Kitabı oku: «Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы», sayfa 3

Нагая лопи

Путешествие вязальщицы в Исландию

Меня предупреждали насчет наготы. Это же Исландия, в конце концов, страна викингов, вулканических горячих источников и точных копий Клаудии Шиффер. Если ты ростом метр семьдесят пять и весом не больше пятидесяти двух килограммов, с идеальным цветом лица и телом, не подверженным влиянию гравитации, почему бы не раздеться догола и не прыгнуть в бассейн?

Этот примечательный пункт как-то затерялся в увлекательном недельном плане путешествия среди обнимашек с пряжей и боданий с овечками, и я позволила себе не думать, что рано или поздно это должно произойти, как удаление того самого зубного нерва, из-за которого приходится жевать на одной стороне.

Вот так, сонная, но переполненная оптимизмом, ясным сентябрьским утром я приземлилась в Исландии, как раз когда солнце едва выглянуло из-за горизонта. Сразу после прохождения паспортного контроля я попала в объятия Рагнхейдур Эйриксдоттир,¹⁴ которая более известна американским вязальщицам как Рагга. На протяжении нескольких лет эта харизматичная женщина – преподаватель вязания, дизайнер, а еще медсестра психиатрического отделения, популярная журналистка, ведущая на радио и телевидении и просветитель в вопросах сексуального воспитания – приводила постоянный поток вязальщиц на свой остров. Наконец, после более года ожидания, настала моя очередь.

Довольно скоро мы уже были в пути, яркий утренний свет подсвечивал трещины на лобовом стекле машины Рагги. На зеркале заднего вида болтался крошечный свитер ручной вязки – исландская версия «пушистых игральных кубиков» или освежителя воздуха с запахом сосны.

Аэропорт находится почти в пятидесяти километрах к юго-западу от Рейкьявика. На самом деле никакого города там нет. Просто аэропорт, открытое пространство и ощущение, что приземлился на отдаленной заставе. Неподалеку я приметила унылую группу приземистых зданий – представьте, что ИКЕА спроектировала тюрьмы 1970-х годов, – которые оказались старой базой НАТО. Когда базу закрыли, взлетно-посадочная полоса стала новым аэропортом.

Практически половина острова – это поля из лавы, а дорога в Рейкьявик проходит прямиком через них. Гладкая полоса асфальта тянется через нечто, похожее на противень с шоколадными пирожными, которые кто-то пытался разрезать, прежде чем они остыли. То тут, то там, тонкий слой неоново салатового мха оживлял пейзаж.

Когда ландшафт изменился, я поняла, что приехала в Рейкьявик, и на меня не снизошло прозрение. Лишь чуть больше машин, дорожных знаков и зданий. На перекрестках появились светофоры. Слева от нас, рядом с заводом по производству майонеза, располагалось предприятие по переработке бекона, или, как сказала Рагга, – фабрика сэндвичей с беконом. Справа показались возвышения аккуратных, ухоженных жилых комплексов, чуть более веселая, более зеленая версия Дейли-сити, мимо которого проезжаешь по пути в Сан-Франциско.

И тут я увидела высокий зазубренный шпиль – нечто среднее между мормонским храмом и ледяными пещерами в оригинальном фильме про Супермена. Это была лютеранская церковь – самая большая в Исландии и шестое по высоте архитектурное сооружение в страны, ее строительство началось в 1937 году и завершилось в 1986 году. Когда находишься в Рейкьявике, то быстро привыкаешь ориентироваться по шпилю.

Рагга сказала мне, что это Хадльгримскиркья.

«Как-как?» – переспросила я.

«Хадльгримскиркья», – медленно произнесла она.

