Kitabı oku: «Импориум 2. Мрачные Тени», sayfa 3
– Ах ты стерва!
– Раз, два, три… на одной ноге, – голосок из комнаты, – четыре, пять на другой. Ух… ух… ух…
Дребезжит стоящий рядом с кроватью комод.
– Ух… ух… ух… – следом очередная порция. Задорно прыгает по кровати, она совсем не стесняется ни взора владелицы, ни своего голого вида. Наоборот порой дарит старухе вызывающий взгляд и наигранно крутит своим белым обнажённым телом на котором кровь.
А за спиной послышался звон посуды, стук керамических тарелок. Старуха насколько смогла быстро обернулась теперь на него. Они всюду. У кухонной тумбы, предварительно подставив под ноги табуретку среди столовых принадлежностей копается юнец, не так чтобы он много, где лазил. Он просто перебирает ножи. Самые острые и длинные складывает в одну аккуратную кучку, под ней уже простелено красивое синее полотенце. Без лишней спешки изучает каждое лезвие. Оценивающе подставляет рукоятку к лицу, смотрит одним глазом на режущий край.
– Убью! – вновь прокричала старуха и кинулась уже к мальчику. Не дети. Мерзость в оболочках кукол. Отпрыски тьмы, впитавшие в себя всю окружающую гниль.
Юнец вздрогнул от крика, охвативший его испуг не позволил быстро сбежать. Ещё потерял равновесие на табуретки, и секунды спасения прогорели на раскачивание. Пожилая хозяйка подскочила прямо к нему, подставила дуло ружья к голове маленького порождения. Сдавила курок, это должен был быть фонтан крови, но последовал один лишь глухой щелчок.
Табуретка встала на все четыре ножки, мальчик сорвался и бросился прочь. Вильнул вокруг дивана и направился в комнату, где не перестаёт разбивать кровать его богомерзкая сестра. Старуха сопроводила всё перемещение направленным оружием и бессмысленными щелчками курка.
Мальчик заскочил в спальню, в тусклых красных лучах померкшего солнца они вдвоём скрылись. Вернулись к скрытым замыслам. Перестала трещать кровать, пропали из области зрения. Опять же неразличимы их звуки, слизкая их органика.
Старуха тем временем зарядила первый патрон в ружьё, долго пытается выловить второй, но похоже остался всего один, как и один выстрел. Выходит, последний. Выходит, для себя? Но едва ли старая хозяйка может позволить себе умереть вперёд и не забрать с собой хотя бы одно из них.
Гретти поковыляла вперёд, спешит к комнате покойного супруга, он мёртв, от него должно быть ничего не осталось, уже не ждёт, но сейчас на его быт проливается чужая чёрная слизь.
– Явись ко мне! – провопила старуха, ускоряет шаг, волочит травмированную ногу. Её несложно будет остановить.
– Иду, – из мрака, оно же лишено волнений или страха. Тихое, но взывающее услышавших закрыть уши, зажаться в самом недоступном и узком углу. Зашуршало вокруг. Немногие оставшиеся в ближайших комнатах животные глубже уползают в свои укрытия, сильнее жмутся к стенам, припадают к полу. Выглядывают из убежищ десятки чёрных глаз.
Заплясала тень на стене. В который раз взмыло кверху ружьё. Но оно не пугает идущего «незванца», старуха в первый момент не обратила внимание на изменения во внешности мальчика. А ведь теперь всё его существо покрывает чёрная жидкость, прилипли волосы, одежда. Его ночнушка скрыта грязью порождений. Поступь твёрдая и не лишит её присущих черт ни одно оружие.
– Я убью тебя в столь жалком обличии! – проревела старуха через зубы, крепче сдавливает ружьё. – Покончу хотя бы с одним, тебе больше не видеть ни свет, ни тьму, ни лик своих богомерзких прародителей!
Остановился.
