Kitabı oku: «Все наши вчера», sayfa 2

Три

ЭМ

Прошел еще один день. Еще не до конца проснувшись, я смотрела на потолок, пытаясь разглядеть там знакомые трещинки в тусклом голубоватом свете, проникающем в камеру из коридора. От нечего делать я потрогала синяки. Судя по ощущениям от надавливания, они, наверное, были красновато-фиолетовые, совсем как покрывало на кровати в нашей старой комнате для гостей. Моей матери всегда нравился этот цвет. Подозреваю, это как-то связано с ее любовью к хорошему каберне.

В коридоре послышались шаги. Я нахмурилась. Я не голодна. Разве уже время завтрака? Нет, свет еще выключен.

Дверь отворилась медленно, за ней оказался охранник, которого приставили к нам совсем недавно. У этого в глазах еще проглядывалась хоть какая-то человеческая порядочность, и, в отличие от Кесслера, он всегда давал мне еду в руки и даже иногда, когда я возвращала поднос, говорил «спасибо». Я толком не запомнила его имя. Коннор? Купер?

– Когда ты была маленькой, – сказал охранник, маяча в дверях, – у тебя был выдуманный друг по имени Майлз. Это был фиолетовый кенгуру.

Я резко села.

– Что?!

– Идем. Нам надо идти.

– Что ты имеешь в виду?

– Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.

У меня пересохло во рту, а язык внезапно показался слишком большим. Это было то, чего я ждала. Способ выбраться наружу. Я никогда в жизни никому не рассказывала про Майлза.

Кроме этого охранника, судя по всему.

– А Финн? – спросила я.

– И его тоже. Пошевеливайся.

Я вскочила, и мои ноги оказались на удивление окрепшими. Я запустила руку под матрас, достала записку в полиэтиленовом пакетике и сунула ее в карман. Охранник – Коннор? – уже отправился освобождать Финна. Я медленно шагнула к двери камеры. Дверь была открыта нараспашку. Я коснулась дверного косяка кончиками пальцев, изучая место, где стены так долго были моими границами – и вот превратились в ничто. Я нерешительно шагнула вперед, и на какую-то дурацкую секунду мне показалось, что я сейчас расплачусь.

Я услышала скрежет ключа в замке, повернулась и увидела, как Коннор пытается открыть камеру Финна. О господи! Осознание хлынуло на меня, как буйная волна на Киава Айленд, и вышибло воздух из моих легких. Я сейчас увижу Финна!

Коннор наконец справился с замком и открыл дверь, и все застыло до тех пор, пока тишина в промежутках между ударами сердца не затопила нас и не сделалась оглушительной. Если я отнеслась к нашей внезапной свободе, как животное, позабывшее мир за решеткой, то Финн выпорхнул из своей камеры, словно птица из клетки. Я едва успела взглянуть на него, как он сгреб меня и так крепко прижал к себе, что я чуть не задохнулась – но мне было на это наплевать.

– Боже мой, – повторял он раз за разом. – Боже мой.

– Дай я на тебя посмотрю!

Я отодвинулась и провела руками по его щекам, заново узнавая лицо. Ну конечно же, глаза голубые. И как я могла забыть эти губы? Тонкие розовые губы с приподнятым уголком, вечно намекающим на насмешливую улыбку. Боже мой, почему же я никогда прежде не замечала, какой он красивый? – Тебе пора подстричься.

Финн погладил меня по щеке краем большого пальца.

– Ты красивая.

Я много лет жила в страхе, в бегах, оторванная от всех, кого люблю, и потом, запертая в этой камере, где меня допрашивали и пытали, а смерть постоянно стояла у меня за плечом. Но клянусь, никогда мне не было настолько страшно, как в тот момент, когда Финн наклонился и впервые поцеловал меня.

Он так нежно коснулся моих губ своими, и я подумала: он, должно быть, боится, что этот сон оборвется на самом интересном месте. Он обнял меня покрепче, привлек к себе, и на мгновение все мои страхи исчезли.

– Прошу прощения, – сказал Коннор, – но нам нужно идти.

Мы оторвались друг от друга, и Финн застенчиво улыбнулся мне. Тем временем Коннор с пистолетом в руке начал спускаться вниз по коридору. Я увидела это место впервые с тех пор, как они приволокли нас сюда много месяцев назад, а тогда я была не в том состоянии, чтобы оценить пейзаж. Рядом с нашими камерами располагались еще три, тоже со стенами из шлакоблока и металлическими дверями, но они были пусты. Другая часть коридора, похоже, использовалась в качестве склада, и это было так обыденно, что меня захлестнули боль и унижение. Доктор словно засунул нас с Финном подальше, вместе со всяким старым хламом, вроде коробки с зимней одеждой, убранной на лето и позабытой.

– А где все? – шепотом спросила я, когда мы миновали запертую дверь, отделявшую наш коридор от остальной базы. Пока что нам не встретилось ни одного солдата.

– Сейчас глубокая ночь, так что народа тут по минимуму, – бросил через плечо Коннор. – И я подсыпал снотворное в кофейник в комнате для отдыха.

– Знаете, – сказала я, – а вы начинаете мне нравиться.

– Не спеши с выводами, пока мы не доберемся до «Кассандры».

Мы крались в глубь базы. Лишь теперь я поняла, какая она огромная. Коннору приходилось следить за своей походкой, чтобы не грохотать ботинками по бетонному полу, а мы с Финном шагали беззвучно в своих тапочках заключенных. С каждым шагом мне становилось все тяжелее дышать, в груди жгло от напряжения. Только теперь я почувствовала, как на мое тело повлияла жизнь в камере в четыре шага шириной. Глядя на Финна, я пыталась понять: начал ли и он потеть и дрожать, как я, но ему, похоже, было все нипочем. Он, наверное, тренировался у себя в камере, тщеславный гаденыш.

И почему только я сама до этого не додумалась?

– Ты в порядке? – спросил Финн. Я начала сбавлять темп, и поскольку мы по-прежнему держались за руки, получилось, что Финн тащит меня за собой. Я кивнула, сделала глубокий вдох и заставила себя прибавить шагу.

Я настолько сосредоточилась на том, чтобы переставлять ноги, что не услышала, как в дальнем конце коридора отворилась дверь, и не увидела, как оттуда вышел темноволосый мужчина. А Коннор увидел. Его рука врезалась мне в грудь, втолкнув меня и Финна в другой дверной проем, и я, отступая поглубже, лишь краем глаза успела разглядеть этого мужчину.

Это был доктор. Я вжалась в дверь и попыталась унять неровное дыхание.

Коннор направился к доктору, и ужас пронзил меня, будто нож. Мне вдруг показалось, что это какая-то западня, подстроенная доктором, очередная хитрость, предназначенная для того, чтобы сломить нас. Сейчас Коннор вернет нас обратно, и мы никогда больше не выйдем из наших камер. Меня охватило невыносимое желание броситься наутек.

Финн – возможно, он ощутил мои мысли – сжал мою руку, удерживая меня на месте.

– Коннор, что ты делаешь в этой части здания? – услышали мы из нашего ненадежного укрытия вопрос доктора. Ему достаточно было сделать несколько шагов – и ниша перед дверью уже не скрыла бы нас. – Тебе разве не полагается охранять пленников?

– Так точно, сэр. Меня подменил Абрамс. Сержант послал меня найти вас.

Доктор раздраженно вздохнул.

– Я даже не на дежурстве. Я просто зашел разобраться с бумагами. Что ему нужно?

– Я точно не знаю, сэр. Он только сказал, что ему нужно встретиться с вами в командном пункте.

Шаги приближались. Не тяжелые подошвы Коннора, а тонкие, из лучшей итальянской кожи – голову даю на отсечение. Я с такой силой вжималась в дверь, что если нам и суждено пережить эту ночь, коллекция моих синяков определенно пополнится.

– Мне нужно сперва зайти к себе в кабинет, – сказал доктор, – а потом…

– Он сказал, что это срочно, сэр.

Шаги остановились.

– Уберите руки, солдат!

О господи. Я сжала свободную руку в кулак. Если доктор подойдет сюда, я по крайней мере смогу наставить ему синяков, прежде чем он меня убьет.

