Kitabı oku: «69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание», sayfa 2
4 января
– Прекрасно выглядишь, – сказал Акемгоним.
Лена была дешево одета и несчастна. Горгоной согласился поужинать в ее любимом итальянском ресторанчике, который терпеть не мог. Располагалось это заведение в изобиловавшей бывшими соотечественниками дыре неподалеку от «Щёлковской». Лена снимала там однокомнатную конуру.
Год назад Лену бросил ее однокурсник, за которого она собиралась выйти. Они жили вместе четыре года. Однокурсник был юбочник и каблук вместе. Его звали Сергей или Роман – Акемгоним не выучил. Лена всё еще страдала.
– Спасибо, ты тоже ничего, – сказала она.
Три года назад, когда они познакомились, Акемгоним думал в статистических целях уестествить Лену. Остановила Горгоноя уверенность в ее непроходимой фригидности.
Мысль о сексе заставила его поморщиться. Обсуждение с Инной ненаписанных Кафкой рифм переросло в близость. Инне было двадцать, трахалась она еще мало. Зрелище секса на лестнице только подстегнуло ее. Акемгоним отхендожил Инну четыре раза: женщина кончила трижды, Горгоной – дважды.
В перерывах Инна тянулась к мобильнику читать о «Гниющей базилике». Акемгоним выслушал множество новостей о последнем ярком событии ушедшего года. Были похищены не только впоследствии сожженные рэперы. Украли еще одного члена группы. Его местонахождение оставалось загадкой. Показания всех конвоиров еще не стали известны журналистам. Обугленные трупы были привязаны к статуе в человеческий рост. Голова статуи была отбита. Убитые горем родственники верещали. Убитые огнем богохульники помалкивали.
В начале одиннадцатого утра Акемгоним прогнал Инну.
– У тебя новые очки? – спросила Лена.
Ее зеленоватые глаза можно было с изрядной долей лести назвать красивыми. Правый косил и норовил зыркнуть в сторону. В iPhone Горгоноя женщина была записана как «Луарвик».
К бальзаковскому возрасту Лена приобрела горб. Ее кривые зубы становились всё уродливее. Шея женщины уже начала обвисать, задница была слишком тощей, грудь – маленькой. В остальном Лена считалась писаной красавицей.
– Gucci, – сказал Акемгоним. – Нравятся?
Черная массивная оправа подходила Горгоною и хорошо дополняла его костюм. Он надел джинсы Levi’s, голубую сорочку и тёмно-синий пиджак Albione.
– Ничего. Но вообще нет, не нравятся. Ты почему никуда не уехал?
– А должен был?
– Я думала, ты уедешь с Вероникой.
– Я расстался с Вероникой.
Правый глаз Лены медленно сфокусировался на Акемгониме. Давно, занимая один с Леной кабинет, Горгоной не боялся этих фокусов. Став партнером, Акемгоним заполучил отдельный кабинет. Он стал реже видеть Лену. Полгода назад она ушла в другую фирму. Теперь Горгоной боялся при каждой встрече.
Сегодня он испугался вдвойне: ногти Лены были черного цвета.
– Ты расстался с Вероникой?
– Именно это я сказал.
– И давно?
– Пару месяцев назад.
– Как же вы расстались?
– С обвинениями, кровью и боем посуды.
– Правда? Расскажи.
– Шучу, я сказал «Пока» и ушел.
Веронике не хватило слова «Пока». Горгоной несколько раз залепил ей по физиономии, чтобы любовница в достаточной степени оскорбилась и убралась.
Опасаясь за желудок, Акемгоним выбрал пиццу «четыре сыра».
– И вы больше не общаетесь?
– Нет.
– Но ты поздравил ее с Новым годом?
– Не поздравил.
– А она тебя?
– Поздравила.
– И что сказала?
– Написала. Я не снял трубку.
– Что написала?
