Kitabı oku: «Они слышат. Сборник рассказов»
Брелочек
Вы когда-нибудь хотели, чтобы ваша жизнь изменилась? Внезапно, резко, навсегда и к лучшему?
Я очень этого хотел. И знаете, мое желание сбылось. С меня можно писать шаблонного персонажа американских фильмов. Я был полунищим наркоманом на грани смерти, а сейчас владелец клуба боевых искусств, кандидат в мастера спорта, денег куры не клюют, квартира на двенадцатом этаже в новостройке… ну вы поняли, в общем. К веществам больше не притрагиваюсь и даже не пью. Покуриваю, правда, по ночам. Бывают такие ночи, когда ложиться спать слишком страшно, а сил ни на что другое не хватает…
Если вы думаете, что причиной перемен стало какое-нибудь счастливое событие или прозрение аля «что-я-делаю-со-своей-жизнью», то ни хера подобного. Может, и бывают счастливчики, вылезающие из наркотической ямы такими способами – увы, это не мой случай. В двадцать один год я уже смирился с мыслью, что через несколько лет сдохну от передоза в какой-нибудь подворотне, но в глубине души страстно желал избежать такого жалкого конца. Желать желал… и ничего больше не делал. Ждал какого-нибудь чуда, волшебного пендаля, который выкинул бы меня за пределы круга «стимулы-транки, транки-стимулы» (к тому времени я уже вообще забыл, как можно жить без этого дерьма).
И чудо случилось.
Когда не можешь жить без наркоты, наркота становится твоей жизнью. Поэтому я жил, дышал (в прямом смысле) и зарабатывал тоже наркотой. Это удобно, у тебя на подхвате всегда есть несколько барыг, на безрыбье не останешься. Производством я никогда не занимался (по химии твердая двойка), а потому служил на побегушках: искал покупателей, доставлял товар и так далее.
Несмотря на убитую нервную систему и скелетоподобную фигуру, я ухитрялся сохранять приличный внешний вид. Всегда гладко выбритый, опрятно одетый, я больше походил на голодного студента, чем на торчка. Из-за этого мне частенько перепадала работа курьера-дальнобойщика. Задача состояла в том, чтобы перевезти дерьмо из одного города в другой, не спалившись. После двадцати с лишним ходок я стал настоящим виртуозом, своего рода профи в этом деле. Моей специальностью были дальние и сложные доставки с множеством пересадок.
Как-то раз мне подкинули плевый заказик, за который обещали щедрую «похвалу». Доставить надо было приличную пачку порошка в Десногорск. Шесть часов на автобусе прямым ходом, сам город – забытая жопа мира, никакой тебе охраны и проверки. Ха! Для меня это было что-то вроде развлекательной прогулки, и я с радостью принялся за дело. Смущало одно – с фига ли так шикарно «благодарят» за такую легкую задачу?
Приехал я на место, загнал товар, рассчитался и только тогда понял, в чем подвох. Я прибыл в Деснарь поздно вечером, а следующий автобус отходил только в шесть утра. Следовательно, ночку предстояло провести в городе. Стояла середина января, морозы лютые, а Десногорск – дыра полная. Там в прямом смысле некуда пойти. Ни хостелов, ни гостиниц, ни мотелей, да что там, я не нашел даже ни одного торгового центра или кинотеатра, хотя бы круглосуточного кафе. Видел только одну пивнушку, в которой тусили очень стремные личности, судя по виду – бывшие зэки (вроде рядом с Десногорском где-то есть или была колония). Сунься я к ним погреться, наверняка живым бы не ушел. Пытался перекантоваться в подъездах – и понял, что там не теплее, чем на улице.
Чем дольше я бродил, тем холоднее становилось. Оставаться на улице было нельзя. Вмерзнуть живьем в Десногорский лед или быть заколотым быдлом из местной пивнухи – отличный выбор! К тому времени я уже замерз настолько, что был готов даже получить нож в почку, лишь бы чуточку отогреться. Пальцы на руках и ногах отнялись, все тело трясло, а каждый вдох давался с болью – настолько морозным был воздух.
