Kitabı oku: «Сука»

От Савелия Игнатьевича с приветом

Здравствуй, Клара Иосифовна! Вот, решил написать тебе пару слов, дабы объяснить причины своего внезапного исчезновения. Вы, я думаю, уже обратили внимание на этот факт.

Я сейчас нахожусь очень далеко от вас, далеко от цивилизации вообще, в диком лесу, где нет ни одной человеческой души, одни только звери, да и те редко попадаются на глаза. Здесь всегда тепло, уютно и спокойно, мне очень нравится. Я соорудил себе хижину на высоком дереве, потому как не хочется погибать в зубах хищников, уж лучше дождусь своего дня.

Спрашиваешь, почему я совершил такой поступок? Он похож на сумасшествие? Да, может быть, мой разум уже не тот, что ранее, но, признаться, я всегда мечтал об этом, хотя не предполагал, что осуществлю свой план так поздно. Мне уже семьдесят, мой отход в иной мир не за горами, и не столь важно, когда это произойдет – завтра, через год или спустя десять, пятнадцать лет. Да, Клара Иосифовна, я собираюсь умереть именно здесь. Не хочу своей смерти посреди людей, не нужны мне никакие почести, не допущу, чтобы мое тело сожгли или захоронили на кладбище. Когда наступит мой день, я уйду еще глубже в джунгли, лягу под деревцем на влажную почву и засну; я сделаю это для того, чтобы от моего тела ничего не осталось, никакого намека на существо, которое когда-то было живым, я хочу раствориться.

В молодости я надеялся, что смогу заработать достаточно много денег, чтобы уехать примерно вот в такое место, где сейчас нахожусь, пожить там несколько лет, подумать и порассуждать, очистить свой разум от суетных мыслей, а затем вернуться к людям, в общество. За это время можно было бы написать интересную книгу, насладиться одиночеством, забыть все мирские заботы и, наконец, превратиться в настоящего человека, человека существующего, а не живущего, потому как последнее всегда связано с пороками. Да, моя мечта не осуществилась, но лучше поздно, чем никогда! Кто его знает, ведь я не оставляю надежду на свое возвращение, но возраст.… Когда я думаю о смерти, я убеждаюсь в той мысли, что никогда более не вернусь к людям, и точка. Но пусть надежда все же остается, она мне не помешает, несмотря на ее обманчивость и неосуществимость.

Я давно готовился к этому. Повторюсь, что мои грандиозные планы не осуществились даже наполовину. Каждый раз, получая зарплату или гонорары, я откладывал часть средств на свой второй счет. Естественно, я никому не говорил об этом, даже тебе. Ты также знаешь, что я часто выезжал поохотиться и порыбачить – это дало мне возможность чувствовать здесь себя спокойно, ведь другим путем прокормиться в джунглях невозможно.

Это дерево, оно будто давно ожидало меня, будто специально для меня создано Богом. Оно высокое и с густой листвой, с широким разветвлением, посреди которого удобный плацдарм, на котором я соорудил себе хижину. Я работал без гвоздей, или каких других приспособлений, скрепил лиственную крышу самодельной веревкой из древесины, и полил ее сверху смолой, чтобы не протекало. Крыша здесь – главное (потому как дожди льют и льют без конца), я мог не делать боковины и пол, но все же потрудился и над этим, зная, что хищники тут больно глазастые. Я с ними еще не встречался, но уверен, что они видели меня и наблюдают за мной. Хотя, вряд ли от меня веет аппетитным ароматом, ведь мое мясо не самый лакомый кусочек для них, как бы не отравились.

Не оплакивайте меня, поскольку я еще жив, и только Богу известно, сколько мне осталось. Ведите себя так, будто ничего не случилось, не произошло ничего серьезного.