– Довольно замысловатое поздравление, не лишенное грамматических ошибок.
– Ты не ответил?
– Нет.
– Почему?
– Потому что я Акемгоним Горгоной, и мне наплевать.
– Почему просто не ответить на поздравление?
– Я не общаюсь с бывшими.
– Как хорошо, что мы с тобой никогда не встречались!
– Это да. То есть нет. То есть я не знаю. Наверное. Может быть. Что уж теперь гадать.
– И ты теперь один?
– Как перст.
– То есть у тебя никого нет?
– Только кот и руки не для скуки.
– Скучаешь по Веронике?
– Невозможно скучать по женщине, которую трахал целый год.
– Она тебе пишет?
– Слушай, давай я каждое ее письмо буду отсылать тебе? Можешь отвечать ей. Хочешь, от моего имени. Хочешь, от своего. Напиши, что я держу тебя в сексуальном рабстве. Что ты прикована к батарее. Что на завтрак у тебя белковый коктейль. Она поймет, что это значит. А на ужин фистинг, сквирт и куни. Что ты умоляешь вызвать полицию. Что я совершенно обезумел. Поинтересуйся, как она управлялась с моим темпераментом. Узнай, как тридцатипятилетняя баба выдерживала четырехчасовые сексуальные марафоны.
В общем, девочки, развлекитесь уже без меня. Я постоянно играл роль сломанного телефона. Когда мы были соседями, Вероника дико ревновала. Она исползала твои аккаунты в соцсетях. Критиковала твои шмотки. Ненавидела тебя. Она давно канула в Лету. Но сейчас уже ты засыпаешь меня вопросами…
– Два месяца это не давно!
– Давно.
– Но…
– Вероники нет, и баста. Если я тебе очень нужен, можешь раздеваться прямо здесь. Или подумай об этом дома.
– Я… я подумаю об этом.
Некоторое время они ели: Акемгоним молча, Лена чавкая.
– Мой бывший переехал в Питер, – сказала женщина и залпом осушила бокал вина, напоследок поперхнувшись.
– Сергей?
– Он Роман, вообще-то!
– Извини, вечно путаю.
– Он переехал к девочке, которой девятнадцать лет.
– Какой у нее размер груди?
– Что?! Какая разница?
– Это имеет большое значение.
– Ты издеваешься?
– Что с размером?
– Я никогда не обращала внимания.
– Ты с ней знакома, что ли?
– Я иногда захожу на ее страницу.
– За каким чертом?
Лена махнула половину следующего бокала и тихо рыгнула.
– Это комплексы, деточка. Ее грудь больше твоей? Если да, то этим всё объясняется.
– Он даже адвокатское удостоверение сдал! С таким трудом получил его в прошлом году…
– Теперь уже в позапрошлом. А почему сдал? Он по трудовому договору будет работать, что ли?
– В правовом департаменте какой-то питерской фармацевтической компании.
– Он из-за женщины бросил адвокатуру? И уехал в провинцию? Жизнь накажет его, поверь.
– Питер не провинция.
– Провинция, это даже в Конституции написано.
– Это в какой же статье?
– В семидесятой. Написано, что столицей России является Москва. Значит, все остальные города – провинция.
– Акем, он на ней женится!
– Это будет логично. Обычно мужчина дает новой женщине то, чего хотела старая. Старая мечтала о кунилингусе – хренушки. С новой мужик дайвер, одни пятки торчат. Старая хотела путешествовать – они не выходили из дома. С новой он исколесил весь мир. Старая просилась жить вместе – он ее бросил. Новую перевез к себе в три дня. Старая жаловалась, что мужик постоянно работал. Теперь он прогуливает работу, как восьмиклассник школу. Так и с браком.
Глаза Лены съехались к переносице.
– Ты же работал эти четыре дня? – спросила она.
– Я сегодня вернулся из Минска. В офис только завтра поеду.