Сделаю лирическое отступление. Вообще я презирал род человеческий и считал, что каждый – если не явный подонок, то уж сто пудов меркантильный лицемер, прикидывающийся «хорошим» ради выгоды. Но был один человек, единственный во всем мире, заслуживший мою любовь и уважение. Это мой старший брат. Не смотря на разницу в двенадцать лет, мы отлично ладили. Он практически заменил мне моего отца, религиозного алкаша-безработника, от которого я получил только бесчисленные синяки и дурную генетику. Брательник обожал динозавров, мечтал стать палеонтологом. И стал бы, не прикончи его рак желудка.
После смерти от брата мне остался единственный подарок – деревянный брелок в виде птеродактиля. Брат вырезал его своими руками. Я не расставался с этим брелоком уже больше десяти лет. Сам не знаю, почему. Возможно, он служил мне своеобразным напоминанием о том, что мир не так уж плох.
В общем, тогда он тоже валялся у меня в кармане.
Ну, сжал я свой амулетик покрепче и зашагал наудачу, куда глаза глядят.
Удача случилась. Ноги сами принесли меня к автовокзалу, на котором я высадился много часов назад. Он был закрыт, но в примыкающей сторожке горел свет. Я постучался, мне открыла женщина лет под пятьдесят. Едва не упав на колени, я расписал свое бедственное положение и попросился меня переночевать на вокзале за любую плату. Сторожиха оказалась доброй. От денег отказалась и на вокзал пустила просто так.
Я чуть не плакал от счастья. Наконец-то кошмарная пытка холодом прекратилась.
– Ты только свет не включай и никого не впускай, – предупредила сторожиха. – Там вон автомат стоит, выпей кофе, согрейся.
Я был готов расцеловать ее. Да я в раю, черт возьми!
В углу действительно стоял автомат с дешевым кофе в пластиковых стаканчиках. Пить эту бурду я не стал, а просто сел на пол и прижался к теплому автомату.
Вокзальчик был крохотный, с грязными застекленными стенами. Снаружи не горело ни одного фонаря, а потому в здании царила темнота. Убаюканный такой идиллией, я задремал.
Проснулся я от того, что входную дверь кто-то дергал. Не ломился, не колотил со всей дури, а слабо так, неуверенно дергал. Я вспомнил распоряжение сторожихи: «Свет не включай и никого не впускай». Так что кем бы ни был мой посетитель, пускай идет в пешее эротическое. Игнорируя дергающуюся дверь, я плотнее натянул капюшон и попытался снова заснуть, как вдруг услышал голос:
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Голос был высокий, тонкий, явно детский. Дверь еще раз дернулась, и голосок снаружи повторил:
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Тут я дрогнул. Пусть я был циничной сволочью, но все-таки моя совесть еще не окончательно сдохла. Во всяком случае, не настолько, чтобы я смог спокойно спать, когда за дверью умирает от холода ребенок.
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Да, я знал, что там было АДСКИ холодно.
Ребенок выговаривал слова немного шепеляво, с каким-то акцентом, но это меня не смутило. Мало ли тут гастарбайтерских отпрысков без присмотра бегает? Больше смутило то, что он, как заведенный, повторял одни и те же слова. Может, он по-русски других фраз не знал?
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Твою мать, я ж все-таки не камень! Хотя благоразумие попыталось взять верх: мол, вдруг дитенок просто обманка, а за его спиной стоит пара здоровенных грабителей? Но я тут же опровергнул это предположение. Во-первых, на вокзале брать нечего, а во-вторых, кто будет налеты совершать в такую холодрыгу? Грабители уже десять раз превратились бы в сосульки. Нет, скорее всего, это действительно одинокий ребенок. Какой-нибудь беспризорник, сбежавший от буйных алкашей-родителей и теперь не знающий, куда идти.
Я тоже так сбегал.
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Судя по настойчивости, ребенок знал, что я нахожусь внутри и знал, что я слышу его. Я попытался разглядеть моего посетителя, но обзор перекрывала бетонная стенка сбоку от входа.
