Kitabı oku: «А затем она исчезла»

Claire Douglas

Then She Vanishes

Copyright © 2019 by Claire Douglas

© Пачко Ю., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Посвящается моему отцу.

Он вдохновил меня на осуществление моей мечты

Пролог

Март 2012 года

Наблюдаю за восходом солнца над вереницей разноцветных домов и прислушиваюсь к своим ощущениям. Полное спокойствие: ни трясущихся рук, ни учащенного сердцебиения. Казалось бы, человек, решивший совершить убийство, должен испытывать душевные переживания. Может быть, я почувствую волнение позже, а сейчас меня охватывает удивительное умиротворение. Нужно поставить точку в длинной череде страшных событий, и назад пути нет.

Итак, который из домов?

Все они элегантные, идеально пропорциональные, респектабельные, как будто вышли строем из какой-то милой детской книжки. Все дома обращены фасадами в сторону моря и небольшого порта с горсткой рыбацких лодок, раскиданных по отлогому песчаному берегу. Идеальные дома для отдыха, даже в несезон. Привлекательные даже в такую холодную и ветреную погоду.

Бледно-голубой, персиковый, нежно-розовый, бежевый… Какой из них?

И тут я вижу его – ослепительно-белый дом с ярко-синими наличниками. Смотрится карликом в окружении более высоких и изящных собратьев. В углу одного из окон замечаю наклейку «Вест Хэм»¹, и все сомнения пропадают. Беру в руки дробовик, наслаждаясь его тяжестью и мощью. По всему телу внезапно пробегает нервная дрожь… От страха? Нет, никогда в жизни я не ощущала большего спокойствия. И удовлетворения! От сознания правильности того, что делаю.

Стоит выйти из машины, как на меня набрасывается ветер; конец шарфа едва не застревает в дверце. Как будто стихия хочет меня остановить.

Половина седьмого утра. На дороге тихо, вдоль ухоженных палисадников выстроились контейнеры для сбора мусора. Один из них опрокинуло ветром, содержимое высыпалось на тротуар; асфальт покрыт картофельными очистками, пустыми консервными банками и бумажными салфетками. Замечаю вдали на пляже черный силуэт мужчины, выгуливающего собаку. С такого расстояния он не сможет отчетливо меня разглядеть.

Вскидываю дробовик и направляюсь к белому дому. Происходящее кажется нереальным – я как будто внутри какой-то видеоигры. У входной двери останавливаюсь и нажимаю на спусковой крючок. От замочной скважины в разные стороны разлетаются щепки. Шум наверняка разбудил жильцов дома и соседей, поэтому стоит поторопиться. Распахиваю дверь и вхожу в узкий коридор.

Лестница прямо по курсу, чувства обострены как никогда. Взбежав наверх, открываю еще одну дверь и вижу мужчину, поднимающегося с кровати. Огромный живот свисает над полосатыми пижамными штанами. На шее – толстая золотая цепь, на груди – поросль седых волос. Выстрел, похоже, его разбудил. Ему под шестьдесят: широкоплечий, с хорошо сохранившейся шевелюрой. Увидев меня, он удивленно вскидывает брови и пытается что-то сказать.

Я оказываюсь быстрее – стреляю ему прямо в голову и завороженно наблюдаю, как кровь разбрызгивается по стенам, оклеенным обоями в полоску. Мужчина падает на кровать, по пуховому одеялу начинает расплываться кровавое пятно.

Поворачиваюсь, чтобы уйти, но путь мне преграждает женщина с белоснежными кудрями, в цветастой ночнушке. На вид старше мужчины. В ужасе она смотрит на меня, а потом начинает кричать. Прерываю крик выстрелом в грудь, и она, словно тряпичная кукла, скатывается с лестницы. Спокойно перешагиваю через бесформенную груду и направляюсь к выходу. Где-то в доме, возможно на кухне, лает собака. В следующую секунду выхожу на улицу. На соседнем участке парень в обтягивающем спортивном костюме катит по подъездной дорожке мусорный бак. Заметив меня, он бледнеет и замирает с отвисшей челюстью. Наверное, я выгляжу устрашающе – с немытыми волосами, в помятой одежде, с ружьем в руках. Не обращая на него никакого внимания, сажусь в машину и бросаю дробовик на заднее сиденье.