– На прошлых новогодних ты ведь тоже был в Минске?
– Там хорошо отдыхать.
– Оставшиеся праздники будешь работать?
– Как обычно.
– Как тебе удается так пахать и сохранять хорошее настроение? У меня вечером хватает сил только выпить пару бокалов и завалиться дрыхнуть.
Три года назад Лена попала в сильную зависимость от Акемгонима. Его профессиональные качества закрыли Лене глаза на человеческие. Как и многие, она считала Горгоноя эталоном юриста. Лена принялась торчать в офисе с рассвета до заката. Значительную часть этого времени она даже пыталась работать. Правда, юристом Лена осталась скверным.
Минувшей зимой, расставшись с любителем питерской клубнички, она увлеклась шахматами. Летом Акемгоним поставил ей детский мат. Горгоной не играл в шахматы много лет; это была единственная хитрость, что он помнил. Тогда Лена заимела привычку ежевечерне хлестать вино.
– Я просто не заморачиваюсь.
– Что это значит?
– Я бы на твоем месте занялся каким-нибудь спортом. Помимо шахмат. Какой смысл ежедневно бухать в тридцать лет?
– Сам-то ты спортом не занимаешься!
– Я мастер постельных видов спорта. В форме меня держит секс.
После ужина Лена запросилась смотреть «Елки-3» в кино.
– Доброй ночи, принцесса, – сказал Акемгоним и чмокнул ее в щеку.
5 января
Всякий сезон Горгоной ходил на «Бесов», поставленных Юрием Любимовым. Утром Акемгоним обозрел реестр знакомых баб, которых господа не повезли в морские трах-круизы. Наиболее перспективной кандидатурой оказалась Даша, тощая московская фифа. Ей сравнялось двадцать три года, она ходила в моделях. У Даши была подруга Эллочка, сисястая московская фифа. Она была моложе Даши на пару лет и где-то училась. У Эллочки были грудь номер три, светлые длинные волосы и относительно ровные зубы. Тем вечером Даша намеревалась поужинать с Эллочкой.
У Даши было похмелье. Каждую минуту она чесалась: вероятно, платье было новым или арендованным.
В антракте модель жаловалась на отсутствие дорогих шмоток и любви. Горгоной рассудил, что ее не трахнули вчера. В антропологических целях он заметил, что Ставрогин был наиболее популярным у женщин героем русской литературы. Даша зачесалась и посетовала, что такие рыцари уже вымерли. Акемгоним решил говорить поменьше, чтобы не сбежать до ужина.
Эллочка ждала Горгоноя и Дашу в ресторане «Аллен». Ее скованная пуш-апом грудь норовила упорхнуть из виртуальной блузки. Горгоной попросил ананасовый фреш, стейк и обратился в зрение.
Поначалу Эллочка и Даша стеснялись Акемгонима. Попривыкнув, женщины долго рассуждали о шмотках. Горгоной не участвовал в разговоре и созерцал молочные железы Эллы.
Затем Даша принялась говорить о мужчинах. Выяснилось, что они с Эллой имели неприлично большое для еще молодых женщин количество любовных приключений. Акемгоним рассеянно слушал, пялился на грудь Эллы и ел.
Даша говорила, что ей нравились брутальные мужчины. Жестокость и грубость настоящих бруталов заводили Дашу. Если же любовник не совершал мужских поступков, Даша брала растяпу в оборот. Над таким мужчиной она доминировала и ждала брутального самца.
Горгоной почувствовал себя узником замка фиф. Будто томный рыцарь в заточении у колдуний, он сидел и потягивал фреш.
Разговор внезапно стал заумным. Как выяснилось, Элла читала «Бесов». Впрочем, затем обнаружилось, что Элла путала «Бесов» с «Хрониками Нарнии».
