-то кому-то должна⁴. Может быть, мы все-таки зря ищем в открытой демонстрации своего сексуального желания истинную эмансипацию?

Сегодня в любом книжном магазине вы легко найдете множество ярких изданий, посвященных впечатляющей стойкости женщин перед лицом несправедливости. Хиллари и Челси Клинтон выпустили «Книгу смелых женщин» с подзаголовком «Любимые истории об отваге и стойкости» (The Book of Gutsy Women: Favorite Stories of Courage and Resilience). Это сборник рассказов о героинях, «которым хватало мужества ломать принятый порядок вещей, задавать неудобные вопросы и доводить дело до конца» (зловещее эхо фаллических намеков, риторика в духе Бориса Джонсона и Дональда Трампа: построим стену, доведем до конца Brexit). Книга Иветт Купер, члена британского парламента, называется «Она говорит: сила женской речи» (She Speaks: The Power of Women's Voices). В ней собраны лучшие образцы женских публичных выступлений за последние несколько веков (в том числе и речи Терезы Мэй). Содержание этой книги частично пересекается с содержанием работы «Откровенное: 50 речей выдающихся женщин от Боудикки до Мишель Обамы» (Outspoken: 50 Speeches by Incredible Women from Boudicca to Michelle Obama) Деборы Кафлин. Джесс Филлипс, феминистка и также член британского парламента, опубликовала два сочинения: одно – под названием «Не надо ля-ля: 7 способов прекратить очковтирательство» (Truth to Power: 7 Ways to Call Time on BS), а второе – «Обычная женщина: честно о правде» (Everywoman: One Woman's Truth About Speaking the Truth). Репутация Филлипс как феминистки неотделима от ее репутации правдорубщицы. Да, похоже, что резать правду-матку – это обязанность любой уважающей себя феминистки, если она претендует на какую-то общественную значимость. Если ты не рассуждаешь во весь голос о женской силе и внутреннем стержне, может, ты и не феминистка вовсе?

Это публицистический шаблон, за которым стоит описанный Розалинд Гилл и Шани Оргад «культ уверенности в себе»²⁸. Он подразумевает, в частности, убежденность в том, что самореализации женщины мешают не столько патриархат, капитализм и институциональный расизм, сколько недостаток уверенности в себе, вызванный сугубо частными причинами. В том, как глубоко укоренилась эта идея в нашем обществе, можно убедиться, посмотрев на проекты вроде плагина Just Not Sorry к почте Gmail. Алгоритм побуждает пользовательницу заменять формулировки вроде «простите за беспокойство» или «я просто хотела узнать» более прямолинейными выражениями и сразу переходить к сути дела. Этими же настроениями буквально пронизана выпущенная в 2013 г. книга исполнительного директора Facebook⁵ Шерил Сэндберг «Не бойся действовать» (Lean In). Культ уверенности стоит и за речью Эми Кадди на конференции TED Talks. Речь называется «Язык тела формирует вашу личность» (Your Body Language May Shape Who You Are). В ней Кадди советует женщинам принимать «позы силы», предположительно понижающие уровень кортизола и повышающие уровень тестостерона. Она утверждает, что это может помочь на сложных совещаниях, собеседованиях или в личных разговорах с начальством – то есть в ситуациях, в которых женщин традиционно упрекают в нехватке напористости.

Так появляется знак равенства между феминизмом и способностью постоять за себя. Женщина отныне должна действовать, не забывая при этом, что она представляет весь свой пол. Уверенность в собственных силах – вот ключ и к ее личному успеху, и ко всеобщему равенству и толерантности. Каждая женщина должна работать над собой, чего-то добиваться и уважать себя за активную жизненную позицию, которую она отстаивает вопреки всем преградам.

Этот характерный и легко узнаваемый тон, очень напоминающий чирлидерские кричалки («Ну, давай, подружка!»), может, сам по себе и не плох: сделать бодренькое внушение собственному отражению в зеркале над раковиной иногда тоже бывает полезно. Однако вся эта позитивная риторика аккуратно обходит одну большую проблему: за пресловутые уверенные позы и решительное поведение женщин обычно повсеместно осуждают и критикуют, называя то стервами, то бой-бабами, то фуриями. Более того, проповедники позитивности изо всех сил избегают разговоров об уязвимости; неуверенность в себе расценивается как позорный, стыдный изъян – уважающая себя женщина ею не страдает или, по крайней мере, никогда в этом не признается. Они почти маниакально превозносят внутреннюю силу и просто костьми ложатся, описывая женщин в самых героических тонах. Сара Ахмед считает, что культ уверенности в себе базируется на мысли, что «девочки сами мешают себе расти»²⁹. Гилл и Оргад подводят итог: если «уверенность – это новое секси», то «неуверенность – новое убожество»³⁰. И что хорошего в этой иерархии чувств?

