Kitabı oku: «Время перемен»
* * *
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону.
© Константин Ежов, 2019
© ООО «Издательство АСТ», 2019
* * *
Был солнечный теплый день пятого сентября. Вчера был мой день рождения. Вот мне уже и тридцать. Только грустна моя жизнь. Хочется чего-то такого немыслимого, а есть лишь обычные тягучие и заполненные всякой мелочью дни. Даже вот не женат. Да и где найти хорошую и красивую жену? Вокруг только красивые стервы или хорошие и добрые, но страшные.
И вот я решил пару дней после дня рождения не выходить на работу и взял отгулы. С утра показалось хорошей идеей взять палатку и всяких продуктов да выехать с ночевкой на реку. Сижу теперь как дурак. И смакогон греется, и шашлыки стынут, а не тянет пить. Думал так: нажрусь как свинья, и отступит эта серая и унылая реальность. Нет, не подумайте, я не пьяница! Просто муторно на душе. Вот и сижу на раскладном стуле перед таким же столом.
На столе стоит запотевший стопарик чистейшей, как слеза, пока еще холодной, самогоночки, шашлычок на шампуре и огурчик свежий порезан, и помидорчик. Рядом речка и тишина. Картина должна бы радовать, ан нет.
Душа бунтует и противится: як тако возможно – пить одному, как последнему забулдыжнику! Душа требует общения. Ну где ей найти напарника? Негде.
Но зря я так думал. Буквально тут же на берегу нарисовался такой колоритный дедок с удочкой, с огромной, но аккуратно ухоженной бородой, серебристой от седины. Идет себе не спеша по берегу. А я тут, понимаешь, погибаю уже!
– Извините, что спрашиваю, – только и успел сказать.
– Да ты не извиняйся, милок, лучше говори.
– Э… Уважаемый.
– Ежели ты ко мне с уважением, так я завсегда рад помочь. Меня, кстати, Петром кличут.
– Э… Петр, вы о чем?
– Я про то, что пора уже наливать, а не лясы точить.
– А почему вы решили, что я вас приглашу?
– Я же вижу, ты человек с понятием. Вона как поляну накрыл, а сидишь один. По всему видно, не алкаш какой-то, да и на бомжа не похож. Значит, что?
– Что?
– Напарник тебе нужен, для беседы задушевной.
– Ну, Петр, не знаю, как по батюшке вас, ну, удивили. Присаживайтесь. С таким мудрым собеседником и поговорить не грех, ну и выпить заодно. Меня Кириллом зовут.
– Назарович я по батюшке. Наливай и мне. Хлопнем по рюмашечке.
Я не заставил себя ждать. Достал второй стопарик, да и налил по рубчик. В компании масть пошла, и хорошо пошла.
Помолчали мы маленько, да и повторили, а затем уж и разговор пошел.
– Вот смотрю я на тебя, Кирилл, и удивляюсь. Почто такой молодой здоровый, и здесь один и оказался?
– Да, понимаете, Петр Назарович, устал от будничной серости. А хочется сделать великое.
– Да надо ли тебе это великое? Вон, смотрю, кольца на руке нет. Лучше бы женился, детишек завел.
– Не встретил пока своей половинки. Хочется вот влюбиться, чтоб раз и навсегда. Да вот не сподобился.
– Ну а друзья как же?
– А что друзья? Друзья, как известно, познаются в беде. Вот и случилась однажды в моей жизни беда… Одним словом, нет у меня человека, которого я с чистой совестью назвал бы другом.
– Да… Эк тебя жизнь-то потрепала! А вот придет к тебе приключение и великое, не спужашся?
– Да я, бать, не из робкого десятка, только где оно немыслимое.
– Все-то вам, молодым, весь мир перевернуть. Нет чтобы подумать! Если очень хочешь, может, что и исполнится. Ладно, бывай.
Я и не заметил, как за степенным разговором завечерело. Хоть и выпили мы на двоих немного, но меня на солнце совсем развезло. Чтобы хоть как-то освежиться и развеять хмель, решил искупнуться.
