Kitabı oku: «Больше жизни, сильнее смерти»
Разработка серийного оформления Ф. Барбышева, А. Саукова Иллюстрация на переплете С. Дудина
Глава 1
Небо на востоке понемногу светлело. Давно я не встречал рассвет, забыл уже, как это выглядит. Не представлялось случая полюбоваться восходом.
Я сидел на пригорке и смотрел в небеса, поскольку больше заняться было нечем. Вокруг бестолково шатались поднятые моим хозяином мертвецы, то и дело сталкивались друг с другом, падали… Выглядели они преотвратно, к тому же большинство оглушительно воняло.
Сдается, противник обычно драпал от моего отряда не столько потому, что боялся драки, сколько из-за этой вот вони, в особенности если мы заходили с наветренной стороны. Хотя и драться с мертвяками – дело нелегкое, даже если забыть про запах и гадостный вид. Они хоть и неповоротливы и в большинстве своем совершенно безмозглы (в самом прямом смысле слова, мозги почему-то особенно быстро отказывают), зато если уж науськаны как следует, не остановятся ни перед чем и противника в покое не оставят.
То, что они на ходу разваливаются, ерунда, вон один безногий ползает… Приполз к пригорку, пытается грызть мою ногу, завидует, наверно. Ладно, пусть уж грызет, бедолага, сапог ему не прокусить… Мертвяки отчего-то всегда страшно голодны, а поскольку они дохлые, наесться им не светит. Но они-то этого не понимают, потому и бросаются на все, что шевелится, в надежде поживиться. Загрызть, может, не загрызут, но потопчут и искусают изрядно, особенно если навалятся кучей. А на зубах у них столько всякой дряни, что… Словом, лучше мертвяков близко не подпускать, опасное это дело.
А уж сражаться с ними – хуже не придумаешь. Возни много, а толку мало: мертвого-то второй раз не убьешь! Хороший боевой маг с ними, конечно, легко управится, но где их взять, хороших? А так – разве только на мелкие куски порубить или сжечь, тогда угомонятся. Но рубить – это долго, к тому же пока одного рубишь, остальные тебя самого живо разделают, так что огонь надежнее. Но и подпалить мертвяков не так-то просто, они хоть и безмозглые, сами в огонь не полезут, а загнать их туда – поди попробуй!
Помню, брали мы недавно замок, вот там кто-то хорошо придумал… Наливали в горшки смолу, масло, жир… Что нашлось, словом, поджигали, да в мертвяков со стен швыряли. Полыхало славно, да только горючее-то у защитников замка быстро закончилось, на мертвяков все перевели. Ну а живые наши отряды в сторонке отсиживались, чтобы не получить котел горящей смолы на голову. Уцелели, а там и в атаку пошли. Замок тот мы взяли без особого труда.
А сегодняшний наш противник к нам и вовсе не сунулся. Командование решило, наверно, что раз хозяина нашего убили, то мертвяки живенько упокоятся, а может, с рассветом прахом станут. Знаю я эти сказки…
Однако вон уже и солнышко над лесом показалось, а ничего моей дохлой команде не сделалось. Повезло местным жителям, нечего сказать: по окрестным лесам долго еще мертвяки шастать будут! Они ведь, пока передвигаться могут да окончательно на куски не развалятся, не уймутся. Хозяин помер, его воля мертвяков больше не держит, а своей у них нет, только голод да злоба остались…
Оно лишь звучит красиво: «армия восставших мертвецов»! А вот выглядит эта армия гнуснее некуда, к тому же тупа, как стадо баранов. Я слыхал, крестьяне козлов приспособили овечьи стада водить – те сообразительнее. Только что баран, что козел, все одно – скотина!
До мертвяка наконец дошло, что мой сапог ему не по зубам, и он подтянулся повыше, целясь цапнуть меня за колено. Пришлось двинуть по морде, чтобы не наглел. Мертвяк скатился с пригорка, потеряв по пути челюсть (хлипкий попался, не так уж сильно я его приложил), и притих.
Итак, возвращаясь к нынешнему положению… Мы наголову разбиты. Хозяин погиб, причем глупо до крайности – от случайной стрелы, которая и не ему была назначена: все же знают, что в мага стрелять бесполезно! Метили наверняка в кого-то из тех, кто с воздуха заходил. Промахнулись, конечно, в хозяйских пташек попасть не так-то просто. Стрела – такой доспехи пробить можно! – с высоты и клюнула, а хозяин то ли вокруг себя защитные магические стенки навел, а сверху прикрыться не озаботился, то ли еще что… Итог один: он помер, мертвяки разбрелись, прочие – кто сдался, кого убили, противник торжествует. А мне-то что теперь делать?
Когда выполняешь хозяйский приказ – оно проще, много думать не надо. Прежде я мог и камешки гадальные бросить, чтобы спросить, как быть: сражаться до победного конца, сдаться, сбежать, пойти и удавиться на ближайшем дереве… А сейчас и выбора особого нет. Да и камешков-то нет. Надо новых набрать, кстати. Вдруг да пригодятся?
Мертвяки зашевелились, собираясь к моему пригорку. За своего они меня не считают, значит, скоро накинутся всей стаей. Сделать ничего не сделают, но мало приятного в том, чтобы оказаться в толпе полуразложившихся тел! Увы, нынешний мой хозяин был не чета первому, тот хоть покойников свежих старался подыскивать, а этот набрал с миру по нитке.
Ладно, рассуждать можно и на ходу. Я поднялся и зашагал в сторону леса, временами обходя собирающихся в кучки мертвяков и поглядывая под ноги. Нападения не опасался, живых тут уже нет, мародеры тоже сунуться не рискнут, а рискнут – это уж их проблемы. Нет, меня интересовало кое-что другое.
Для начала следовало определиться – за кого себя выдать? Ладно, по дорогам нынче бродит превеликое множество народу, в том числе и при оружии, – от бандитов до наемников (хотя разница подчас невелика), так что я особенно в глаза бросаться не буду. Или буду?
Я присмотрелся к нескольким свежим покойникам (не повезло этому отряду нарваться на мой) и призадумался. Это не ополченцы, солдаты, вон форма на них. Может, содрать мундир, какой поцелее, да прикинуться чудом выжившим? Нет, не пойдет. Я ни названия (или номера, что у них теперь?) отряда не знаю, ни имени командира, ни разных там паролей-отзывов, да и в знаках отличия не разбираюсь совершенно. Этак меня живо уличат, сочтут мародером (и справедливо) и поступят так, как принято поступать с этой публикой. А меня это ну никак не устраивает!
Правда, от мысли обшарить карманы служивых я не отказался. Добыча оказалась скудной: горсть монет разного достоинства и скверной чеканки (преимущественно медных), кое-какие побрякушки (дешевка, но, может, удастся сменять на что-нибудь?), вот и все. У одного мертвеца, одетого богаче и ярче прочих (офицер, надо думать), нашлось немного серебра, пара приличных колец и очень недурной кинжал. У меня и свой имелся, но запас карман не тянет, опять же, и продать всегда можно. Лишь бы он фамильным не оказался или наградным, вот тогда хлопот не оберешься… Присмотрелся я и к прочему оружию, подумал-подумал, но решил не брать. У этого покойника было что-то вроде тяжелой шпаги, а я к ним непривычен, хотя орудовать и умею. Нет уж, останусь при своем. Тем более что у шпаги этой как раз вон какая-то гравировка вдоль лезвия, как бы и впрямь не фамильная…
Больше ничего полезного я не обнаружил. Может, если поискал бы получше, нашел, но я не собирался обшаривать все поле боя. Так, нагибался к тем, кто под ноги попадался.
Солнце стояло уже высоко, когда я вошел под кроны деревьев. Если память не изменяет, где-то здесь я видел ручей… Он и нашелся там, где я его искал, порядком затоптанный и загаженный. Пришлось подняться выше по течению, забираясь в чащу, но так было даже лучше: во-первых, по лесу, по кустам да бурелому мертвяки особенно за мной не почешут, во-вторых, мне послышались характерные птичьи крики, а это вполне могла оказаться разведка неприятеля. Я, конечно, теперь сам по себе, но противник-то об этом не знает!
Безжалостно затоптав первую весеннюю травку, нашел на берегу ручья место посуше, опустился на колени и тщательно умылся. Зеркало из бегущей воды было так себе, но неподалеку удалось отыскать подходящую лужу: на то, чтобы оценить, сильно ли я буду выделяться среди всякого сброда, сгодится.
Ну что ж… Физиономия как физиономия, совершенно ничего выдающегося. Бледновата, правда, так ведь весна на дворе, когда бы мне загореть было? С другой стороны, у тех мертвых вояк лица обветренные, а у меня не особенно… Ну ладно, допустим, я отсиживался всю зиму у какой-нибудь вдовушки, а может, вообще раненый лежал. Сойдет.
Те парни коротко стригли волосы – как знать, это потому что они солдаты или теперь везде так принято? Если первое, то и ладно, а если второе – я буду обращать на себя внимание своим хвостом. Правда, с неровно обрезанными ножом волосами я стану привлекать чужие взгляды еще сильнее, так что пусть уж остается как есть.
Одежда… Вот с ней я возился долго, отдирая все мало-мальски приметные бляшки, ненужные пряжки, цепочки и прочие украшения. Хозяин падок был на них как сорока, считал, что так я внушительнее выгляжу! Может быть, только сверкать этими финтифлюшками я не желал. А так сойдет: рубашка, штаны – самые обыкновенные. Куртка, правда, старомодного покроя, но если не присматриваться, то ничего. Впрочем, бродяги какого только тряпья на себе не таскают! А вот сапоги – тут я с тоской взглянул на них, – сапоги никуда не годятся. В таких только на пригорке стоять и командовать, а после пары дневных переходов они прикажут долго жить. Но это проблема решаемая: достаточно вернуться на поле боя и снять обувку подходящего размера с кого-нибудь из солдат. Вообще-то, я посматривал на офицера, но у того оказалась прямо-таки девичья ножка, нечего и думать втиснуться в его сапоги, как ни жаль. Ну и ладно, у солдат они попрочнее… наверно.
Мертвяки, пока я раскладывал по кучкам добычу, плескался в ручье (заодно собрал горсть подходящих камешков разных цветов) и искал обувь, откочевали по другую сторону моего командирского пригорка, сбились плотной толпой и явно что-то замышляли. Либо просто не могли решить, в какую сторону двигаться. С ними это бывает, когда руководить некому: часть толпы идет вправо, другая – влево. Ну, это мне на руку. Пока они разберутся, где пожива лучше, пока куда-нибудь двинутся, я буду уже далеко.
Только… в какую сторону идти?
Туда, откуда мы наступали, нельзя. В те края сейчас движется победоносная армия противника, зачищая остатки хозяйского воинства. В противоположную – тоже не стоит, могут сцапать. Наверняка там сейчас ловят прорвавшуюся нечисть, патрули какие-нибудь шастают, да хоть просто подкрепление идет! Если сочтут за дезертира, загонят в какую-нибудь штрафную роту – и это в лучшем случае. А вот если примут за шпиона, тогда я никому не позавидую.
Стало быть, решил я, пораскинув мозгами, двину-ка на север. Те места война зацепила самым краешком, так что вид вооруженного человека особенного удивления не вызовет, равно как и желания поймать его и допросить, кто таков и откуда. Идет себе и идет, лишь бы не трогал никого, а я задираться и не собираюсь. Лишь бы ко мне никто не полез. Тогда, глядишь, обойдется…
– Бывайте, ребята, – сказал я мертвякам, поправил амуницию и зашагал прочь от этой дурацкой войны.
Во всяком случае, в тот момент я искренне так думал.
Глава 2
В том, что я существенно ошибся, убедился уже на вторые сутки. Первые пролежал в придорожной канаве, дожидаясь, пока мимо протянется бесконечный обоз. И что, спрашивается, меня потянуло на большак? Решил, что по дороге идти легче? Да, как же! После этого обоза что по колее, что по непаханому полю – все едино: грязи по колено, всего прочего тоже достаточно, только и смотри, как бы не вляпаться.