Нафиг осторожность! В конце концов, я точно так же умолял сторожиху впустить меня. Если бы она проигнорировала мои мольбы, то лежал бы я сейчас где-нибудь с обморожениями второй степени.
– Впусти меня. Мне очень холодно.
Я с трудом поднялся на затекшие ноги и прохромал к двери.
– Щас, щас пущу. Только ты тихо, лады?
С этими словами я отодвинул тяжелый засов, открыл дверь…
…и проснулся.
В этот раз проснулся по-настоящему, ошалелый и ничего не понимающий. Я по-прежнему сидел в углу рядом с кофе-автоматом, где и задремал. Просто сон?..
Все-таки кое-что изменилось, пока я спал. Во-первых, холод. Все тепло из помещения исчезло, словно его высосали, и воздух стал морозным, как на улице. Я осмотрелся, совершенно растерянный. Глаза уже привыкли к темноте, и я разглядел, что входная дверь была распахнута настежь. Из нее доносились порывы ледяного ветра, забрасывая на пол горстки снежинок. Кто открыл дверь? Я?! Так мне это приснилось или же…
Ох, дерьмо. Снаружи кто-то был!
Я отчетливо слышал хруст снега под тяжелыми шагами. Не придумав ничего умнее, я забился под ближайшую вокзальную скамью, сжимая в кулаке свой «счастливый» брелочек. Это было мегахреновое убежище, но я отчаянно надеялся, что в темноте меня не заметят.
Вопреки моим опасениям, невидимый посетитель не стал заходить в помещение. Шаги начали удаляться. Скоро я увидел их обладателя через застекленные стены.
Он был высоким, выше двух метров ростом, и выглядел крепким. Хотя возможно, мне так показалось из-за большого количества одежды. В темноте было плохо видно, но мне показалось, что одежда ему (или ей?) маловата и сидит очень неудобно. Вроде бы обычный рослый бомж… вот только он нес на руках другого человека. Мертвого человека. Так безвольно голова может мотаться только, если шея сломана. Лица жертвы я не разглядел в темноте.
Итак, какой-то великан, чудом меня не заметивший, тащит посреди ночи труп. Творящаяся жесть усугублялась тем, что он очень странно шагал, словно прихрамывал. Во что я вляпался…
Фигура великана развернулась и зашагала к сторожке. Свет там уже не горел. Наверное, ничего не подозревающая сторожиха спокойно спала, а эта хрень между тем подкрадывалась к ее убежищу. Исход их встречи был до ужаса предсказуем – сторожихе крышка. Мне было жаль ее, но что я мог сделать? Разве что пополнить количество трупов своим собственным при попытке остановить верзилу!
Пока я терзался невеселыми мыслями, верзила прошагал дальше и скрылся из поля зрения. Я услышал, как хлопнула дверь сторожки. Из-за стены послышались тяжелые шаги. Этот хрен уже был внутри. Наверное, ему сейчас приходится сильно пригибаться. Раздался сонный голос сторожихи, спрашивающий, кто здесь. Щелкнул переключатель и я увидел отблеск света из окна. Сейчас раздадутся предсмертные вопли несчастной женщины…
Вопли действительно раздались, но вовсе не предсмертные. Женщина громко и яростно бранилась на незнакомом мне языке. Абсолютно незнакомом. То, что она ругается, было понятно исключительно по ее разгневанному тону. Я окончательно сбился с толку. Нелепость происходящего заставила меня позабыть даже об угрозе моей жизни. Да что за чертовщина тут творится?! Я напряг слух, прислушиваясь к звукам из-за стены.
Внезапно сторожихе кто-то ответил.
Меня бросило в жар, несмотря на мороз минус тридцать. Я узнал голос. Это был тот самый тонкий детский голосок, который повторял: «Впусти меня. Мне очень холодно». Да, именно его я слышал во сне… Или это был не сон? А может, я до сих пор сплю?!