Знание творчества Достоевского иногда помогало Акемгониму. Он знался с Асей, престарелой юридической красоткой. Ася была начитана и мало кому давала. У Горгоноя лет пять не доходили руки заняться ей. Минувшим летом он забрел на пьянку в ресторан «Азор». Там была и Ася. Тогда Акемгоним заметил у нее признаки экзистенциального кризиса. Ася восседала на подоконнике. Ноги она свесила вниз. «Азор» располагался на пятнадцатом этаже.
Весь путь к дому Горгоноя Ася твердила, что жила, будто Сонечка Мармеладова. В подробности женщина не углублялась, однако Акемгоним купил Durex.
Воспользоваться приобретением удалось не сразу. Ася текла, лишь обмурыжив хорошенько «Преступление и наказание».
Горгоной и Ася обсудили систему персонажей, мрачные урбанистические картины, бедных эксплуатировавшихся женщин. Акемгоним ввернул, что пол детей Мармеладовых к финалу романа изменился. Ася не поверила. Горгоной принес томик Достоевского, и они сошлись за чтением вечной книги.
Акемгоним вкратце пересказал женщине сны Раскольникова. Он вспомнил, что Свидригайлов тоже любил поспать и наблюдал мышей да гробы.
Асю возбудил сон Раскольникова о неудачных попытках кокнуть уже зарубленную бабку. Горгоной заметил, что это видение было личным адом Раскольникова: тот осужден совершать убийство постоянно. Он добавил, что таким, пожалуй, был и ад настоящий. Дескать, человек наказывался бременем повторного совершения грехов, усугубленным осознанием всей их мерзости.
Через мгновение Ася сидела на коленях Горгоноя и целовала его.
Элла была гораздо младше Аси, ее ценности не успели столь изуродоваться. Поэтому Акемгоним сказал Элле, что у него были две квартиры в Москве и Mercedes-Benz S-Klasse.
Любительница альфа-самцов, очевидно, решила, что подруга и состоятельный бобер воровали у нее каждый другого. Она надулась, почесалась и увидела только что зашедшего в «Аллен» Дениса Гагина.
Гагин был разведенный тридцатилетний защекан из аудиторской фирмы средней паршивости. Однажды Акемгоним поспорил с Гагиным на конференции. Гагин в теме не разбирался. Горгоной тоже не вязал лыка, о чём сразу заявил аудитории. Это признание развеселило одну из волонтерок конференции, хохлушку с бюстом номер четыре. Спустя час она демонстрировала Акемгониму навыки горлового пения в его «мерсе».
Акемгоним пожал руку Гагина.
– Вообще, книжка ужасно длинная, – сказала Элла. – Я еле дочитала.
– Набоков тоже критиковал Достоевского, – сказал Горгоной.
– Какой Набоков, хоккеист? – спросил Гагин.
Даша с готовностью заржала, Элла тоже рассмеялась.
– Цивилизованный мир при упоминании Набокова вспоминает автора «Лолиты», – сказал Горгоной.
– Цивилизованный мир любит русский хоккей, – сказал Гагин.
Спросив извинений у груди Эллы, Акемгоним вышел позвонить.
Артур долго не брал трубку. По голосу Акемгоним догадался, что того снова выгнала любовница. Горгоной попросил у него большой дилдо и травматическую «Вендетту».
За столиком фифы и Гагин обсуждали кинофильм «Духless». Акемгоним продолжил глазеть на сиськи Эллы.
– А ты что думаешь, Акемгоним? – спросил Гагин.
– Тухлый фильмец, и книга ни о чём. Ремейк «99 франков» Бегбедера.
– Кого-кого? – произнес Гагин, осклабившись. – Цивилизованный мир не знает такого.
– А зря, – сказал Горгоной. – Он, например, рассказывает, почему у девушек всегда болит живот.
– Почему? – спросила Элла.
– Дай-ка припомнить… В пятнадцать оттого, что думаете, будто любите. В двадцать пять из-за страха будущего. В тридцать пять от алкоголизма. В сорок пять из-за тяжелой работы. Дальше я забыл. Наверное, потому что скоро умирать.
