Kitabı oku: «Ступени из пепла»
Часть 1. Плачущие небеса
1. Призрак
Дядю Хельта я встретила случайно. После того, как меня вынудили, «как олицетворяющую сплав традиций древности и веяний прогресса», выстоять перед всеми выпускниками, прочитать заранее подготовленную речь и совершить прочие положенные формальности, я была готова взорваться.
Ушла с возвышения, не особенно заботясь о приличиях. Тётушка говорит, что меня любит весь город, и на этот раз она права. В том не только моя заслуга: мой прапрадед немало сделал для того, чтобы Университет возвышался «в величии своём» над остальными зданиями города. Сколько бы ни было Реформ, Парламентов, потрясений – Университет Тегарона, столицы графства Тегарон, останется лучшим на всём континенте. Так-то.
Выглядела я, вероятно, странно для Утренней Звезды: мантия выпускника, вышитая золотом шапочка и перчатки – как-никак, я отличница. Под мантией – белое платье. Сапожки из змеиной кожи – тётушка настояла. Никто, кроме неё, не помнит все, до единой, традиции, а куда без них?
А на улице – жара. Хотя за многие столетия «уличная» одежда, та, что под мантией, стала удобна и в жару, и в стужу; в ней всегда прохладно и удобно. Но у простолюдинов моё облачение всегда вызывает сочувствие – так закутана!
Спокойно, Майтенаринн. Полминуты блаженной прохлады – в подземном переходе, ведущем из Университета в парк. С этим переходом всё время что-то случается – то канализацию прорывает, то крысы обнаруживаются. Большие, много и голодные. В иной день я ни за что бы не осмелилась пройти здесь одна. А перед Выпуском, понятно, всё вычистили, починили, привели в порядок.
Офицер охраны (ещё одна из множества традиций) отсалютовал, улыбаясь. Только мне. У выхода – входа? – два старых металлических зеркала – створки ворот, гладкие латунные листы. Надо же, как отполировали! Глянула в них – сама себе понравилась. Действительно, дочь древнего рода – волосы прямые, русые, глаза большие, зелёные, лоб высокий, кожа благородного бронзового цвета. Лицо только чуть-чуть длинновато. Меч мне, кольчугу и коня! Впрочем, зачем? Со мной и так все считаются, я – Светлая.
Раз отражаюсь в зеркале, значит – человек, не призрак, не нечисть. Я едва не рассмеялась в голос, еле сдержалась.
Впрочем, я уеду отсюда в любом случае. Прочь, за океан. Буду копаться в песке, изучать руины, кости, черепки. Я устала от этого крохотного городка, который старается казаться центром мироздания. Пусть мои предки жили и правили здесь долгие века – я так не хочу.
Сбегу. Никто мне не поможет – ну и пусть.
* * *
Майтенаринн Левватен эс Тонгвер эс ан Тегарон стояла на тропинке в парке и кормила с руки синицу-синехвостку. Самую мелкую из собравшихся на угощение. Прочие суетливой шумной компанией носились поблизости, предвкушая угощение, но девушка велела им держаться в стороне. Птичка клевала торопливо, оглядываясь на нетерпеливых сородичей. Потом, конечно, они зададут ей трёпку, но будет поздно: семечки недосягаемы.
Майтенаринн улыбалась. Она знала, что позади, на почтительном расстоянии – как всегда – собрались жители городка, участвующие в ритуале. Только отпрыскам правящих фамилий графства дано повелевать всеми живыми существами, не одними лишь людьми. Знали бы зрители, как это просто. Ну, не совсем просто… её, Майтенаринн, обучали этому довольно долго, но ведь обучили! И строго-настрого велели никогда, никогда не открывать тайны. Старые, странные, неведомо кем выдуманные традиции навязали ей с момента рождения диадему Утренней Звезды – талисмана и символа процветания города и графства…
Сколько синиц собиралось разом – столько новых лет спокойствия и процветания добавляли Владыки Мира графству. Раз в лунный месяц положено приходить сюда, в сердце города, испрашивать для государства благоденствия. Всякий раз слеталось всё больше синиц.