Голосок продолжал спорить со сторожихой, будто в чем-то оправдывался. Я не понимал ни слова в их речи, даже не мог узнать язык – какой-то шипящий, с пощелкивающим произношением. Потом я услышал шорох и характерный «бум» тела, брошенного на пол. Очевидно того тела со сломанной шеей, которое великан тащил к сторожке. Детский голосок сделался еще более виноватым, а сторожихин – еще более злым.
Жуткое понимание пронзило мой мозг. Детский голос принадлежал этому хромающему великану. Наяву или во сне, но дверь я открыл именно ему. И теперь он стоит за стенкой и спорит со сторожихой на нечеловеческом языке, а у их ног валяется труп со сломанной шеей… Пока я пытался осознать все это, сторожиха внезапно перешла на русский.
– Ладно! – с каким-то злобным отчаянием сказала она. – Ладно, хер с тобой! Ешь! Ешь, раз уж убил! Все равно сделанного не исправишь!
Детский голосок что-то благодарно залепетал в ответ. Послышалась возня, а затем ужасный звук, который я раньше никогда не слышал, но точно понял, что он значит – мокрый хруст рвущейся плоти. Скоро его заглушило жадное, захлебывающееся чавканье. У меня в глазах помутнело, к горлу подступила тошнота. Мне совершенно расхотелось знать, что здесь происходит. Судя по тому, что сторожиха продолжала злобно бормотать, хрустели не ее плотью, но меня это ничуть не успокоило.
«Ешь, раз уж убил!»
Тут я словно очнулся. Надо рвать когти нахрен, и немедленно!!
Звуки пиршества за стеной были отвратительны, но заглушили мои шаги. Я еле дополз до выхода, где меня ждало новое потрясение. На снегу отпечаталась цепочка огромных следов. Следов от ТРЕХ ног. Я вспомнил странную, прихрамывающую походку великана, и мне сделалось совсем дурно. Я не хотел больше ни секунды находиться рядом с этим гребаным автовокзалом.
Тихонько обогнув здание, я зашагал в сторону обшарпанных пятиэтажек. До ближайшего переулка шел крадучись, вздрагивая от каждого шороха, а как оказался в спасительной тени домов – рванул что было силы. Заскочил в первый открытый подъезд, пулей взбежал на самый верхний этаж, приткнулся там в углу. Теперь мне было глубочайше наплевать на холод и прочие неудобства. Когда становилось совсем хреново, я начинал пританцовывать и растирать руки-ноги – по возможности тихо.
Так и провел остаток ночи.
К утру я немного оклемался. Надо было возвращаться на вокзал, ведь скоро подъедет мой автобус. Одна мысль о возвращении повергала в панику, и в то же время заставляла чувствовать себя последним дебилом. События ночи казались каким-то горячечным бредом, я даже сомневался, что они были реальны. Для психонавтов такие галюны обычное дело, они могут настигнуть в любое время, в любом месте… И все-таки ЭТОТ «глюк» был уж слишком реалистичным.
Терзаясь сомнениями, я собрал в кулак все мужество и вышел из подъезда.
Снаружи был все тот же Десногорск – обычный захолустный городишко. Еще не рассвело, но в некоторых окнах зажегся свет. По улицам сонно бродили редкие прохожие. Ничто не казалось мистическим, зловещим и потусторонним.
Когда я дошел до вокзала, то обнаружил, что на месте трехногих следов была проторена аккуратная дорожка, а сугробы вокруг вокзала – расчищены. Автовокзал уже открылся. Внутри горел свет, на скамьях сидели пассажиры, ожидавшие автобуса. Я обошел вокзал кругом. Дверь сторожки была заперта. Никаких отпечатков трех ног на снегу, никаких пятен крови или разорванных трупов.
Всего лишь ночной кошмар?..
Успокоившись, я прислонился к стене и закурил. Автобус должен был отправиться минут через десять. Я уже начал посмеиваться над своими страхами, когда заметил маленькую вещицу, валяющуюся на снегу. Ее очертания показались мне знакомыми. Я подошел ближе и наклонился.