Прямо с берега и нырнул в реку щучкой. Вода неожиданно оказалась обжигающе ледяной. Все тело охватила судорога, и я бессильно стал тонуть. Хуже всего было то, что был на берегу-то один, и спасти меня просто было некому. Если и хватятся меня, то только завтра.
На какое-то мгновение я потерял сознание. Оно вернулось ко мне, когда в легкие попала вода, и мою грудь от этого стало буквально разрывать. Вдруг чьи-то сильные руки схватили меня и потащили наверх.
«Это, наверное, Петр Назарович вернулся».
Сколько же радости было от этой мысли – от мысли, что хоть кому-то на этом свете, хоть чуть-чуть еще нужен! Как же блаженен был вдох, который я сделал, когда меня вытащили на поверхность!
Глава 1
Тащил меня какой-то бородатый мужик огромного роста. Что за путешествие Гулливера в России? Почему он такой гигантский? Таких же не бывает! Я где вообще? Попытался извернуться и посмотреть на берег. Это удалось, отчего мне поплохело… Это был чужой берег. Где палатка? Кто сожрал шашлык?!
В этот момент я увидел березы. Самые обыкновенные березы. Вот тогда до меня дошло. Это не мужик был большой, а я маленький. Более того, я был трезв. «Прочистил мозги, называется», – пронеслась мысль.
По берегу бегала куча народу. Какой-то мужик причитал. Бабы так вообще голосили. Вся эта толпа хаотично передвигалась из стороны в сторону. Я видел, как мужику, вытаскивающему меня, дают какие-то советы. По-каковски говорят, было не понятно.
Чьи-то сильные руки подхватили и вытащили. Меня начало колотить. Тут же кто-то стал укутывать, но все равно зуб на зуб не попадал.
«Господи, да где же я? Куда меня занесло? Кто это вокруг? Почему я маленький?!»
Я попытался спросить, но из уст вырвался только вопль. Тут-то и упала адреналиновая волна. В глазах потемнело, и я провалился в краткое забвение.
Когда же очнулся, мы уже куда-то ехали. Я толком не мог даже пошевелиться. Все мои рефлексы были рефлексами взрослого человека. Управлять же мне нужно было детским телом. По этой же причине не получалось толком говорить. От бессилия я разревелся, как сопливый мальчишка, кем, собственно, и был.
Плачь не плачь, а мысль о том, что надо все-таки определиться, где нахожусь, помогла собраться. Да и собственно, кем я стал? Сколько же мне лет?
Стал прислушиваться к разговору. Редкие фразы были отдаленно похожи на русский. «Точно, это же русский! Только старый», – понял я. Это в какие же времена так говорили? Лингвистом я не был и не мог догадаться по речи, в какое время меня занесло. Может, это сектанты какие, а время наше? Тогда почему я маленький?
Мы въехали в какую-то деревушку. Окружающие назвали ее почему-то Москва. Гонят, наверное. Что я, в Москве не был? А может, это и правда Москва, только старая – ну, до того… до чего, не смог придумать. Одно слово, запутался в своих мыслях!
«Должно же быть хоть что-то узнаваемое!» – с тоской подумал я.
Сначала мы преодолели ров с водой и проехали земляной вал. Было видно, что на месте земляного вала уже начали возводить кирпичные стены. Частично они даже его заменили. Странное зрелище. Новые укрепления уже строятся, а старые еще не снесены. Жизнь явно кипела в этом городе.
Что-то смутное забрезжило в памяти, когда я увидел крепость из красного кирпича. Чем-то она походила на московский Кремль, только вот башни были не остроконечные. Соответственно, не то что звезд не было, даже перспектив орлов не наблюдалось. Башни были покрыты простым деревянным шатром.
«Может, в какую параллельную реальность попал», – тут же подумал я. В пользу этой версии говорило отсутствие Красной площади. Там, где она вроде должна была быть, был глубокий ров, заполненный водой. Попасть в эту крепость можно было только по подъемным мостам проездных башен.
Весь вид у крепости скорее был суровым, а не открыточным, как у московского Кремля. Однако она не имела угрюмого вида, как многие европейские замки, благодаря своим новым храмам с блестящими главами и нарядным дворцовым палатам с пестрыми кровлями, живописно поднимавшимися за укреплениями.