– Ваш свет мёртв, – шипение облитых чёрной смолой губ, смола же стекает с них вместо слюней. – Моё же жалкое обличие ждёт ваших горячих пуль, желает переродиться подобно Богу. Обрести прекрасные черты, избавиться от лишнего. Лишиться бренных сложных форм.
– Ты не переродишься, – простонала старуха, – я уничтожу всё чтобы от тебя не осталось.
– Да? – его скрежет. – А что останется от тебя?
Голос резко затих и на одну лишь быструю фразу стал очень ровным, гладким, детским…
– Оно у тебя спиной.
Это было резко… Старуха почувствовала нечто слизкое и плотное окручивающееся вокруг ноги. На его шкуре пластины, края которых легко сдирают кожу, мелкие ворсинки, грубые волоски проникает вглубь тела, достают до костей. Схватило и силой неведомо скольких тысяч мышц отшвырнуло в сторону. Старое тело несколько раз перекрутилось, приземлилось прямо на стол, первый пациент для операции готов. Распласталась на белой скатерти, и треск в области спины – первая причина для вскрытия. Кухонные ножи на тумбе – возможный инструмент. Незамедлительно подоспела секущая боль по всему телу, но и она меркнет перед тем, что выбирается из гостиной. Доводящий до ужаса гость предстаёт в новом обличье. Он успел слазить в подвал к трупам и забрать оттуда парочку. В этот раз хозяйка встречает его гулким, но из-за полного слюней рта, не таким звонким воплем.
Тварь приобрела иные для себя черты, уже не такая как при первой встречи, если тогда ещё можно было угадать форму, сравнить её с чем-то, сейчас тело мерзости стало помесью несвязанного друг с другом мяса. Несколько длинных хребтов извиваются под разорванной кожей. Множество отовсюду торчащих человеческих рук и ног ищут что-то по стенам и потолку. Оно обтянуто человеческой кожей, но при этом тянется как пластилин. Задействованная на ней плоть не способна на подобные деформации и рвётся на ошмётки, обнажая чёрные кишки. Нет того слова, чтобы назвать это.
Лишь одно во всей конструкции слишком хорошо различимо. Из грудной клетки торчат длинные черви у которых есть голова и даже лицо. И первое, и второе принадлежало человеку… Их изначальные черты сложно угадать, лиц некогда живых людей не вспомнить. Лысые, искажённые, слепые. Глаза, рот, нос – всё запало внутрь. Лица стали почти ровными. Пустыми… Целый букет голов обтирается об потолок, как десяток змей вьются над всем живым.
– Смотри, – глас юнца, уже не хрип, восторженность, она же отражается в слезящихся глазах. – Вот идеал жизни. Изящество простоты. Мы не заслуживаем образ Бога, но он поднесён нам как дар. Отказаться – совершить страшную ошибку.
Правда, в этой помеси сложно найти эту самую простоту. Мерзкая масса же начинает ползти вглубь комнаты. Омертвевшие руки перебираются по потолку и по полу, всё попавшееся им на пути гибнет или рушится. Сорвало и скинуло люстру, отшвырнуло в сторону кресло. Так мешается… Перед ней предстаёт юнец, крохотное тело теряется на фоне раскисшего теста. Но мерзость не пугает мальчишку, он терпеливо ждёт и тянет к ней руки как к матери. А тварь начинает обтекать вокруг человеческого обличья ребёнка.
Старуха крутится на обеденном столе, смогла немного приподняться. Остаётся последний выстрел, но нет сомнений, что всей этой массе и тысячи разорвавшихся снарядов будет мало. Руки хоть и сопровождают тварь, но куда сильнее стремятся к своей собственной голове. А то предложение девочки-куклы, выстрелить в висок, было не так плохо, заманчиво хорошо.
Руки мертвецов вылезают из плоти твари хватаются за юнца, за его ноги, за его руки, за его голову. Им все равно до его глаз, на которые они давят, почти выковыривают. Им все равно до его горла, которое они перетягивают, не давая дышать. Но дитя и не сопротивляется действию своего Бога. Ему не претит и трупный запах с гниющей плоти. Опарыши и черви, что сыплются ему на голову. Разлагающемся рукам холодно, они забыли тепло, мальчик согреет их. Старушка не успела заметить, как юнец полностью исчез.
Уже не отпустят. В ещё более потемневшее пространство вернулись шум ветра, скрежет частиц пыли. Секунды для раздумий. В голове старой хозяйке как раз осела одна нестерпимая мысль – моя очередь. Тем временем одной зрительницей стало больше, она едва успела застать как мёртвые руки забрали мальчика к себе. Из комнаты на четвереньках выползла девчонка. Она уже не такая прыткая и безумная. И в глазах нет той радости, закралась в них печаль и какая-та часть испуга. Оторвалась последняя скоба с приколотой чёлки, лицо оголилось, бежит ручеёк из капель крови.
Деформации уже, поразившие мерзость, стали дополняться. Тело выгибается и изминается. Не берут пули, но трясётся как жиле. Издаёт глотательные звуки или что-то им подобное. Нечто перебирается от брюха к червям у плеч. Старуха наконец оцепенела, наблюдает за «совершенством» с раскрытым ртом и выпученными глазами.
Среди его уже слепых отростков-голов наружу вылезла ещё одна свежая, проваливается кожа выпуская на свет новое, почти что рождение, но куда более грязное и ужасное. Свежая голова не так уж и плоха, пока не похожа на остальные лысые и слепые. Лицо человека в сохранности, остались даже тёмно-каштановые волосы, разве только сложно их выцепить на фоне чёрной смолы. На месте нос, рот, уши. Лишь выражение стало пустым и безжизненным. Выпятились вены на щеках и лбу. Плохо на это смотреть, ведь голова юнца поднялась вверх, а тело валяется внизу, где у твари как коровье вымя мотаются мёртвые руки. Тело испускает много крови из разодранной шеи. Где была голова теперь дыра. Нет у тела и позвоночника, кровавая река тянется по спине. Назад это не собрать. Голова мальчика с тянувшимся за ней позвоночником двигается. Веки с огромным трудом разлиплись, в момент казалось, что они и вовсе не смогут разомкнуться так и будут тянуться, пока не порвутся. Теперь юнец часть органики. Ненужная, но на верном пути к упрощению. Так и будет мотаться среди остальных лысых голов, пока не станет как они гладкими и ровными.
Исчезает свет, нарастает шум урагана, грозится вот-вот пройти насквозь, снести и уничтожить. Слух привык к его приближению, и, когда молчит всё остальное, кажется, что настала тишина. Тишина в наведённом беспорядке, среди чёрных контуров вещей и застывших в одном положении предметах интерьера, а также некогда востребованного на фоне одиночества предметов досуга. Уже успела осесть пыль, и стало так мало движения. Каждая часть вокруг стремится к покою, остановить движение.
Тварь растянулась от пола и до потолка, и высоты трёх метров ей недостаточно, она простирается и дальше по ограничивающим поверхностям. Дуб, вместо ветвей плоть, в кронах головы, кора – разорванная кожа, сок – кровь, а основа утрамбованные органы и кости сожранных ей людей. Сколько массы – сотни сгинувших душ.
Рот юнца резко раскрылся, также неконтролируемо закрылся. Веки хлопают то одно, то другое, как и все мышцы непроизвольно сокращаются. Выражают несколько эмоций одновременно: и злость… и радость… и печаль. Всё очень асинхронно, если поднимается правый уголок губ, ему непременно будет аккомпанировать закрывающийся левый глаз. Явно, что не венец жизни, породниться и затем уйти в переработку мерзкой формой существования. Девочка-кукла внимательно наблюдает за деформациями лица своего брата, кажется, сопереживает каждой. В её глазах уже не из-под застилающих волос всё больше отчаяния. Дрожащая рука, обхватившая голую грудь, как и пальцы, мнущие кожу в районе сердца, тоже что-то выдают.