Я попыталась повторить звуки, которые только что слетели с ее губ. Она рассмеялась, покачала головой и повторила: «Хадль… грим… скир… кья…»

У меня хороший слух, и я полагала, что смогу выучить несколько ключевых слов, чтобы было проще общаться. Но ошиблась. Исландский язык – эта великолепная, богатая, сложная, абсолютно непролазная мешанина древнескандинавских звуков – уходит корнями к первым поселенцам острова в девятом веке. Смутно знакомые гласные и согласные перемежаются гортанными звуками, тихим свистом и раскатистыми трелями – звуками, которые, кажется, невозможно издавать человеческим ртом. А на письме он выглядит так, будто кошка случайно прошлась по клавиатуре.

В итоге я все восемь дней пыталась правильно произнести «спасибо» – þakka þér, не просите меня повторить это еще раз, – так и не получив хоть малейшего признания. Ближе всего к успеху я была, произнеся фразу, которую можно перевести, грубо говоря, как «я тупой турист».

В ожидании поездки у меня были некоторые опасения, в основном потому, что Рагга неожиданно пропала на несколько недель.

Я пребывала в полной неизвестности, где буду жить, и встретит ли она меня, и вообще – состоится поездка или нет. В самый последний момент она закидала мою электронную почту сообщениями, но я все еще не знала, где остановлюсь. В гостинице? На диване? В кровати с одним из моих студентов?

Но новости были хорошими. Рагга проводила меня в квартиру на верхнем этаже своего дома, всего в нескольких шагах от церкви Супермена. Каждые пятнадцать минут звонили колокола, часто напоминая нам, что мы куда-то опаздываем. Внутренние часы Рагги никуда не спешат.

В общем коридоре царил характерный затхлый запах разнообразных жизней. Странные специи, масла, духи и еще один аромат, в котором я в конце концов опознала запах ног. Рядом с каждой дверью стояли небольшие полки для обуви. Некоторые были пусты, другие – переполнены. Я представила себе, как зимой здесь громоздятся высокие кучи ботинок и сапог. На каждой лестничной площадке окна с кружевными занавесками позволяли заглянуть в мир задних двориков – на террасы, балконы и дворы, которыми пользовались довольно редко.

Было еще рано, не пробило и восьми утра. Оставив мои вещи, мы обогнули здание и сели на скамейку перед любимым кафе Рагги, до открытия которого оставалось несколько минут. В такое время здесь в основном были сонные школьники, их родители и коты. Много котов. Глазеющих на нас из-под машин. Греющихся на солнышке. Неспешно прогуливающихся по тротуару. Вызывающе подергивающих хвостами в нашу сторону. В Рейкьявике коты повсюду. Сидя на этой скамейке, я узнала еще кое-что – оказывается, Рагга не страдала метеоризмом, это слишком большое количество серы в системе водоснабжения города. Весь Рейкьявик пахнет – ненавязчиво, периодически, бесспорно – тухлыми яйцами.

Листья только начинали опадать, и в воздухе ощущалась та самая осенняя прохлада, как в начале учебного года. К декабрю у них останется всего четыре часа и семь минут дневного света – у нас же в распоряжении будет целых шестнадцать часов. Во время пребывания в Исландии я поймала себя на том, что снова и снова возвращаюсь к мысли: «На что похоже это место зимой?» Представляла улицы, окутанные мраком и снегом. Должно быть, это идеальное место, куда можно прийти после тяжелого расставания, затаиться и предаться своему горю. Затем наступает лето, и к июлю придется столкнуться с противоположной проблемой: Исландский солнце, которое никогда не заходит. Оно просто переходит в режим сумерек на несколько часов, а затем вновь поднимается над горизонтом.

Исландский язык – эта великолепная, богатая, сложная, абсолютно непролазная мешанина древнескандинавских звуков. На письме он выглядит так, будто кошка случайно прошлась по клавиатуре.

Вот кафе открылось, и мы перекочевали внутрь. Меню было непостижимой головоломкой. Я не нашла ничего, что можно было бы, если убрать точки и закорючки, определить как «ка-пучино». Смотреть на цены также не имело смысла, поскольку 1 króna равнялась примерно 0,00886 доллара США. Выбрав что-то наугад, я спросила у Рагги, вкусно ли это что-то. «Конечно! Ага!» – сказала она. Стоило это что-то 500 krónur.¹⁵ Мой брат предупреждал меня, что в Исландии все дорого. Никогда раньше я не платила 500 чего-бы-то-ни-было за кофе, но мой мозг, затуманенный сменой часовых поясов, был неспособен производить математические вычисления.