Весь наш немаленький караван проследовал к каменным палатам. Из них выбежали еще люди, и поднялась безумная суета. Меня подхватили и куда-то потащили. Кто-то все время причитал, и наконец меня внесли в какие-то покои. Тут же появился какой-то мужчина, по виду иностранец, который стал ощупывать мое тело. «Что я ему, девка! Чего меня щупать!» – хотел возмутиться я, но только опять промычал что-то нечленораздельное. «Может, это доктор? Тогда ладно, пущай!» – с грустью подумал я.
По словам доктора, великий князь был здоров. Только слегка не в себе, но это пройдет, и он снова заговорит. Эх, мне бы его уверенность!
В палату ворвалась какая-то красивая и стройная женщина. Все вмиг перед нею расступились. Быстрым шагом приблизившись ко мне, она порывистым движением опустилась на колени и заглянула мне в глаза.
По-видимому, найдя в них то, что искала, крепко прижала меня к своей груди. Если вы помните ощущение от прикосновения своей матери, вы поймете, что я испытал в тот момент. Это была она, моя мама. Я расплакался от охватившего меня счастья.
В последующие дни я наконец узнал, кем оказался. Моей матерью была Елена Глинская, а я, соответственно, был ее сыном, и звали меня Иван, Иван IV, но еще далеко не Грозный, а совсем еще ребенок, пяти лет от роду. Попал я в этот мир 26 августа 1535 года от Рождества Христова по юлианскому календарю. Мы с будущим царем родились в один день, подозреваю, что и в один час, только через столетия.
Ох, Петр! Ох, Назаров сын… Чуяло мое сердце неладное еще тогда! Не обошлось здесь без него. Только вот беда – что я мог теперь сделать? Ведь сам просил немыслимое! Ведь сам хотел свершить великое! Получите и распишитесь…
Думал ли, что так случится, когда трепался языком? Будьте бдительны! Если вдруг встретите этого проходимца, передайте привет ему от теперь уже Ивана, сына Василия. Эх, да погорячей бы, но уж как сможете!
Город был действительно Москвой, но как же она не походила на ту, которую знал!
Интересно, я оказался в прошлом своей страны или все-таки в другом мире? Кто бы мне сказал…
С одной стороны, конечно, мне повезло. Сильно ли вы обратите внимание на поведение пятилетнего ребенка? Тут еще на детский испуг можно списать все несуразности. Даже то, что мне пришлось почти заново учиться ходить, привыкать говорить по-здешнему…
Больше всего проблем доставляло то, что я поначалу никого не знал. А правила поведения вообще были как темный лес.
По мере того, как начинал помаленьку общаться, все больше узнавал про окружающий мир. Понятно, что меня всерьез не воспринимали, но если чего спрашивал, рассказывали. Поначалу, правда, больше сочувственно поглядывали. А, вот, заговорил и вроде как ничего.
Больше всего доставали всякие мамки и опекуны. Нигде от них покоя не было. Хотелось побегать и поиграть. Фигушки! «Великому князю невместно сие поведение»… Тьфу! Ну какое тут детство?
Хуже всего, когда опекунам просто лень куда-нибудь идти. Тысячу причин придумают, почему мне это нельзя. Гады!
Как бы не ставили палки в колеса, я узнавал много всего интересного. Сколько же про Кремль выяснил! Оказывается, укрепляя Кремль, итальянские зодчие использовали и весь опыт римских фортификаторов. Стены и башни располагались по заветам хитроумного Витрувия: «Надо, чтобы башни прерывали ход по стенам; если неприятель завладеет одной частью стены, остальные были бы от него отрезаны». Каждая башня являлась самостоятельной крепостью: отняв приставную лестницу, гарнизон наглухо замыкался в каменной ограде, но в случае необходимости мог скрыться потайными ходами. Круглые башни, если их заполнить землей, оказывали громадное сопротивление снарядам. Кроме того, у них нельзя было разрушить углы, как в квадратных башнях.