Первый раз, много-много лет назад – только пять, самых смелых. Сегодня, сейчас, Майтенаринн окружало больше сотни. Отвлекаться и считать их нельзя – хрупкая ниточка, заставляющая священных птиц подчиняться, может оборваться от неосторожного жеста.
Майтенаринн улыбалась, но ей было невесело.
Пока училась в Университете, пользовалась ограниченной, но свободой. Теперь что? Тётушка неоднократно повторяла, что семья Тонгвер не может позволить ей, надежде всего графства на возвращение аристократии к власти, жить в своё удовольствие. Пора платить по счетам… По счетам за будущее, надо полагать – в Университете не было поблажек. Наоборот, спрашивали строже остальных.
И всё равно она – первая…
Заморыш, наконец, наелся и упорхнул, то и дело проваливаясь в воздухе почти до самой земли. Всё, остальным тоже можно… Угощайтесь, ненасытные… Последнюю горсть семечек Майтенаринн, как положено, подбросила над головой. Она знала, зрители сейчас затаили дыхание…
Синий вихрь окружил её, тёплый воздух, треск крыльев.
На траву, на мантию, на голову не упало ни одного семечка. Одна из синиц уселась ей на плечо и спела восхитительную весеннюю песенку прежде, чем улететь.
Майтенаринн, продолжая улыбаться, соединила ладони над головой, и исполнила знак Всевидящего Ока. Сегодня участники ритуала будут шёпотом рассказывать, как их Утреннюю Звезду – обращаться к ней полагается «Светлая» – окружил сияющий ореол. Красноватый ореол.
Теперь – домой. Никто из зрителей не станет искушать судьбу, провожать Светлую. Если она оглянётся, любопытным несдобровать. Я одна, думала Светлая, изо всех сил стараясь улыбаться. Несомненно, журналисты, которых не удержат никакие суеверия и традиции, сейчас тщательно ловят её лицо в прицел видоискателя. Они не знают, что ещё немного – и ей захочется расплакаться.
Тропинка вела вглубь, в заросли шиповника. Всевидящее Око заметит её и там, но хозяйка Ока всё поймёт, не станет хмуриться.
Пока она кормила синиц, трава у самых её ног успела подрасти – на добрых полметра.
* * *
Можно выйти из парка через Приветственные, северные ворота. Но там отбою не будет от горожан. Они не станут подходить близко, и уж тем более заговаривать – если Утренняя Звезда нахмурится, глядя тебе в глаза, до рассвета можешь и не дожить.
Такое, говорят, уже было. Не с ней, не с Майтенаринн.
Нет, не хочу. Могу пойти на восток – вызвать машину и добродушный седой Ройен, по совместительству дворецкий Северного дома, её жилища, отвезёт домой. По пути остановит, где его попросят – у озера, например, или у обрыва, за которым заканчивается город, а лес колючими волнами убегает до самого горизонта.
Нет, не хочу. Ройен – один из немногих, с кем интересно быть поблизости (на расстоянии, определённом традициями), но он непременно спросит, что стряслось. А я отвечу. А по возвращении домой дворецкому устроят допрос с пристрастием.
Майтенаринн постояла, глядя, как внизу, на лужайке, играют дети, улыбнулась, уже вполне искренне, помахала им рукой. Один из мальчиков помахал ей в ответ.
Краткий гул донёсся из-за стены деревьев и угас. И вновь дневной шум леса заполнил окружающее пространство. Точно. Девушка поправила безукоризненно сидевшие перчатки и двинулась на запад, к дороге. Вовремя прошёл этот поезд. Там, у Линии Семнадцать (прежде – Глухой Тракт), есть автобусная остановка. Вот так я домой и попаду. Пусть тётушка ворчит, что не пристало девице благородного происхождения ездить общественным транспортом – а я хочу!
Автобус возник бесшумно, притормозив шагах в пяти. Майтенаринн знала – водитель ждёт знака. Либо она отпустит машину (захотелось ей, в мантии и нарядных сапожках, прогуляться по чаще на той стороне дороги), либо пассажирам выпало везение – пока кто-нибудь из семьи Тонгвер едет вместе с ними, платить никому не придётся. В качестве некоторого неудобства, правда, придётся стерпеть, что автобус вначале отвезёт Майтенаринн, куда ей нужно.