Наконец юнец замер, последнее застывшее выражение: изумление, наверно, так. Может быть, страдание? Его голова ещё подвластная спрятавшемуся внутри черепной коробке сознанию повернулась в сторону, посмотреть на свою родную кровь, усевшуюся на пороге. Их губы безмолвны, но выражения на лицах кажется говорят что-то друг другу. Полные печали вместе с проступившими слезами одни девичьи, и сожаления другие, что смотрят свысока. Их глаза одинаково зелёные, их волосы одинакового каштанового оттенка, схожие черты … одно детство… но разные судьбы.
Дальше до ужаса страшные слепые лица устремились на старуху. Голова юнца властью своего бога повернулась вровень остальным и замерла. Теперь все эти заплывшие ослепшие глаза смотрят на старую представительницу другой веры. От этих взглядов действительно стынет кровь, не хочется ничего так сильно как стать невидимой или лучше просто перестать существовать.
– Ты, – голос уже незнакомый, грозный и гулкий, но вырывается из тех же растрескавшихся губ мальчишки, точнее того лица, что порой срывается и начинает вертеться по сторонам как нечто чужеродное, явно от другого тела. – Создание своего жалкого творца, насмешка над истинным Богом. Время вашего существования истекло. Всех пожрёт ступающий…
В следующий миг из дальнего коридора донёсся звон разбившегося стекла. Затем в той же отдалённой части дома раздался хлопок, что можно отнести к разорвавшейся гранате. Послышалась тихая человеческая речь, и следом поспешил предупредительный одиночный выстрел. Страшный грохот, вскоре его будут называть звук надежды. Ветер, который заходит в дом следом за людьми, быстро пробежал по коридорам, заносит пыль уже сюда, на кухню.
– Осторожно… осторожно, – тихая речь.
– Не спеши…, проверь рядом, – тихая речь.
Глава 4
"Идёт сканирование документов… Данные получены, начинается обработка. Дожидайтесь окончания… Предупреждение: в связи с действием вооружённых радикальных организаций движение по автомобильным магистралям ограничено, если ваш статус не подтвердится, проезд не будет открыт. Планируйте маршруты" – звучит записанный женский голос из динамика небольшой уже порядочно проржавевшей станции. Последовала мелодия, правда, от неё не осталось ничего кроме задумки, вместо приятной игры инструментов слышится лишь скрежет и дребезжание. Видимо, сгорели транзисторы или что-то им подобное. В этих краях в руках человека не так много власти, куда больше у дождей и ветров. Тут скоро всё проржавеет и сгниёт.
Перед воротами стоит машина, тихо шумит её мотор, из глушителя вырывается едва заметный дым. Она не бросается в глаза, не выделяется на фоне серой массы земли и камней, и под стать всему остальному сырому миру на её стёклах и капоте капли – следы недавно моросящего дождя. Новый чистый и несомненно красивый автомобиль от чёрных шинных дисков с примечательным узором многоконечной звезды до галогенных фар.
Машина дожидается, когда система управления закончит проверку документов, свяжется с базами данных и сверит идентификационные номера. Времязатратный процесс, старая электроника все равно что полуглухая старуха-кассирша. Но путь лежит через этот пункт контроля, объехать его невозможно, справа высокая скала, слева глубокая пропасть. Других дорог в этом направлении попросту не проложено, огромное количество трудностей и потерь стоило возвести через горы, холмы и рвы эту одну. Да и почти все пути в округе блокируют схожие заграждения. Выстроилась целая система тотального контроля за перемещениями, человек в которой без своего свидетельства просто теряется. Позади долгая и тяжёлая дорога, не время разворачиваться.