А вот о том, что иностранные «муроли» (архитекторы), прежде чем приступить к работам, должны были поездить по другим городам, чтобы познакомиться с русским зодчеством, я и не догадывался.
Китай-город называли так не потому, что там китайцев много жило, и к Китаю он никакого отношения не имел: ведь в давние времена это государство именовалось Катай (степи Монголии, северный Китай) или Чина (современный Южный Китай).
Название района происходило от старого слова «кита», то есть вязка жердей, которые применялись при постройке укреплений, вот так-то. Тот самый земляной вал, а я-то думал!
Вообще, вся оборона Москвы опиралась на московский Кремль. Он представлял собой систему надежных и сильно вооруженных башен, контролирующих окружающее пространство. Стены идут с небольшим изломом, башни же несколько выдвинуты вперед. Благодаря этому с каждой стрельницы во время осадного боя можно было наблюдать за положением на соседних башнях и своевременно оказывать им помощь.
Внутри башни были разделены сводами и деревянными настилами на несколько ярусов и имели хитро расположенные друг над другом амбразуры. Приспособленные для верхнего, среднего и нижнего боя, они располагались так, что никто не мог укрыться, притаившись у стены, или скрытно подобраться к ней. Сверх того были устроены и навесные бойницы, а наверху башни заканчивались боевыми площадками, прикрытыми деревянными навесами, что придавало им еще более суровый вид.
Под стенами, башнями, храмами и другими постройками нового Кремля были устроены подземные ходы и водоемы, сводчатые погреба и кладовые для хранения пороха, оружия и других запасов.
Загадка исчезновения Красной площади разрешилась еще проще. Ее еще не построили! Не было и собора Василия Блаженного. Его я как-то еще не успел построить. Вот мать его ити! И как быть? Строить мне его или нет? Красивый, зараза! Построю, однако, – как вырасту, конечно.
Когда в Кремле завершились каменные работы, в 1508 году итальянский мастер Алевиз Фрязин поднял шлюз на реке Неглинной, и бурный поток наполнил ров, прорезавший всю будущую Красную площадь, не названную еще даже Пожаром, от Неглинной до Москвы-реки. Кремль, окруженный с трех сторон водной преградой (Москва-река, Неглинная и ров на пустыре, часть которого в дальнейшем назовут Красной площадью), стал возвышаться как неприступный замок на острове.
Вот через этот ров мы и переезжали, чтобы попасть в Кремль. Вид, кстати, был весьма живописный. Может, устроить Красную площадь так, чтобы сохранить ров? Вот не было печали!
Строящуюся стену, которую мы наблюдали, начали строить этой весной. 16 мая 1535 года состоялась торжественная закладка ее из камня, причем первый камень в фундамент заложил митрополит Даниил. Строительством стены руководил итальянец Петрок Малый Фрязин, который возводил ее по последнему слову тогдашней фортификационной науки, с учетом развившейся артиллерии, что особо бросается в глаза при сравнении с кремлевскими укреплениями: стены Китай-города были ниже, но зато толще, с площадками, рассчитанными на орудийные лафеты.
Эта стена должна была заменить старые укрепления и стать оградой Китай-города. Собственно, предыдущие были сооружены весной 1534 года, причем в работе участвовали все москвичи, кроме наиболее знатных и видных.
Они в свою очередь заменили обветшавшие и ограждавшие меньшую площадь укрепления, сооруженные в 1394 году, когда в ожидании нашествия Тамерлана вокруг посада стали спешно рыть ров по линии нынешних Большого – Черкасского – Владимирского – Псковского переулков. На протяжении более чем столетия он был единственной защитой посада.
Остальная Москва представляла собой довольно жалкое зрелище. Сплошь деревянная, она постоянно страдала от пожаров и вновь отстраивалась.
Я не был историком и поэтому не мог понять, было ли это в моей истории. По мне так это не важно. Здесь и сейчас вершилась история, то, каким быть государству Российскому.
На самом деле Иван Грозный наделал делов. Хотя, по большому счету, только Ливонская война была ошибкой. Вернее, не сама война, а наши военные амбиции.
Получалось, что мне нужно было оказаться по крайней мере не хуже него. Эх, руки зачесались! Ух я им! Но пока мне – несется отовсюду – невместно такое. Да что же это! Как от этих всех нянек избавиться, ну или хотя бы сократить их число?
Вот в Кремль возвращаться никогда не хотелось. Атмосфера интриг и подковерной борьбы бойцовских бульдогов, там не выветривалась. Борьба за власть не прекращалась ни на минуту. Схватки возникали по любому поводу, даже по самому незначительному. Никто не хотел уступать.
Ладно бы в открытую ругались, ан нет. Все чинно и степенно, а посмотришь, да перекрестишься. Потом, чисто для пользы для, прихватишь ножичек. Вдруг сподобится ближнему своему поднять содержание железа в крови, ножичком в спину.
Вот так степенно, за учебой, в атмосфере постоянных интриг и прошел еще год. Был уже 1536 год. Сегодня мне исполнилось шесть лет. Бездеятельность угнетала. Нужно было что-то делать с этим. Как же хотелось хоть каплю самостоятельности! В Москве ее не дадут. Тут я вообще аргумент в борьбе за власть. Причем все думают, что именно они знают, что для меня лучше. Валить надо отсюда, да побыстрее. Какой бы предлог-то придумать, чтобы не развалился о слова, что маленький еще?
Что делать, без одобрения матери ничего не получится. Пристал я к ней и стал канючить. Отпусти, мол, в Коломенское. Поиграться бы мне, а тут только эти бирюки из знатных родов.
– Тебе учиться надо. Да и невместно великому князю с простолюдинами якшаться. Учись быть с ближними своими слугами.
– Мам, ну мам, я учиться и там могу. Ко мне ведь и боярских детей прислать можно. Только не родовитых, чтоб не мерились, кто из них родовитей и на что имеет больше прав, а лучше осиротевших. Заодно их родам поможем. Они совсем не безродные, а если они со мной учиться тоже будут, так совсем хорошо. Играть будем вместе, ну и учиться.
– Вот это «ну и учиться» меня и смущает. Вдруг распустят тебя там без пригляда, аль вообще непотребствам учить будут!
– Так недалеко ведь. Завсегда приехать можно. Еще, мам, мне бы придумки какие сделать.
– Так скажешь, сделают.
– Вдруг дорого будет, или мастер какой нужен, а может, куда съездить захочется.
– Ты великий князь. Будет у тебя казна. А вот о том, чтобы съездить, забудь.
– Мам, ну можно? С охраной.
– Вообще, что я тут с тобой разговариваю? Марш к себе! Ишь чего удумал! Играться ему охота!
Я же от бессилия расплакался и ухватился за подол матери.
– Мам, ну пожалуйста! Мам, я очень тебя люблю. Я буду тебя слушаться.
– Ну что с ним делать? Запомни, сынок: мужчины не плачут. Ты у меня кто? Правильно, мужчина, но еще и великий князь. Что подумают, когда увидят тебя плачущего?
– Я больше не буду. Честно-пречестно. Никогда больше. Только не умирай, МАМ. Не оставляй меня, – сказал я, вдруг вспомнив, что недолго она еще будет править.
– Что ты такое говоришь, сынок! – с этими словами она опустилась на колени и, плача, стала целовать мое лицо.
Вот так детские слезы и не вовремя сказанные слова сделали свое дело.
Глава 2
Прошло уже два года. Мне на прошлой неделе стукнуло уже восемь лет. Казалось бы, прошло уже много времени. Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается.
Это я по наивности думал, что вот съеду с Москвы – и все, свобода, делай что хочешь. Ан нет, всяких нянек только больше стало. Еще и соглядатаи, от видных боярских родов. Вдруг здесь чего удумают, и без них! Детей из осиротевших родов почитай и не было. Вместо них бояре натолкали княжеских детишек, да из родов познатнее.
– Ты куда прешь! Сначала старшие идут, затем младшие, все по счету.
– Это вы-то, Жеря, старшие? Да ни в жисть! Мы, Велико-Гагенские, ничуть не ниже вас. Это вы вон Двишнекову говорите.