– Очень смешно, – сказала Даша.
– А в перерывах остается только слушаться: учителей, родителей, начальников, мужей, докторов.
– Что за глупости, – сказала Даша. – Акемгоним, это вообще какой-то бред! В «Духless» не было такого…
– В цивилизованном мире это называют мужским шовинизмом, – сказал Гагин.
– Я вообще не поняла, что там было про мужей? – говорила Даша. – Кто сейчас слушается мужей? Да если бы у меня был муж…
– У тебя его нет, – сказал Горгоной.
– Он мне и не нужен!
– Нужен. У тебя мало денег на шмотки. Ты мне жаловалась сегодня.
– Акемгоним… – сказал Гагин.
Даша промолчала. Горгоной решил, что трахнет ее между зубов.
– Так что муж нужен, – сказал он. – Папик, муж, бобер. Мужик при бабках. Коли повезет, еще и с яйцами. Только не рассказывай, что женщины всё могут сами. Вы даже ребенка сами заделать не можете. А спиногрызы нужны именно вам. Мужчины спокойно обходятся без детей.
– Акемгоним… – сказал Гагин.
– Денис, я сейчас закончу. Даша, ступай в туалет. Подумай еще разок, что у тебя нет мужа и денег. Не забудь поплакать. Можешь там повеситься, но лучше возвращайся сюда. Потому что мы твои друзья. Мы тебя любим.
Раздались первые аккорды «Have a Nice Day» «Bon Jovi»: звонил iPhone Горгоноя. Лицо Даши скривилось – последующей реакции Акемгоним не видел.
– Ты уже здесь? – спросил он, глядя на часы и вставая.
– Я в секс-шопе, – сказал Артур, – через десять минут буду у тебя. Первую часть заказа достал. Слушай, тут спрашивают, член нужен человеческий или какой?
«Аллен» заработал в режиме клуба, стало шумно от паршивой электронной музыки.
– Артур, нужен искусственный член. Секс-игрушка, а не человеческий.
– Да я понимаю! Слушай, тут передо мной выложили дилдо… Есть типа человеческие, есть еще лошадиные, бычьи…
– А существуют принципиальные различия между человеческим дилдо и лошадиным?
Из-за громкой музыки Акемгониму приходилось кричать в телефон. Он поймал взгляды двух сидевших неподалеку геев.
– Я дам тебе консультанта, – сказал Артур.
– Алло, – сказал iPhone женским басом. Акемгоним решил, что с ним говорил транссексуал.
– Добрый вечер. Я хотел бы проконсультироваться, какой дилдо выбрать.
– Как я могу к вам обращаться?
– Ланселот. А фамилия моя Лавджой.
– Вас, правда, так зовут?
– Почти. Но обращаться вы можете именно так.
– Как скажете, Ланселот. Что именно вас интересует?
– Меня интересует большой дилдо. Очень большой. Самый огромный, что у вас есть. Мне всё равно, человеческий или слоновий. Он должен быть гигантским, размером с Флориду, не меньше. Он разорвет мою нежную попку.
Акемгоним подмигнул геям.
Пьяная и обдолбанная чернь старалась дергаться в такт раздиравшей уши электронике. Акемгоним увидел, что за их столиком в одиночестве ел Гагин. Эллу Горгоной обнаружил у туалетов.
– А-кем-гоним, – улыбнувшись, произнесла она.
– Элла, я должен уехать, – сказал Горгоной. – Нужно встретить маму, она прилетает сегодня. Пойдем завтра в кино?
Лицо женщины отразило умственное напряжение.
– А сегодня… – сказала Элла, и Акемгоним потащил ее в мужской туалет.
Всё еще 5 января
– Что мы делаем? – спросила Элла, распространяя запахи пота и алкоголя.
