Kitabı oku: «Флибустьеры», sayfa 5
– Бывает, прорывается из неё иногда. Сейчас всё реже и реже.
– Ну да, всё верно, а кто же сразу и бесповоротно от этого "излечивается" раз и навсегда? Сам то как?… Вот видишь… Знаешь, я когда, так же как и ты, веру "вдруг" утратил, от отчаяния чуть в петлю головой, как Иуда… Уже в сане тогда был, с миссией в Малой Азии. Там я её и встретил. Дочь сельского армянского священника. Как сейчас – это помню и чувствую, как наши взгляды встретились, и у меня сердце, как попавшая в силки птица, забилось. И у неё тоже, она сама мне позже об этом… Веришь, нет, плакал, руки ей целуя, и сам себя проклиная за взятые на себя обеты. А она мне возражала, говоря, что мои обеты ничто, потому что Ватикан уже тысячу лет ведёт свою паству не туда. И постепенно, всё больше и больше знакомясь с учением восточной церкви, я всё больше и больше убеждался, что она права. И почувствовал, что моя вера снова возвращается ко мне. И когда я окончательно понял, что Ватикан, сознательно или бессознательно, допустил искажение в Символе Веры, догматически принял положение о том, что Святой Дух исходит от Отца, и от Сына…, Господи, какая нелепость! Ведь всё же просто! Огонь возникает одновременно, – кивнул "святой отец", на открытый очаг вокруг которого суетилась хозяйка дома, готовя угощение для гостя и мужа, – но, так же, как от пламени исходит и свет, и тепло, так и от Отца исходит и Сын, и Дух Святой. Нам же не придёт в голову говорить, что тепло идёт и от пламени, и от света, а тут! Ай, да ну ладно! Одного я только не мог тогда понять, ну уж в нашем то ордене, не так как в других, святые отцы высокообразованные интеллектуалы, они должны меня понять! И как только она меня не уговаривала, я решил, что смогу отстоять СВОЁ, как когда то Лютер… Обещал ей, что вернусь с победой и мы уже никогда не расстанемся… Ох, и дурак же я был! Известие о нападении турков на ту местность, настигло меня уже в пути, я бросился обратно, но опоздал, она умерла у меня на руках… Похоронив её, я снял сутану и взял в руки меч…, саблю, саблю конечно же, и ружьё, – иронично усмехнулся сам над собой, над своим высокопарным слогом, – так что, живи, Игнацио, люби свою жену, хоть и крещены вы оба, и повенчаны, не в совсем верном Христу церковном устройстве. Но да уж лучше так, чем совсем…, а там уж Он Сам с каждым отдельно…
– Как звали её?
– Ну, это уж нет, сын мой, Имя Её навсегда похоронено, и живёт только в моём сердце, и умрёт для этого мира вместе со мной, – прокряхтел вставая из кресла старик, – Найоми! – окликнул он, поспешно схватившую на руки ёрзающего вокруг неё трёхгодовалого ребёнка, смуглую круглолицую женщину, – я ухожу. Нет, нет, ужинайте без меня. Твой муж, отныне, навсегда остаётся здесь, губернатор назначил его…, ну-ну-ну, – обнял и прижал к себе дрожащую как в лихорадке, плачущую дочь Южной Америки, – чего ты? Перепугалась? Думала я его опять с собой? Нет уж, хватит. Если с ним что, кто тогда эту голодную ораву кормить будет? – кивнул на лежащих в просторной корзине, просыпающихся и начинающих попискивать двойняшек, – а это ещё что?! – чуть отстранившись от неё и бесцеремонно ощупывая пухлый живот, – да ты никак опять?! Получив в ответ радостно согласную улыбку сквозь непрестанно текущие из глаз слёзы, успокоил:
