Искусство французского убийства

– Принести вам кофе перед уходом? Немного хлеба и сыра? Вы же знаете, как это бывает с Джулией: мы начнем разговаривать, вернее, она начнет, и пройдет битый час, прежде чем я от нее уйду.

– Ну, если ты пробудешь там так долго, то почему бы вам не пожарить курицу у мадам Чайлд? – жизнерадостно предложил дедушка. – Э-э… сэкономите время, так сказать.

– Морис, – оборвал его дядя Раф, улыбаясь. – Оставь бедную девушку в покое. Если курица не получится, у нас будут тосты с холодной ветчиной и вареными яйцами.

– Да, да, конечно, – согласился дедушка, наказанный должным образом. Мое сердце сжалось, и я была полна решимости добиться успеха с этой madame poulet^[27], даже если мне придется уговорить Джулию поджарить ее для меня. – Тогда беги, ma petite Табита, и передай нашу любовь – и благодарность – мадам Чайлд. И внимательно слушай все, что она рассказывает о цыпленке! А еще лучше записывай!

Я рассмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.

– Я обещаю, что курочка получится восхитительная, дедушка.

Я подхватила с дивана пальто и подошла, чтобы поцеловать в щеку дядю Рафа. Потом похлопала Оскара Уайльда между ушками, и он быстро лизнул меня в знак признательности крошечным язычком, но мадам Икс нисколько не заинтересовалась моим скорым уходом. Она сидела на подоконнике и разглядывала меня со свойственным ей кошачьим высокомерием, подергивая кончиком хвоста.

Хотя мне предстояло лишь перейти Университетскую улицу, я накинула на шею толстый шарф и натянула самую теплую шапку, какую смогла найти, – одну из шапок дяди Рафа, меховую и квадратной формы. Наверное, закутанная в тяжелое пальто, шапку и шарф, я выглядела как русская кукла.

Не в первый раз после приезда в Париж я скучала по легкости и удовольствию от ношения брюк, в которых ногам было бы теплее, чем в юбке до колен и шерстяных колготках.

К брюкам я привыкла, когда работала на заводе по производству бомбардировщиков. Мы, женщины, каждый день, прежде чем забраться на самолеты, крылья и в турбины, надевали комбинезоны. Я даже стала иногда носить брюки дома – к обоюдному ужасу мамы и бабушки. Но здесь, в Париже, женщине запрещалось носить брюки, не получив разрешения от полиции! Насколько я понимала, для женщины считалось приемлемым надевать брюки, если она ехала на велосипеде или скакала на лошади, но она не могла просто ходить в них по улице или отправиться в магазин.

Ожидая, пока замедлится поток машин и я смогу пересечь улицу, я подумала о том, что французы представляют собой странную смесь формальности и bon homie^[28], ограниченности и эпатажа, грубости и обаяния. Но я обожала французов со всеми их причудами и полюбила их «город света».

Когда я вошла на первый этаж дома Джулии, мое внимание сразу привлекла дверь в подвал. В большом вестибюле было пусто, если не считать одинокого жандарма, стоявшего на страже у входа на место преступления. Вид у него был скучающий, но решительный, и как только он убедился, что я не собираюсь к нему подходить, он отвернулся.

Я вздрогнула, вспомнив о том, что видела внизу, в подвале, возле мусорных баков, и посмотрела на похожий на клетку лифт, который должен был доставить меня в квартиру Джулии на втором и третьем этажах. Заходя в лифт, я подумала, что стояла в нем прошлой ночью, когда мы с Терезой Лоньон спускались вместе.

Догадывалась ли она, что ее жизнь в опасности? Что она оборвется через несколько мгновений после того, как мы выйдем из лифта?

Конечно, если бы она боялась за свою безопасность, то бы подала знак… Она бы попросила меня подождать с ней или что-нибудь в этом роде. Разве нет?

Я попробовала вспомнить, говорили ли мы о чем-нибудь важном; было поздно, я устала и немного выпила, потому что в квартире Чайлдов вино и виски лились рекой, а коктейль помогал мне меньше стесняться незнакомых людей.