Акемгоним запер дверь кабинки.
– Мало времени, – сказал он, целуя неприятно пахнувшие губы женщины. – Ты самая красивая девушка, что я встречал. Пойдем в кино завтра. А через неделю рванем куда-нибудь в Европу.
Элла обвила шею Горгоноя руками. Он расстегнул и приспустил свои джинсы. Оседлав весьма чистый унитаз, Акемгоним снял юбку Эллы, ее трусики и повесил на ручку двери. Усадив женщину себе на колени, Акемгоним принялся целовать ее вываливавшуюся из блузки грудь.
– Ой, – сказала Элла и расстегнула блузку.
Горгоной надел Durex и стал заходить в женщину. Та скривилась – пришлось разбираться вручную. Как оказалось, Элла была щетинистой и абсолютно сухой. Принюхавшись, Акемгоним решил, будто она давно не мылась. Впрочем, существовал риск, что Элла не использовала мыло для личной гигиены. Обычно такие женщины поясняли, что берегли уникальную микрофлору своих вагин. Иным заодно удавалось сохранить невинность до пенсии.
Горгоной чуть отстранил Эллу.
– Так, – сказала она. Акемгоним засунул ей между тех губ, что на физиономии, средний палец левой руки. Женщина, вероятно, решила, что это прелюдия, и начала меланхолично сосать фак Горгоноя.
Оплевав другой свой фак, Акемгоним засунул его в нижние губы Эллы. Зазвучала «Have a Nice Day»; Горгоной отвлекся, полагая, что это был Артур. Звонила Инна – Акемгоним не взял трубку.
С восьмого раза Горгоной зашел. Лицо Эллы даже не обрело черты трагических античных масок, как в первые семь раз. Однако ее ноги упорно разъезжались.
– Хи-хи, – сказала женщина, и вновь зазвонил iPhone Акемгонима.
– Я поднимаюсь в «Аллен», – сказал Артур. – За каким ты столиком?
Горгоной быстро, насколько позволяли спущенные джинсы, вышел из кабинки. Удостоверившись, что других людей в туалете не было, он сказал, перекрикивая музыку:
– Артур! Иди к мужскому туалету. Не пускай сюда людей. Как угодно! Чтобы никого! Я умножу твои бабки на два.
– Я у туалета! – прокричал Артур в телефон.
Плохо знавшие Артура считали его бандитом. Он был сын высокопоставленных родителей. Акемгоним познакомился с ним в Университете. Диплом Артур так и не получил, чем удивил весь курс. После юрфака он учился на актера – с тем же результатом. Артур трахал баб, смотрел футбол и нюхал кокс. Он в жизни не был трудоустроен. Периодически родители отнимали у Артура квартиру и не давали бабок. Тогда Артур промышлял чем мог: доставал редкие лекарства, возил оружие и «бомбил» на своем BMW.
– Что мы делаем? – спросила Элла, застыв в одном лифчике посреди кабинки и глупо улыбаясь.
Подозвав женщину, Акемгоним усадил ее толстую задницу на раковину. У него получилось войти идеально. Он снял лифчик Эллы, и бюст третьего размера ухнул вниз.
Жопа Эллы поползла ближе к зеркалу. Вероятно, член Горгоноя оказался большим для женщины.
Акемгоним взгромоздился на раковину. Она была сплошная и выдерживала двоих. Горгоной тут же придумал название для эксклюзивной линейки раковин: «Антиболивар».
Элла встала на четвереньки и поползла от Горгоноя. Он настиг беглянку. Его член опал, и Акемгоним вошел с трудом, на морально-волевых качествах.
– Ой, – сказала Элла при очередном его резком движении.
С этого «ой» женщина внезапно начала получать удовольствие. Она ухватилась за кран. Горгоной перехватил взгляд Эллы: женщина наблюдала за отражением своего бюста. Ее сиськи раскачивались, как боксерские груши после ударов.