Идти пришлось по самой обочине, то и дело останавливаясь, чтобы счистить с сапог налипшую грязь, иначе казалось, будто я тащу на каждой ноге по ведру с глиной. Вдобавок, интенданта того погибшего отряда определенно стоило если не повесить, так хотя бы выпороть: хваленые солдатские сапоги всем своим видом намекали на то, что вот-вот прикажут долго жить. Наверно, прежний хозяин о них заботился, чистил и смазывал, даже если до того шагал сутки напролет по разбитой дороге… Увы, выхода у меня не было, разве что разуться и идти дальше босиком. При нужде я бы так и сделал, но хотелось все-таки выглядеть пристойно, да и месить грязь я предпочитал, будучи обутым.
Вопрос-то решаем, только нужно отыскать какую-никакую деревеньку. Уж, наверно, там найдется сапожник. А не найдется, так удастся купить дешевенькие опорки, чтобы дотянуть до другого местечка…
Деревни, как нарочно, не попадались. Нет, вру: видел одну чуть поодаль. Вернее, то, что от нее осталось: печные трубы да развалины пары-тройки домов. Сгорела она не вчера – запах давно выветрился, – а как бы еще не зимой. Здесь искать было нечего, и я двинулся дальше.
Вокруг было пусто, голые заброшенные поля и местами горелый, едва-едва зазеленевший лес навевали уныние. Пронзительно кричало воронье, и первое время я вздрагивал от каждого вопля. Потом привык и перестал: ясно, что ни хозяйских пташек, ни неприятельских разведчиков здесь нет. А если кто и появится, вряд ли их заинтересует одинокий путник, плетущийся по разбитому тракту. Тем более, подозреваю, колером я сливался с окружающим пейзажем. Особенно если взглянуть сверху.
С другой стороны, наконец-то стало тихо (ворон можно не принимать в расчет): ни тебе команд, ни рева боевых хозяйских тварей, ни свиста стрел, ни предсмертных воплей… Тишина, ветер шелестит сухой прошлогодней травой, под ногами мерно чавкает грязь, в канаве журчит ручеек, кто-то заунывно матерится…
Матерится?!
Я очнулся и огляделся. Звуки разносились далеко, и по всему выходило, что ругань слышится из чахлой придорожной рощицы либо из-за нее. Судя по тому, что невидимый субъект скучно и неизобретательно поносил какую-то скотину, эта самая скотина сбежала и теперь не желала возвращаться в родное стойло. Ну или что-то в этом роде.
Так или иначе, здесь жили люди, и к ним можно попроситься на постой. Не то чтобы я сильно в этом нуждался, но очень хотелось счистить грязь с одежды (и с себя тоже), а заодно прояснить вопрос с пошивом сапог. Ну вдруг в эту глушь забрался именно сапожник? Надежды мало, но я и не такие совпадения помню…
Проклиная все на свете, а особенно здешнюю сырую весну и хозяина, которому взбрело в голову воевать по самой распутице (надеялся, что враг увязнет, да не рассчитал, сам застрял со своими тяжеловесными ездовыми монстрами и неповоротливыми мертвяками), – я проломился сквозь рощицу и остановился. Невдалеке виднелся хуторок – низкая крыша дома, покосившиеся сараи, зато забор внушительный. Над трубой курился дымок, и это вселяло надежду.
– Пошел, поше-ол… – разорялся совсем неподалеку хозяин этого райского местечка. – Ну, мертвый!..
Я невольно вздрогнул, но тут же понял, что обращение относится к лошади. Селянин, по-моему, пытался распахать полоску земли что посуше, но плуг напрочь увяз в глинистой земле, и изможденной коняге было не под силу сдвинуть его с места, как ни нахлестывал мужичонка тощие бока.
Я пригляделся: гнедой конь оказался крупным, каким-то больно уж рослым для крестьянского. Среди них обычно попадаются невысокие, крепенькие, неприхотливые лошадки, а не такие дылды. Да и стати…
– Что ж ты делаешь, изверг! – рявкнул я и зашагал к мужичонке прямо по пашне. Хм, ну, пашней это глинистое болото мог назвать только очень большой любитель земледелия. – Совсем с ума съехал?!
– Э, э… – Тот живо отскочил от плуга и вытащил из-за пояса топор. – Чего надо? Кто таков?
– Последнего разума лишился, что ли? Додумался – верховую лошадь в плуг запрячь! – До землепашца мне дела не было, я пробрался к коню, свесившему голову и тяжело поводившему боками. – Как он у тебя еще копыта не отбросил!
