Kitabı oku: «Последний оплот цивилизации»

Были ли они действительно разумными? Хотя бы с их собственной точки зрения? Не знаю и не представляю, как мы сможем когда-либо узнать это.

Если же они НЕ БЫЛИ действительно разумными, то я надеюсь, что никогда не доживу до того времени, когда мы свяжемся с кем-либо, похожим на них, но кто БУДЕТ разумным. Я знаю, кто проиграет. Я. Вы. Так называемая человеческая раса.

Роберт Ансон Хайнлайн «Кукловоды»

Кривое зеркало

Слова эти не описывают того, что случилось.

Они не описывают ничего, да и не могут описать. Слова отражают действительность, но отражение это – искаженное. Кто бы ни был автором слов и сколь бы этот автор ни хотел поведать истину.

И не потому, что истины не существует. Ее и правда не существует, только дело не в этом.

Вполне достаточно и того, что автор вообще есть, того, что реальная картина отражена лишь в его словах. Отражена со столь малой точностью, что даже самое кривое из зеркал по сравнению с его речью – просто-таки эталон правдивого изображения…

 
Слова клубятся серой пеленой,
Ложась на лист бессмысленной волной.
Тончайшая игра оттенков, красок,
Рифмованный узор, орнамент сказок –
Кому нужны они, коль суть – пуста,
Коль смыслом речи стала Пустота?
 
 
О чем писать, когда огонь угас, –
О пепле? (чтоб его не видел глаз!)
О холоде? (будь проклят он вовеки!)
О черном безрассудстве Человека,
Сменявшего себя и свой удел
На чуждый путь незавершенных дел?..
 
 
Бесцветной дымкой слов затянут лист,
Что был недавно ясен, бел и чист,
Что обещал в безмолвной красоте
Приблизиться к Великой Пустоте…
Пустой, он полон смысла был; слова
Заполнили его, а суть – мертва.
 
 
О чем писать, когда уходят сны, –
О светлых днях ушедшей старины?
О рокоте железного набата
И тех, что были под шумок распяты?
Все это было. Много, много раз;
Сколь мало смысла у затертых фраз…
 
 
Сверкает серебро великих Слов,
Слепящих лишь отъявленных ослов;
Лист, мудростью наполненный небес,
Спасает тех, кого попутал бес,
И святость свитка – выше всех вершин;
Воистину, смысл должен быть один.
 
 
О чем писать, когда слова – пусты,
И ужас подступающей Черты
Возвышенные речи обращает
В истерику, когда никто не знает,
Что сказанное слово – не вернуть,
Что порождает слов сплетенье – Путь?
 

Трещина. Лишь в этом наш успех

Граница Разлома. Буро-седой туман, сладкая приторная вонь, горячее дыхание подземелий. Под свинцово-фиолетовой тяжестью небосвода бугрится Стальная Радуга, у подножья которой Разлом исчезает сам собою, как отрезанный.

Глубины Разлома не ведает никто. Поправка: не ведает никто из тех, кому известно слово «глубина» и его значение. То есть никто из людей. Измененные, обитатели бесплодных земель по обе стороны Разлома, словами не интересуются. Как не интересуются они и многим другим, чему нет места в новом мире.

Когда-то говорили «в новом, лучшем мире»; но было это в те далекие времена, когда нового мира еще не существовало, и говорящие могли хотя бы надеяться, что он окажется лучшим… Рожденных в старом мире среди людей уже не оставалось, и все-таки они помнили – лучший мир уже был. Дальше, в будущем, их ожидало только худшее. Измененные же, порожденные новым миром, вообще не задавались такими отвлеченными понятиями, как «лучший» и «худший»…

На краю Разлома вырастает узкоплечая фигурка, недостаток телесной мощи ее обладатель восполняет проворством и неуловимой грацией хищного насекомого. Одежда в грязи, темно-пятнистая зелень вполне соответствует колеру местности. Цепкий и широкий взгляд в одну сторону, в другую. Ни одного Измененного поблизости нет.

Нетерпеливый жест левой рукой, и разведчик выбирается наружу.

Следом за ним появляется второй, и третий, и четвертый. Эти сложены покрепче, но одеты так же и перемазаны не меньше. У двоих в руках копья, третий бережно прижимает к груди какой-то мешок.