Лет пятнадцать назад маленькая ещё Светлая забавлялась, заставляя водителя ездить кругами – так много интересного вокруг! Подолгу стояла у окна, глядя на радугу, на зыбкие стелющиеся тучи, на низкие горные цепи на дальнем западе… Пока однажды тётушка не сделала ей очень серьёзного внушения. Очень, очень серьёзного.
Майтенаринн вошла и сразу же свернула к лестнице на верхнюю площадку – чтобы ненароком не встретиться ни с кем взглядом.
Поднялась, бесшумно ступая змеиными подошвами.
Она знала, что, как только сядет, автобус тронется.
Водитель ждал.
Майтенаринн закусила губу, всё ещё удерживая на лице улыбку. Ей было больно, как никогда. Но тёмная волна схлынула.
Водитель ждал.
Опомнившись, Майтенаринн села, выбрав одно из мест позади. Никто из пассажиров не станет оглядываться, никто не обратит внимания, словно она невидима.
Водитель всё ещё ждал. Майтенаринн хотела было привстать и дать знак – поехали – как двери тихонько скрипнули, закрываясь. Тихонько заурчал двигатель, и автобус двинулся. И тут она заметила дядю.
* * *
Я едва не закричала «Дядя! Дядя Хельт!» Разумеется, я этого делать не стала. Земля не разверзнется, и люди не попадают замертво – что бы ни говорилось в легендах. Но дядя… он и раньше, когда я была совсем маленькой, не отличался здоровым сердцем. Нет уж. Раз он отважился приехать, не стану его пугать. На него вся надежда. Всем прочим я не нужна.
Он мало изменился – мятый-перемятый мундир смотрителя маяка, едва ощутимый запах дешёвого вина на травах, которым он «лечит сердце». Самый неудачливый представитель Тонгвер, к тому же живущий в другой стране.
Самый лучший человек – вырастивший, воспитывавший меня до «первой луны» – восьми лет, необычайно ранней была та «луна». Мне не позволят долго говорить с ним дома – ну ещё бы, как можно! Но я остановлю автобус за следующим поворотом. Дядя выйдет купить себе «лекарства» – и мы с ним славно прогуляемся.
Должно быть, я замечталась. Мечтала, как дядя подхватит меня (плевать на приличия), прижмёт к себе, царапая невероятно жёсткими кончиками усов. И мы будем говорить, говорить… Фуражку он снял, и было видно, как скверно время обошлось с его волосами – почти все снежно-белые.
Я заметила, что автобус ползёт еле-еле. Что такое? Олени вышли на дорогу? Двигатель неисправен? В ушах звенело, словно давление резко изменилось. Я даже сглотнула, но не помогло.
И увидела это. Призрака. Он втекал на вторую площадку медленно, сквозь металл и окна, но огибая людей.
Всё замерло. Автобус движется с проворностью улитки. Люди застыли, стали пугающе неподвижны. Я – могу шевелиться, но словно во сне.
Призрак миновал первого человека в правом ряду. Показалось, что он – она, оно? – взмахнул руками. Переместился, едва удостоив вниманием следующего.
Увидел меня. Почувствовал, почуял… не знаю. Мне стало дурно. Внутри всё похолодело, густой низкий звон заполнил уши, слабость смяла и высушила мышцы. Помогите, попыталась я позвать на помощь – ни звука не слетело с губ.
Страшно. Очень страшно. Дядя, позвала я…
Призрак сдвинулся, будто услышал мой призыв. Обернулся – я ощущала, как перемещается его внимание. Направился к дяде. Поднял над прозрачной головой своей прозрачные же руки. Я осознала, что призрак сейчас ударит…
И меня сорвало с места. Слабость и дурнота прошли. Я ринулась на призрака, готового сделать что-то… не знаю, что.
Я словно впрыгнула в чан с клеем. Стало тяжело двигаться. Туманные волны шли вокруг меня, а я ожесточённо продиралась сквозь них, рвала движениями рук, старалась не позволить скрюченным бесплотным когтям опуститься…
– Убирайся! – попыталась крикнуть я. Вместо крика – слабый шёпот.