В порыве праведного негодования я начисто позабыл, что к лошадям мне приближаться не стоит. Правда, этому коню явно было все равно – он меня подпустил и даже позволил взять себя под уздцы. А доводилось видать, как самые доходящие одры взвивались на дыбы, стоило мне протянуть к ним руку! Похоже, крестьянин уходил этого красавца мало не насмерть…
Первым порывом было попросту срезать упряжь, но я тут же сообразил: за ущерб придется платить, да и лишних обид учинять не следует.
– Распрягай, – велел мужичонке, опасливо топтавшемуся поодаль. Он и сбежать не мог, бросив коня и плуг, и подойти боялся – вид у меня был достаточно грозный. – Кому говорю? А то сейчас напластаю сбрую на мелкие кусочки, как чинить будешь?
– Да это… ну, того… – пробормотал он.
– Не трону я тебя, – пообещал я, поняв причину его колебаний. – На кой ты мне сдался? Руки пачкать…
– Ну! – неопределенно сказал мужичонка и живо распряг своего доходягу.
– Откуда он у тебя? – спросил я, осторожно выводя коня на более-менее ровную поверхность. – Спер, поди?
– Чего-о?! – оскорбился он. – Чего это сразу – спер?
– А откуда бы у тебя взяться такой лошади? – Тут я заметил, что бедолага прихрамывает на переднюю левую ногу.
– Сам прибег, – сказал крестьянин и вытер нос рукавом. – Приковылял, стало быть.
– Угу, у таких, как ты, все само прибегает и к рукам прилипает, – согласился я.
– Да правду я говорю, – окончательно оскорбился он. – По зиме дело было…
Из его путаного сбивчивого рассказа выходило, что в начале зимы где-то неподалеку случилось очередное побоище. Случилось и случилось, главное, хутор не спалили и вообще мимо прошли, а кто именно, того мужичок знать не знал. Целы остались, и ладно.
А через пару дней, отправившись в ближайший лесок за хворостом, он и нашел этого вот гнедого. У того, видно, убили хозяина, если судить по окровавленной и уже задубевшей попоне. Сам конь хромал на трех ногах, однако же умудрился выйти к человеческому жилью, даже волки его не съели.
«Какие волки! – подумал я. – Где хозяйские оборотни хоть раз появлялись, волков в ближайшие десять лет не жди, они не самоубийцы!»
Сперва мужичок хотел коня прирезать: перелом не залечишь, а так – хоть мяса на всю семью хватит! Потом присмотрелся и сообразил, что на больную ногу гнедой все-таки наступает, позвал кого-то, кто побольше смыслил в лошадях, и стало ясно, что перелома нет, так что на всех четырех конь еще сможет бегать.
Тут включилась крестьянская смекалка заодно с крестьянской же жадностью. Во-первых, если гнедого вылечить, его потом можно дорого продать. Во-вторых, его же можно подпустить к своей кобылке, авось жеребенок получится справный. Наверно, было что-то «в-третьих» и «в-четвертых», но это не столь важно. Главное, гнедой остался зимовать в хуторской конюшне. Правда, на скудном пайке он здорово отощал, но зато к весне уже нормально ходил.
А как начал таять снег, случилась беда: пала кобыла. Ну и что оставалось делать бедному хуторянину? Небось, не оставь он этого дармоеда, своей лошадке доставалось бы побольше корма, дотянула бы до пахоты, не оставила хозяина без подмоги! Вот и пришлось впрягать гнедого. Только проку с него – шиш да маленько. В упряжи ходить не умеет, только под седлом, а как все же в плуг впрягли, мороки меньше не стало: слабосилен оказался, на своих домашних и то больше вспашешь!
– Зимой еще его резать надо было, – завершил мужичок свою печальную повесть. – Хоть какой бы толк вышел! А теперь что? Кожа да кости…
– Ты не горячись, дядя, – сказал я. – Покажи лучше, где у тебя конюшня.
– Зачем еще? – всполошился тот. – Ты человек прохожий, случайный, вон, оружный, как тебя на двор пустить? А ну – вор?!
– Я заплачу, – пообещал я и побренчал медяками в кармане. Хорошо, что камешки ссыпал туда же, звона вышло больше.