Диалог почти стандартный, каждодневный. Ругаются, кстати, не малолетние князья, а их няньки. Первые двое – из старшей ветви потомства Владимира Мономаха. А вот третий как раз из сирот, откуда-то с Рязанщины. Ей-богу, будь моя воля, опричнина прямо тут бы и началась. Вот не думал, что в шесть лет стану так ненавидеть!
– Я сказал – без мест, – вмешался в очередной раз я.
Нет, меня, конечно, не послали, пусть бы только попробовали, но поморщились сильно. А вот на моих нянек посмотрели как на врагов: почто-де, мол, ничему толковому меня не учат? Мои же делали вид, что их сии приземленные материи не касаются. Как всегда, княжеских нянек такое положение дел не устроило.
– Смилостивись, государь! Как можно без мест! Это же поругание всех наших традиций!
– Молча: сказано без мест, значит без мест. И не будет от такого никому поругания, и тем более всему роду.
– Государь, как же так? Не было такого испокон веку. Деды наши жили по счету, отцы, и нам заповедовали.
Нет, ну как вот с такими разговаривать? Им что в лоб, что по лбу. Честно, не виноват я, не выдержал, схватил какую-то корягу и давай дубасить этого умника, да и вообще всех кто попадался. Был бы постарше, без увечных бы не обошлось. А так скорее для острастки получилось. Может, это ничем бы не закончилось и я так бы и остался в положении загнанного волка, но бог милостив: как-то все это дошло до матери. Эффект был как от бензина, подлитого в костер. Боярин Хохолков-Ростовский попал в опалу. За что, я, даже повзрослев, так и не понял. Пожил он еще недолго и умер в середине октября. Вроде бы своей смертью, во всяком случае, даже слухов об его убийстве не было. Обеих нянек, вызвавших великокняжеский гнев, посадили на кол. Обвинили их в покушении на великого князя Московского. Это сейчас не понять, но тогда это было почище святотатства.
Окружение вмиг изменилось. Моя жизнь стала хоть отчасти похожа на нормальное детство. Наконец-то вокруг меня оказались осиротевшие отроки из дворянских родов, по-тутошнему княжат и детей боярских, без своих наставников. Почти два десятка. Первое время играть у нас никак не получалось. Робели они страшно при моем виде. Не знаю уж, чего им там наговорили, но подозреваю, что ничего ободряющего. Няньки у них все равно были, но мне на глаза они старались не попадаться.
Быстрее всех к общению с великим князем привыкли трое с Рязанщины, по какой-то прихоти судьбы допущенные ко мне еще с княжескими детьми: Косма Двишнеков, Шарап Матюков и Семой Бородавкин. Я вообще-то никогда не отличался хорошей памятью на имена, но столь непривычные запомнил. Многое приходилось запоминать. До сих пор слова не все мог вспомнить, периодически запинаясь, но дело налаживалось.
– Бедняжка, опять чего-то лопочет!
– Вот ведь, и не говори!
Частенько слышал сочувственный разговор. И ведь особо и не скрывались, похоже, меня по-прежнему считали не совсем в себе, если учесть, сколько оговаривался (это я понимал, что оговаривался, окружающие считали это за бессмысленные звуки).
Собственно, после того происшествия я перестал исполнять роль великого князя. Во-первых, говорил до сих пор не совсем свободно. Во-вторых, только несколько месяцев, как стал двигаться более или менее нормально. В-третьих, до сих пор дичился привычных здесь обычаев.
– Разговаривать надо приняв горделивую осанку и глядя на собеседника с достоинством. Тьфу! Да не как будто к столбу привязанным. Вот, уже лучше! На что великий князь так таращится? Что?! Это взгляд с достоинством? Так смотрят, когда чего съели, а теперь срочно до «ветру» бежать надо. Убивать взглядом тоже никого не надо! Нет моих больше сил!
– Прохор, ты куда это пошел, а ну вернись!
– Тая, ей-богу, отстань. Если бы не его матушка, плюнул бы уже и ушел.