– Прошу прощения, сэр, – надтреснутым голосом проговорил Коннор. – Я только хотел сказать, что вы действительно нужны сержанту, и времени ждать нет…

Молчание все тянулось, и я даже с закрытыми глазами представляла, каким оценивающим взглядом доктор смотрит на Коннора. По мне, голос Коннора звучал жутко виновато, а доктор не глухой и должен был понять, что что-то неладно. Мне оставалось лишь надеяться, что его рассеянность и вера в собственную неуязвимость возьмут верх.

– Ладно, – в конце концов произнес доктор. – Я пойду в командный пункт, а вы возвращайтесь к пленникам. И в следующий раз не забывайтесь.

– Слушаюсь, сэр!

Легкие шаги доктора двинулись прочь, и я осознала, что все это время не дышала.

– А теперь придётся поспешить, – сказал Коннор, вернувшись к нам. – Он поймет, что дело неладно, когда доберется до командного пункта и никого там не найдет. Но пункт в другом конце базы, а «Кассандра» близко.

Мы побежали по коридорам; Коннор бежал футах в пятнадцати впереди, высматривая других солдат, а Финн практически волок меня за собой. Когда мы остановились, я согнулась пополам, упершись руками в колени и пытаясь отдышаться. Финн успокаивающе гладил меня по спине, но Коннора интересовал только оставшийся путь. Подняв в руке пистолет, он застыл у поворота. Потом приложил палец к губам.

– Пункт управления тут сразу за углом, – прошептал Коннор. – Его охраняют – с этим я ничего не смог поделать, – так что вы двое оставайтесь сзади.

Стоящий рядом со мной Финн напрягся.

– Что вы собираетесь делать?

– А какая разница? Как только вы вернетесь назад, все это станет никогда не происходившим, так ведь?

Я глотнула еще воздуха.

– Ну, примерно так.

– Не шевелитесь. – Коннор сунул пистолет в кобуру и бегом выскочил из-за угла. Мы слышали, как он кричит и барабанит кулаками по стеклу. Пост управления. Финн обнял меня за плечи, и я прижалась к нему всем телом. Боже, он теплый! Прошло столько времени, что я позабыла, каким теплым может быть другой человек.

– Пожар в первом крыле! – выкрикнул Коннор. – Требуются все люди! Скорее!

Пауза, потом еле слышное шуршание открываемой двери.

– Сирены не было, – сказал какой-то солдат, – и нам ничего не сообщали.

– Мы не можем оставить пост, – добавил другой.

Внезапные хлопки двух выстрелов, эхом отразившиеся от стен, оказались оглушительными. Я закрыла рот ладонями.

– Скорее! – крикнул Коннор.

Финн побежал, и я за ним. Мы завернули за угол и очутились перед пунктом управления, от пола до потолка огражденного пуленепробиваемым стеклом. Два солдата валялись на пороге, и темная кровь лужей растекалась под ними, ширясь с каждой секундой. Я никогда не думала, что крови бывает так много. И к виду людей с развороченными головами я тоже не была готова.

Коннор стоял внутри пункта управления, по другую сторону от безжизненных тел охранников. Его лицо и форма были забрызганы красным, от вида его протянутой руки меня передернуло. Это была правая рука, та самая, которой он стрелял, а отдача оставила облачко крохотных красных точек у него на коже. Я заставила себя принять протянутую руку, и Коннор помог мне перепрыгнуть через трупы. Финн прыгнул следом, но приземлился в край растекавшейся кровавой лужи, шлепанец поехал, и Финн растянулся на полу. Я помогла ему встать, и он сбросил промокшие шлепанцы.

– От всей души надеюсь, что вы знаете, как работает эта штука, – сказал Коннор, глядя на бесконечные ряды оборудования и мигающие огоньки консоли. За ними располагалось смотровое окно, через него видна была вторая комнатка, поменьше. Туда можно было попасть только через дверь в углу поста управления. Крохотная комнатка, приковывающая взгляд, жутковато лишенная цвета и рельефа, гладкая, пустая коробка всех оттенков серого.

– У меня есть идея, – сказала я. – Кое-кто мне все уши прожужжал. Финн, ты не мог бы…

– Вас понял, – сказал он, уже усаживаясь в кресло перед главным терминалом компьютера. – Если я хоть что-то понимаю в нашем докторе, система должна быть проста в использовании.