Тереза и я стояли бок о бок в клетке без крыши, лицом вперед. Я произнесла что-то вроде:

– Я так рада, что мне достаточно перейти улицу – и я дома. На улице так холодно и темно.

Она ответила:

– Вам повезло. Так удобно, что вы живете прямо здесь. А мне понадобится такси.

По крайней мере, мне показалось, что именно это она сказала. Мне стало стыдно, что я не обратила внимания на слова женщины, которые стали для нее последними.

Хотя какая разница, как бедной женщине предстояло добираться домой. Однако я предположила, что наш короткий разговор означал, что она пришла на вечеринку одна или, по крайней мере, она не рассчитывала, что кто-нибудь из друзей Дор отвезет ее домой.

Интересно, важная ли это информация? Когда лифт остановился, я задумчиво прищурилась, пытаясь вспомнить, замечала ли я вообще Терезу Лоньон до того, как мы вместе вошли в лифт.

Когда двери открылись, она отступила назад, а я вышла первой; почему-то этот момент я запомнила. Но когда я начала отходить от лифта, она поспешила меня догнать. Она подошла ко мне вплотную, оглянулась…

Тогда я не придала этому значения, но теперь задумалась: а не хотела ли она что-нибудь мне сказать, не пыталась ли понять, с какой стороны ко мне подойти… или просто боялась остаться одна после того, как я уйду.

Но я не остановилась, а она не произнесла ни слова и не сделала никакого жеста, пока мы шли к парадным дверям. Я помахала ей:

– Спокойной ночи! Надеюсь, ваше такси скоро приедет, – и поспешила выйти в холодную ночь.

– Спасибо, – ответила она.

Я вдруг вспомнила, как она произнесла это спасибо. Это слово прозвучало… тоскливо.

А может, я это выдумала. Было поздно, я немного выпила, и, конечно, на мою память влияло осознание того, что Тереза была зверски убита всего через несколько минут после нашего расставания.

Двери лифта открылись на втором этаже, и это отвлекло меня от мрачных мыслей.

Я вышла из лифта в гостиную квартиры Джулии и Пола. Сейчас там никого не было, но прошлой ночью мы в восьмером заняли тут все свободные места: стулья, диван и даже подушки на полу. Комната была очень похожа на покои в доме дедушки: просторная, с высоким потолком и множеством больших окон, пропускавших не только свет, но и прохладу.

В комнате стоял газовый радиатор, который Джулия и Пол купили от отчаяния месяц или около того назад, вспомнив, какой ужасной была их первая зима в Париже. Только благодаря этому прибору в их квартире не было невыносимых сквозняков и холода. Джулия рассказывала, что в первую зиму они сидели у маленькой угольной печки и кутались в какую только можно одежду. Газовый радиатор значительно улучшил условия их жизни по сравнению с прошлой зимой.

В гостиной сохранились некоторые свидетельства вчерашнего разгула: откупоренная бутылка с виски, разбросанные диванные подушки, раскиданная стопка глянцевых журналов и две полные окурков пепельницы. На одном из столиков возле лифта лежали портсигар, маленькая сумочка и пара перчаток – моих! В комнате витали запахи застоявшегося сигаретного дыма, виски и духов.

Неудивительно, что у Матильды не хватило ни сил, ни желания производить уборку после того, что она обнаружила в подвале.

Минетт лежала, свернувшись калачиком в цветочном горшке, как она часто делала по какой-то непонятной кошачьей причине, и когда я позвала Джулию, посмотрела на меня с легким интересом. Было почти четыре часа, я знала, что Дор на работе, поэтому и не боялась ее побеспокоить.

Джулия не ответила, зато наверху я услышала шум и догадалась, что она на кухне. Неудивительно. Пол шутил, что если ему хочется увидеть свою жену, ему приходится заседать на кухне.

Я поднялась по лестнице и увидела, что моя подруга энергично, грациозно и громко вышагивает туда-сюда.

– Ох, вот и ты, Табита, – сказала она, помешивая что-то в двух кастрюлях на плите, в то время как третья стояла на конфорке. Из-за своего роста ей приходилось сгибаться под неудобным углом над низкими газовыми конфорками, но это, казалось, ее не стесняло. Поверх юбки и блузки на ней был надет джинсовый фартук, а за пояс заткнуто кухонное полотенце. – Нашла свои перчатки на столике в гостиной? И сумочка на столе тоже твоя?

– Да, перчатки я забрала. Нет, сумочка не моя. Чем это так вкусно пахнет? – Я оценивающе принюхалась и ощутила укол сожаления о том, что мне не удавалось создавать такие удивительные ароматы – не говоря уже о вкусах – на моей собственной кухне для моей семьи.

Cuisine^[29] Джулии представляла собой небольшое помещение с окнами во всю стену, которые освещали унылое пространство, но также пропускали холодный воздух. К счастью, когда работали духовка и плита, как сейчас, здесь было комфортно и тепло. Я сразу же заняла место за столом, потому что пока моя подруга металась от плиты к столешнице из мыльного камня, к раковине и обратно, стоять там было негде. Плиту она купила сама, вскоре после переезда сюда, на Рю-де-Лу, и я знала, что горячая вода на кухне есть лишь потому, что Джулия с самого начала установила собственную систему: ванну с водой над газовым гейзером. Пойдет ли вода в раковину, зависело от погоды: если было холодно, трубы, идущие по зданию снаружи, замерзали, и когда она открывала кран, из него ничего не текло.

На крючках под длинными полками висели многочисленные кастрюли и сковородки, а на верхних полках стояло еще больше кастрюль, сковородок, мерных приборов и банок. Две длинные столешницы, которые тянулись рядом с плитой, также были заставлены банками, посудой и приспособлениями, большинство из которых я не могла идентифицировать, а также такими хитроумными приборами, как мясорубка, ступки, пестики и многое другое. Пол называл свою жену Галкой Жюли за ее одержимость кухонными принадлежностями и склонности приобретать все блестящие новинки.

Я наблюдала, как одна из ложек перестала помешивать, дверца духовки открылась, Джулия наклонилась, сунула внутрь руку с третьей ложкой, которую она где-то раздобыла, затем выпрямилась, с грохотом захлопнула дверцу и вернулась к помешиванию дуэта кастрюль на плите. Она двигалась плавно, как балерина, но до того быстро, что я едва улавливала некоторые движения.

Такой была Джулия Чайлд на кухне.

– Чесночный суп, креветки и гребешки с тушеным рисом – в Италии это называется ризотто, но это то же самое, что плов, и зависит только от того, что в него добавишь, сливки или сыр, и jambon braisé^[30] Morvandelle. Это ветчина, обжаренная в вине на закрытой сковороде со сливочно-грибным соусом. Я возьму немного тимьяна и петрушки твоего дедушки. Это будет божественно.

– Боже правый, неужели ты собираешься съесть все это сегодня вечером? – воскликнула я.

Джулия заливисто рассмеялась.

– Нет, jambon^[31] я приберегу на завтра – он еще вкуснее, если его разогреть. Я должна была что-то приготовить. – Она подлила в кастрюлю с рисом какую-то жидкость и помешала. Я даже не заметила, как ее рука переместилась к половнику.

– Я думала, ты будешь готовить майонез, – с усмешкой произнесла я. – Миску за миской!

Она взглянула на меня и хохотнула.

– Завтра! Завтра начнутся эксперименты. А сегодня, чтобы отвлечься, мне пришлось заняться чем-то бездумным, над чем не нужно ломать голову.

Приготовление восхитительной запеченной ветчины, тушеного риса с морепродуктами и супа было бездумным? Святые небеса, сколькому же мне еще предстояло научиться!

– Мне было необходимо отвлечься. Ты хоть представляешь, Табита? Кто-то убил женщину в этом доме – моим ножом! Это значит, что они были у меня на кухне! На этой кухне!

Она повернулась и посмотрела на меня. Ее голубые глаза расширились от ужаса, а на щеках появились два ярко-красных пятна, пока она продолжала помешивать, приправлять и пробовать рис и суп, стоявшие на плите вместе с третьей кастрюлей, в которой кипел бульон. Окорок запекался в духовке, но каждые несколько минут она открывала дверцу, снимала крышку с формы для запекания и смазывала мясо подливой.