Это я сначала думал, что проходу няньки не дают, а сейчас стал понимать, что на самом деле меня учат привычному, а значит, правильному, по местным меркам, поведению великого князя. Учили меня правильному поведению упорно, но так, чтобы без чужих глаз. Лишние пересуды никому были не нужны. И так по Москве пошла череда слухов после того происшествия. Не один молебен был отслужен во здравие великого князя Московского Ивана IV Васильевича. Но самым странным во всей учебе было то, что в принципе я мог приказать все что угодно, это-то и пугало меня больше всего.
Мои выкрутасы в поведении списывали на болезнь. Не знаю, рассчитывали ли окружающие, что стану нормальным, но мать точно надеялась на это. Может, это было одной из причин, по которой я оказался все-таки здесь, в Коломенском, а не только то, что уговорил Елену Глинскую.
– Говори, Прохор, как есть, ничего не утаивай!
– Матушка государыня, Иван, сын твой, совсем не блаженный. Позабыл он тогда очень многое, но хочет вновь узнать. Изменился он, охочим до всяких всякостей стал. Как будто повзрослел вдруг и сам напугался этого, а сейчас хочет найти, зачем оно ему нужно.
– Ты чего несешь, ему же всего шесть годков исполнилось. С чего ему взрослеть?
– Не гневайся, матушка. Говорю я как чувствую. Не все и объяснить-то могу. Он же весь Кремль облазил, несмотря на все мои запреты. И раньше-то интересовался многим, но не так упорно. А сколько раз уже ездил на строительство стены. Бедный Петрок уже как завидит великокняжеские сани, прятаться стал. Сын ваш как пристанет, что да как, зачем дубовые столбы в ров вбивают, а почто камня так много насыпают. С кирпичом так вообще замордовал.
– Прямо-таки замордовал? – с гордостью в голосе спросила Глинская.
– Истинно так! И почто такие размеры у него, а не другие, и как его делать, и почему он красный. Потом же заявил, что, мол, построит завод кирпичный лучшее этого мастера заморского. Да какой он заморский, какое колено уже у нас живет!
– Прямо так и заявил?
– Да чтоб мне провалиться на месте! Я и икону целовать на том буду. Да вы, матушка, Фрязина самого расспросите. Ему бы каких розмыслов в помощь. Мы же не все ему и объяснить-то можем. Сошлешься на божий промысел, а он только гневаться начинает. А однажды так и вообще заявил: «Бог нам дал разум для того, чтобы мы могли постичь его замыслы, а не для удивления их непостижимостью».
– Что?! Так и сказал?
– Слукавил, матушка, простите, не со зла. Говорил он много больше, это я подсократил малость. Путался и сбивался много. Не хватает ему еще слов, чтобы сказать все, что хочет, оттого, наверно, и тяга к книгам великая. Замучил уже, требуя научить читать.
– Ну что, Иван, сможем бояр в узде удержать, ежели я сына своего в Коломенское отправлю, как он просит?
– Заговор начнут плести. Как бы чего не придумали. Хотя явно выступать не станут. Может, лучше его в Александрову слободу? – ответил ей Овчина Телепнев-Оболенский.
– Нет, туда не стоит! Там все будут напоминать ему об отце.
Так что тогда я действительно был в своем праве, приказав «без мест». Только одно но: не воспринимали мои приказы серьезно. Решительные действия моей матери в буквальном смысле заставили окружающих прислушиваться ко мне.
Вот так и стали играть вместе:
– Прошка, пинай давай! Да не Семена, а по мячу.
Учиться вместе:
– Вот ответь мне, отрок Лука, сколько золотников в одном пуде? Чего уставился на меня, как на икону Божьей Матери?
Ну и проказничать…
– Натягивай.
– … … … окаянные, веревку натянули.
– Ходу, быстрей, быстрей!
Не сразу, конечно, стали. Поначалу учителя и наставники пытались во все вмешиваться.
– Это что еще за непотребство?! Чего это вы там пинать взялись, а?!
Однако мое положение имело и свои плюсы.
– Это не непотребство, а игра такая. И пинаем мы не что, а мяч, штука такая, специально для того и сделанная, чтобы его пинать.