Элла стала подмахивать задницей. Горгоной был далек от эякуляции: ананасовые фреши просились наружу золотым ливнем.
На числе «65 536» снаружи послышались возмущенные голоса. Дверь в туалет не распахнулась: Артур отрабатывал свой хлеб.
– Так, – сказала Элла. Она вынула член Горгоноя, перевернулась и уложила Акемгонима на спину. Его голова свесилась в раковину. Высвободив член любовника из презерватива, Элла обволокла его теплой мокротой своего рта. Сосала женщина посредственно, зато одной рукой наяривала Горгоною. Другой она теребила свою киску. Акемгониму приходилось держать голову на весу – это затрудняло математические упражнения.
Наконец, женщина задергалась. Запах ее пота стал непереносим. Горгоной всем своим телом развернул Эллу к зеркалу. Та рыкнула и посмотрела в глаза своему отражению.
Кончив, Элла дернулась особенно резко и столкнула любовника на пол. Акемгоним поднялся и отправился в кабинку. Облегчившись, Горгоной впервые после «Бесов» испытал удовольствие.
Акемгоним и женщина молча оделись.
– Пойдем, – сказал он и взял Эллу за руку. – Наши друзья заждались.
– Ты не подумай, что я всегда…
Горгоной обнял женщину.
Снаружи Артур не пускал в туалет давешних геев. Хлопнув Эллу по заднице, Горгоной отвел его в сторону.
– Восемьдесят. Это с учетом умножения на два и скорости, – сказал Артур. Он всучил Акемгониму два пакета и убрал руки за спину. Горгоной вынул рубли и отсчитал пятьдесят тысяч.
– Признайся, ствол дешевка. Он хоть заряжен?
– На хрена ты таскаешь столько наличных, Акемгоним? Убьют ведь.
– Мне в бою смерть не писана.
Акемгоним заметил, что в их сторону, раздвигая плечом дергавшуюся толпу, направлялся Гагин.
– Чем больше денег мужик вынимает из кармана, тем он сексуальнее. Кэш это секс, Артур. Кредитки для слабаков. Будь другом, покарауль еще немного.
Парни вышли из туалета. Других желавших облегчиться или заправиться Горгоной не увидел. Акемгоним кивнул Гагину, открыл дверь и пропустил его вперед.
– А, так ты с корешом что-то перетирал, – сказал Гагин, проходя в кабинку и не закрывая дверь. – А я смотрю, Элки нет, тебя нет… Неужели, думаю, она тебе дает где-нибудь за углом? Но она дорогая штучка, тебе не по зубам.
Гагин стал облегчаться. Горгоной достал из пакетов сюрпризы Артура. Гагин не спустил и повернулся к Акемгониму, застегивая джинсы.
Горгоной поднял «Вендетту» и сказал:
– Значит так, дорогой мой. Ты возьмешь эту штуку. И воспользуешься ей по назначению. В цивилизованном мире это именуют «развлекаться, когда дорогая штучка не по зубам». Иначе я тебе мозги вышибу, жертва аборта. Уж ты не сомневайся.
– Акемгоним, ты с ума сошел?!
Лицо Гагина исказилось от ужаса. Возможно, Денис посматривал хоккей, однако навряд ли играл сам.
Акемгоним бросил Гагину дилдо – тот поймал его и застыл.
– Я сосчитаю до трех, – произнес Горгоной. – Цифры «четыре» не будет. Раз, два, аминь!
Покрасневший Гагин расстегнул джинсы и замешкался.
– Не останавливайся! – сказал Акемгоним.
Гагин стянул джинсы и беспонтовые коричневые трусы. Он посмотрел на фаллос в своей руке.
– Давай! – сказал Горгоной. – Смочи, так будет легче. Отлично, повернись ко мне своей трусливой задницей. Я хочу видеть, что ты, правда, испытываешь наслаждение, а не симулируешь.