Отъезжая, наблюдаю за «спортсменом» через зеркало заднего вида. Он прижимает к уху мобильный телефон и отчаянно жестикулирует. Мне почудилось или раздался еще один крик? Впрочем, могут кричать и чайки, которые сидят рядком на ограждении набережной и оценивающе разглядывают мир глазами-бусинками…

Только сейчас меня начинает безудержно трясти. Спокойствие уступает место возбуждению и осознанию того, что пути назад у меня нет. У нас нет.

И это только начало.

1. Джесс

«ВЕСТНИК БРИСТОЛЯ И СОМЕРСЕТА»

Вторник, 13 марта 2012 года

ДВОЙНОЕ УБИЙСТВО В МАЛЕНЬКОМ ПРИМОРСКОМ ГОРОДКЕ

Джессика Фокс

Два трупа обнаружены в пятницу в одном из домов на набережной в Тилби.

Ведется расследование.

В семь часов утра полиция была вызвана на Шеклтон-роуд. В доме детективы обнаружили тела двух людей. По предварительным данным, это местный бизнесмен Клайв Уилсон, пятидесяти восьми лет, и его мать Дейрдре Уилсон, семидесяти шести лет.

Третья пострадавшая – Хизер Андервуд, которая была найдена без сознания в автокемпинге, расположенном недалеко от места трагедии. Она выстрелила себе в грудь из ружья, но чудом осталась жива. В настоящий момент Хизер находится в больнице в критическом состоянии.

Старший инспектор Гари Рутгоу из полицейского отделения Эйвона и Сомерсета сообщил, что наряд прибыл по вызову сотрудников скорой помощи, которые первыми оказались на месте преступления. По словам Рутгоу, следствие ведется по нескольким направлениям; он обратился ко всем жителям Тилби с просьбой незамедлительно сообщать полиции любую информацию, которая может помочь расследованию.

Жильцы домов, расположенных на этой респектабельной улице, постояльцы бутик-отеля и резиденций для отдыха по соседству – все потрясены и опечалены ужасными событиями.

Сев поудобнее, я перечитала свою заметку. За час мне удалось написать всего лишь пять абзацев, а если через двадцать минут я не закончу, завтра статья не попадет на первую полосу. Тед, редактор новостного отдела, «порвет меня на лоскутки», как он любит в шутку выражаться.

Несколько секунд смотрю в окно. Отсюда видны крыши Бристоля, шпиль собора и здания, облепившие Колледж-Грин². По морю цветных зонтиков, которые беспрерывно текут над тротуаром, я понимаю, что идет дождь. Вдоль Парк-стрит растянулась вереница машин. Двухъярусный автобус, словно запыхавшийся толстяк, с трудом поднимается на холм и там выпускает клубы белого дыма.

Утренний разговор со старшим детективом-инспектором Рутгоу никак не выходит у меня из головы, настолько я потрясена услышанным. Ужасно хочется курить, но, пока не закончу статью, расслабляться не стоит.

Украдкой смотрю на Джека, моего товарища по перекурам. Тот скособочился над компьютером: стучит по клавиатуре и одновременно говорит по телефону. Почувствовав мой взгляд, Джек поднимает голову и корчит страшную физиономию. Затем сладким голосом говорит в трубку: «Да, да, я все понимаю, мадам. Кто же знал, что выберут именно эту фотографию вашего кота… Согласен, весьма неуместно, учитывая его безвременную кончину… Не лучший ракурс Флаффи, конечно, но, нет, что вы, он не выглядит толстым!»

Не могу сдержать улыбку; заставляю себя отвернуться к компьютеру и снова перечитываю текст.

Неужели это моя Хизер?

Тилби – маленький городок. Я выросла в нем и всех знаю. Эта Хизер Андервуд, похоже, того же возраста, что и Хизер, с которой я ходила в школу. В течение двух лет мы были практически неразлучны и считались лучшими подругами, но после выпускного больше не виделись. Насколько я помню, в Тилби был только один кемпинг, и он принадлежал семье Пауэлл, в которой и росла моя Хизер. Да, сейчас фамилия может быть другая, однако совпадение слишком очевидное. Хотя все может быть. Хизер – довольно распространенное имя. Я отлистываю назад блокнот, пытаясь расшифровать сделанные впопыхах записи. Рутгоу подтвердил, что после убийства двух человек Хизер Андервуд вернулась в кемпинг, где она живет с мужем и маленьким сыном, и попыталась покончить с собой.

Моя Хизер всегда хотела уехать из Тилби. Неужели спустя столько времени она все еще живет по тому же адресу?

– Что, никак не закончишь, Джесс?

Тед буквально навис надо мной. В его дыхании чувствуется запах кофе и сигарет с легким ароматом ментола. Он проводит рукой по бороде такого же желтоватого цвета, что и волосы.

– Вот-вот собираюсь отправить.

– Хорошо. – Он впивается глазами в экран. – Ты ведь здесь ходила в школу?

– Да. – Не помню, чтобы рассказывала ему об этом; впрочем, школа в Тилби упоминается в моем резюме, а Тед – настоящая ищейка.

– Вы с ней примерно одного возраста, не так ли? Ты знала эту девушку?

Я перевожу дыхание.

– Вообще-то, не уверена. Я дружила с одной Хизер, но…

Хизер, которую я знала, на такое не способна. Она была милой, тихой и доброй; всегда заботилась о других. Как-то в местной лавке мы столкнулись с пожилой дамой, которая напрочь забыла свой адрес – деменция. Так вот, Хизер проводила ее. А как-то она утащила из дома теплые одеяла, чтобы отдать их бездомному, прятавшемуся от холода в подземном переходе. Она была вежливой и воспитанной, не забывала сказать «спасибо» водителю автобуса или продавцу в магазине. В отличие от меня: мне бы поскорее запихнуть в рот шоколадку прямо у кассы, выпрыгнуть из автобуса и умчаться по делам…

Однако у Хизер была и другая сторона. Помню, как во время нашей последней встречи ее зеленые глаза вдруг сверкнули, и она яростно стиснула кулаки. Это был единственный раз, когда я видела ее разгневанной. Как я испугалась от такой внезапной перемены: все равно что гладишь тихую, спокойную лошадь, и вдруг та начинает пятиться и отчаянно брыкаться… Но тогда наша дружба подходила к концу, все пошло наперекосяк, и Хизер была зла на весь мир. Особенно на меня. И ее можно было понять.

В последние годы я старалась не думать о Хизер, теперь же ее образ всплывает из глубин памяти, как отражение в воде, – постепенно становясь все более четким и объемным. Вот она, одетая в длинную юбку и «мартенсы»³, кружится на лужайке, напевая песню «Шарлотта порой»⁴; на руке звенят многочисленные браслеты. А вот она скачет на своем маленьком черном пони по кличке Лаки, ее длинные темные волосы каскадом ниспадают по спине…

Я делаю глубокий вдох – срочно нужна сигарета.

Тут над самым моим ухом раздается чавкающий звук, и я понимаю, что Тед все еще стоит рядом.

– Давай-ка выдвигайся в Тилби, – говорит он с характерным акцентом уроженца Эссекса. Тед уже много лет живет в Бристоле, но так и не смог перенять местный выговор. Более того, когда выпьет, любит поиздеваться над моим произношением. – Возьми с собой Джека. Проверьте, та ли это Хизер, с которой ты училась в школе. Она без сознания, поэтому полиция пока не может предъявить ей обвинение.

Читаю между строк: «И пока они этого не сделают, мы можем печатать все, что нам заблагорассудится».

Тед нечасто демонстрирует какие-либо эмоции, кроме ворчливого раздражения. Правда, после двух кружек пива у него случаются проблески юмора – так из тяжелых туч порой бьет лучик солнечного света. Бо́льшую часть времени у него на лице выражение озабоченности; когда он не курит и не пьет кофе, то яростно нажевывает жвачку. Но сейчас его маленькие голубые глазки сияют от восторга, похожего на тот, который появляется на морде питбуля при виде куска сырого мяса.

– Даже если это не та Хизер, которую ты знала, твое место сейчас там. Пообщайся с ее друзьями, родственниками. Опроси всех, кого сможешь. Опиши покрасочнее местечко, где она стрелялась. Ну, сама знаешь.