От невероятно насыщенных ароматов чеснока, лука и бог знает чего еще у меня потекли слюнки. До этого мне казалось, что на какое-то время я потеряла аппетит, но в ту минуту, когда я вошла на кухню Джулии, все изменилось.

– В это невозможно поверить! Я пока просто в ужасе и не знаю, что и думать обо всем этом. Но я не стану тебя задерживать. – Я оглянулась в поисках своей сумки. Я предположила, что поскольку Джулия знала, что я забыла ее здесь, она принесла ее сюда. – Я вижу, ты занята, а мне пора ставить курицу в духовку. Дедушка и дядя Раф очень оживились, узнав о перспективе поесть на ужин жареного цыпленка.

– И пюре из репы. Не забудь про пюре из репы, Табс! – Джулия, крутясь, вертясь, за что-то дергая, гремела тарелками, столовыми приборами и кастрюлями. – Я подпалила для тебя оставшиеся перья у мадам Пуле. – Она кивнула на завернутый в бумагу сверток на столешнице.

– Спасибо! – Я догадалась, что в свертке моя курица, очевидно, теперь окончательно ощипанная. – По крайней мере, сегодня я не ошибусь.

– О, не уходи пока, – спохватилась Джулия и поставила на стол передо мной чашку горячего шоколада – угощение, от которого, как она знала, я не в силах отказаться. Если французский кофе был потрясающим, то французский горячий шоколад – это вообще нечто божественное.

– Мы обязаны об этом поговорить, Табс! Как могло совершиться убийство в моем доме, моим собственным ножом? Мы не можем это игнорировать!

– Это невозможно игнорировать, – согласилась я и макнула ложку в горячий шоколад, чтобы попробовать. – Особенно когда детектив-инспектор считает, что ты или я имеем к этому отношение. В первую очередь подозрение падает на меня, – уныло добавила я.

– На тебя? – Джулия схватила с крючка на стене маленькую сковородку. Сковородка звякнула, когда она поставила ее на плиту, а потом Джулия потянулась за висевшим на стене венчиком и за горшочком с маслом на столешнице. – С чего бы ему думать, что ты имеешь к этому какое-то отношение? В конце концов, это мой нож! – Она нервно рассмеялась. – Хорошо еще, что он меня не арестовал!

– Я спускалась в лифте вместе с Терезой Лоньон. И у нее в кармане один из листков, которые я написала для Пола, – с моим адресом и номером телефона. Судя по всему, это делает меня главной подозреваемой. – Горячий шоколад был превосходным, и на этот раз я позволила себе сделать большой глоток. Я едва не застонала от восторга. День выдался ужасный, и я оценила это простое удовольствие.

– Это смешно, – сказала Джулия, подчеркивая свои слова взмахом сковородки. – Ты и мухи не обидишь. Мало того, ты такая тщедушная! Ума не приложу, как ты смогла бы заколоть женщину, даже если бы у тебя была на то причина. А у тебя этого не было – мотива, я имею в виду.

Такой уж крошечной и тщедушной я не была, по крайней мере по сравнению с моей бабушкой метр пятьдесят ростом и весом всего около сорока пяти килограммов. Однако Джулия была права. Разве для того, чтобы расправиться с Терезой Лоньон подобным образом, убийца не должен был обладать недюжинной силой?

– Ты права. Это наверняка мужчина. – Я уловила аромат тающего сливочного масла, и у меня потекли слюнки. А я вообще ела что-нибудь после утреннего кофе с круассаном?

– Или такая великанша, как я, или Дор, – заметила Джулия.

– Не говори так, – предостерегла ее я. – Не стоит подкидывать инспектору Мервелю лишние идеи.

– Но его же нет рядом, не так ли? Кроме того, у него есть глаза – я уверена, он заметил, как я над ним нависала.

– Джулия, давай серьезно.