Чего я не повидал в этой жизни? У меня было все, кроме спокойствия. В юном возрасте я пережил войну, даже довелось поучаствовать в ней, помогая партизанам. Дальше – учеба. Студенческие годы стали для меня самыми счастливыми, ведь я тогда познакомился с тобой. Потом работа, и вновь учеба. Тогда я мечтал о том, что стану когда-нибудь известным, смогу получать большие деньги за свои научные и художественные произведения. Да, я печатался большими тиражами, издал несколько романов и сборников рассказов, написал парочку учебников по философии, и периодически публиковался в журналах. Но что мне это дало? Да ничего. Только после перестройки я ощутил, что могу зарабатывать большие деньги, и тогда моя мечта стала реально осуществимой. С того момента печатная машинка, а затем компьютер стали моими лучшими друзьями. Я писал, писал и писал без остановки, иногда без толку, но все же этот труд не прошел даром – за последние шесть лет я выпустил в свет сорок книг. Не могу сказать, что стал миллионером, ведь это не так, но зато я смог многое себе позволить: сначала купил машину получше, затем – вторую дачу, что побольше старой раз этак в пять, потом дошел черед и до яхты, а о новой квартире и всяких мелочах я вовсе умолчу. Жаль, что все это произошло на старости лет.

Собственно, я и сейчас занимаюсь тем же, чем обычно – недавно я отослал в издательство два романа, написанные прямо здесь, на дереве, а в настоящее время завершаю работу над третьей книгой.

Раз в два-три месяца я появляюсь в ближайшем городке, покупаю все необходимое: алкоголь (без этого здесь никак, иногда скукотища прямо за глотку хватает, но я привыкну), сигары, патроны для ружья, бумагу, бритву, приправу для печатной машинки и многое другое.

Ну вот, вроде бы и все. Детям и внукам можешь сказать правду, а можешь и не говорить ее, в общем, сама решай. Я не считаю, что для кого-то это событие стало большой утратой. Все. Пойду в ближайший город и отправлю тебе это письмо. Ты увидишь на конверте место отправления, но не вздумай что-либо предпринимать, я все равно не вернусь. Прощай.

P. S. Пожалуй, напишу еще пару слов.

Знаешь, Клара, здешний климат обладает особенностью, которая не позволяет мне разобраться в том, как течет время: всегда одно и то же, нет ни зимы, ни осени, круглый год весна – иногда жаркая, а порой не очень. Да, конечно же, временами идут дожди, но они еще сильнее притупляют чувство времени. Я уверен только в том, что нахожусь здесь не день и не два, и даже не десять или двадцать. Я знаю, что много, но понятия не имею, сколько именно – год, пять или даже десять лет? Возможно, прошло уже столько времени, что это письмо не найдет своего адресата. Думаю, тебе будет неприятно читать эти строки, если ты все же получишь письмо.

Одно и то же. Это самое "одно и то же" может повлиять на любого человека двумя возможными, кардинально противоположными способами – либо человек быстро умирает, либо живет так долго, что ему это надоедает до смерти. В таком случае все зависит от самого человека, ведь он может предположить, что пробыл здесь крайне долго, хотя находился, например, всего-навсего несколько лет. Или же, другой вариант, когда человек, ушедший от цивилизации, продолжает верить в часы, то есть считать время, проведенное им в джунглях. Меня такой вариант мог давно свести на мягкую и влажную почву под деревом, то есть к тому месту (которое я уже давно заприметил), где состоится моя смерть. Именно по этой причине я и не взял с собой часы.

Извини, Клара, что я несу такую ерунду в письме. Ведь мало того, что я совсем одичал здесь (хотя я к этому и стремился, грубо говоря), но и вдобавок частенько злоупотребляю алкоголем, в том числе и в данный момент. Ты же знаешь – стоит мне напиться, так я сразу начинаю, как выражаются некоторые, философствовать, но они вовсе не подозревают, что означает последнее, потому как это доступно только мне и только сейчас.

И все же я рад, что совершил этот поступок. Да и какая к черту разница, когда я это делаю – поздно или рано? Неважно, абсолютно неважно.