Призрак отпрянул. Я чувствовала, как дрогнула его решимость, как он отступает – не знаю уж, отчего.
Я торжествующе посмотрела в клубящийся овал, заменяющий призраку лицо. Не помню, что было в следующие несколько секунд. Когда пришла в себя, обнаружила, что стою у лестницы; что-то тёплое стекает за шиворот. А впереди ветер раскачивал ветви деревьев… те махали… махали дружелюбно могучими зелёными руками… Махали всё сильнее.
– Стойте! – крикнула я, и на этот раз получился крик. Все вокруг вздрогнули, приходя в себя. – Стойте! Остановите машину!
Потом уходящая вперёд и вверх дорога встала на дыбы, и меня больно стукнуло поручнем в лицо.
* * *
– Жива?
Дядя Хельт? Где это я? Запахи чужие – не дома. В смеси запахов читались испуг, изумление, восхищение. Голоса, лязг, писк переговорных устройств.
– Да, – удалось произнести мне. Глаза видели плохо, но зрение постепенно возвращалось. Когда оно вернулось полностью, я увидела, что сижу в кресле, сжимая в руках свою окровавленную шапочку, а передо мной – шестеро людей. Пятеро мужчин и одна женщина. Все стоят, прикрыв глаза «крышечкой» из сомкнутых ладоней.
– Что… – и тут до меня дошло. Никто не смеет видеть, как Светлая снимает что-нибудь из личных предметов одежды. Владычица Света, как я устала от всего этого.
Я стянула, помогая себе зубами, перчатки и бросила их на пол, вместе с шапочкой. Тряхнула головой (огнём ожгло затылок). Хлопнула в ладоши и закрыла лицо ладонями.
– Жива, девочка? – голос дяди. Нисколько не изменился – спокойный, уверенный. Вокруг меня поднялась небольшая суматоха; интересно, если бы я не смогла подать знак, что разрешаю к себе прикасаться, что – дали бы истечь кровью?
– Жива, дядя, – отозвалась я. Остальные – судя по репликам, врачи – делали своё дело. Ну хоть им не нужно разрешения на каждое прикосновение ко мне – врачам позволено всё. А дядя, похоже, так и сидит, закрыв лицо ладонями. – Что случилось?
– Деревья рухнули, – последовал ответ. – Десяток деревьев, прямо на дорогу. Говорят, порывом ветра повалило. Если бы ты не приказала водителю остановиться, мы бы с тобой уже в другом месте разговоры вели.
Я едва не подскочила, но мне не позволили, – без слов, просто дали понять, что двигаться не стоит. Голову пекло немилосердно, а также – правый бок и левое бедро.
– И всё?!
– И всё. А что, мало? – дядя, похоже, в маске, судя по звуку усмешки. – Видела бы ты эти деревья. Мне показалась, что… – дядя замолчал. – Ладно, дома поговорим.
Как же, поговорим мы дома…
– На меня, наверное, смотреть страшно, – предположила я вслух. Завтра выпускные торжества, а три дня спустя – Праздник Возрождения. В обоих случаях мне предстоит появиться перед большим скоплением народа. Причём перед телекамерами. Хороша я буду!
– Не беспокойтесь, Светлая, – кто-то из врачей. – Завтра к обеду будете в полном порядке.
– Хорошо бы, – я опустила голову. Вот как. Что, призрака видела одна лишь я?
– Лучше о другом думай. За нами ещё два автобуса шло, ты много жизней спасла. Отдыхай. Помолчи немного. Я никуда не ухожу.
– Никаких успокоительных, – буркнула я.
– Слушаюсь, Светлая, – отозвался женский голос почтительно.
2. Забытый талисман
Разумеется, разговора с дядей не вышло. Дома у меня другие порядки, ритуалы и церемонии. Теперь мне придётся бывать здесь чаще раза в две недели. Уж не знаю, что меня ждёт в ближайшем будущем, но…
Бежать, повторила я как заклинание. Не забудь. Не подавай виду, Светлая, тебе надо продержаться до Праздника Возрождения. Потом – никаких обязательств. Ни перед кем. Хватит с меня указаний.