Да, знаю – я на этом собаку съела. Вот только раньше, когда я работала в Лондоне, ни с одним моим знакомым такого не случалось. А теперь, если это моя старая подруга… Я качаю головой, не позволяя мыслям увести меня далеко в сторону. Мне предстоит выполнить свою работу.

Встаю и снимаю со спинки стула дубленку. Тяжелая и теплая, она спасает от холода при скверной погоде и плохо работающем отоплении. Я купила ее в благотворительном магазине на Парк-стрит, где обычно покупаю себе одежду. Она светло-коричневого цвета, с мохнатыми кремовыми манжетами и воротником. Джек все еще разговаривает по телефону, поэтому я пишу ему на клочке бумаги, что буду ждать на улице.

– Хорошее пальто, Джесс, – окликает меня наш администратор Сью, когда я прохожу мимо. Ей пятьдесят с хвостиком, у нее серебристые волосы и яркие смешливые глаза. Она похожа на милую тетушку – всегда называет меня «девочкой», расспрашивает о личной жизни и моем парне, как бы вместе со мной проживая «мою молодость». Хотя какая уж тут молодость – мне тридцать один, и бывают дни, когда я чувствую себя очень старой и очень, очень усталой. Как сегодня, например.

– Спасибо. Купила на распродаже, – бросаю я в ответ. Еще не выйдя из редакции, достаю из кармана сигарету.

– И мне нравится твоя новая челка, – добавляет Сью.

Я тут же непроизвольно дотрагиваюсь до волос: челка сделала мою стрижку более женственной, а платиновый блонд подчеркнул шоколадный цвет глаз.

– Очень в духе Дебби Харри⁵.

Я отмахиваюсь от комплимента, но втайне довольна. Спускаюсь по лестнице и выхожу на улицу.

Наше отделение располагается в здании из красного кирпича прямо над газетным киоском. Нас всего семеро – два фотографа, два репортера, включая меня, стажерка по имени Элли, Тед и Сью. Наш головной офис находится в промышленной зоне в нескольких милях от города. Мы с Джеком часто шутим, что в наш офис ссылают тех сотрудников, которые могут быть полезны, но очень уж сильно мозолят всем глаза в главном отделе новостей. Я не могу понять, что такого сделал Джек, чтобы заслужить ссылку. Как он может кому-то не нравиться? Наверное, причина в том, что он новенький. И, как только кто-то из фотографов уволится из головного офиса (удивительно, какая там текучка кадров и как быстро они все переходят в ежедневную газету Бристоля), Джека от нас заберут. Вряд ли второй наш фотограф, Сэт, вообще куда-то уйдет, кроме как на пенсию.

Я боюсь даже представить себе, как буду справляться без Джека. Рано или поздно это случится. Джек отнекивается, но в душе он очень честолюбив, его уход – вопрос времени. Что касается меня, я счастлива здесь – в нашем маленьком офисе, вдали от посторонних глаз и ушей. И Тед – хороший начальник. Несмотря на свою ворчливость, он доверяет нам и позволяет самим принимать решения: чаще всего покидает офис сразу после обеда, когда отправляется покорять местные бары. Я не хочу работать в бездушной атмосфере промышленной зоны. Мне нравится на Парк-стрит, где много шума и суеты, на каждом шагу магазины, кафе, уличные музыканты… Это напоминает мне Лондон. Не говоря уже о том, что я добираюсь из дома до работы пешком.

Мне дали второй шанс, и я всегда буду благодарна за это Теду. Он взял меня, когда другие отказались.

…У нас свой отдельный вход: синяя дверь в нише, посередине кирпичной стены. Нет ни вывески, ни какого-то другого указателя, что здесь находится редакция газеты. Иногда в дверном проеме под грязным одеялом ютится бездомный по имени Стэн. Каждый раз когда я беру кофе для себя или кого-то из коллег, то покупаю кофе и ему. Сегодня Стэна нет на месте, о его недавнем присутствии напоминает лишь пустая банка из-под пива в углу и слабый запах мочи. Остановившись у двери, прикуриваю.