Ладно, пора заканчивать, а то занесет меня невесть куда. Я все же надеюсь, что кто-нибудь да получит это письмо и прочтет его. Хотя, как я об этом узнаю?

Вот, уже и тучи сгущаются. Сейчас польет. Господи! Скажи мне, получит ли кто-нибудь это письмо? А, молчишь? Ха! Тогда скажи-ка мне, жив я или уже умер! Дай мне знак! Молния? Это знак того, что я жив или совсем наоборот? Черт возьми, черт возьми!

2002

Лали

Зачем она ездила в Крым? Чем таким особенным она там занималась? У нее ведь в Москве круглый год и Крым, и Сочи, и Ницца и даже Париж и Амстердам.

Ей было хорошо, это заметно, она вновь расцвела, прямо как в лучшие времена, лет этак десять назад. Это с ней бывает, не часто, правда, но если уйдет в депрессию, то не вернется и через неделю. Ночами не спит, дни напролет пьет кофе и курит, ничего не ест, ходит тощая и бледная как смерть, с огромными синячищами под глазами. Не знаю, от чего это все зависит (от мужчин, наверное?), но когда она, наконец, расцветает, это, я вам скажу, зрелище еще то. Она ведь высокая, худенькая, красивая, и неважно, что ей под сорок, ведь, возможно, для нее это лучший возраст, правда, редкие морщинки уже не скрыть, но разве портят они ее?

Друзья и близкие зовут ее Лали, не совсем обычно и как-то не по-нашему, а по-иностранному, возможно, по-французски, хотя ударение ставят на первый слог, полное же ее имя – Илаяли. Никто не знает, что оно означает и откуда взялось, никто, разумеется, кроме родителей, которые, говорят, в свое время с чего-то фанатели, то ли с фильма, то ли с романа какого, ну и решили назвать дочь по имени героини. Ну что ж, так или примерно так всегда и происходит.

Сынка своего, двенадцатилетнего Пашку, взращенного в одиночестве, Лали отправила в лагерь, избавилась, можно сказать, хотя, с другой стороны, она ведь могла взять его с собой, но она не такая, это ее не возбуждает. Да и довольно уже, наездилась она с ним, даже за границу с собой брала как-то раз, хватит, пусть отдыхает среди подобных себе, да и она, в свою очередь, сделает то же. Этим летом же ей захотелось непременно в Крым, одной, наверное, что-то нашептали подруги, какие-то удивительные по привлекательности и соблазну сугубо женские и одному лишь женскому полу понятные истории.

Так чем же она занималась в Крыму? Да, да, несомненно, ведь там Лали ходила на пляж, купалась и загорала, оно и видно, ведь приехала темненькая, или, как принято говорить в таких случаях, особенно когда дело касается красивой женщины, бронзовая. Видел ли я ее в купальнике? Нет, многоуважаемые дамы и господа, не видел, и это мое большое упущение, каюсь. Но мне нравится и то, что я имею, ведь это не так мало и не менее интересно, нежели какие-то там анатомические подробности. Вот сегодня, к примеру, Лали была в обтягивающих полупрозрачных брючках нежного розового цвета. Что было выше, уже не помню, да и сомневаюсь, что видел вообще, ведь известно, на какое именно место я направил все свое внимание. В этом мужчины не сильно отличаются друг от друга, а если и есть какие-то разногласия во вкусах, то возникают они лишь из-за неискренности отдельных циничных субъектов, которые попросту не хотят быть такими как все. Да, это было потрясающе. Я не знаю, чего такого особенного в этих трусиках, но они творят нечто мистическое, не знаю, со всеми ли, но со мной точно, и вот этот вот силуэт, внутренний, что они создают, формы, стрелочка вниз, а дальше пусто, только что-то такое, непонятное, но мягкое, уютное и теплое, и к чему так неудержимо хочется прикоснуться…. И если эти штучки натянуты не на какую-то там смазливую студентку или одноклеточную фотомодель, а на женщину в солидных, зрелых летах, причем прекрасно сохранившуюся и очень симпатичную, то эффект удваивается.