Мой выпуск отметили, признаться, очень скромно. С одной стороны, завтра я смогу повеселиться на славу – выпускной вечер! С другой – наглядно показано, что никакого, ну совсем никакого значения мой выпуск для семьи не имеет. Так, дитя потешилось свободой. Теперь пора разом повзрослеть и привыкнуть к тому, что свобода окончилась. Я привычно «отчиталась» (действительно привычно; за шестнадцать лет ко всему привыкаешь) во всём, что произошло, не стараясь ничего утаивать. Хоть мысли тётушка читать и не умеет, а мелочи, о которых она спрашивает, легко перепроверить.
Печально это… обоняние говорило мне о раздражении, равнодушии и утомлении собравшихся. Как же так?
На дядю Хельта за столом никто не обращал внимания. Тётушка не раз говорила, что для пьяницы и неудачника этот наш родственник слишком хорошо сохранился. Вот и сейчас – формально его приняли, препроводили к нужной части стола. Ну, хоть не отправили ужинать с прислугой. Вот и весь разговор, дядя, подумала я. Теперь, когда она знает, что ты здесь, выставит охрану – чтобы близко не подпускать. Правда, последние три года моя охрана практически не сопровождает меня. Ну, или они научились становиться невидимками.
Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно, вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещё немного ноет.
– И зачем тебя только понесло в этот автобус!
– Добрый знак, сестра, – неожиданно отозвался дядя с другого конца стола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что навеселе, а ровный и сильный. – Знаешь, как довольны сограждане! Теперь никто не посмеет сказать, что мы – горстка суеверных стариков.
– Попробовали бы сказать, – усмехнулась тётушка. А я едва не разинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение «мы»!
В конце концов, я поднялась – пусть дома передо мной никто не склоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут же поднялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону, но не подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как тогда, в автобусе, я чуть не расплакалась.
Время изменяет человека. «Дядя, я хочу странствовать! – Да, малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. – Но тётя меня не отпустит! – Я помогу тебе, Светлая…»
Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, что полагалось надевать перед ужином, бросила на поднос склонившей голову служанки. Всё это театр, обман, вся эта «любовь города». Что я, не смотрю телевизор? Прекрасно знаю, как всё это достигается. В Университете некоторые почти открыто называли меня марионеткой. Иногда не особо заботясь, чтобы я не слышала.
Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно сбегу.
Иначе…
Что будет дальше – я догадываюсь. Улыбнуться одному, поговорить «медовым» голосом с другим, «подставить ушки» третьему, родить ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь – традиции. По которым до совершеннолетия (через пять лет) я могу потерять всё, включая титулы, деньги, репутацию просто по воле тётушки или её старцев-аристократов. Достаточно несколько раз проявить неповиновение.
Буду кормить синиц, излечивать лжебольных от болезней прикосновениями, говорить вдохновенные речи перед согражданами. Подвиг однообразия, вспомнились слова. Сагари, философ прошлого века. Или поэт?
С каменной улыбкой на лице я отворила дверь в свои комнаты и отпустила Миан, служанку. Прикоснулась ладонью к её щеке – благословение – и заметила робкую улыбку в ответ. И она верит! Неудивительно, иначе бы ей здесь не служить.
Ещё есть теплица и цветы в ней, но туда не пробраться незаметно.
Сняла, наконец, сапожки. И, закрыв лицо руками, заплакала. Беззвучно, без слёз. Пришлось научиться. И часто, ох, очень часто тренироваться.
В среднем – раз в две недели.
* * *
Никак не могла заснуть.
Телевизора в моих комнатах нет – не пристало девице благородного происхождения таращиться на картинки, повествующие о всеобщем упадке, разврате и насилии. О видео я даже не упоминаю. Музыку слушать можно – но не здесь, а в музыкальной комнате. Нет, спасибо.
Как мне всего этого не хватает. Особенно международных новостей. Всё, Майтенаринн, кончились новости. Нет, и не было никогда других стран. Твоя новая и единственная страна называется семья Тонгвер.
Книги тоже можно читать не всякие. Правда, с первого курса меня перестали тщательно обыскивать, чтобы узнать, не протащила ли под одеждой недостойную книгу. Думаю, что прислуга – никто кроме неё в мою комнату входить не должен – всё равно сообщает, что у меня там, на полках.