Дождь все еще идет – мелкий, всепроникающий. Мне нравится дождь. Любой. Всегда. Его запах, звук, с которым он стекает в сточные канавы, шум, с которым автомобили проезжают по лужам. Обожаю, когда дождь сопровождается громом и молниями. Большинству людей это кажется странным, но Хизер разделяла мои чувства. Помню, как дождь барабанил по алюминиевой крыше сарая в их кемпинге. Мы любили этот сарай с пристройкой, где хранилось сено для лошадей. У семьи Хизер было много земли – несколько гектаров, и вот ее дядя Лео придумал устроить на одном из полей стоянку для домиков на колесах. Мы бегали в этот сарай с альбомами, укрывались старыми пледами с застрявшими в них клочками шерсти лабрадора Голди и рисовали: пруд, фонтан в саду, фургоны на дальнем краю поля, полоску моря, маняще сверкающую на расстоянии. У них был потрясающий дом: с пятью спальнями и комнатой, которую они называли «кабинетом». Как этот дом отличался от тесного коттеджа с низкими потолками, в котором ютились мы с мамой! Дом Хизер нельзя было назвать шикарным; он был уютным, со старомодной мебелью, отдраенными деревянными полами и клетчатыми пледами, наброшенными на спинки старых диванов. Разве можно было сравнивать его с нашим чистеньким, скудно обставленным двухкомнатным «дворцом»?

Хизер пыталась научить меня ездить верхом. У нее хватало терпения бесконечно водить Лаки под уздцы вокруг загона, пока я пыталась удержаться в седле. Она рассказывала мне забавные истории о своих неудачах – например, о том, как ее сбросила лошадь и она решила, что не сможет больше ходить.

– Я такую истерику закатила! – хихикая, рассказывала подруга. – Лежала посреди поля и во весь голос орала, что меня парализовало. Мой инструктор спокойно посмотрел на меня и велел перестать глупить и сесть снова на лошадь.

Несмотря на все старания Хизер, я так и не полюбила верховую езду. Предпочитала проводить время, ухаживая за пони, расчесывая ему хвост.

В сарае у Хизер был целый зверинец: коза, куры, домашняя крыса. Она находила время для заботы о каждом из них; ухаживала с такой любовью, что я могла лишь наблюдать и завидовать. Моя мама никогда не разрешала мне заводить домашних животных, говоря, что это тяжелая обуза. А мама Хизер, Марго, только радовалась обилию питомцев, разгуливающих по усадьбе. У них даже павлин был, который важно шествовал по полю, демонстрируя свои перья. Признаюсь, иногда я хотела бы, чтобы моя мама была похожа на маму Хизер.

И вот теперь я пыталась представить себе ту самую милую и добрую девочку взрослой: как она входит в дом и убивает двух людей…

До Тилби всего пятнадцать миль. Нам с Джеком не потребуется много времени, чтобы добраться туда и разобраться в случившемся. Если, правда, он вообще куда-то поедет.

Делаю еще одну глубокую затяжку и мгновенно успокаиваюсь. Я отказалась от всего, что было мне вредно: жизни в Лондоне, работы в «Дейли трибьюн», запойного пьянства, наркотиков, постоянных переездов и меняющихся партнеров. Но не смогла отказаться от курения. Должны же у меня быть хоть какие-то радости…

Медленно выдыхаю дым. Пожилая женщина в прозрачной целлофановой шапочке, идущая мимо, бросает на меня неодобрительный взгляд. Меня не пробьешь: продолжаю смолить, пока окурок не обжигает пальцы. Почему Джека так долго нет?

Автокемпинг «Усадьба Тилби». До сих пор помню, как мне нравилось проводить там время. Мы рисовали, играли в одном из пустых фургончиков или же шпионили за старшей сестрой Хизер и ее парнем. Это была настоящая идиллия. Я проводила в доме Пауэллов больше времени, чем в своем собственном.

Пока наше детство не оборвалось в 1994 году.

Потом я возвращалась в их дом всего несколько раз, и наша дружба – когда-то такая крепкая – начала ослабевать, пока окончательно не сломалась. К моменту сдачи экзаменов на аттестат зрелости мы были просто знакомыми, которые едва здоровались, встретившись в коридоре.