Финн постучал по клавиатуре, сосредоточенно хмурясь. Я знала, что он нервничает и злится, если ему мешать, и потому повернулась к Коннору.

– Спасибо, что сделали это.

Он вытер тыльную сторону ладоней о штаны.

– Не за что.

– Почему вы помогаете нам? – спросила я. – Ну, то есть, – как мне удалось вас убедить? Мне нужно будет это знать.

Коннор пожал плечами.

– Я был известным охранником, а вы дали мне шанс стать героем. Кроме того, я кое-что повидал…

– Насколько плохо там, снаружи?

– Плохо.

Коннор выглядел напуганным, и мне стало страшно. Этот человек спокойно подлил снотворного своим хорошо вооруженным коллегам и глазом не моргнув вышиб мозги двум из них, но то, что происходило снаружи, заставило его умолкнуть и напрячься. Когда нас с Финном схватили, американские беспилотники атаковали Китай. Израиль и Сирия воевали с применением ядерного оружия, а изрядный кусок Хьюстона только что стерли с карты. Трудно было предположить, что дела могут пойти еще хуже.

Но, подозреваю, они так и сделали.

– Вы правда считаете, что можете изменить это все? – спросил Коннор, и теперь я разглядела скрытое в глубине его глаз отчаяние.

Я потрогала краешек полиэтиленового пакета у себя в кармане.

– Я думаю, мы не остановимся, пока не сделаем этого.

– Ах, да, – сказал Коннор и запустил руку в карман. – Чуть не забыл. Вам понадобится это. – Он достал бумажник и извлек из него маленькую фотографию женщины с медовыми волосами и белозубой улыбкой. Фотографию он вручил мне.

– Что это?

Коннор усмехнулся.

– Это то, что убедит меня вам помочь.

Я улыбнулась.

– А! Она красивая.

– И она сказала да такому неудачнику, как я, – можете себе представить?

Я сунула фотографию в карман, к завернутой в пакет записке.

– Еще как могу.

– Окей, готово, – сказал Финн, вводя последние команды. – Все автоматизировано, так что мне нужно только ввести дату, а потом мы зайдем внутрь, и Коннор запустит коллайдер.

– Погодите, – сказал Коннор. – Если ты введешь дату, разве они не последуют за вами? Или не явятся туда на десять минут раньше, чтобы пристрелить вас сразу по прибытии?

– Мы уже думали над этим, – сказала я.

– Я знаю код, который спрячет реальную дату и заменит ее другой, – сказал Финн. – Эм, ты уверена насчет четвертого января? Последняя возможность передумать.

– Уверена.

– Окей, – сказал Финн. – Я сделаю так, чтобы казалось, будто мы отправились в седьмое. Именно тогда доктор и будет нас ждать. Так что у нас будет куча времени, чтобы позаботиться обо всем, прежде чем он погонится за нами.

– Как запустить коллайдер? – спросил Коннор.

– Как только мы зайдем в ту комнату, нажмите вот это, – Финн указал на кнопку «Возвращение». – Остальное сделает автоматика. Ускорителю потребуется около двух минут, чтобы разогнать частицы до скорости, необходимой для столкновения. После этого мы исчезнем.

– Вроде ничего сложного, – сказал Коннор. Я подавила истерическое желание рассмеяться. – Тут особо и сказать нечего, но все-таки – удачи вам.

Финн пожал Коннору руку, и мы кинулись в дальний угол, где находилась дверь во внутреннюю комнату. Когда Финн открыл ее, в здании оглушительно взвыли сирены. Я невольно схватилась за уши и попыталась свернуться клубком, сжаться, спрятаться от этого звука. Финн выругался.

– Быстро внутрь! – крикнул Коннор, перекрывая шум. – Пока они не добрались сюда! Я их задержу!