В сущности, не очень много. В основном, записки натуралистов, всякие поучающие романы, самым новым из которых лет триста. Несколько томиков стихов. Дневников я не веду – то есть, здесь не веду. В жилом корпусе Университета, в моих апартаментах, за сигнализацией и толстыми стенами я ещё могу рискнуть вести дневники. И даже вела, наивная, некоторое время.
«Я помогу тебе, Светлая…»
Поможешь?
Почитала про подводный мир – любимый том из всего собрания сочинений Канри-Та, неутомимого, всё ещё живого и бодрого в свои девяносто лет путешественника. Мечтала уговорить его брать меня с собой в плавания. Сколько мне тогда было? Семь лет.
Но изящный слог Канри не достигал сознания. Запоздало пришла усталость. Кончилось нервное напряжение, схлынуло с не появившимися слезами. А призрак – он тоже померещился? Обожжённые холодом ладони – тоже? Я посмотрела на ладони. Через день-два частично сойдёт кожа, как меня предупредили. Впрочем, руки-то всё равно в перчатках.
Легла поверх покрывала, не раздеваясь. Выключила свет, повернулась на правый бок, закрыла глаза.
Оглушительно стучало моё собственное сердце.
Слабый, слабый скрип. Да нет, не может быть – ничто здесь не скрипит. В комнатах можно передвигаться бесшумно. Вот в коридорах – там да, есть там чему скрипеть и потрескивать под ногами. Всё те же традиции строить дома так, чтобы ко входу в комнату нельзя было подобраться незаметно.
Я поняла, что рядом кто-то есть. Здесь, в спальне… или в библиотеке? Совсем близко. Движется, невидимый для глаза, оставляя в пространстве слабую рябь. Подойдёт, чтобы наклониться надо мной и…
Я рывком села, ощущая озноб. Протянула руку, велела свету включиться.
Ничего не произошло. Что случилось?! Выключатель никогда не ломался!
Со страху я едва не закричала. Бросилась в сторону стены, к механическому выключателю. Стукнулась обо что-то лбом – искры из глаз. Всё, дотянулась.
Свет зажёгся не сразу. Сплю, подумала я, глядя, как переливается внутри плафонов разреженное жёлтое пламя.
И нечем обороняться. Как говорил наставник по военному делу, единственное оружие – писк. Ну, тут он меня недооценивает.
Свет зажёгся в полную силу.
Я обошла все свои комнаты. Не поленилась заглянуть в ванную, в каждый из шкафов. Да, жаль, что нет настоящего оружия. Правда, вот этот канделябр вполне подойдёт…
Минут через пять я перестала приседать от каждого шороха и звука из-за стен и вернулась к кровати. Поглядела на книгу и вздохнула. Не сегодня.
В конце концов, переоделась ко сну – спать, так хоть с удобствами. Включила ночник и долго листала взятую наугад книгу, лёжа на боку. Верное средство, меня усыпляет безотказно.
* * *
Тени возникли за окном. Рослые, на две головы выше Майтенаринн. Покачали безликими головами и прошли прямо сквозь окно. Не тревожа сигнализацию, не издавая ни звука. Принося с собой холод и ужас неизвестного.
Майтенаринн вскочила, едва не запутавшись в роскошном ночном одеянии, кинулась к двери. Заперто. Попыталась крикнуть – звук не слетал с замёрзших губ. Пробовала колотить кулаками в дверь, в стены – руки бессильно опускались. Не было сил повернуться. Только ждать. Время растягивалось в ожидании того, как ледяная рука опустится на голову…
…Майтенаринн уселась в постели. Ночник усердно поддерживал крохотное озерцо света прямо перед ней. Книга каким-то чудом переползла к противоположному концу кровати.
Девушка оглянулась. Никого. Точно, ей не по себе – озноб и, скорее всего, температура. Нервы. Да, ещё бы.
Лекарств у неё здесь нет. Как и спиртного. Придётся вызвать Миан (и отчитываться утром перед тётушкой, конечно), потому что само по себе всё это может не пройти. Едва передвигая ноги, Майтенаринн дошла до двери и, помедлив, прикоснулась ладонью к сенсору.