– Я серьезно. Я смотрю на ситуацию практично и серьезно – а что мне еще остается? Кто-то воспользовался моим ножом, и он – между прочим, я твердо уверена, что это был мужчина, – каким-то образом взял его отсюда прошлой ночью. – Продолжая помешивать рис, она одной рукой разбила в маленькую миску два яйца, затем добавила щепотку соли, что-то зеленое, что нарезала незаметно для меня, и перестала все это перемешивать, чтобы добавить в яйца несколько щепоток перца.

– О, и еще я поговорила с Полом по телефону, – продолжила она, выливая в рис еще один ковш бульона из третьей кастрюли. – Он позвонил из офиса и спросил, хочу ли я, чтобы он вернулся домой. Я ответила, что он все равно никак не поможет, но что сегодня вечером он вполне может рассчитывать на разговор с инспектором и великолепный ужин. Я очень надеюсь, что инспектор в посольстве устоит перед искушением загнать Пола в угол.

Я вздрогнула. Будет совсем некстати, если Пола навестят в его офисе по поводу убийства, совершенного кухонным ножом его жены. Но Джулию это, похоже, не слишком беспокоило.

– Хорошо, – пробурчала я, уткнувшись в свой шоколад, пока Джулия продолжала сновать по кухне. Теперь она взбивала яйца – для этого ей понадобилось две руки – и внимательно разглядывала рис. – Давай попробуем разобраться, – продолжала я. – Мы умные женщины. Это кто-то, кто имел доступ к вашей кухне, чтобы взять орудие убийства. Когда ты в последний раз видел этот нож?

– Вчера после того, как вернулась домой с рынка, – не раздумывая ответила Джулия. – Это мой любимый поварской нож, и я использовала его, чтобы нарезать зеленый лук и кервель для омлета, который я приготовила на обед для Пола (кстати, тот, который я делаю для тебя, будет скоро готов). Затем я вымыла нож и положила у раковины сушиться. Когда я готовила ужин, то использовала другой нож, потому что того не было на его обычном месте, и я взяла нож среднего размера. Я рассказала это Мервелю, но кто знает, поверил ли он мне. У него такие глазищи, ты заметила?

– Да, – с чувством промолвила я. – Они как кинжалы. Страшные, злые кинжалы.

Джулия от души рассмеялась.

– Я имела в виду цвет. Ты обратила внимание? Они темно-серые, но с оттенком темно-синего.

– О, да. Темно-серые, как разъяренный океан, – сухо произнесла я. – Подходящее сравнение. Ты сказала, что приготовишь мне омлет?

– Ты выглядишь голодной, – заметила она, вылила взбитые яйца в маленькую сковородку и одарила меня широкой улыбкой. Не прошло и нескольких секунд, как она начала резко двигать сковороду с омлетом над конфоркой, одновременно взяв ложку, чтобы размешать рис.

Я наблюдала за ней с изумлением и предвкушением. Омлеты Джулии, приготовленные менее чем за минуту при перемещении сковороды способом, который я пока не освоила, получались вкуснейшими. От такого лакомства я отказываться не собиралась.

– У кого была возможность прийти сюда прошлой ночью и взять нож? – задумалась я. – Это должен был быть кто-то из гостей Дор, тебе не кажется? Никто другой не мог его взять.

– Никто. Точно никто. – Джулия пристально смотрела на сковородку, продолжая держать ее над конфоркой и время от времени помешивать рис другой рукой.

– Подожди… ты сказала, что взяла другой нож, потому что твоего на месте не было. Но когда ты в последний раз видела нож? Ты вымыла его и оставила у раковины, и?…

Впервые с тех пор, как я пришла на кухню, Джулия остановилась, повернулась и взглянула на меня.

– Черт… я не помню. Я вымыла его, отложила в сторону и не знаю, видела ли я его снова, по крайней мере до тех пор, пока monsieur le inspecteur, – она произнесла французскую фразу с преувеличенным придыханием, – не показал мне его испачканный кровью. – Она нахмурилась и нервно захихикала. – Этот нож и прежде знавал кровь, но уж точно не человеческую.

Я сдержала смешок. Поверьте, юмор у Джулии был грубоват.

– Я хочу знать, как инспектор Мервель узнал, что это твой нож. А ты как узнала, Джулия?