Мать-перемать, да это ж мой счастливый брелок с птеродактилем! Видимо, я оборонил его, пока в панике убегал от вокзала. Хорошо, что его не выкинули дворники!
Деревянный птицеящер потемнел от грязи и снега, но остался цел и невредим. Радуясь, что не профукал драгоценный подарок от брата, я сунул брелок в карман и пошел к автобусу. Голова у меня кружилась, а лоб словно раскалился. Кажется, я успел нехило простыть под десногорскими ветрами. Но мне было плевать, я хотел лишь убраться поскорее из этого стремного города.
Утомленный ночными событиями, я быстро уснул и проспал до самой Москвы.
Я уже почти забыл обо всех ужасах, которые мне довелось пережить, когда открывал дверь квартиры. Мне хотелось срочно нажраться аспирина и завалиться под одеяло. Я лениво стянул куртку, вытряхнул из карманов мелочь, какой-то мусор… и замер.
Из кармана выпало два брелока.
Два совершенно одинаковых деревянных брелока в виде птеродактилей.
Не веря своим глазам, я взял их в руки. Оба брелока были абсолютно реальны. Они повторяли друг друга вплоть до мелочей – ножевых срезов, небольших трещин и вмятинок. С одинаковыми цепочками и одинаковыми карабинами.
Я бы мог найти объяснение, будь мой брелок покупным. Даже очень редкие экземпляры имеют свои копии. Но это была, черт побери, ручная работа. Как где-то мог существовать брелок, один в один повторяющий тот, который сделал мой брат?! Даже если предположить, что он вырезал второй, он не мог в точности скопировать каждый развод и потемнение на древесине.
Я вспомнил свой сон. Как встаю и открываю дверь, а потом просыпаюсь на том же месте, где уснул. Я начинал догадываться о том, что случилось. Рассудок вопил о том, что это бред, что такого не может быть, однако каким-то шестым чувством я понимал, что моя догадка – правда. Страшная, но правда.
В одной из реальностей я открыл великану дверь. Это мой труп он тащил к сторожке. Это моя голова болталась на сломанной шее. Это мои кости трещали под его зубами…
Пока он нес меня, брелок выскользнул из кармана. За ночь сторожиха успел замести следы, но не заметила свалившегося в сугроб брелока…
Со следующего дня все изменилось. Едва проснувшись, я позвонил в ближайший спортивный клуб и записался на бокс. Я выпотрошил все пакетики с порошками и таблетками в унитаз. Нельзя замутнять сознание, я должен всегда быть настороже!
За следующий год я перетерпел страшные ломки, отходняки, депрессии, но зато успел как следует подкачаться. Знаю, глупо было рассчитывать на кулаки при встрече с тем трехногим каннибалом, но что мне еще оставалось? Безумный ужас подхлестывал меня создать хотя бы иллюзию защиты.
Я знал, что кулаков будет недостаточно. Поэтому пошел работать. Я трудился очень усердно и быстро добился неплохих успехов. Не буду утомлять лишними подробностями. Скажу только, что я выбрал не совсем официальную и даже не совсем законную сферу. Зато прибыльную. Ведь меня волновали не статус и не карьера, мне были важны только деньги. Потому что с их помощью я мог обеспечить себе дополнительную защиту.
Я купил пистолет. Сначала самый простой пневматический пистолет и кучу пулек к нему. Со временем я подкопил денег, наладил связи и приобрел настоящий огнестрел. Страх все равно не отступал. Он не отступил, когда я купил квартиру на одном из самых верхних этажей, до которых никакой великан не дотянется. И когда я установил домофон с видеонаблюдением, страх все равно никуда не делся. Поэтому я продолжал тренировки – яростно, безостановочно, как одержимый.
Недавно мне предложили стать совладельцем клуба боевых искусств. Отлично. Значит, у меня будет еще больше денег, которые я смогу вложить в свои средства защиты.
С того дня, как из моего кармана выпали два одинаковых брелока, я больше не приторнулся ни к наркоте, ни к алкоголю. Я должен всегда сохранять ясность сознания, всегда быть начеку. Потому что не дай бог зазеваться в тот момент, когда Трехногий придет за мной.