– Да, Светлая? – тут же отозвалась служанка. Она когда-нибудь спит?
– Меня… знобит, – с трудом выговорила девушка. – Тётушку можно не будить, мне нужно… успокоиться.
– Сию минуту, – отозвался голос.
Возвращаться в постель не хотелось. Майтенаринн прислонилась лбом к стене, глядя на равнодушно мерцающий сенсор. Менее чем через минуту с той стороны поскреблись.
Девушка погладила замок ладонью и, не глядя, сделала шаг в сторону кровати. Дверь отворилась и закрылась. А… ну конечно. Майтенаринн сделала жест, означающий, что можно идти и дверь вновь открылась и закрылась. На полочке у двери появился высокий бокал и две тёмных таблетки. Новые, что ли? Никогда таких не видела.
Таблетки оказались неожиданно приятными на вкус. Почти сразу же в голове стало проясняться, а отвратительное ватное состояние мало-помалу заместилось обычной дневной усталостью. Девушка вернула бокал с водой на полку, присела на уголок кровати.
Закрыла глаза. Поразительно, но сонливость тоже проходила. Досчитаю до ста… может быть, снова захочется спать. Досчитала и поняла, что спать не хочется вовсе.
Слабый шорох слева. У самого окна.
Майтенаринн вскочила на ноги. Канделябр поблизости, одно мгновение – и он в руке. Вот и дождались. Грабитель. Или кто? Как сумел пробраться?
Не сводя глаз с сутулящейся фигуры, девушка отступила к двери. Прикосновение к сенсору – и через десять секунд здесь будет охрана. Если бы вторгнувшийся захотел напасть, давно бы уже напал.
Человек бесшумно, словно переломившись, упал на колени. Коснулся пола поочерёдно каждой щекой и замер, простирая руки перед собой, ладонями вверх.
Майтенаринн замерла. Жест означал, что человек просит о последнем слове. О таком, после которого всё равно, что с ним сделают. Последняя милость.
Девушка не сразу осознала, что делает. Отставила канделябр и, сделав шаг вперёд, велела сухим голосом:
– Поднимайся и говори.
– Слушаюсь, – отозвался нежданный гость. Медленно поднялся с колен и замер, прикрывая лицо ладонями, сложенными лодочкой.
Майтенаринн побледнела.
Дядя Хельт.
* * *
Следующие несколько реплик были столь же ритуальны.
– Прошу соизволения взглянуть на край одеяния вашего, Светлая.
– Встань и говори со мной, как равный.
– Не смею подняться с колен, повелительница.
– Встань и говори, и ничто не повредит тебе.
Он отнял ладони от лица, всё ещё склоняясь. А я была настолько потрясена происходящим, что никак не могла поверить в то, что вижу, слышу и говорю.
– Дядя Хельт?
– Да, Светлая, – он наконец-то взглянул мне в глаза. Только глаза оставались теми же. Прочее… одежда под стать ночному вору – такую в магазине не купишь, у портного не закажешь: сливается с окружением, маскирует владельца. Не стало запаха дешёвого вина, речь стала ровной, выговор – правильным.
– Я пришёл попрощаться, – он вновь опустил взгляд. – И вернуть то, что должен.
Я уселась на край постели; дядя немедленно опустился на колено. Да что же это!
– Прошу сесть в кресло, – проговорила я настолько ровно, насколько можно.
Он повиновался. Неудобно разговаривать с человеком, от которого тебя отделяет не менее десяти шагов, но я, признаться, стала побаиваться.
Я молчала, глядя в его сторону. И терпение моё было вознаграждено.
* * *
– Ты сможешь уплыть, куда захочешь, – произнёс он, не поднимая головы.
– Я помогу тебе, Светлая, – выговорила Майтенаринн одними губами. Дядя кивнул.
– Помнишь шторм пятого Вассео? – голос его оставался бесстрастным.
Майтенаринн встала. О чём он? О каком… И память словно взорвалась – рухнула, как перегруженная плотина. Образы, яркие и живые. Много образов. Девушка сглотнула, стараясь держаться на ногах.
– Я так тогда испугалась, – голос стал не её, звучал теперь, словно бы с той стороны планеты.