Если эта женщина, эта убийца, и есть та самая Хизер, которую я когда-то знала, то эта история может помочь моей карьере снова взлететь, а мне – вернуться в строй, перечеркнув случившееся в «Трибьюн». Ведь я многое могу рассказать о Хизер и ее семье.

Но хочу ли я этого?

2. Джесс

Мы мчимся по трассе в моем светло-зеленом «Ниссане». Видно, что Джеку страшно неудобно на пассажирском сиденье: хотя он отодвинул сиденье назад до упора, ему приходится сидеть боком – иначе не поместились бы ноги. Сумка с фотоаппаратом лежит у него на коленях, и он прижимает ее к себе, как любимого щенка.

По дороге я рассказываю Джеку всю историю, вскользь упоминая, что когда-то училась с Хизер из Тилби. Но его не проведешь – слишком хорошо он меня знает. Делаю вид, что не замечаю беспокойного взгляда, который он бросает в мою сторону.

– Думаешь, это она? Хочешь, я пороюсь в интернете и попробую выяснить?

Я решительно качаю головой:

– Вряд ли. Уж слишком на нее не похоже. Сейчас приедем и все на месте выясним. – Кого при этом я хочу убедить – его или себя? Наверное, просто пытаюсь отсрочить неизбежное.

– Ты сказала, что не видела ее с подросткового возраста. Она могла измениться. В ее жизни могло произойти что-то такое, что превратило ее в убийцу.

Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть беспечной, а в голове упорно звучит голос: «Ты помнишь, что она тебе тогда сказала, взяв обещание молчать? А вдруг, поделись ты с кем-то этим секретом, ничего не случилось бы?»

Я мысленно одергиваю себя: «Мне было четырнадцать. Это случилось почти двадцать лет назад. Как я могу быть в чем-то уверена?»

Джек ерзает на сиденье.

– Я рад, что вырвался из офиса. Если эта миссис Ходж еще раз позвонит с жалобами по поводу фотографии ее кота, я за себя не ручаюсь…

Я хихикаю. В ответ Джек тоже ухмыляется.

– Слушай, я не жалуюсь, но сидеть так больше не могу.

– Какого ты роста? – Пытаюсь отвлечь его разговором. Скоро уже будет поворот на Тилби.

– Почти два метра, и бо́льшая часть – ноги, – говорит он с вызовом, ожидая от меня возражений. Но кто станет спорить: Джек и правда длинноногий…

– По сравнению со мной ты просто гигант. Я ниже тебя сантиметров на тридцать.

– Да, рост становится серьезным недостатком, когда приходится путешествовать в машине гномика, – говорит он, сверкая глазами.

В ответ я отвешиваю смачный шлепок по его колену.

– И на чем же ты предлагаешь мне ездить? На каком-нибудь корпоративном «БМВ» или «Мерседесе»? Кстати, автобусы всегда в твоем распоряжении, – говорю я с улыбкой.

Я очень люблю нашего оптимиста Джека. Он на пять лет моложе меня, полон энергии и жажды жизни, всегда готов поддержать шутку. Джек пришел к нам в газету прошлым летом, и мы быстро сблизились на почве любви к сигаретам и группе «Крафтверк»⁶. За несколько месяцев он стал одним из моих близких друзей. Да что говорить, единственным другом, не считая моего парня Рори.

Джек, подобно элегантному жирафу, сгибает шею, пытаясь увидеть что-либо через лобовое стекло.

– Где это мы? – спрашивает он, когда я сворачиваю направо на круговом перекрестке. – Я думал, мы едем на пляж…

Джек родом из Брайтона, но девять месяцев назад вместе со своим другом, полицейским по имени Финн, переехал в квартиру в Фишпондс. Я знаю, что он скучает по жизни у моря.

– Чтобы попасть на пляж, нужно было повернуть на кольце налево. Автокемпинг, где нашли Хизер Андервуд, находится примерно в полумиле от побережья.

Я не была в Тилби больше десяти лет, с тех пор как моя мама снова вышла замуж и переехала в Испанию, однако дорогу помню отлично.