Вот тогда то мне и пришло в голову, что это всего-навсего небольшая верхушка айсберга, и что все эти трусики, лифчики и брючки имеют небольшое значение, а основное находится там, дальше и много глубже. Да нет же, не под одеждой, не надо меня так недооценивать, да и переоценивать тоже не нужно, ведь ничего заоблачного я здесь не подразумеваю.

"Улитка, улитка, отчего это ты вдруг голая, куда подевалась твоя ракушка? Уж не забыла ли ты ее где?"

"Да что вы пристали к несчастной улитке, уж и без домика нельзя ей походить! Пусть порезвится, бедная!"

"И не бедная я вовсе, и не несчастная, а беды все эти из-за домика. Ну его ко всем чертям, не надену я его больше, так свободнее!"

Вот я и говорю, по каждой женщине, как бы ни была она разодета и приукрашена, можно легко определить, каков ее быт. Порой, заметишь шикарную мадемуазель в роскошном вечернем наряде или спортивную леди, рассекающую городские просторы на дорогом немецком автомобиле, а на лбу и в глазах у той и другой при всей этой вычурной внешней красоте будет крепко сидеть неизгладимый отпечаток домашних забот, и от этой мысли приятно не становится, а наоборот, даже противно до тошноты. И неважно, как далеко отлетает от ее попки теннисный мячик, что она умеет, сидя на коне или даже ртом, все равно привкус домашних забот будет чувствоваться во всем этом, везде. Но лучше об этом не думать, лучше просто наслаждаться. А что можно сказать по этому поводу в случае с Лали? О, ничего хорошего, поверьте мне, но и это тоже возбуждает, такая уж это женщина.

Маленькая, однокомнатная квартирка, один шкаф, один телевизор, одна кровать (хотя, скорее, диван), один ковер на полу, пара книжек на полке, один бестселлер на столике, несколько растений и ни одного животного. Но и это, товарищи, не главное. Кухня! Вот где цитадель ароматов, квинтэссенция чего-то такого, не совсем хорошего, а если честно, то просто гнусного и даже пошлого, слишком человеческого, в основном женского…. Нет, здесь уж точно я сдержаться не смогу, так и захочется ее взять, и пусть при этом свистит чайник, звенит посуда, вибрирует холодильник, пусть наш ритуал сопровождают табачно-кофейные и чайно-бульонные запахи, пусть нежный, животный голосок Лали раздается в этом хаосе, пусть она сама правит этим оркестром конвульсивными движениями рук. Какая страсть, какие чувства, скажут некоторые. Какая очаровательная узкая талия и упругие ягодицы, скажу я.

Так чем же Лали занималась в Крыму? О, вы не поверите, но чем она там только не занималась! Уж кому-кому, но мне известно все досконально. Вот, к примеру, очень занимательный случай, что произошел в ялтинском ботаническом саду. Она сидела там под пихтой и читала книжку. Ха-ха-ха, да, именно за этим она туда и пришла! Весьма высокоинтеллектуальная персона, надо сказать. Хотя, если серьезно, то кто знает, что ее туда занесло, и появляются ли вообще в этом саду одинокие мужчины, те самые, которые заставляют ее двигаться, те самые, что являются чуть ли (чуть ли?) не единственной целью ее жизни? Но она заранее все спланировала и просчитала (уж и не знаю, как именно она это сделала, однако хотя бы тот факт, что она села под пихтой, под этим священным деревом любви, о многом говорит), и достигла своей цели. Но потом она сказала ему, что у нее менструация. Да, да, прямо там, в саду под пихтой, в Ялте, в Крыму, за тысячи километров от Москвы, она ему это и сказала! А ведь солгала, чертовка, не было у нее никаких месячных! Вот это пошлость так пошлость, чего только не придет в ее маленькую женскую голову! Ну что ж, раз уж ей так захотелось, то ничего с этим не поделаешь, ведь она тоже человек и нуждается в разнообразии.