Гагин исполнил, вследствие чего Акемгоним был лишен удовольствия дальше наблюдать его перекосившуюся рожу. Денис справлялся на удивление легко. Вероятно, он принял ствол за настоящий.
– Какая у тебя сноровка, – сказал Акемгоним. – Ты, часом, не левша? Эдак Набоков обзывал уродов вроде тебя. Писатель, а не хоккеист. Быстрее! Говна кусок, ты думаешь, я шучу?! Давай быстрее!
Гагин ускорился.
– Ты что-то очень серьезный. Что ты больше не шутишь про меня и Эллу? Давай пошутим вместе. Нет? Чтоб ты знал, я сейчас отодрал ее. Прямо здесь. Не думаю, что у тебя есть шанс. Вряд ли она даст чуваку, занимающемуся такой ерундой.
Молчишь? Тогда я процитирую Достоевского, которого мы сегодня обсуждали. Настоящее горе даже феноменально легкомысленного человека превращает в образец стойкости. И даже солидности. Хоть на малое время. В эту минуту ты чертовски солиден, Денис. Может, даже стоек. Прости, мне не видно, стоит ли у тебя. А вот еще оттуда же… От настоящего горя и дураки порой умнеют. Это уж свойство такое горя. Слышишь: и дураки умнеют, вот так-то. Ты, я гляжу, поумнел.
Давай работай, ушлёпок! Может быть, ты думаешь, что я предлагаю обсуждать излишне заумные вопросы? Возможно, очень может быть. Но, знаешь ли, есть такой писатель – Умберто Эко. В его переписке имеется замечательная фраза…
Что-то ударило в дверь – та не открылась.
– А фраза такая… Правильно, смени руку. Так вот, кому-то, мол, эта беседа покажется заумной, и чёрт с ними. Пусть учатся думать: хорошую загадку разгадать нелегко. Понимаешь, Денис? Хорошую загадку нелегко разгадать.
Скажешь, что я цитирую очень уж много неизвестных тебе книг? Перегружаю речь чужими мыслями? И снова ты будешь прав. Что поделать, на этот счет у меня тоже есть цитата. Ее автор Сэлинджер. Я знаю ее наизусть. Она безумно нравится мне. «Во всяком случае, я понял, что высокомерие человека, ничего не читающего или читающего очень мало, куда противнее, чем высокомерие некоторых заядлых читателей, – поэтому я и пытаюсь»…
Артур сплоховал: дверь распахнулась, и на пороге встал маленький лысоватый человек. Вероятно, это был менеджер ресторана. За его спиной два бугая удерживали не особенно вырывавшегося Артура.
– Что происходит?! – спросил менеджер.
– На помощь! Помогите! – орал мгновенно закрывшийся в кабинке Гагин.
Менеджер двинулся было на зов; Горгоной поднял «Вендетту».
– Я приношу заведению извинения, – сказал он. – Обещаю впредь тут не появляться. Я сейчас уйду.
Акемгоним вытащил из кармана джинсов пятьсот евро, бросил на раковину. Менеджер осуждающе посмотрел на Горгоноя и сказал бугаям:
– Пропустите.
Акемгоним заметил у гардероба высматривавшую его Дашу. Проходя мимо Артура и бугаев, Горгоной сказал:
– Отпустите его тоже.
Через пять минут Даша говорила снизу:
– Ты просто псих, Горгоной.
Через стекло такси Акемгоним видел разноцветные огни ночного города. Улицы заполняли бедолаги, тщетно искавшие решение своих половых невзгод.
– Ты что, правда, застрелил бы его? – спрашивала Даша.
– Да, – говорил Акемгоним.
– Ум-м-м… Ты такой брутальный… – говорила женщина и чмокала.
Даша спрашивала заново, выслушивала ответ и продолжала чмокать. Потом Горгоной устал отвечать, и Даша чмокала без слов.