Тед дал мне адрес: «Коровий проезд, дом 36». Подростком я никогда не обращала внимания на названия улиц и дорог, но этот адрес навсегда врезался в мою память. В последний раз я была у Хизер в четырнадцать. Тогда я выбрала самый короткий путь, чтобы добраться до ее дома: через поля, сплошь покрытые высокой травой и навозными лепешками. Вот, кстати, почему в свое время мы переиначили адрес в «Навозный проезд, дом 36».

Дорога сужается, и я вижу знакомые ориентиры: на углу церковь, рядом с которой мы с Хизер срисовывали изображения на надгробиях; пивной бар «Подкова» – тут мы как-то все лето шпионили за дядей Лео и его очередной «горячей штучкой»; ряд одинаковых коттеджей с детской площадкой напротив. Я показываю на дом под цифрой семь.

– А вон там жили мы с мамой. – На сердце неожиданно становится тяжело. Слишком давно я не видела маму.

– О, какой миленький! Прямо игрушечный, – говорит Джек, прижимаясь носом к стеклу.

Моя мама назвала бы Джека «шикарным». Он вырос в большом старом доме с видом на море, а еще его семья владела «зимним домиком» для катания на лыжах. Джек ходил в школу-интернат и говорит на королевском английском⁷, принятом в высшем обществе. Его мать – барристер⁸, а отец – компаньон в какой-то крупной фирме. Тем не менее Джек не сноб и всегда говорит то, что видит и чувствует.

– В них столько своеобразия, правда?

– Да. Хотя в таком коттедже тебе пришлось бы постоянно сутулиться.

Я сбавляю скорость – мы едем по центральной улице. На ней теперь располагаются сетевая кофейня «Коста»⁹ и книжный магазин «Смитс»¹⁰. Зато старая пекарня «Грегс»¹¹ на месте. Мы с Хизер часто в нее захаживали, чтобы по дороге домой из школы купить один на двоих сосисочный рулет. С тех пор ничего не изменилось, только появились навес и несколько забрызганных дождем столиков на улице. И тут я увидела часовую башню, стоящую на развилке дорог. За эти годы она как-то съежилась и стала меньше. Именно здесь по вечерам тусовалась молодежь Тилби, в том числе и я. Это было уже после Хизер, когда я пыталась заполнить пустоту, которую она оставила в моем сердце, с помощью сладкого сидра «Вудпекер» и мальчиков.

– Черт! – вскрикиваю я, услышав сигнал грузовика, вынуждающего меня перестроиться в другую полосу. – Теперь здесь одностороннее движение…

Резко сворачиваю налево на узкую дорожку – в тот самый Коровий проезд. Практически у всех домов здесь большие земельные участки. Есть настоящие особняки, есть перестроенные амбары, а в конце проезда – дом из моих воспоминаний, при виде которого желудок сводит судорога.

Сейчас на подъезде к нему висит огромный указатель:

Кемпинг «Усадьба Тилби»

На меня наваливается страшная тоска, когда мы сворачиваем на посыпанную гравием дорожку и я вижу знакомый каменный дом. В памяти всплывают отдельные впечатления и картинки: долгие летние вечера, запах сена, который заставлял меня чихать, журчание воды в пруду, пылинки, плавающие в воздухе сарая на заходе солнца… Я знаю, что из главной спальни в задней части дома можно увидеть море, из комнаты Хизер просматривается кемпинг, а спальня ее сестры выходит окнами на лужайку перед домом. На короткий период жизни это был и мой дом. Второй дом.

Я сглатываю комок в горле и останавливаюсь рядом с видавшим виды «Лендровером». За домом находится площадка для автофургонов, на которой свободно могут разместиться восемь обычных трейлеров и десять туристических вагончиков. Справа от дома – сарай, где мы обычно проводили время; сейчас вокруг него натянута полицейская лента, кусок которой оторвался и развевается на ветру.

Меня парализует ужас.

«Все это ты уже видела раньше, – говорю я себе. – И семью, которую вывозили в мешках для трупов после того, как отец из-за долгов убил всех, а потом и сам застрелился; и окровавленный тротуар после теракта возле «Музея мадам Тюссо»; и палатку, установленную в лесу на месте, где нашли мертвым пропавшего подростка. И каждый раз, чтобы сохранить рассудок, ты умела абстрагироваться. Но это совсем другое. Это Хизер».