Участок, на котором в прежние времена повесили бы знак «осторожно, обвал». Еще один. Еще… Вот юго-восточный край Болота, почва здесь почти твердая, лучшего места рядом нет. А знак «опасность» здесь и без того поставлен на каждом шагу – в умах тех, кто разумеет такие знаки.

До Холма недалеко, там Стена и за ней Измененных можно не опасаться. Беда в том, что как раз в этом «недалеко» они и обретаются, там – их территория, там их не приметить издалека. На Болото даже разведчикам лучше не соваться.

Только выбора у людей нет.

Шкворень отвинчивает наконечник копья, расстегивает ржавую цепь, что носит вместо пояса, и пристраивает лезвие на крайнее звено цепи. По его знаку маленький отряд движется навстречу своей судьбе.

И буквально через несколько секунд нос к носу сталкивается с этой судьбой. С полудюжиной Измененных.

По влажной духоте того, что должно было зваться воздухом, частой дробью бьет музыка. Из развалин на северной окраине Болота звучит голос. Человеческий. Низкий, сильный, словно сплетенный из нескольких других голосов – или же это просто эхо, отражающееся неизвестно от чего…

 
Нас четверо. Пока еще мы вместе.
И дело есть, и это дело чести.
Девиз наш – все за одного,
И в этом наш успех.
 
 
Я задержу их, ничего!
Вперед – один за всех!
 

Цепь Шкворня хлещет по передним лапам Измененных, и те падают обратно в грязь. Яростный кивок спутникам – двигайте дальше!

И те подчиняются, хотя с боков подступают все новые твари. Потому что – надо.

Ржавчина и грязь летят во все стороны, звенья тяжелой цепи крушат плоть и кости, лезвие в мощном кулаке разит тех, кто подобрался поближе. Потом двоим Измененным удается поймать цепь, и Шкворень, бросив оружие, срывает с перевязи два топора. Вихрь ударов бушует в такт музыке несколько секунд, затем прекращается. Кучка Измененных смыкается над Шкворнем.

И когда она вновь расползается по сторонам, человека на том месте уже нет. Ни мертвого, ни живого…

Кочки, бугорки, замшелые камни, ошметки кустарника – всякое укрытие сгодится. Ползком, перебежками, как можно быстрее и тише люди движутся к спасительной Стене.

Однако на полпути их перехватывает еще одна группа жителей Болота. Словно их направляет рожденный в руинах голос:

 
Уже втроем, уже у нас потери.
Но жизнь – дуэль, чего же мы хотели.
Девиз наш – все за одного,
И в этом наш успех.
 
 
Я задержу их, ничего;
Вперед – один за всех!
 

Ладан перехватывает свое двухконечное копье обеими руками, дернув подбородком чуть в сторону и вперед – идите, мол. Когда Измененные дергаются в ту же сторону, он всаживает острие под челюсть одному из них, ударом ноги заставляет второго потерять равновесие и обратным движением чертит по шкуре третьего кровавую полосу… Вокруг Ладана смыкается кольцо Измененных, поневоле открывая дорогу его спутникам.

Наконец копье прекращает свой смертельный танец, и Измененные расступаются. В грязь медленно погружаются пять тел, но ни одно из них не принадлежит Ладану…

До Стены всего несколько шагов.

Но чтобы справиться с засадой, нужно остановиться и отвернуться от спасительного Холма. Иначе удар придется в спину. Спасибо голосу, предупредил. Все-таки человек – всегда человек, пусть даже этот жил еще до Катастрофы…

 
Увы, мой друг, теперь нас только двое,
Но тоже в нас стремленье роковое.
Девиз наш – все за одного,
Лишь в этом наш успех.
 
 
Я задержу их, ничего.
Вперед – один за всех!
 

Трое Измененных стоят – именно стоят! – менее чем в трех шагах от них, синхронно покачивая лысыми головами. Бусинки-глаза тускло отсвечивают красным, от лба до затылка шкура покрыта мелкими чешуйками.

Дикие, понимают оба разведчика и хмуро переглядываются.

Призрак вздыхает, передает груз напарнику и шагает навстречу своей смерти, щелчком закинув в рот последнее Зерно. Оружия у него нет: волхвы не нуждаются в подобном подспорье…

Воздух между ними плещется волнами и искрит зелено-синей рябью, но этого Скорпион уже не видит. Не разбирая дороги, он рвется к Стене, под эфемерную защиту линии, которую Измененные пересечь не могут. Почему – неясно, да люди никогда и не стремились этого узнать.