А что было на пляже! Одно только ее появление стоило многого. Представляете себе это кладбище тюленей, которые лежат один на другом, ничего вокруг себя не замечают, и тут выходит Лали, высокая и стройная, ослепительно сияющая, с умопомрачительной фигурой в купальнике телесного цвета. Одни тюлени оживились, некоторые, что помоложе и подальше, приняли ее за голую и специально направили особую группу для выяснения этого обстоятельства. Узнав, что это, к всеобщему сожалению, не так, они сначала разочаровались, но затем вновь вдохновились и даже стали ее активно фотографировать, особенно после того, как Лали выходила из воды. Видимо, их внимание привлекло зияющее почернение, так резко выпадающее из тогда еще общей бледноты ее тела, которое с силой удара молнии внедряло в голову любопытного зрителя самые пошлые и откровенные мысли. Третьи, что поопытнее, посмелее и потемнее других, заинтересовались ею вплотную. Вот с одним из таких она и провела вечер в ресторане. После этого, разумеется, они поехали к ней, ну а дальше, конечно, был секс, горячий, страстный, даже несколько жесткий, но при этом тупой и какой-то неромантичный, несмотря на многократно повторяющиеся, или, как говорят некоторые, множественные оргазмы, крики и стоны, не заглушаемые никакой музыкой. Секс, одним словом. Потом он уехал. Да, несомненно, не в ее стиле посвящать себя во время отдыха одному и тому же мужчине на срок более одного дня. Но и тот не прогадал, счастливчик, ведь он единственный из той массы, кто окунулся в секреты зияющего пятна, которым другие будут еще ох как долго грезить.

Был еще хозяин. Она его долго выжидала, высматривала, как хищник, на автовокзале, пришлось даже что-то около часа потратить, скрываясь от назойливых бабушек, стариков и невзрачных теток, пока, наконец, не подошла примечательная на вид семейная пара. Несомненно, что однажды, как бы случайно, он явился один, без сковывающего сопровождения. Очень интеллигентный мужчина в расцвете сил, надо сказать, и, конечно же, он пошел на уступки, ведь он не мог не пойти на них, поскольку где-то там, в глубине, он понимал, что это не самоцель и что деньги здесь всего-навсего прикрытие, или, если угодно, интрига. Такой вежливый, весь из себя, постучал, зашел, снял свои чистенькие ботинки и аккуратно убрал, сказал, мол, за деньгами, угу, а жена вот не смогла прийти, дела. Нельзя сказать, что Лали ожидала его визит с минуты на минуту, но одеяние ее было как раз по такому случаю: она только что вышла из ванной, и влажные, растрепанные волосы придавали ее красивому лицу еще более притягательный вид, а голубенький халатик, из тех, что способны упасть в любой момент, прикрывал лишь самые сокровенные места ее изящного тела. Хозяин, конечно, пришел с надеждой на лучшее, но не мог же он напрямую выложить все свои планы, потому-то пришлось ему играть второстепенную роль, и не зря, так как его ожидания оправдались с лихвой. Она угостила его кофе, хотя он долго отнекивался и ссылался на занятость, а затем вспомнила, что в холодильнике, случайно, от подруг, осталась бутылка коньяка, и пошло поехало. Сначала она, за разговором, просто перекинула одну ногу на другую, просто так, но не тут то было, ведь хозяин воспринял это за явный намек. И совсем уж он потерял всякие тормоза, когда она наклонилась поднять случайно упавшую на пол сигарету, продемонстрировав ему свою небольшую по размерам, но изящную по красоте грудь. Да уж, после этого хозяин был неудержим. Особенно она запомнила его горячий язык и щекотливые усики, да, было приятно, и не было такого места, где не было бы приятно.