– Жрать самим нечего, – сказал мужичок, по-моему, шевеля ушами в попытках пересчитать монеты на слух.
– Свое, – похлопал я по тощей сумке (ее я тоже подобрал там, на поле боя, не в карманах же таскать добычу?). – А переночевать не откажусь, надоело в чистом поле…
– Не откажется он… – пробурчал тот, получив медяк. – Тебя как звать-то, парень?
– Север, – ответил я, вовремя сообразив переделать свое имя на местный лад. В истинном своем виде оно звучало бы слишком странно.
– Ну а я тогда Сивый, – хмыкнул мужичок. – Ты от коня-то отцепись, отцепись, не твое – не лапай!
– Иди уже, хозяин рачительный, – подтолкнул я его в спину. – Про коня мы с тобой попозже потолкуем…
– Только ночевать будешь там же, на конюшне, – снова остановился он. – В дом не допущу! У меня там жена и вообще!
– Нужна мне твоя жена… Ладно, только дай воды наносить – коню и себе, сам видишь, в какой я грязи!
– Это пожалуйста, – согласился он, подумав. – Это сколько угодно. Колодец – вон он, ведро там же стоит. Как управишься, скажи, я ворота снаружи на засов заложу, а то смоешься еще и гнедого уведешь!
– Куда я его уведу, – пробормотал я, – если он на ногах еле стоит. Где, говоришь, колодец-то?
До вечера я таскал воду. Для начала как следует вычистил коня (хозяин явно занимался им спустя рукава, думал, может, что время терять – все равно падет), кое-как разобрал ему хвост и гриву. Хорошо еще, они некогда были подстрижены по-кавалерийски, иначе осталось бы только обрезать, такие там оказались колтуны. Гнедой, отдохнув и напившись, немного ожил и начал поглядывать на меня косо, фыркать и прядать ушами.
«Ну нет, родной, так дело не пойдет», – подумал я и засыпал ему двойную порцию того, что здесь именовалось кормом. Об овсе даже мечтать не приходилось. И как он умудрился протянуть всю зиму на… вот не знаю, как назвать? Живучий оказался, разве только благодаря этому. Или везучий.
«Везение нам пригодится», – решил я и занялся собой. Стирать одежду, ясное дело, не стал: по такой погоде ее только у печки сушить, а в дом меня пускать не собирались. Так, выколотил уже присохшую грязь из куртки и штанов, сапоги помыл и с огорчением понял, что они в еще худшем состоянии, чем я предполагал. Ну, и с себя смыл, что смог. Сойдет пока что…
Когда я возился у колодца, в низких окошках дома мелькали любопытные лица домочадцев Сивого. На двор, однако, никто не показывался. Да оно и к лучшему: меньше народу запомнит мою физиономию.
– Запираю, – сказал Сивый, когда я уже устраивался в конюшне. Ну, запах, что ж теперь? Можно пережить. – Огня не вздумай разводить!
– На кой тут огонь? – спросил я. – Крыша дырявая, луну видать.
– Это… – он переступил с ноги на ногу. – Тебе, может, овчину кинуть укрыться? Ночами-то еще того… холодно.
– Я привычный. А скажи-ка, Сивый, ты о волках что-то говорил, верно?
– Ну?
– А нельзя ли волчий хвост раздобыть? Или просто шкуры клок?
– Тебе на что?
– Нужно, – ответил я коротко. – Так найдется или нет?
– Ну, от шубы могу отрезать, – пожал он плечами. – Только он потертый уж.
– Ничего, сойдет, это мне без разницы. А скажи еще, Сивый, за сколько у вас тут можно лошадь купить? – Я увидел, как у него разгорелись глаза, и быстро поправился: – Обычную крепкую крестьянскую лошадь, чтобы и пахать на ней, и… что вы там еще делаете?
Мужичонка подумал и бухнул неслыханно.
– Ты точно свихнулся, – сказал я. – Столько породистый жеребец стоит!
– Так это!.. – Он схватился за бороду. – Жеребец! А ту лошадь поди еще найди!