– Ты сделала мне подарок, – подтвердил дядя.
– Да, – новый шквал воспоминаний. В голове звенело, но ясность и острота чувств, последовавшие после приёма таблеток, сохранялись.
– Прошу, Светлая, – дядя протянул ладони вперёд, – забери его.
Майтенаринн медленно подняла голову. На ладонях его лежали три камушка. Те, которые можно подобрать на морском берегу. Камушки, которыми забавляется Владычица Морей, придаёт им формы, позволяющие избранным судить о прошлом и будущем.
Медленно подошла на расстояние вытянутой руки. Подняла в замешательстве взгляд. «Забери его». Их же три! Который? Замерла, вглядываясь…
Три почти неотличимых камушка, каждый походил на морского конька.
Крайний слева был с отломанным кончиком хвостика. Девушка моргнула несколько раз. Морской конёк… оберег от смерча, шторма, обитателей пучины. Она протянула ставшую ужасно тяжёлой руку и подняла крайний слева камушек.
* * *
– Пароль, – глухо произнёс дядя, не поднимая головы.
– Ч-что? – я взглянула ему в глаза. В правой руке его появился… пистолет. Зрачок ствола смотрел мне в лицо.
Мне стало страшно.
– Пароль, – повторил он. Взгляд его оказался ледяным. Что-то звонко щёлкнуло. Дядя Хельт всего лишь развёл локти в стороны и… Что там у него, под курткой?
Я ощутила, что призрак, тот самый, стоит сейчас за спиной. Из круговерти памяти постепенно проступили горящие кровью буквы.
– Ma es matafann ka, – проговорила я бессмысленно звучащие слова. Нараспев, со странными интонациями. Что это за язык?
– Es foar tan es mare, – отозвался дядя и улыбнулся. Лоб его мгновенно покрылся капельками пота. – Пожалуйста, Май, с этого момента делай только то, что я скажу. Ради жизни нас обоих.
Он разжал пальцы, и пистолет упал на ковёр.
* * *
«Май!»
Я готова была броситься ему на шею, как тогда, в автобусе. Зачем он играл этот дикий спектакль?
Но только кивнула. Дядя был испуган. Но боялся не за себя, я читала это в глазах. И… в запахе. О, как меня выучили разбираться в запахах…
– Оставайся на месте, – продолжал он. – У нас мало времени. Что бы ты ни делала, не пытайся отойти от меня. Выполняй всё в точности так, как я говорю.
Я вновь кивнула.
– Спрячь талисман.
Я медленно опустила конька в кармашек ночного платья.
– Сними перчатки. Брось их на кровать.
Вот так дела! Когда я успела надеть их?
Сделала.
– Подойди ко мне на шаг. Мне нельзя шевелиться. Старайся не толкнуть меня, девочка.
Сделала.
– Расстегни куртку. Снизу вверх.
Если бы мне сказали утром, что будет происходить у меня в спальне ночью…
Под курткой обнаружился толстый чёрный пояс. Что-то странное… запах пластика, кожезаменителя. Что-то попискивает, словно полицейская рация.
– Справа на поясе висит телефон. Осторожно сними. Мне нельзя шевелиться.
Я потянулась к поясу.
– Справа, Май, не слева.
Я поджала губы. Вот так всегда, стоит разволноваться…
– Не торопись, прошу тебя. Аккуратно.
Вот это да! Такие телефоны я только в выпусках рекламы видела. Видеосвязь, полная объёмная развёртка, управление голосом и М-датчиками… Мне не дали вспомнить все перечисленные в проспекте возможности.
Как он открывается? А, вот так.
– Набери: Яттан сто пять. Последнее цифрами.
«Абонент ожидает», сообщил телефон повисшими в воздухе перед ним зелёными светящимися буквами.
– Абонент ожидает, – повторила я.
– Не нажимай кнопку вызова. Загляни мне за спину. Не толкни. На поясе должны мигать огоньки.
Да, действительно. Красный, два раза синий, красный и зелёный. Пауза. Всё то же. Пауза. Те же огоньки.
– Запомнила?
– Да.
– Нажми кнопку вызова. Если отзовутся, назови наш с тобой пароль и то, какие огоньки видишь.