Я выключаю двигатель и смотрю прямо перед собой, впившись руками в руль. Входная дверь находится сбоку, но отсюда виден эркер в гостиной. Я помню эту комнату. Зимой мы с Хизер именно в ней устраивали из одеял убежище и от запаха горящих дров и пепла из открытого камина начинали чихать. Я делаю глубокий вдох. Возвращается и этот запах, и это чувство уюта и защищенности. У окна стоит женщина, частично скрытая от меня тонкими занавесками. Ее лицо в тени; по тому, как уложены ее волосы, по изящному изгибу шеи я узнаю маму Хизер – Марго.

– Итак? – спрашивает Джек, поворачиваясь ко мне. И, когда я ничего не отвечаю, мягко добавляет: – Стрелок – твоя бывшая подруга, да?

Я киваю, стараясь незаметно смахнуть слезы. Теперь он начнет меня безжалостно дразнить, ведь слезы не вяжутся с образом матерого журналиста. Джек часто говорит, что я твердая, как сталь. Надеюсь, что так он выражает свое восхищение мной.

В его глазах я замечаю огонек. Конечно, он взволнован. Я и сама воодушевилась бы, если б это касалось кого-то другого. Кого угодно, только не Хизер. Джек надеется, что мое знакомство с семьей Пауэлл позволит нам проникнуть внутрь. Но это может стать и помехой. Не исключено, что я последний человек, кого Марго захочет видеть, и будет права. До сих пор помню ее слова, сказанные мне по телефону много лет назад, ее обвиняющий тон, ее голос – всегда такой мягкий, – ставший вдруг срывающимся и напряженным. Я вцепилась в руль, не в силах пошевелиться, гадая, какая меня ждет встреча.

Прежде чем выйти из машины, Джек поворачивается ко мне.

– Ну, давай. Чего ты ждешь? – Он оценивающе смотрит на меня, потом его глаза смягчаются. – Только не говори, что у тебя сдали нервы. Неужели ты живой человек, Джессика Фокс?

Джек дразнит меня, но он ближе к истине, чем думает. Обычно, столкнувшись с задачей раскрутить какую-то крутую знаменитость или наглого чинушу, я надеваю личину циничного репортера. Однако Марго знала меня еще до того, как я стала журналистом. Меня настоящую. Я теперь словно предстану перед ней обнаженной, и мне не за что будет спрятаться.

Делаю глубокий вдох и вылезаю из машины. Окинув взглядом Джека, вооруженного фотоаппаратом, понимаю, что его внешность папарацци сейчас может нам все испортить. Поэтому мягко прошу его остаться – не хочу пугать Марго. В моей памяти она осталась красивой женщиной, доброй и заботливой, но при данных обстоятельствах – ради своей семьи – может проявить себя жесткой и бескомпромиссной.

Джек добродушно пожимает плечами.

– Конечно, как скажешь. Подожду в машине.

С благодарной улыбкой протягиваю ему ключи, а затем не спеша иду вдоль дома к входной двери. Ничего не изменилось: дверь выкрашена в тот же оливково-зеленый цвет; чуть в отдалении фонтан; живая изгородь, разграничивающая территорию полей и стоянку для автофургонов. Представляю, что мне снова четырнадцать и я пришла к Хизер. Вот сейчас раздастся негромкий лай Голди… Мое сердце замирает.

Не раскисай. Все это было очень давно.

Я стучу в дверь и жду. Сердце колотится. Ужасно хочется курить.

Ну, давай, Марго. Открывай дверь. Я знаю, что ты там.

И наконец, спустя столько лет, дверь открывается, и на пороге возникает она – в непромокаемой куртке и кремовых бриджах для верховой езды. С выражением ярости на лице и стиснутыми руками. Она сильно изменилась: в некогда черных волосах появились белые пряди, глаза запали, шея стала худой. Ей сейчас под шестьдесят, но выглядит она старше, хотя все еще очень привлекательна. Высокая и стройная, Марго пользуется красной помадой и более темной подводкой для губ.

– Я не хочу с вами разговаривать, – резко бросает она. – Оставьте нас в покое. Я уже сказала тому, другому, и вам повторю: если еще раз придете сюда, я вызову полицию.