"Проверка закончена. Ваш статус подтверждён. Проезд для офицеров Нова открыть" – вновь вырвался женский голос из динамика станции. Внутри заграждения зашумели приводные механизмы, с большим трудом и громким скрежетом поддаются воздействию. Их срок эксплуатации давно истёк. Тяжёлые массивные ворота медленно и очень неуверенно поползли вверх. Настанет день, когда изношенные временем железки попросту не смогут поднять столь непосильное заграждение, тогда придётся остаться по одну сторону навечно. Хотя век человека не так уж и короток, самые юные ещё смогут застать, когда ветра и время превратят ворота в пыль.
– Едем в неизвестность? – нежный женский голос в автомобиле.
– Да, из тех глубин донёсся зов, – спокойный мужской.
– И мы спешим на помощь? – снова первый.
– И мы спешим на помощь, – подтвердил второй.
Ворота поднялись и, едва достигнув верха, пошатнулись, а дальше под давлением своей же массы поползли обратно вниз, и никакая система управления не способна противодействовать этому незапланированному движению. Впрочем, машина Нова уже проскользнула мимо арки заграждения, уходит вперёд. Нет сомнений, что этот автомобиль принадлежит специальной полицейской структуре Городов, именуемой как Нова, чёрно-синие цвета, а по бокам и спереди машины символика организации.
Внутри же два офицера, направленные в ответ на поступивший сигнал из поселения Инрурум, об случившемся, как и о просящей помощи, известно не так много. И вся имеющаяся информация исходит из одной недолгой записи с обращением и данных полученных при идентификации. Некая жительница Эндерума с социальным статусом типа «А-3», пожилая женщина Клара Гретти. Её, конечно, уже не впрок называть пожилая женщина, точнее будет сказать глубокая древняя старуха, успевшая прошагать долгий жизненный путь. Восемьдесят шесть лет, не каждому дано. И её сообщение о происшествии в Инруруме.
Впрочем, свежей эту информацию точно не назовёшь. Слова, взывающие к помощи, получены более чем два месяца назад и никому не известно, что сейчас там происходит. Особенно если учесть фразу «мы уже все мертвы», несомненно от неё исходит опасность, а ведь она также фигурировала в обращение престарелой женщ… старухи. Возможно, уже не осталось ни нуждающихся, ни их имущества, ни даже их домов. Как и поселений, как и городов, ситуация вокруг меняется крайне быстро.
Из-за хаоса, охватившего Эндерум, полицейские структуры, включая Нова, на грани коллапса, падения или того хуже. Власти Городов предпочитают держать подавляющее большинство солдат и офицеров при себе, как защиту от армады забастовщиков. Огромные силы участвуют в подавлении мятежей, к ним добавляются тысячи тех, кто не принимает активного участия в разгоне беспорядков, однако находятся в резерве на всякий случай. А это ведь не единственная причина кризиса закона. Есть как минимум ещё одна, даже более неприятная чем первая. Скорбно говорить, но ведь сотрудников, верных старым законам, массово убивают. Притом совершенно неважно будет это главный судья или обычный местный полицейский, который занимается самым безобидным делом, вроде поиска краденых писем. И с каждым днём количество проливаемой крови растёт. Не десятки, сотни. Как результат на крики помощи просто некому откликаться, полицейские офисы пустеют, а служебные машины, оставляются у обочин на усмотрение первой встречной экстремисткой группировки. Городам катастрофически не хватает обученных и преданных людей, от сего для общества наступают тяжёлые последствия, сильнее разрастаются беспорядки, набирает силу анархия. Власть над отдельными людьми берут те, кто считает себя могущественнее и достойнее.
В дополнение ко всему прилагается полная неразбериха, вызванная запутанными приказами и указами руководств. Они глупы и самонадеянны. Некоторые офицеры и того на фоне хаоса, лопасти которого раскручиваются всё сильнее, несомненно снесут всех противостоящих идущему новому порядку, покидают службу и уходят в незапланированные отпуска. Проще сказать сбегают и прячутся. Предпочитают далёкие места где тише, поселения в сотнях километрах от Городов, подальше от мест основных действий. Таверны, пабы, отели, заброшенные резиденции – становятся временными пристанищами, способными скрыть от рук ненависти. По крайней мере пока способными. Страх за свою жизнь, будущее семьи готов далеко погнать. На край мира или даже дальше.
Так и получается, что подавляющее большинство вызовов остаются без ответа, теряются среди множества подобных, оказываются на верхних полках шкафов или тонут в хранилищах. Это обращение тоже не должно было видеть свет, но судьба ли, решение тайных правительств… в общем, оно неожиданным образом всплыло.
Машина продолжает двигаться вперёд, оставляя после себя глубокий след в сыром грунте. Эти две тянущиеся вслед полосы берут начало далеко-далеко отсюда, из краёв высоких зданий, роскошных садов, толстых кошельков, и ещё никому не известно, где эти линии оборвутся. Пока же колёса поднимают и раскидывают грязь. Налетят на лужу и разбрызгают мутное содержимое.
Этот экипаж тоже не обошли стороной гремящие перемены. Довелось стоять за кордоном полицейских. Видеть много митингующих, их разъярённые лица и дерзкие плакаты. Слышать выкрики и свист толпы, тогда же… обязательно всё заканчивалось выстрелами. Паника губила организованность и становилась главным оружием. Женский визг – обычное дело для подобных карнавалов, он заменяет салюты. Конечно, этой машине не довелось врываться в очаг хаоса, повезло остановиться поодаль и наблюдать за бегущей толпой, нежели гнать толпу. Довелось даже видеть, как выступает на уличной сцене агитатор протестного движения, довелось наблюдать, и как его застрелили в живот. Один из экипажа Нова тогда стоял у заднего бампера машины. Другая… другая держала два картонных стаканчика с кофе.
Он – офицер Нова, Раймон Эдриан, в звании капитан, тридцать семь лет, пятнадцать лет на службе. Она – Игнет Коумэн, в звании лейтенант, двадцать три года, на службе чуть больше года.
Их объединяет не так уж и мало, ну, автомобиль, наименование полицейской организации Нова, ещё, наверное, калибр у личного огнестрельного оружия. Ирония. В целом, они полная противоположность друг другу. Если Раймон Эдриан опытный оперативник, один из лучших сотрудников управления с огромным послужным списком. За его спиной много удачно завершённых дел высокой важности, многие из которых проходят под грифом секретности. Он определённо ценный сотрудник для своего ведомства, который выполнит задание, не растрачивая внимание на ненужные подробности, на поиски ответов и охоту за чужими тайнами. Верный долгу офицер, получивший звание капитана уже спустя семь лет службы.
[В полицейских структурах после успешного окончания обучения в специализированных учебных заведениях и такого же благополучного прохождения практической части подготовки, сотрудники получают звание лейтенант. Следующая ступень в иерархии управления практически недостижима, пьедестал, забраться на который дано будет лишь единицам. Так получается, что подавляющее большинство офицеров-лейтенантов никогда не станут капитанами. Звание не даётся за выслугу лет или за небольшие успехи в работе. Это исключительность, которая приобретается за значимые свершения и талантливость командования.]
Лейтенант же, Игнет, только начинает свой путь свершений, при этом многие бы сказали, что у неё это плохо получается, правда, остальные непременно сказали бы, что у неё это вообще не получается. Нет, Игнет попала на должность ни через вход для особых персон, кто заскучал от жизни в роскоши. Её семья всегда имела скромные доходы и такое же скромное социальное свидетельство. Что уж говорить, они бедняки об которых весь остальной мир вытирал ноги. Нет у юного лейтенанта и того дяди, который бы взмахом руки распахивал все двери. Любовника, который в благодарность за тёплую кровать толкал её… вверх по ступеням.
Что говорить, низкое социальное свидетельство накладывало много ограничений, у Игнет не было право даже поступать в университет, а тем более на государственную службу. Но было другое, вернее был тот, кто, пятьдесят лет своей жизни отдал военной службе, променял здоровье и молодость на будущее своего поколения. Её дед пожертвовал собой, без преувеличения это так. Он статный крепкий вояка выгрызал для детей и внуков на протяжении всей своей жизни одну маленькую льготу на обучение. Мама Игнет её, правда, не дождалась, к тем годам у неё у самой прорезались первые морщины, на голове выскочило несколько седых волос, и в это же время за стенкой уже росла маленькая девчонка. Было уже не до новой жизни, старая въелась в кости. Мама без колебаний отказалась в пользу девочки от дозволения Городов. Пришла говорить пятилетней девочке, какое будущее её будет ждать после того как подрастёт, а та хлопала глазками и совершенно ничего не понимала. Да ей было тогда и не надо.
Только так и получилось подать документы на обучение в учреждение Нова. А впереди были ещё экзамены и испытания. Волнительное время. Столько желающих, сотни, а мест всего десяток. Если бы Игнет не смогла, дело жизни её деда просто растаяло бы в руках. Борьба была жестокая. Наивной девушке казалось, что она попала в звериную стаю, причём её забросило в совершенно незнакомое злое место. Игнет с изумлением замечала, как сильно люди вокруг отличаются от неё. Они словно были из другого времени, из далёкого будущего. Элегантные. Богатые. Модные стрижки, гламурные ногти, одежда по последним трендам. Все они подогнаны к эталону красоты. Игнет в своих старых обносках не выглядела как студент, она словно бы была их домашней прислугой, которая пришла, чтобы снять с ног госпожи грязные потные туфли. Такой контраст вызывал страх. Что уж говорить до их социальных свидетельств, они недосягаемы.
Если бы косые взгляды оставляли синяки на теле девушки, Игнет умерла бы от страшных побоев в первую же минуту на публике. Они ненавидели её и презирали. Без особых причин и поводов дразнили и оскорбляли. Называли её единственное платье половой тряпкой, а закрученные в косу волосы – «махнаткой.» Могли позволить себе даже толкнуть. Её нерешительный взгляд никогда не поднимался с ног. Она была для них катализатором ненависти, а иногда и тошноты. По крайней мере, они не раз это демонстрировали мерзкими звуками и наигранными кривляньями.
Игнет практически сломалась. Она несколько раз сбегала домой. Причём несколько раз в день. А горькие слёзы становились даже более значимой причиной обезвоживания, чем душные классы. Всё время на взводе, всё время в опасности, в условиях, когда все вокруг её ненавидят. Сосредоточиться на экзаменах было невозможно. На это страшное время она забыла про всё, и про свои мечты, и про то, что стоит на кону. Забывала даже про еду, она и до момента подачи документов в институт была излишне худая, за время экзаменов ушло ещё несколько килограмм. Похудела так, что начали выпирать кости. И всё-таки у Игнет… получилось. Это было чудо. Девушка всю ночь танцевала. Поступление, казалось, грандиозной победой, причём не только для её, но и для всей семьи. А дальше преодолевать трудности стало гораздо проще. Вот так и проделывала свой сложный путь сама, начиная с юных лет много и упорно работала, днями и ночами училась.
Прошли годы и Игнет закончила учебное учреждение при Центре Управления Нова. Все её выпускные оценки – высший бал. Преподаватели пророчили юной девушке значимые свершения, она же в свою очередь добилась особых успехов во владении огнестрельном оружие, её показатели по меткости лучшие среди всех студентов, которые когда-либо обучались в стенах заведения.
И первые её шаги были действительно весьма уверенными и многообещающими, но когда настало время практической подготовки, у Игнет всё посыпалось из рук.
[У стажёров оттачиваются физические способности, выносливость, стойкость, моральная устойчивость, мышление. Отрабатываются навыки принятия решений, скорость реакции. Также юные почти что офицеры привлекаются к участию в рядовых полицейских делах и расследованиях.]