Лишь потом Скорпион оборачивается. Там, где Призрак только что схлестнулся с тремя дикими Измененными, нет ничего и никого…

На всякий случай обнажив изогнутый клинок, разведчик начинает подниматься вверх, по крутому склону Холма. Врагов здесь не должно быть, только полагаться на удачу он не может, не имеет права. Слишком важно добиться успеха. Особенно теперь, когда за него заплачено такой ценой.

Неизвестный голос из развалин эхом отзывается на эти мысли:

 
И вот один, уже друзья далеко,
И трижды проклята моя дорога.
Девиз был – все за одного,
И в этом был успех.
 
 
Успех пришел, и никого.
Лишь я, один за всех…
 

Щербатая кирпичная стена кажется достаточно надежной. Скорпион устало садится, опираясь спиной о стену, кладет сверток на колени и осторожно разворачивает. Печальная улыбка выглядит неестественной на той смеси грязи и ссадин, что заменяет разведчику лицо.

Минута-другая отдыха, и можно двигаться.

Разведчик поднимается и скрывается за поворотом.

Глухой удар; хриплый, булькающий выдох; чуть слышный скрежет.

Болото, развалины и подножие Холма снова погружаются в безмолвие.

Осколок первый. Чертополох

Не знаю, что они там обсуждают на Совете. Чихал я на все это с большой колокольни – то есть чихнул бы, да колокольня год назад раскатилась по камушку, а с ней половина строений на Холме. Тех, что уцелели до того. В последнее время Дрожь – ну, которая эта, как там ее, земле-трясение, – вообще стала довольно частой. Нарушенное Равновесие, объясняют эти вулх… волх… волхвы, так их перетак, на трезвую голову-то и не выговоришь! Братство Дуба; по-нашему, по-простому – дуболомы. Или «кудасники», потому как еще зовут себя кудесниками и вечно всех куда-то посылают. Да, и туда тоже. И ведь приходится идти, никуда не денешься.

Вот и сейчас их главный, Ворон, что-то вовсю «обсуждает» с князем. Вою там – на поле боя, и то как-то спокойнее. Ворон славится своим упорством, да только против Утеса у него кишка тонка. Потому только Город еще хоть как-то стоит, что князь никому и ничему не уступает. Ни стихиям, ни Измененным, ни своим же подданным.

Ладно, у двери явно нечего делать. К сожалению, у окна тоже. По первому разу оно конечно да, все, что по эту сторону Цитадели, видно как на ладони, но я все эти руины, мусорные свалки и кресты заброшенных капищ наизусть знаю. И снизу, и сверху. Не в первый раз стою под дверью у Утеса, жду, когда он соизволит передать очередной приказ. Нужное дело, кто б спорил… голова много у кого на плечах есть, но если б не приказы, которые князь как-то умудряется отдать именно в тот момент, когда без этого никак, – оно давно бы уже «никак» и было. Как снаружи, за Стеной. Нужное дело, да, но до чего ж оно все-таки нудное!

Ага, никто меня силком сюда не тянул. Сам хотел стать Первым Стражем, верно? Вот именно это я и твержу себе последние два года, с той поры, когда детская мечта осуществилась…

Снаружи – на ристалище под Цитаделью – возня, перебранка, какие-то выкрики. Голоса наших младших, которые оруженосцы… Э, а вот за такие словечки и по зубам отгрести недолго. Ага, так и есть – оплеуха, какой Демона свалить можно. А сейчас молодежь уже готова на смертоубийство, хорошо, что во Внутреннем Городе из оружия только палки дозволены. Ну да и палкой можно отделать – мало не покажется. Этому и учим.

Сейчас посмотрим, чему научились.

Уйййй… Да что ж ты творишь, сопляк! Натаскиваешь его, разъясняешь, показываешь, но свою голову ведь стервецу не приставишь, чтоб на рожон не лез… Волчонок быстр, ловок, да и смелости ему не занимать, только не с его силенками пока сражаться ТАК, грудь в грудь, один на один! Ага, конечно, Костолом – свой брат-оруженосец, годами они вровень. Но ведь он оруженосец Великанши! Это рядом с ней Костолом маленький и хлипкий, а с кем другим – так взрослым не уступит, о сверстниках-ребятне и говорить нечего. Сейчас будет избиение младенцев.