Мы сидели за столом, переделанным из старой ножной швейной машинки. Рагга пододвинула к себе поднос с лаками для ногтей, которые предоставлялись всем посетителям кафе. Я видела это в ленте Instagram у некоторых туристов. В ожидании заказа она намазывала что-то горчично-желтое на свои короткие ногти. Играла музыка, и время от времени кто-нибудь подходил к проигрывателю, чтобы поменять пластинку. Мы прослушали Talking Heads, Дебби Харри, а потом – The Beatles. Я разглядывала длинные ноги в разноцветных колготках и ботильонах на невероятно высоких каблуках – обычная обувь большинства женщин в этом городе, – как за другими столиками они покачиваются в такт музыке.

Эти люди совсем не походили на тех, кого я обычно встречаю в своем городе, даже в любимой инди-кофейне. Это были великолепные, элегантные, искусно созданные представители рода человеческого. Нежные вкрадчивые голоса, эффектная внешность – женщины выглядели как шведские супермодели, получившие Нобелевскую премию, а мужчины – как реинкарнация викингов, но в джинсах в обтяжку и высоких кроссах Converse. И неважно – кто это был, какими бы лохматыми ни были волосы, какими бы геометрическими ни были очки, – на всех была одежда из шерсти. Не из нежной и тонкой итальянской шерсти, а из толстой, грубой, исландской, связанной в объемные свитера. Такой свитер называется lopapeysa, и это национальное достояние. У каждого есть хотя бы один – и у грузчиков, и у мусорщиков, и у матерей, у хипстеров и стариков. Я не встречала собак в подобных свитерах, но это еще ничего не значит.

Было бы гораздо романтичнее считать, что лопапейса существует со времен викингов, но этот культовый стиль на самом деле был изобретением двадцатого века. Никто точно не знает, как именно это началось, но толстый свитер с красочным рисунком вокруг кокетки, а иногда вокруг талии и рукавов, стал популярным в 1950-х, примерно в то же время, когда мои бабушка и дедушка впервые ступили на этот остров.

Бабушка словно обезумела от этой шерсти и набила свой чемодан доверху готовыми свитерами и мотками исландской шерстяной пряжи, из которой навязала своим внукам удивительно грубые, колючие lopapeysur – множественное число от lopapeysa. Один из таких свитеров она носила каждый день, несмотря ни на что, независимо от времени года. Даже в старости это была такая постоянная часть ее гардероба, что систематически приходилось штопать манжеты из-за ее навязчивого чесания запястий. Я чуть было не привезла один такой свитер с собой в Исландию, но решила не рисковать, чтобы не потерять его. Lopapeysa стал символом национальной гордости после экономического краха Исландии в 2008 году. К тому времени, когда я оказалась там в 2012 году, они были повсюду.

Подождав, пока высохнет лак на ногтях, и хорошенько заправившись кофе, мы с Раггой отправились на пешую экскурсию по городу. По узким улочкам Laugavegur и Bankastræti мы зигзагами перебегали от витрины к витрине. Казалось, Рагга знакома со всеми, кто встречался нам на пути. «Мой двоюродный брат», – говорила она, махая рукой какому-то мужчине на другой стороне улицы. «Мы давно знакомы» – это еще о ком-то. «Это известный модельер», – указывая она на женщину, с которой мы столкнулись у входа в какое-то здание. Или – «это сестра моего бывшего мужа». Я пошутила, что она похожа на мэра Рейкьявика. «Не, он гораздо круче, – сказала Рагга. – Он участвовал в нашем последнем гей-параде, разодетый в пух и прах».