Он захлопнул дверь во внутреннюю комнату за нами. Я дернула Финна на середину комнаты, и мы очутились в большом черном круге, отмечающем центр «Кассандры», огромного, в мили длиной, коллайдера субатомных частиц, построенного глубоко под этой базой. Коннор забаррикадировал дверь в пункт управления и придвинул к ней резервный сервер. Сирена выла так громко, что я даже не услышала грохота, с которым сервер свалился на пол. Коннор метнулся обратно к компьютеру, и к вою сирен присоединился другой звук, такой низкий, что сперва я решила, будто он мне мерещится. Но потом вибрация преодолела тысячи футов и дошла от коллайдера до моих ног. Энергия гудела вокруг нас с Финном так, что у меня волоски на шее встали дыбом, а руки покрылись гусиной кожей.

Я знала, что это лишь начало. Я никогда не совершала путешествий, которые проделали четырнадцать моих предыдущих версий, но я достаточно часто слышала объяснения и знала, что произойдет дальше. Когда частицы, жужжащие у меня под ногами в многомильной трубе, достаточно широкой, чтобы по ней мог проехать грузовик, начнут наконец сталкиваться одна с другой на скорости, приближающейся к скорости света, последует взрыв, такой мощный, что само время даст трещину.

Внезапно мне стало очень страшно. Я испугалась не взрыва – он все равно недоступен моему пониманию, – а того, что мне придется сделать, когда это закончится. Ради чего все это затеяно.

«Тебе придется убить его».

То ли Финн почувствовал мой страх, то ли занервничал сам, но он взял мое лицо в ладони и приподнял, чтобы мы смотрели глаза в глаза.

– Все будет хорошо, – сказал он. Слова были едва слышны сквозь рев.

А потом стало очень тихо. Во всяком случае, для меня. Каким-то образом я отыскала тишину в темно-голубых глазах Финна. Господи, да как же я смогла прожить так долго в той камере, не имея возможности видеть эти глаза?

И вдруг я поняла такую очевидную вещь, что стало непонятно, как я не подумала об этом раньше. Мое сердце разбилось и затопило меня тоской.

– Финн, – проговорила я и рассказала ему ту ужасную мысль, которую наконец осознала, осознала слишком поздно, и с этим ничего уже нельзя было сделать.

Он взглянул мне в глаза и объяснил, почему мне не следует беспокоиться. Я запомнила эти слова и сохранила в своем сердце.

Я заметила за плечом Финна резкое движение, и мир вернулся вместе с его шумом. Появились солдаты. Пока мы не видели, Коннор оттащил трупы с порога и запер пункт управления, но дверь не была преградой для них. Я в ужасе смотрела, как они с размаху вынесли ее. Коннор стрелял в толпу в дверном проеме, укладывая одного солдата за другим, но их было больше и оружия у них было больше. Его быстро одолели. Залп отшвырнул Коннора, и он рухнул на пол. Я уткнулась лицом в грудь Финну.

Но я не могла отвернуться надолго. Солдаты хлынули в пункт управления. Большинство сразу кинулось к серверу, подпиравшему дверь во внутреннюю комнату. Если они откроют дверь, «Кассандра» автоматически остановится, и мы останемся здесь.

Но действительно страшно мне сделалось, когда я увидела доктора, входящего в комнату следом за солдатами. Наши взгляды встретились сквозь четырехдюймовое стекло в смотровом окошке двери, и от ярости, написанной на его лице, озноб пробрал меня до мозга костей. Кажется, он понял, что я собираюсь сделать. Даже если мы ускользнем, этот взгляд будет преследовать меня сквозь время.

Доктор двинулся к компьютерному терминалу. Рокот у нас под ногами уже напоминал землетрясение, но с доктором за клавиатурой и солдатами у двери нам оставались считаные секунды. Я так сжала руку Финна, что у него, кажется, сместились кости. Они сейчас заглушат «Кассандру» и прикончат нас, медленно и изобретательно…

Но они опоздали.

Когда солдаты навалились на дверь, мир взорвался, и мое тело растворилось в огненной вспышке.

Четыре

МАРИНА

Четырьмя годами раньше

Я уставилась на подъездную дорожку к соседнему дому и принялась рассеянно царапать ноготь, покрытый розовым лаком. Тамсин шлепнула меня по руке.

– Прекрати немедленно! – Осмотрев ноготь, она вздохнула. – Вот этот придется переделывать.

– Он все равно был неровным, – сказала я. – Так что переживешь.