А он придет, я уверен. Однажды он поймет, что тот я, который попался ему на вокзале – ненастоящий, а всего лишь клон из какой-то неправильной, искаженной вселенной. И тогда он наверняка захочет найти меня. Настоящего меня.
Хотя… Откуда мне знать, кто из нас двоих был настоящим той ночью?
Я, который сейчас жив?
Или же я со сломанной шеей? Тот я , которого пожирала неведомая тварь с детским голосом?..
Хотелось бы верить, что все это было мощным наркотическим делирием. Тогда бы я сумел забыть о постоянном страхе и спокойно жить дальше. Но у меня на поясе висят два брелока – абсолютно одинаковых и абсолютно реальных брелока ручной работы, копии друг друга. Клоны.
Иногда они глухо постукивают друг о друга. И когда я слышу это постукивание, то понимаю, что не могу себя обмануть. Я должен быть готов, когда он придет за мной.
Пластилиновая голова
Длилась эта история пять лет, а развязка произошла за пять минут – ну или за сколько можно убить восьмилетнего ребенка. Поначалу никто даже не додумался связать это убийство с чередой пропавших без вести, даром что все это развернулось в стенах одного и того же заведения.
Заведение, к слову, то еще местечко было. Детский дом номер хрен-вспомню-какой, приткнувшийся где-то в глубинке Тюменской области, со слащавым названием «Гнездышко», «Ласточка» или как-то так. Но не простой детский дом, а особый, для особых детей. «С врожденными физическими и физиологическими отклонениями», если выражаться культурно. А если по-простому – для уродцев.
Продавцов «белого счастья» (да и покупателей) на тамошних просторах хватало. Временами наркоманки рожали что-то вообще мало похожее на человеческих младенцев. Горбуны, карлики, имбицилы, дауны, обладатели детского церебрального паралича, а бывали кадры и поплачевнее.
Такие новорожденные обычно протягивали не больше нескольких часов. Можно считать их счастливчиками. Потому что жизнеспособные были обречены влачить жалкое во всех смыслах существование. Для этих несчастных и был открыт специальный детский дом. Лично я побывал там два раза. Второй раз пошел через силу, а третий раз не пойду ни за что на свете – особенно после того, что услышал.
Заведение бедное, ободранное, от воспитателей пышет цинизмом и озлобленностью, в коридорах пахнет прокисшей кашей. А еще дети, ползающие по коридорам или колесящие на инвалидных креслах. Многие из них даже разговаривать толком не умели и издавали какие-то гортанно-мычащие звуки. Половина из них рождается не только с физическими, но и с психическими отклонениями, так что музыкальным сопровождением этому детдому служили беспричинные крики, вой, рыдания, истерический смех, неразборчивое бормотание и ругань воспитателей. Милая обстановочка, не правда ли?
Вот в начале девяностых к нам на стол и легло дело об этом доме. Началось все с того, что в заведении стали пропадать люди. Пропадали дети – но это как раз мало кого волновало. Какое отделение будет тратить время и силы на очередного проблемного воспитанника, до которого даже родителям нет дела? Владельцы дома давали на лапу кому надо, и истории с пропадающими детьми заминали.
Заколыхалось все, когда пропали две молодые воспитательницы. Причем без следа и при одинаковых обстоятельствах. Утром ушли на работу, вечером домой не вернулись. Обе девушки в день исчезновения в детском доме не появлялись. То есть, получалось, что они пропали по дороге из дома на работу.
Наше отделение прошерстило маршрут обеих. Ни у одной на пути не было подвалов, темных переулков, каких-то заброшенных домов или других подозрительных мест. Не нашли ни их вещей, ни одной улики, вообще никаких зацепок. Несколько людей видели воспитательниц, идущих на работу, незадолго до их исчезновения. По их словам – ничего странного в поведении и внешности девушек не было. Так и не удалось хоть мало-мальски прояснить ситуацию.