Можно было подумать, что автомобили тут никуда не торопятся. Они останавливались, как овцы, чтобы уступить нам дорогу. Как бы, наверное, растерялся исландец, столкнувшись с водителями – сигналящими, эгоистичными, нетерпеливыми – в столице какого-нибудь штата в США.

Я спросила, далеко ли мы ушли от дома, и Рагга ткнула пальцем в табличку с названием, судя по всему, нашей улицы. Там было написано Skólavörðustígur. Я даже не стала просить ее произнести это слово и не стала записывать. Зазубрила наизусть первую часть «Skóla», а остальную часть слова произносила, добродушно подшучивая сама над собой, как плохая пародия на шведского повара из «Маппетов».

Невозможно себе представить, насколько зашкаливает наш индикатор опасности, пока не попадешь в такое место, как Исландия. За все время пребывания там я видела только одного полицейского.

Ну да, на стенах и заборах действительно были граффити, но это всегда было яркое и красочное художественное украшение. А подростки с пирсингом, вчетвером перегородившие весь тротуар, все же расступились, пропуская меня.

Рагга привела меня на рынок на нашей улице, чтобы запастись продуктами. Как много можно понять о каком-либо месте по продуктовым магазинам. В Исландии больше всего удивляет отдел с бутилированной водой – я имею в виду, что здесь такого не найдешь. Покупать бутилированную воду в Исландии – все равно что ехать в Поланд-Спрингс, штат Мэн, где разливают одноименную питьевую воду из источника, и отказываться пить из-под крана.

Вместо этого я взяла упаковку Mjölk¹⁶ к чаю, помечтала в отделе выпечки, а возле полки со Skyr – местными кисломолочными продуктами – у меня буквально челюсть отвисла от богатства выбора. Это до неприличия прекрасное, исконно исландское изобретение выдает себя за процеженный йогурт, но для всего прочего мира на вкус больше напоминает свежие сливки. Я подсела на него еще в Штатах и захватила с собой непристойно много баночек, просто потому что была возможность.

Поездка в Исландию была рассчитана всего на восемь дней – путешествие всей моей жизни, которое представлялось как Исландский Опыт Клары Паркс. На самом деле это означало, что мне нужно провести два трехчасовых семинара о пряже и шерсти, Рагга проведет один трехчасовой семинар про lopapeysa, а затем наша группа соберет свои пожитки и отправится в сельскую местность, где мы все вместе будем просто туристами, которые устраивают коллективные обнимашки с пряжей и глазеют на овец. Нас было всего шестнадцать человек, включая Раггу и ее ангелоподобную помощницу Фанни. Из всей группы я была знакома лишь с двумя участниками благодаря выездному семинару Knitter’s Review. Но больше никого не знала.

Большинство были родом из Соединенных Штатов и демографически представляли группу женщин в возрасте за пятьдесят. Некоторые пытались преодолеть проблему опустевшего гнезда или недавнее вдовство, старое девичество и вечный вопрос Пегги Ли: «Неужели это все?»¹⁷ Исландия была главным пунктом в списке наших желаний.

Все остальные члены группы жили в хостеле ниже по склону холма, недалеко от моей квартиры. Компании незнакомцев надо было решить: кому достанется настоящая кровать, кто будет спать на диване и кто сможет притвориться, что его меньше всего беспокоит этот выбор. Нэнси, эмигрантка из Нью-Джерси, живущая в Торонто, бросила лишь один взгляд на жилье и тут же потребовала, чтобы Рагга нашла ей пристойную гостиницу.

Наши семинары должны были проходить в нескольких минутах ходьбы от дома, на побережье в тусовочном местечке под названием KEX, которое оказалось одним из лучших хостелов мира.

Достаточно обшарпанный вестибюль напоминал Центральный вокзал для хипстеров – и буквально на прошлой неделе в библиотеке прошел импровизированный концерт Патти Смит и Рассела Кроу. На следующий день после моего приезда, еще до знакомства с остальными членами группы, Рагга повела меня туда пообедать. Она посмотрела через мое плечо, улыбнулась и прошептала, что тут известная исландская группа Sigur Rós дает интервью иностранной прессе.