И понес какую-то околесицу о том, что за лошадью надо тащиться на дальний хутор, а туда пешком поди дойди по такой-то распутице, да еще когда туда-сюда военные шастают, да еще сторгуйся, да смотри, чтобы на пути туда не ограбили, а на обратном конягу не отобрали…
В общем, столковались мы на двух серебряных. Деньги я обещал отдать поутру, когда буду уходить. Об «уезжать» говорить было рано – гнедому бы самому идти, а на него еще кое-что навьючить нужно, иначе чем я его по дороге кормить стану?
– Ближайшее жилье, – сказал мужичонка, – днях в трех пути отсюда, не меньше. В последнее время народ все больше по лесам прячется, потому как большую деревню заметить легко, непременно налетят и пограбят, хорошо, если не сожгут. А поодиночке, может, и тяжелее живется, зато больше шансов остаться незамеченными.
– То-то ты, Сивый, у самой дороги пристроился, – поддел я.
– Это дорога ко мне пришла, – насупился он. – Прежде тут лес был да лес, а как воевать стали – повыжгли, начали туда-сюда шастать. То одни, то другие. Ух, страху мы натерпелись! Тут еще три двора когда-то было, так соседи давно снялись и ушли подальше, а я вот чего-то не собрался. Пока боги милуют…
– Какие боги-то? – спросил я словно невзначай.
– А ты будто нездешний, Север? – покосился он на меня. – И говор не наш, и рожей на местных не похож… Ты смотри, если ищет тебя кто, я живо скажу, куда ушел, а то спалят еще! А у меня жена и вообще!
– Да никто меня не ищет, – солгал я. – А что нездешний – это правда. Наемник я. Хотел подзаработать, посмотрел, что тут творится, да и плюнул: лучше быть бедным, да живым!
– Это ты верно говоришь, – закивал Сивый. – Чего мы тут только не насмотрелись, хоть сидим тихо, никуда не лезем… Найдешь еще, чем заняться, не суйся ты в эти дела! Парень молодой, хозяйство заведешь, женишься, чем плохо?
– Ну да, – ответил я спокойно. – Вот и я так подумал.
– Пойду, – сказал мужичонка. Со двора доносился голос его супруги, потерявшей мужа: что-то мы заговорились. – Вечерять пора. Так ты это… не?.. А то идем! Ты не подумай, не со зла я, тут люди-то лихие попадаются, так…
– У тебя ж там жена и вообще, – хмыкнул я. – Нет, не стану твоих домашних пугать. У меня всего довольно. Только про богов-то скажи мне, кого тут у вас почитают? А то у меня на родине, поди, совсем о других говорят, чего доброго, беду наживешь!
– А, – махнул он рукой. – Теперь это всем без разницы. Тут таких, как ты, пришлых, на дюжину двенадцать! Ты, главное, темных богов не поминай и не говори ничего вроде: «Чтоб тебе провалиться!» или «Тьфу ты, проваль!», и ничего.
– Это почему ж? – нахмурился я.
– Ну… говорят, ежели так скажешь, то вроде как к Нижнему богу обращаешься, а это не к добру, – туманно пояснил Сивый, вышел и загрохотал засовом.
Вот еще новость… Чем Великий Нижний-то не угодил? Мирный спокойный бог! Хотя… догадаться могу. К Великому Нижнему уходят мертвецы, а с мертвецами у нас кто дело имеет? Правильно, типы вроде моего хозяина. Ясно, что без нужды к такому богу взывать не следует! Ну ладно, и других предовольно, хотя и их я вспоминать остерегусь, мало ли…
«Обидно, поди, Нижнему, – подумал я, глядя сквозь дыры в крыше на обкусанный серп луны. – Прежде, как в бой идти, непременно старались его задобрить, о себе напомнить, чтобы если что, местечко получше приберег. Ну говорили, правда, что земля трясется от того, что Великий Нижний вздыхает, эпидемии от его зевоты делаются. А почему вулканы извергаются… ну, тоже как-то так, но это ж не со зла. А теперь вон как повернулось!»
Гнедой пофыркивал в темноте, переступал с ноги на ногу. Удрать не пытался, и на том спасибо. В моем положении непугливый конь – несказанная удача, пусть даже он немного хромает. Двигаться вперед-то нужно, а на конских четырех всяко быстрее выйдет. Добраться до какого-нибудь постоялого двора, коня подкормить, а дальше видно будет. Кстати, назвать бы его как-нибудь… О чем я тут недавно думал? А!