Концепция сексуального согласия тесно связана с этим феминистским культом уверенности; и там и там беспрерывно идет речь о раскрепощении женщины и ее храбрости. С одной стороны, обилие юридических формулировок для описания добровольного сексуального согласия и повсеместные упоминания о нем вроде бы доказывают, что концепция прижилась и работает, а значит, теперь у женщины действительно есть возможность «передумать» и «перехотеть». Однако пафос, которым проникнуты все эти ценные советы, призывы и назидания, не терпит нерешительности. Здесь ценится только четкое понимание своих желаний и способность облечь их в слова. Но ведь, побуждая женщин уверенно и открыто говорить о сексе («Это наш долг перед собой!»), мы намеренно закрываем глаза на то, что активная сексуальная позиция, которую женщина, следуя всем этим призывам, должна занять, часто осуждается обществом и даже бывает опасна. Более того, такая риторика исключает возможность сомнения. И кого-то она может убедить в том, что чувствовать неуверенность, не знать, чего тебе хочется, или испытывать трудности в выражении своих желаний абсолютно недопустимо.

Термин «добровольное согласие» вошел в правовую практику и стал использоваться в СМИ в 1990-х, когда в США начали отходить от концепции принуждения-сопротивления при рассмотрении дел об изнасилованиях. До появления идеи добровольного согласия отсутствие четко выраженного «нет» со стороны жертвы могло трактоваться и как «почему бы и нет». Согласие считалось по умолчанию данным, если женщина недвусмысленно не отзывала его, причем отказ нужно было еще доказать. Если жертва не сказала ясного «нет» и не сопротивлялась – а мы знаем, что страх часто парализует эту способность, – то и смысла жаловаться не было.

Это внимание к отказу при полном игнорировании согласия вырастало из убеждения, что женщины в целом не расположены к сексу и их нужно «уламывать». Когда актер Билл Косби сознался в том, что давал таблетки метаквалона⁶ женщинам, с которыми он хотел заняться сексом (возможно, ему казалось, что это почти то же самое, что угостить понравившуюся даму бокалом вина), ему справедливо указали на то, что он должен был бы сказать «изнасиловать», а не «заняться сексом»³¹. Но мужчины вроде Косби искренне считают, что никакая женщина не согласится на секс по доброй воле, что женщин нужно убалтывать и всячески склонять к нему. Женское нежелание, считают они, скромность или, может быть, стыдливость должны быть преодолены, и с этим помогают справиться уговоры, алкоголь и таблетки.

До 1990-х кампании против изнасилований чаще всего проходили под девизом «Нет значит нет», который продвигал идею уважения к отказу. Миту Саньял в книге «Изнасилование» (Rape) пишет, что члены женского движения ввели этот девиз в обращение в 1970-х гг. для борьбы с устоявшимся убеждением мужчин в том, что женское «нет» на самом деле является кокетливым призывом к эротической игре в «недотрогу»³². Феминистки поставили себе цель заставить мужчин, да и общество в целом, прислушиваться к слову «нет» и воспринимать его в самом прямом смысле. Это был, безусловно, мощный и действенный слоган, нацеленный на решение конкретной проблемы. Однако он ограничивал роль женщины в сексе правом отказываться от него.

Появление концепции добровольного сексуального согласия все изменило. Феминистки, а за ними и популяризаторы феминистских идей стали писать о сексе по взаимному расположению и о значимости ясно и недвусмысленного выраженного «да». Чтобы сексуальный акт не считался изнасилованием, добровольное согласие должно быть выражено свободно и без принуждения, словами или невербально. Это предполагает и наличие некоторой взаимности, и участие обоих партнеров, а также уважение к чужим решениям относительно секса. В 2008 г. Жаклин Фридман и Джессика Валенти выпустили книгу «Да значит да: мечты о женском сексуальном раскрепощении и мире без изнасилований» (Yes Means Yes! Visions of Female Sexual Power and a World Without Rape). В этой книге они рассуждают о том, «как сделать так, чтобы женщина могла говорить "да" или "нет" без опасений и тогда, когда считает нужным»³³. Их работа подытожила умозаключения феминисток: теперь роль женщины в сексе не ограничивается простым правом на отказ от него. У женщины есть право на потребность в сексе, на активное выражение согласия и, разумеется, право предлагать секс человеку, который ей понравится.

Концепция сексуального согласия резко расколола общественное мнение. В конце 1980-х – начале 1990-х гг., когда активисты пытались привить обществу новые установки, больше всего медийных истерик вызывали «изнасилования на свиданиях» и «изнасилования знакомыми». В 1993 г. «Устав по предотвращению преступлений на сексуальной почве», принятый в небольшом гуманитарном колледже американского города Антиок, вызвал настоящую бурю³⁴. Его составили студентки, шокированные изнасилованиями в кампусе, который гордился своей инклюзивностью и прогрессивными взглядами. Устав гласил, что обсуждение сексуального согласия должно обязательно включать выраженные в словах вопрос и ответ и что такая договоренность должна предварять любые проявления сексуального поведения. Согласие требовалось всегда, независимо от отношений между партнерами, их сексуального прошлого и текущих обстоятельств. Согласие, данное в состоянии опьянения или интоксикации, не признавалось действительным.