– Матильда, я полагаю. Скорее всего, она его узнала или, по крайней мере, подумала, что это мой нож. Не у всех есть великолепный поварской нож из углеродистой стали от Dehillerin. – Она отвернулась от плиты, сняла со сковороды и положила на маленькую тарелку пышный омлет и поставила его передо мной. Я встала, чтобы не утруждать Джулию и самой взять вилку, и заметила, что ручка ящика расшатана. Я бы воспользовалась моментом, чтобы ее затянуть, но не хотела мешать Джулии: на кухне она была настоящим торнадо.

– Верно. Логично, что Матильда узнала твой нож. Значит… его могли взять в любое время после обеда, – задумчиво произнесла я, садясь обратно за стол.

– Я не понимаю, как это могло произойти. Кто-то должен был прийти сюда и украсть его – но зачем? Приходить с улицы и искать орудие убийства? Мы на третьем этаже. Нет! – Подав мне мой омлет, она снова вернулась к своему кухонному танцу. – Я уверена, что это кто-то, кто был здесь прошлой ночью. Один из так называемых друзей Дор. Ты можешь в это поверить? Моя сестра дружит с убийцей!

Глава пятая

– Да, это кто-то, кто был здесь прошлой ночью и имел возможность взять нож, – согласилась я, поддевая вилкой первый кусочек омлета, очень приятный на вкус, с солью, маслом и пряными травами… – Но это указывает нам на один важный факт.

– И что это за факт, мисс Шерлок?

– Убийство не было преднамеренным. Убийца пришел без оружия.

Джулия ковырялась в духовке с ложкой в одной руке и вилкой в другой. Она со стуком закрыла дверцу и посмотрела на меня, ее щеки раскраснелись от жара.

– Отличное замечание, Табс. Значит, прошлой ночью здесь произошло что-то такое, что заставило кого-то захотеть убить Терезу Лоньон.

– Скорее всего.

– Если честно, я ни с кем из гостей Дор не разговаривала, – призналась Джулия. – Я лишь мельком увидела некоторых из них, потому что Пол хотел, чтобы я поскорее нырнула в постель. – Она хитро улыбнулась. – Но ты наверняка с ними общалась. Расскажи мне все подробно, и вдруг мы изобличим убийцу прямо здесь, в La Maison Scheeld, – радостно произнесла она, используя прозвище, которое ее муж дал этой кухне. Она швырнула комок теста на стол рядом со мной. – Начни с того очаровательного Марка Джастиса, с которым тебя пытается свести Дор.

К счастью, у меня был полный рот сочного, приправленного травами омлета, так что мне не пришлось отвечать сразу.

– Ты считаешь его очаровательным? – произнесла я, как только проглотила очередной кусок.

– О, да! Эти светлые волосы, тонкие запястья и длинные пальцы! Какое сочетание! Жаль, что Дор не хочет встречаться с ним сама.

– Кажется, ей нравится Иван, – заметила я, имея в виду одного из актеров Американского театра. Иван Кузинс был веселым, интересным и почти на целую голову ниже Дор.

– Хм. Иван. Что ж, будем надеяться, что он не убийца, иначе сердце Дор будет разбито. Кстати, – Джулия сняла наконец с плиты кастрюлю с тушеным рисом, – тебе Марк не показался симпатичным? Или, по крайней мере, достаточно интересным, чтобы сходить с ним куда-нибудь? Чёрт возьми, я надеюсь, что он не убийца. – Она накрыла рис и повернулась к маленькой миске с сырыми гребешками, креветками и кусочками моллюсков. Они отправились в кастрюлю с растопленным маслом и зеленью – шнитт-луком, петрушкой и укропом.

Я положила в рот еще кусочек омлета и попробовала вспомнить, как я вчера общалась с Марком Джастисом:

– Он был довольно мил. Такой соседский мальчишка. И ты права насчет его рук – они красивые, а пальцы у него длинные, почти как у хирурга. Но не важно, понравился мне Марк или нет; важно то, у кого мог быть мотив и возможность убить Терезу. И украсть твой нож.