Невозможно себе представить, насколько зашкаливает наш индикатор опасности, пока не попадешь в такое место, как Исландия.

В компании подходящего человека, знающего и имеющего обширные связи, как Рагга, например, лучше всего получается прочувствовать дух города. В Исландии любят туристов, особенно теперь, когда они сыграли такую важную роль в восстановлении экономики. Но не пытайтесь переехать туда навсегда. Исландия воздвигла невообразимые, дорогостоящие и трудоемкие преграды для постоянной иммиграции, в том числе полную проверку криминального прошлого по базе ФБР. Как бы ни была традиционно трудна иммиграция, культурная ассимиляция еще сложнее. Моя подруга Анна родилась в крошечном исландском городке, ребенком переехала в Соединенные Штаты, а когда предприняла попытку вернуться обратно в подростковом возрасте, была полностью отвергнута обществом. Каким бы печальным ни был для нее этот опыт, она все же безудержно гордится своим исландским наследием. В том, чтобы держать незваных гостей подальше от рая, нет ничего нового.

Моя подруга Беттина рассказывала то же самое про Южную Каролину. «Они любят тебя, это правда, – говорила она, – пока не переедешь туда насовсем». Если подумать, я слышала нечто подобное и о некоторых районах штата Мэн.

Члены нашей группы быстро прониклись симпатией друг к другу, как это бывает у незнакомцев, когда их собирают в одном месте. Проявлялись характеры. Например, Келли, невысокая, веснушчатая, рыжеволосая женщина, с острым как бритва умом и заразительным смехом, стала нашим неофициальным советником по правовым вопросам. После бурной карьеры в Лос-Анджелесе, где она преследовала убийц и наркобаронов, она ушла на пенсию и переехала в Аризону. Мы по очереди проверяли на ней теории, придумывая идеальное преступление, за которое никогда не поймают.

И если Келли была Лорел, то в роли Харди¹⁸ выступала высокая стройная Хелен из Род-Айленда, разведенная, недавно вышедшая на пенсию и всегда, всегда пребывающая в хорошем настроении. Время от времени она незаметно исчезала и фотографировала всякие вещи, которые мы не замечали, а затем с триумфом возвращалась, чтобы показать свои последние фотографии с узорами на окнах, с котами, круассанами из местной пекарни и деталями вязания lopapeysur.

Келли и Хелен образовали группу вместе с Лу, заядлой прядильщицей из Эвансвилла, штат Иллинойс, которая ежевечерне созванивалась по скайпу со своим котом.

В каждой компании есть свой несмышленыш, или даже парочка несмышленышей, а у нас были Кэт и Фрог, молодая пара из Австралии. Это было их первое большое путешествие со своего материка, и их энтузиазм был заразителен. Мне редко доводилось встречать сразу двоих людей, которые всегда рады поучаствовать во всем, в чем можно. Австралийский акцент был очаровательно неразборчивым и вязким. Мне нравилось, как они произносили «низать» вместо «назад». Потерпев сокрушительное поражение в исландском, я принялась подражать их акценту.

Нэнси-из-Торонто-но-родом-из-Нью-Джерси, сначала зарекомендовавшая себя как принцесса на горошине, удивила нас тем, что на самом деле была вполне готова ко всему. В нашу последнюю ночь в Рейкьявике перед отъездом за город мы собрались на ужин в KEX. Рагга как раз закончила давать Нэнси инструкции, как добраться до знаменитого киоска с хот-догами, где ел сам Билл Клинтон (как раз перед операцией на открытом сердце) и где знаменитый повар и путешественник Энтони Бурдэн снимал вечерние серии своей передачи «Без предварительных заказов».

«Обязательно купи хот-дог со всем на свете», – посоветовала Рагга.

Глаза Нэнси сузились: «А что там?»

«Там есть соус с майонезом, и горчица…»

«Нет, нет, – перебила Нэнси, – не надо горчицы».