Тем более, мать стала поддерживать весьма активно.
– Ты, Михайло, организуешь очередь службы охранной стражи подле великого князя в Коломенском. Смотри там, чтобы заговор против него никто не удумал, да укорачивай самых дерзких. Будешь теперь ты воеводой при нем.
– Все исполню, государыня-матушка! – ответил ей теперь уже воевода Венюков.
Жизнь, царившая в Московском государстве, была ей все-таки чужда. В Литовском государстве было гораздо свободнее. Возможно, она хотела воспитать меня другим, не таким зацикленным на традициях.
Во всяком случае, образование мне давали по тем временам самое лучшее. Понанимали всяких иностранных учителей. Где столько проходимцев только нашли! Нет, знали они свою службу туго, но работа их явно тяготила, а потому особо не напрягались. Поэтому постоянные мои вопросы – а почто это так или то не эдак – воспринимали как провокацию и призыв к бунту.
– Прохор, вот ты хотя бы на великого князя повлияй.
– На то он и великий князь, чтобы повлиять на него нельзя было! Чего приключилось-то?
– На уроке вцепился в меня как клещ и не отпускал, а ведь еще и других учить надо.
– Тебя нанимали, чтобы ты про дальние страны рассказывал. В первую очередь Ивану, а остальным как получится. Так это и хорошо, что интересуется.
– Но не весь день же кряду! Без обеда ведь оставил, да и ужин холодным есть пришлось. Насилу уговорили прерваться, и то не я, а другие ученики.
– Ты не ропщи, а то не посмотрим, что литвин, сразу вспомним, что русский!
Попробовал что-нибудь из игр в мяч. Мяч получился не очень, да и не совсем круглый. Пинался плохо. Придумали всей толпой, что-то вроде регби. Правил я не знал, но у нас энтузиазма было море. Больше походило на упорядоченную драку, но нам было плевать.
– Вперед, ворота будут наши.
– Ура!!!
– Держите их!
– Ах ты, гад! Получай!
– Наших бьют!
– Да брось ты мяч! Ааа…
Не плевать было наставникам. После того как мне в игре подбили глаз и разодрали ухо, они призвали в судьи Елену Глинскую. Мамке моей наябедничали, гады. Она не стала заставлять себя ждать: явилась очень быстро. Даже я спугнулся. Для нее я просто сын. Всыпет и спрашивать не станет. Но больше беспокоился, как бы моим товарищам не досталось. С них могли спросить, по полной.
– Ма-ма-а-а!!! – с этим криком я повис у нее на шее.
Больше ничего в голову вот так сразу не пришло. Ну, не учился я в театральном и системы Станиславского, да и никакой другой не знал. Поначалу она, конечно, меня прижала, но быстро справилась с порывом. Потом же, отодвинув немного, нахмурившись, уставилась на мой фингал.
Под этим взглядом я сам стал его ощупывать.
– Ой! – невольно вырвалось у меня.
От прикосновений было больно. При виде всего этого на ее лице стал проявляться гнев.
– Мам, не гневайся, это так, случайно вышло! Правда-правда.
– Случайно или нет, это я у твоего воеводы узнаю.
И со значением так посмотрела на Венюкова. Видно было, как ему неуютно стало под этим взглядом.
– А теперь займемся вами, – все с той же угрозой в голосе она обратилась к моим нянькам, которые уже нарисовались во дворе. – Во что это великий князь одет? Вы что же, считаете, что он в этих тряпках ходить должен!
И не тряпки это вовсе были, таких вещей на детях вокруг не было. Одни материалы, из которых все пошили для меня, чего стоили! Ну невозможно было нормально ходить, а уж тем более играться в том, что должен был носить великий князь!
– Мам, это я приказал. Но одежка пошита из самой лучшей ткани, какую сыскать смогли.
В ответ она только посмотрела на меня, но так, что мороз по коже побежал. Так что я решил не развивать тему дальше, во избежание, как говорится. Но теперь ее внимание вновь переключилось на меня. То, что моя матушка была не в духе, было видно по старавшейся рассеяться свите. На глаза ей попадаться не рвались.