– И у кого же? – Джулия задумалась. – Мы должны это выяснить. Я не успела допросить Дор до ее ухода на работу, она так разволновалась после разговора с инспектором. И я ее вовсе не виню! Допрос – это не весело.

– Я в самом деле не знаю, у кого была возможность прокрасться сюда и взять твой нож. Хорошо, дай подумать. – Она бросила на меня недовольный взгляд. – Когда я уходила вчера ночью, нас там было восемь человек: я, Дор, Иван, Тереза, Марк и еще трое мужчин. Гм… – Я с трудом вспоминала их имена, ведь я познакомилась с ними только прошлой ночью. – Джонни… У него борода и усы, по-моему, он работает за кулисами, занимается ремонтом декораций и тому подобное. Может быть, он даже режиссер сцены. И там был Нил, один из главных актеров, и… хм… о, да, Тед. Я не знаю, что он делает в театре. Что-то со светом?

– Я знаю Нила Кингсли. Он высокий, темноволосый и симпатичный – и я думаю, что он гей, поэтому Дор вас и не знакомила. По-моему, у него главная роль в спектакле «Десять негритят». Или, по крайней мере, он один из последних, кто умер, и самый интригующий мужской персонаж. Романтический герой… такие вообще бывают в детективных пьесах об убийстве?

– Итак… Тед – он такой тонкий, верно? Чем-то напоминает мне хороший крекер.

Я рассмеялась. Я точно знала, о ком она говорит. У Теда Уайтинга были светлые волосы, сухие и ломкие на вид, и он был до того худощавым и долговязым, что казалось, что он сломается, если наклонится.

– Крекер! Отличное описание Теда. И да, Нил красавчик.

– Джонни я не знаю. – Джулия энергично раскатывала тесто для пирожков – я понятия не имела, для чего оно нужно, – и остановилась, чтобы перемешать морепродукты на сковороде. Запах был просто божественный. – Так что случилось?

– Все в порядке. – Я положила в рот последний кусочек омлета и вернулась к воспоминаниям о прошлой ночи в гостиной. – Мы сидели и разговаривали. Все сидели на диване, стульях или на подушках на полу. Мы с Марком стояли у окна и болтали, потом кто-то попросил прикурить, и он отошел, после чего нас прервали Дор и Иван.

– Что Тереза делала вечером? Она с кем-нибудь говорила? Наверняка! Дор мне сказала, что она работает в театре, в гардеробной или что-то в этом роде.

– Она почти все время просидела в зеленом парчовом кресле в углу. Я ее не видела, потому что Джонни и Тед сидели за барной стойкой и перекрывали мне обзор.

– Похоже на то, – кивнула Джулия. – Пола раздражает количество вина и виски, которое поглощают эти парни, когда приходят сюда. Он хотел вчера выйти и разогнать их всех по домам в полночь, когда они только пришли. Я его остановила, но пообещала поговорить об этом с Дор. Сейчас я чертовски жалею, что он их не разогнал – тогда, возможно, Тереза Лоньон была бы жива.

Она перевернула тесто и продолжила с остервенением его раскатывать, а потом резко остановилась и посмотрела на творение рук своих.

– Я совершаю здесь свое собственное убийство, – пробормотала она. – Придется снова охладить, а то будет как резина. – Она собрала тесто в комок и завернула в полотенце. Все это отправилось в ящик для продуктов, который был выставлен в окно и подвешен над двором, так как холодильника на кухне не было.

Я замолчала, обдумывая слова Джулии о том, что Пол мог предотвратить убийство, выгнав всех из квартиры. Что он чувствует, понимая это? Я покачала головой. Нет смысла сожалеть, ведь никто не мог знать, как все сложится. Даже убийца ничего не планировал заранее. Я выдохнула и помолилась за Терезу. И вдруг кое-что вспомнила:

– Она какое-то время разговаривала с Нилом. Тереза, я имею в виду. И я думаю, что Тед сделал ей коктейль. Она немного флиртовала с Джонни, и я видела, что он к ней неравнодушен. Она выглядела жизнерадостной и приветливой. Ты, наверное, этого не заметила, когда мы… э-э… увидели ее… в подвале… Но Тереза была красавицей, она хорошо сложена, а на лице идеальный макияж: накладные ресницы, помада в тон. Она была очень привлекательна и, казалось, любила общаться со всеми, но английский не был ее родным языком. Так что она переходила с французского на английский.

– Несколько человек – Дор, я, Тереза, Нил, а может быть и Джонни – оживленно обсуждали, действительно ли Кларк Гейбл хороший актер или просто красивый мужчина, которому повезло попасть на экран, и Тереза сказал, что это неважно, мы ведь все равно на него смотрели, не так ли? Все рассмеялись. Она нередко вставляла такие короткие комментарии. В другой раз она сказала что-то о том, что люди иногда оказываются не теми, за кого ты их принимаешь. Я не поняла, что она имела в виду; я подумала, что она пошутила насчет Кларка Гейбла. Но теперь… возможно, она сказала это намеренно.

Я вдруг осознала, как она изменилась, оказавшись со мной в лифте. Она стала тихой, замкнутой, даже нерешительной. Может быть, она знала, что что-то не так. Возможно, она сделала нелицеприятное замечание, и из-за него ее кто-то убил. Возможно, она хотела что-то сказать мне по этому поводу, когда мы спускались на лифте, но я была слишком резка и погружена в себя, и она не решилась. Я поморщилась.

– Хорошо, значит, она участвовала в вечеринке, – подытожила Джулия. Она выключила конфорку под морепродуктами. Теперь она поставила блюдо с рисом вместе с противнем в форме кольца на стол, где раскатывала тесто. – С кем-нибудь из мужчин она заигрывала? С Марком, Тедом?

– Я не заметила. Она весь вечер была в толпе и не отвлекалась на приватные беседы. – Я допила остатки горячего шоколада. – Попробую вспомнить, выходил ли кто-нибудь из гостиной.

– Кто-то должен был это сделать, чтобы заполучить мой нож, – мрачно произнесла Джулия и начала выкладывать клейкий, кремообразный рис в форму для запекания. – О, боги, это будет объедение, – пробормотала она.

– Ну, рано или поздно все выходили. – Я задумалась. – В ванную комнату. Которая находится здесь, на третьем этаже. – Я вздохнула и пожала плечами. – Все как в тумане. Честно говоря, у меня ни о ком не осталось ярких воспоминаний. Мы сидели и говорили о фильмах, погоде и сезоне в кинотеатре. Из меня вряд ли выйдет хороший сыщик.

– Не говори глупостей, – возразила Джулия, глядя на меня снизу вверх. Рис прилип к ее рукам, два зернышка даже оказались на подбородке, а еще одно украшало каштановый локон. – Во-первых, у тебя гены, не так ли?

Я удивленно посмотрела на нее.

– То, что мой отец – полицейский, не означает, что из меня получится хороший коп.

– Почему нет? Ты с этим выросла – ты сама говорила, как заставляла его рассказывать тебе о том, как прошел его день. Все равно это в тебе есть. Кроме того, ты одна из самых умных людей, которых я знаю – после Пола, и, кажется, отлично разбираешься в людях. Помнишь, как ты заметила карманника на улице де Клер? Он казался таким милым и вежливым, когда мы переходили улицу, но ты раскусила его? А когда я торговалась в магазине из-за кресла, которое купила для Пола? Было видно, что владелец магазина собирается уступить, хотя я готовилась заплатить более высокую цену. Кажется, у меня до сих пор синяк в том месте, куда ты толкнула меня локтем. – Она счастливо хихикнула.

Я пожала плечами.

– Да ничего особенного, я просто за ним наблюдала, а ты отвлекалась на разговоры.

– Нет-нет, Табс, я права. У тебя талант, ты разбираешься в людях. Прямо как твой отец. Начни восстанавливать события прошлой ночи, и тебя непременно озарит.

Я неуверенно покачала головой, но Джулия продолжала:

– Мы должны за себя постоять. Если этот инспектор Мервель все вынюхивает и считает тебя подозреваемой, он зря тратит время. И кто знает, может быть, в следующий момент он заподозрит Дор. Или даже Пола! Вот почему я считаю, что тебе следует провести собственное небольшое расследование.