– Везунчиком будешь, – сказал я. Гнедой фыркнул вроде бы согласно. Можно подумать, его мнением кто-то интересовался! – Ладно, посмотрим, что с нами дальше будет…
Я выгреб из кармана камешки. Не так уж много удалось найти подходящих, да и некогда было в ручье ковыряться. Ну, сколько есть. По пути еще насобираю, дело наживное. Жаль, конечно, был у меня когда-то заветный мешочек с любовно отобранной мелкой морской галькой, ровной, на загляденье, любых цветов на выбор… Сам искал, что-то откладывал потом, добавлял другие, если чувствовал, что нужно стало, – это у нас в порядке вещей было, да оно и понятно: ты себе гадать станешь, ты и позаботься о том, чтобы судьба криво не легла! Понятно, настоящие гадатели – у тех все куда серьезнее, мне их обряды неизвестны, но к ним и обращались нечасто, только с важными делами. Ну а на каждый день непременно у каждого свой мешочек имелся. Где он теперь, тот мешочек!
Первым делом я вознес короткую, но прочувствованную молитву Всеприсущим, всей старшей шестерке и Великому Нижнему – по отдельности, а также младшим богам и богиням, которым несть числа – всем скопом. Все равно я и половины их имен не упомню, а кого не назвать – обидится, чего доброго. Лучше уж так.
По-хорошему следовало бы принести жертву. На худой конец, окропить камни собственной кровью, но я решил обойтись: чего доброго, Везунчик взбесится, этого только не хватало! Потом придумаю что-нибудь. А пока, надеюсь, Всеприсущие и так не разгневаются. Была им охота обращать внимание на мелочь вроде меня!
Ну а теперь можно и приступать. Света действительно было достаточно, чтобы вычертить ножом на утоптанном земляном полу три относительно ровных круга, один внутри другого. Я подбросил камешки и с интересом уставился на расклад.
Надо же! Даже в таком вот халтурном исполнении старинный способ работал. Довольно крупный темный камень (он, как я решил с самого начала, будет изображать меня), лег почти точно в середину внутреннего круга, как ему и полагалось. Чуть поодаль – небольшой желтоватый камешек с блестящими вкраплениями слюды. Тоже все ясно: прибыль. Это, значит, моя мародерская добыча и, наверно, Везунчик, хотя его покупка изрядно опустошила мои карманы. Все, на день сегодняшний больше ничего. Светлый окатыш с извилистой бурой полосой лег на границу между первым и вторым кругами – это понятно, это дорога, она продолжится и завтра, тут удивляться нечему.
Во втором круге, обозначавшем ближайшее будущее, оказался угловатый осколок незнакомой породы красноватого цвета. А это нехорошо, это, скорее всего, к опасности. Мне не привыкать, конечно, но лучше держать ухо востро, потому что, какого рода эта опасность, неизвестно. Хм, да мне ли она угрожает? Впритирку с этим камешком лежал другой, розовато-белый, полупрозрачный. Баба. Вот к настоящей гадалке не ходи – баба! И думай теперь: то ли это ей что-то угрожает, то ли мне надо держаться от любой женщины как можно дальше… А если первое, то какое она ко мне имеет отношение?
Я помотал головой: увлекся, Север! Знаешь же, что гадатель из тебя так себе, ну и не заглядывай чересчур далеко, запутаешься! Понял, что от женщин лучше держаться подальше, и хорошо… Можно подумать, ты раньше этого не знал. Вот и достаточно.
Что тут еще? Вот голубоватый камешек, не могу пока даже предположить, что он может обозначать. Вполне вероятно, что ничего, так тоже бывает. И еще один с блестками слюды – опять прибыль? Не жирно ли будет?
А в третьем круге оказалось пусто, все остальные камешки рассыпались за его пределами. Дальнее будущее мне открываться не спешило, и это очень странно. Ну не помню я такого! Хоть что-нибудь, да попадало в третий круг непременно! Хотя… если пораскинуть мозгами и вспомнить, о чем бабки болтали, можно сделать вывод: само наличие дальнего будущего зависит от будущего ближайшего. Вот и крутись теперь, Север. И баба тут какая-то, и добыча непонятная, и дальше – неизвестность.