«А еще кетчуп…»

«Нет. Послушай! – она приготовилась к спору. – Я люблю, чтобы мой хот-дог был разрезан вдоль и чтобы на нем были следы от решетки гриля…»

«Ну, в Исландии такого хот-дога не купишь, – улыбнулась Рагга, – там будет хрустящий жареный лук…»

Нэнси оживилась: «Как луковые кольца?»

«Нет. Как лук, который пожарили».

«Ну, а луковые кольца там есть?»

Было видно, что Нэнси продолжает бороться. Наконец она пожала плечами. «Ну ладно, я все равно попробую. А теперь еще раз – где именно это находится?»

Чуть позже тем же вечером, когда я уже заканчивала последнее занятие, раздался стук в окно.

Шеф-повар вышел покурить, взглянул вверх и увидел северное сияние. Это потрясающее природное явление лучше всего наблюдать в полярных регионах, где ночью становится очень, очень темно – что и делает Исландию лучшим местом для наблюдений.

«Все на улицу! – завопила Рагга. – Урок окончен!» Мы натянули на себя пальто, схватили фотоаппараты и выбежали за дверь. Едва наши глаза привыкли к темноте, как мы увидели в небе волшебную зеленую дымку, как у охотников за привидениями.

В ту ночь я засиделась допоздна, уставившись в окно спальни и созерцая всю эту зелень. Дымка постоянно меняла форму. Сначала был туман, затем отчетливые лучи, затем гигантский пузырь, похожий на подписи под карикатурами. Я попыталась показать это небо по скайпу своей подруге Клэр, но моя камера просто не могла передать всего. Даже наш кот не проявил интереса.

Потерпев сокрушительное поражение в исландском, я принялась подражать их акценту.

На следующее утро пришло время покинуть город, отправиться на север и найти овец. Мы выкатили чемоданы на улицу и сели в узкий автобус, за рулем которого сидел Рейнир, угрюмый молодой человек с детским личиком и начальной стадией пузатости. На нем был темный пиджак с вышитой эмблемой туристической компании.

Первую остановку мы сделали всего в пятнадцати минутах езды от Рейкьявика. Нашей целью был город Мосфедльсбайр и фабрика по переработке шерсти Истекс – это производство пряжи, примерно как шоколадная фабрика у Вилли Вонки. Обычно прядильная фабрика ассоциируется с древними кирпичными зданиями, стоящими на берегу бурной реки, но Истексская прядильня – самая большая фабрика в Исландии, и именно отсюда родом практически каждый моток исландской пряжи – находится в полностью современном здании. Первая прядильня, Álafoss, обанкротилась в 1991 году после девяноста пяти лет работы. Трое сотрудников, работавших на этой фабрике, выкупили компанию (теперь у них есть еще четвертый совладелец) и изменили ее название на Истекс. Они сохраняют за собой 50 процентов собственности, другая половина компании принадлежит Исландской ассоциации овцеводов, в которой в настоящее время 1800 членов, или почти все овцеводы на острове.

Мы шли по чистым светлым коридорам офисного здания в стиле ИКЕА, не совсем понимая, как оно связано с производством пряжи.

Пройдя через несколько тяжелых дверей, все-таки попали на место, которое хотели увидеть больше всего: в прядильню. Здесь стояли древние машины, все еще работающие с оглушающей, завораживающей точностью. У меня было ощущение, что я смотрю на старинный бомбардировщик B-52, который бережно поддерживают в идеальном рабочем состоянии, или на ручную швейную Зингер огромного размера. Запах, который мы учуяли, был вовсе не от шерсти, это была смазка, необходимая для всех движущихся частей.

Мы ошеломленно смотрели на кипы вычищенной исландской шерсти, сложенные от пола до потолка. Это свидетельствовало об объемах производства шерсти в Исландии. В среднем на одной ферме содержится от 300 до 500 овец. Умножьте это на 1800 ферм, которые ежегодно продают свою шерсть на фабрику Истекс, и вы осознаете масштабы этой операции. Конечно, шерсть – это лишь одна составляющая уравнения с овцами, большая и более прибыльная составляющая – это исландские бараньи отбивные, которые можно найти в американских супермаркетах Whole Foods.