Практика оказалась грязная, впрочем, Игнет не страдала болезнью «маникюрных рук». Если надо было копать землю, она копала, и делала это без лопаты. Получалось достаточно хорошо, но не до конца хорошо. Так один раз она задержала лицо низкого социального статуса в недозволенном для него месте. Скрутила руки и уложила на пол, сделала всё как на картинке в учебнике. Даже заслужила похвалу от офицера-напарника. Но то ли от добрых слов, то ли просто вылетело из головы, в общем Игнет забыла застегнуть на задержанном наручники. Какое-то время они вместе даже гуляли по городу, но при первом же удобном случае задержанный, столкнув горе стажёра в лужу, скрылся в переулке.
А как-то раз отличница учебного учреждения Нова, лучший стрелок из всех учеников, подстрелила собаку, прострелила забор, продырявила мусорный контейнер, поцарапала гидрант и навредила ещё целому ряду других общественно-полезных объектов, пытаясь попасть в ногу запутавшегося в проволоке карманника.
[Практическая подготовка подводиться к концу решением совета по управлению Нова, когда на голосовании большинство председателей выступит за принятие нового сотрудника. Но вперёд собрания один из офицеров должен будет представить стажёра совету, он же или она будет отстаивать право кандидата стать частью организации Нова. При этом офицер, кто привёл в совет стажёра, зачастую может занять место первого напарника этого самого стажёра. Обычно представители управления выносит это решение как наказание за чрезмерное мягкосердечие.
А такое положение дел останавливает многих, ведь плохой напарник – гарантированная пуля в спине. Срок практической подготовки скоротечен, и если будущего сотрудника никто не заприметит, он будет списан на бумажную работу, уборку помещений и разноску кофе.]
Игнет со страшной болью в сердце осознавала, что её ждёт та же участь, стопки бумаг и поднос с горячими напитками, печеньем и всем прочим продовольствием для упитанных компьютерных червей. Короткая юбка и шлепки по заднице. Да и трусы, спущенные до колен. Все офицеры от неё шарахались как от прокажённой. Наверно, такая напарница не просто не сможет прикрыть спину, но и в эту же спину случайно выстрелит. Игнет прошла много сложных испытаний на своём пути и рисковала потерпеть поражение в самом конце. И её провал должен был стать позором для всей семьи, жалкой историей. Её парализованный дедушка улыбнулся, когда узнал, что его внучка поступила в университет. А чтобы он сказал, когда услышал, что вся его жизнь, сбережения и пятьдесят лет войн были только ради того, чтобы его внучка стала девочкой с раздвинутыми ногами для какого-нибудь начальника, девочкой для окончания дня, спуска спермы. Это был бы смертельный удар не только для Игнет. Девушка не смогла бы смотреть в глаза ни отцу, ни матери, тем более в ослепшие глаза деда.
И не сказать, что Игнет делала недостаточно, слишком мало, она делала много, даже чересчур. Вот только руки постоянно тряслись, голос дрожал, чем больше она старалась что-то изменить, тем хуже и хуже получалось. Она опускалась в глазах своих напарников на новое дно и там к собственному удивлению и удивлению коллег находила способ опуститься ещё ниже. Ей не было равных, в том смысле, что все её даже самые ленивые и неответственные сокурсники переросли её на голову и больше.
Так и тянулось, приближалось к концу, что смерти подобен, но лишь до тех пор, пока не появился капитан, её капитан.
Раймон продолжает сосредоточено следить за дорогой, а Игнет рассматривать его строгое лицо, серые глаза, а также покрытые лёгкой щетиной щёки и подбородок. Едва заметны морщины, в основном когда щурится, пока ещё не углубились шрамы старости, и всё же слишком раннее проявление для его лет. Дело в чрезмерной преданности делу, обременяющей работе, когда готов ради самого рядового дела изматывать себя до предела. За уставшими глазами скрывается непосильная изнуряющая борьба одного человека.