Скоро это дело засунули в долгий ящик вместе с кучей других «без вести пропавших» и забыли. Некоторые из наших все-таки продолжали морщить лбы в недоумении. Видели же воспитательниц, идущих утром на работу – как, скажите, две взрослые девицы ухитрились исчезнуть посреди бела дня? Да не в каком-нибудь безлюдном месте, а на глазах у всего района?
Меньше, чем через неделю, детдом снова «порадовал» окрестности слухами о зловещем событии. Одну из нянечек забрали в дурку. По-серьезному так забрали, с концами. Все, что докатилось до милиции из сплетен – последняя стадия шизофрении, галлюцинации, голоса, и так далее. Самые умные задумались над связью между пропажей воспитательниц и внезапным сумасшествием их коллеги, но дальше думалки дело не пошло. Пациентка была пожилая, выпивающая, мало ли как она себе успела мозги попортить.
Но этим история не заканчивается. Наоборот, только начинается. Люди продолжали пропадать. И дети, и воспитатели. Сколько пропало детей – никто не считал. А персонал пропадал с завидной регулярностью. В год стабильно исчезал один, иногда двое человек. За пять лет, не считая первых двух воспитательниц, исчезло без следа семеро человек, работающих в этом доме. Среди них была повариха, учительница по рисованию, еще кто-то там, не помню уже.
Вы, наверное, удивитесь, что за столь долгое время дом не закрыли, не поставили в него охрану, не записали каждого работающего там в подозреваемые? Было это все. И все гладко. Никаких убийц, маньяков, тайных посетителей среди обитателей этого дома не обнаружили. Так же, как и кладбища на заднем дворе или подземной лаборатории. Да, бывали немотивированные побои и другие проявления жестокости со стороны персонала по отношению к детям, но к проблеме исчезновений они никак не относились.
Пропавших пытались разыскать. Ни один не был найден. Зацепка всего одна – все пропали по дороге в детдом. Или наоборот, не вернулись вечером с работы.
Оставалось только руками разводить. По идее, трупы пропавших должны были покоиться где-то в подвале детского дома, но нет. Никаких трупов там не было.
И вот так продолжалось пять лет.
А затем наступила развязка.
Хмурым утром рабочего дня выдернули нас зарегистрировать убийство. И как вы думаете, где? Правильно, в этом самом благословенном детдоме. Убийца – местная уборщица, женщина в возрасте около шестидесяти лет. Жертва – один из воспитанников дома, мальчик примерно восьми-десяти лет. Орудие убийства – садовая лопата, длиной около двух метров и килограмм пять весом. Место преступления – кладовка для рабочих инструментов.
Я там не бывал (и слава богу), но очевидцы рассказывали, что мальчишкин труп словно из мясорубки вытащили. Простой садовой лопатой можно превратить человека в настоящее месиво. На грохот и крики прибежала дежурная врач, которая потом и вызвала милицию. Когда она вошла, мальчик уже был превращен в груду мяса, а уборщица сидела рядом и плакала.
Позже выяснилось, что за день до убийства пропал ее муж, работавший сторожем в детском доме.
Наверное, вы сейчас подумаете, что уборщица оказалась тайным маньяком, орудующим в детдоме все это время. Следаки тоже так решили. Все, что смогли на нее повесить – повесили. Причиной назвали психическое расстройство. После допроса диагноз сам напрашивался.
Поначалу убийца еле выдавливала из себя слова. Зато как спросили о мотивах, так аж вздыбилась вся. Такую ересь несла, уши вяли. Дескать, «не дитя я убила, а дьявола, под маской невинности скрывающегося», ну и все в этом духе. Только напоследок выдала любопытную фразу: «Глупые вы все, слепые, я людей спасла, никто больше не исчезнет!». Но в общем потоке бреда эту фразу почти никто не заметил.
Наши покачали головами и выписали безвозвратную путевку в дурдом. Казалось бы, на этом можно и успокоиться… Но двое человек не успокоились.
Следователь Степан – одна из пропавших воспитательниц была подругой его жены, так что он имел свои резоны, – и криминальный психиатр Вадим Рудольфович.
Настоящих серийных убийц Вадим Рудольфович перевидал немало и никак не мог причислить к ним уборщицу. Нет, он не собирался снимать обвинения в убийстве мальчика. Но что эта бабушка могла порешить еще семерых взрослых человек и два десятка детей, а потом так ловко спрятать трупы, что их до сих пор не нашли – в это слабо верилось. Да и вся история продолжала пестрить белыми пятнами.
Существует ли связь между убийством и исчезновениями? Что об этом известно остальным работниками заведения? Есть ли надежда, что пропавшие люди еще живы? Все эти вопросы привели Степана и Вадима Рудольфовича к порогу детдома.
Расспрашивать дирекцию и управляющих не было никакого смысла. Вершки делали все, чтобы выставить свое заведение «чистеньким» (насколько, конечно, это было теперь возможно). Поэтому следователи отправились к персоналу, охочему до слухов и сплетен – поварам, уборщицам, нянечкам, медсестрам. Расспрашивали как бы невзначай, прикидываясь парой любопытных зевак, а не представителями закона. Разумеется, каждый пересказывал события по-своему, но при этом они вполне логично складывались в цельную историю.
Когда мозаика была собрана воедино, у Степана и Вадима Рудольфовича мгновенно пропало желание продолжать расследование. Более того, они оба вскоре покинули родной город.
Навсегда.
Убитого мальчика звали Андрей. Среди всех детей-уродцев он был на особом положении. Андрей родился с синдромом Тричера Коллинза.
Вам это ни о чем не говорит? Поищите фото в Интернете, сразу все поймете. Впрочем, в далекие девяностые в российской глухомани и диагноза такого не ставили. Если вкратце: это заболевание вызывает чудовищные деформации лица. Чудовищные в прямом смысле слова, потому что жертвы этого синдрома действительно похожи на чудовищ. Грустно это признавать, но неподготовленный человек вряд ли сможет взглянуть на них без отвращения.
Андрей попал в детдом в возрасте четырех-пяти лет. Жизнь у него была несладкой. Даже местные дети шарахались от него с почти религиозным ужасом. Нос у Андрея съехал к верхней челюсти и ноздри практически срослись с зубами, скулы и подбородок были вдавлены внутрь, а широко расставленные глаза сильно выдавались из глазниц. Андрей не мог до конца закрыть веки, из-за чего глаза у него постоянно слезились и гноились. Разговаривать ему было трудно, что лишь усугубляло его плачевное положение в социуме. Одна молодая и неопытная нянечка упала в обморок, увидев Андрея.
Но при столь жуткой внешности характер у Андрея был мирный, тихий. Он никогда ни с кем не дрался, плакал редко, в постель не писался и вообще доставлял мало проблем. Больше всего Андрею нравилось сидеть в углу и возиться с кубиками, сооружая из них всякие конструкции. Послушность Андрея сыграла ему на руку. У персонала хватало проблем с буйными детишками, поэтому покладистых здесь всегда ценили. Воспитатели начали привыкать к внешности Андрея и проявлять к нему все больше снисходительности, а потом даже симпатию.
При ближайшем рассмотрении Андрей оказался не только послушным, но и способным ребенком. У него не заладились отношения с математикой, русским и другими школьными предметами, но зато он питал особую нежность к восковым мелками и листкам бумаги. Будь он нормальным ребенком из хорошей семьи, его талант уже давно бы оттачивали в кружке юных художников, но увы. Пока ему приходилось удовлетворять свои творческие потребности в полном одиночестве.
Особенно возилась с ним Лиза, та самая воспитательница, которая упала в обморок. Наверняка ей было стыдно за свою реакцию. Она покупала ему альбомы для рисования, один раз даже подарила упаковку цветных фломастеров (которые, впрочем, у Андрея скоро отобрали воспитанники посильнее и постарше). Учительница труда и рисования тоже относилась к нему благосклонно, и часто баловала разрешением воспользоваться школьной акварелью.