Вот паскудство…

Подоконник жалобно скрипит – ничего, выдержал. Второй этаж, примерно восемь метров. Для меня нормально, прыжок как прыжок.

Приземляюсь вполне удачно, особенно при том, что прямо под окном сидит Великанша. Как я ее сверху не заметил? не иначе старею прежде срока, глаза слабеют. Не заметить ЕЕ – оно, пожалуй, потруднее, чем заблудиться в собственной кровати. Одиннадцать пудов и два с половиной метра ослиного упрямства, а под белыми (но не седыми) вихрами изрядная порция черного юмора, – в этом вся Великанша. Мне что ломом, что ее мечом ворочать, а Великанше такая оглобля как раз по руке.

Она младше меня на пару лет, но уже достаточно давно в рядах лучших бойцов Города. Кто из нас лучший, кто второй, кто пятый – на тренировках все одно не выяснить, а «объективный рейтинг» по числу убитых Измененных от дежурства к дежурству скачет туда-сюда. Давно бросили считать.

Кивнув в сторону ристалища, Великанша замечает:

– Тебе, похоже, придется искать нового оруженосца.

Голос у Великанши низкий, для ее размеров неожиданно мягкий. Лицо воительницы по выразительности не уступает гранитной плите, но это добрый знак. Когда крупные белые зубы Великанши сверкают в радостной улыбке – пора убираться, ибо их хозяйка почуяла запах крови и желает немедленно и сразу получить удовольствие, и если кто-то сунется под руку, упомянутая гранитная плита станет надгробной. Даже Демоны – Измененные из Бездны – успели усвоить сию нехитрую истину.

От предстоящего поединка ничего хорошего для Волчонка я не жду, но упрямства ради отзываюсь:

– Не думаю. Кое-чему он выучился за последние пару недель. Победить Костолома вряд ли сумеет, но уцелеть – вполне.

– Посмотрим, Чертополох, – кивает она. – Что ставишь?

– Я на мели. Разве что в счет следующего месяца.

– А как насчет меча Скорпиона?

– Никогда! – отрезаю я.

Ладонь, похожая на дружелюбную сковородку, слегка нажимает мне на левое плечо. Да, пожалуй, тон следует снизить – Великанша очень не любит, когда на нее орут. Самому Утесу такое не позволено, а меня она шлепком и в землю может вогнать. Хорошее успокоительное средство. Сильное. Не каждый после такого выживет.

– Ладно, нет так нет. Но ведь твой брат погиб, а хорошему оружию не следует лежать без дела.

– Дело для него есть. Ты этого клинка не получишь.

Великанша слегка улыбается. Так, еще чуть-чуть, и пора нырять в перекат и удирать со всех ног, пока буря не утихнет. Бегаю-то я быстрее.

– Что, думаешь отдать Волчонку?

– Да. Если заслужит… и если доживет до посвящения.

– А вот сейчас и выясним.

Перевожу взгляд на мальчишек. Самое время.

Костолом держит палку так, как и следует держать учебный деревянный меч; Волчонок почему-то перехватил свою за середину, словно собирается применить технику боевого посоха. Оно конечно неплохо бы, так работать быстрее, но ведь палки одинаковые, а у Костолома и руки подлиннее, и удар потяжелее… и самого его щелчками не проймешь.

Но пожалуй, парень действительно знает, что делает. Удар, еще удар, блок, удар, обвод, финт, удар – хорошо увернулся, грамотно. Так, в бедро, по ребрам, пригнуться под деревянный «меч», блок запястья, назад, уходи из захвата – ушел, молодец, Волчонок, моя школа, – блок, да не так, так ты не выдержишь, он куда сильнее, – еще раз, под дых, не попал, ничего, сбоку, в голову, отбил, а теперь финт, по запястью, разворот и под колено!

Грозный оруженосец Великанши спотыкается и грузно падает.

Тотчас же на голову Костолома обрушивается уже прицельный удар с двух рук; ну точно деревом по дереву. Ага, проняло.

Увидев, что Костолом закатил глаза и отрубился, зрители-оруженосцы радостно визжат. Великанша задумчиво хмыкает.

– Пожалуй, это достаточно серьезная заявка. А у тебя талант учителя, Чертополох.

Вслух я не возражаю.

Хотя как никто другой знаю: ЭТОМУ я Волчонка еще не учил!..