Шеф-повар вышел покурить, взглянул вверх и увидел северное сияние.

Но мы были слишком заняты, глазея на гору тюков исландской шерсти. Один из тюков был разрезан, и из него торчал клок шерсти. Когда наш экскурсовод отвернулся, Рагга схватила этот клок, выдернула его из тюка и сунула в карман моего плаща. В одно мгновение я превратилась из глупого туриста в опасного преступника. «Тебе еще пригодится», – сказала она.

Наш маршрут по фабрике следовал естественному порядку производства пряжи, поскольку все было устроено так, чтобы волокна можно было последовательно и эффективно перемещать от одной машины или одного процесса к следующему. Мы смотрели, как гигантские стальные крюки поднимают из резервуаров крашеную шерсть, с которой капает краска. Заглянули в комнату, где разноцветные волокна просушивают и разделяют. В основном шерсть лопи лиловых оттенков, цвета вереска, а это значит – то, что нам кажется синим, на самом деле может быть искусной смесью голубого и темно-синего, фиолетового и даже оттенков красного. Именно в этой комнате начинается магия цвета. Затем смешанные волокна транспортируют к массивным чесальным машинам, которые раздирают их в гладкие простыни разношерстной красоты, после чего, наконец, волокна разделяются на узкие полосы, скручиваются в пряжу и наматываются на длинные катушки. Эти катушки снимают и перемещают на прядильные рамы, где волокна растягиваются и скручиваются уже в настоящую пряжу. Неплотно скрученная пряжа Plötulopi даже не попадает на прядильную раму, волокна просто снимают с катушки и продают как есть.

Гвоздем программы стал новый объект капиталовложений – удивительная роботизированная машина, которая сматывает пряжу в аккуратные клубочки и шмякает их в крошечные колыбели на конвейерной ленте, где мягкие механические руки тянутся вниз и отжимают их. Еще одна пара механических рук поднимает каждый клубок и плотно обматывает его толстой бумажной этикеткой. В конце концов мотки продвигаются по конвейерной ленте к работнице, которая аккуратно складывает их в прозрачные пластиковые пакеты и упаковывает в коробки; они отправятся в магазины пряжи по всему миру. Если вы покупаете пряжу из Исландии, будь то Plötulopi, Álafosslopi, Bulkylopi, Léttlopi или Einband, почти без исключения, она родом отсюда.

Но не все на этой фабрике механизировано. Ближе к концу экскурсии мы подошли к женщине, стоявшей за высоким столом недалеко от чудо-робота. Ее задачей было скручивать готовые мотки вручную, наклеивать на них бумажные этикетки, а затем складывать в аккуратную стопку. И так она стояла, в защитных наушниках, требующихся по технике безопасности, терпеливо выполняя одну из самых монотонных и нудных работ в мире, а мы улыбались, снимали на видео ее грациозные, отточенные движения и подбадривали ее, показывая большие пальцы вверх в качестве универсального знака одобрения.

Уже проинструктированные и готовые тратить, мы добрались до следующей остановки – это был магазин фабрики Álafoss, у реки Варма в старой части города Мосфедльсбайр. Здесь, наконец, увидели живописное старое здание фабрики рядом с журчащим ручьем, со скрипучими деревянными полами и трогательными черно-белыми фотографиями того, как все было раньше. Здание построено в 1896 году. В наши дни это место исключительно для туристов, чтобы тут они попрощались со своими денежками. Наш автобус припарковался на стоянке рядом с неприметной постройкой, в которой находилась студия той самой группы, которую я встретила в KEX чуть раньше на этой неделе – Sigur Rós.

Как только мы перешли дорогу и оказались внутри фабричного магазина, все словно с ума посходили. Нам дали скидку на и без того недорогую пряжу, потом все толпились возле автобуса с огромными сумками, которые нужно было еще умудриться запихнуть в багажный отсек. Однако я осталась самодовольным снобом, думая про себя: «На своем веку я навидалась всякой пряжи. Я выше того, чтобы покупать больше только потому, что попала в заводской магазин и мне дали скидку». И чтобы это себе доказать, ограничилась лишь одним набором круговых спиц из палисандра.

Отсюда мы отправились на север к полуострову Снайфедльснес, и двухчасовая поездка к месту назначения заметно нас утихомирила.

Дорога шла прямо вдоль побережья, а затем нырнула вниз, вниз, вниз на 750 метров под Хваль-фьорд. Двухполосный туннель тянулся почти пять километров. После нескольких легких шуток о клаустрофобии Рейнир что-то пробормотал, и Рагга вытащила микрофон. «Наш водитель только что рассказал, что в прошлом году этот туннель был ненадолго закрыт после взрыва грузовика». Впервые с начала поездки он улыбался.

У нас заложило уши, мы поднимались по дороге вверх, направляясь в более отдаленную, дикую местность. Справа вздымались зазубренные горные вершины, мягкие зеленые склоны элегантно спускались к пенистой береговой линии слева, пейзаж достойный платья от Диор. Внешняя граница Северной Атлантики осталась позади, и теперь перед нами предстал Датский пролив.

Внезапно мы свернули с дороги и въехали на парковку исландского придорожного супермаркета. «Окей, народ! – по громкой связи объявила Рагга. – Так! Это последний продуктовый магазин на довольно долгое время. Если вам нужны продукты для перекуса на следующие несколько дней, то сейчас самое время пойти и купить, что нужно».

Все послушно пошли внутрь, склонив головы перед жестоким ветром и начавшимся дождем. Можно подумать, мы были исследователями труднодоступных мест, готовящимися провести целый год где-то в глуши – настолько оказались завалены наши тележки печеньем, крекерами и чипсами. Прогуливаясь мимо сушеных фруктов, разглядывая консервы, школьные принадлежности и… Я остановилась. Там, в обычном старом продуктовом магазине, был целый отдел пряжи. Не одна-две полки, а полки, стеллажи, корзины и целая стена исландской пряжи всевозможных цветов и толщины, от едва спряденной Plötulopi до пухленькой Álafosslopi, от тяжелой Bulkylopi до более легкой Léttlopi и изящной кружевной Einband.

Внезапно из задней части автобуса донесся крик: «Овцыыыыыыы!»

Здесь было то же самое, что и в том фабричном магазине. Но что-то в обстановке супермаркета заставило меня уступить. Вересковые цвета внезапно стали изысканными и неотразимыми. Именно тогда я решила, что свяжу маленькое покрывало во время этой поездки, что-то, чем я могла бы укутать колени, вспоминая об этом времени в Исландии. Кэт и Фрог присоединились ко мне, пополнив свои запасы множеством оттенков зеленого для одного проекта, который они планировали связать во время своего путешествия и на самом деле его связали.

«Ты видела этот отдел с пряжей?» – спрашивали мы друг друга в автобусе, раскладывая сумки с печеньем и напитками.

Рагга терпеливо улыбалась.

«Там пряжа!» – повторяли мы, не веря своим глазам.

«В продуктовом магазине!»

«Я ЗНАЮ!»

Тот факт, что цены здесь не имели никакого смысла, делал все это еще более захватывающим. Если у вас нет калькулятора или особых способностей к математике, почти невозможно точно знать, сколько вы только что потратили. Все одновременно казалось удачной покупкой и полным расточительством, ни в чем нельзя было быть уверенными.

Мы мчались вверх по полуострову, убаюкиваемые монотонным вжух-вжух-вжух дворников. Сиденье Рейнира жило своей собственной жизнью. Каждый раз, когда автобус наезжал на кочку – а это случалось все чаще и чаще, – его сиденье высоко подскакивало, а затем снова опускалось, издавая медленное шипение.