София – она валялась на моей кровати, не отрываясь от телефона, – сказала:

– По крайней мере, она их больше не грызет.

– Спасибо, я в курсе. Гадость какая!

Само собой, я иногда грызу ногти, но стараюсь следить, чтобы в этот момент рядом не было девчонок. До сих пор не могу привыкнуть к тому, как ощущается лак на руках, кажется, что ногти просто задыхаются. Но Там говорит, что она из кожи вон лезет, пытаясь подобрать идеально подходящий цвет, сочетающийся со сливовым оттенком «Прекрасной Софии» и ярко-красным «Красавицы Там-ерики».

– Марина… – проговорила Там, покрывая ногти на моей правой руке слоями лака. – Марина… Твое имя ни с чем не рифмуется.

София вскинула голову.

– Аква Марина!

– Кто бы сомневался! Только слушай, ты, гений, – я ей делаю розовые ногти – брюнеткам этот цвет больше подходит!

Я слушала вполуха, поглядывая то на окно, то на дверь соседского дома. Тамсин подняла на голову и поймала мой взгляд.

– Не, за те десять секунд, что ты не смотрела, он не появился, – широко ухмыляясь, сказала она мне.

Я подумала прикинуться дурочкой, но ограничилась тем, что просто закатила глаза.

– Заткнись.

Нет никакого смысла делать вид, будто я не жду возвращения Джеймса. За три недели отсутствия он отправил мне лишь одно СМС, о том, что сегодня ночью вернётся из Коннектикута. Раньше мы бы перезванивались и обменивались сообщениями все то время, что его не было, но с учетом случившегося перед отъездом это казалось слишком неловким.

– Он точно пригласит тебя на свидание! – сказала София, направившись к моему шкафу и начав рыться в одежде. – Поверить не могу, что ты станешь девушкой Джеймса Шоу!

– Ну, не знаю… – сказала я. Я влюблена в Джеймса столько, сколько себя помню, но никогда и не надеялась, что он ответит мне взаимностью. Учитывая, кто он и кто я, это практически невероятно.

– Да ладно тебе! – Тамсин подула на мои свежеокрашенные розовые ногти. – Он почти поцеловал тебя, а для Джеймса это все равно что предложение сделать! Он до этого целовал кого-нибудь?

В этом я сомневалась, но при одной лишь мысли о Джеймсе, целующем другую девушку, мне поплохело.

– Но с тех пор он со мной ни разу не заговорил! Разве это не значит, что он сожалеет о случившемся?

– Нет, он просто в шоке от осознания, что безумно влюблен в тебя, – сказала Тамсин. – Но теперь, когда у него было время прокрутить это всё в своем большом мозгу…

– Спорим, что большой у него не только мозг? – сказала София, поигрывая бровями.

Тамсин застонала, а я возмутилась:

– Не пошли!

Но София только засмеялась и, надев на себя мой новый кашемировый свитер, принялась разглядывать свое отражение в зеркале.

– Я серьезно! – сказала она. – Ты же понимаешь, что первый шаг должна сделать ты?

– Точняк, – сказала Тамсин. – Только не суетись.

– И как я это сделаю? – сказала я. Уже при одной мысли об этом меня прошиб пот, а внутри всё задрожало. – Знаете ли, не у всех здесь присутствующих было столько парней, чтобы это получилось так просто.

– С этим-то? – сказала София. – Черт возьми, уверена, что с ним будет легче легкого.

София, издав парочку непристойных стонов, поцеловала тыльную сторону руки, и мы с Тамсин рассмеялись. Лучшее в Софии то, что она никогда не боится выглядеть глупо. Возможно, потому, что она и вправду глуповата. В то же время Тамсин с её аристократическим британским акцентом и внешностью болливудской звезды умудряется поставить себя так, что все, что она говорит или делает, кажется крутым, так что на самом деле здесь только я постоянно беспокоюсь, как бы не выставить себя дурой. Я просто до ужаса боюсь снова превратиться в неудачницу, лишенную друзей.

В дверь постучали, и София мгновенно прижала руку ко рту.

– Твои родители дома? – шепотом спросила она.

Я лишь рукой махнула.

– Это всего лишь Лус. Входи!

Лус, наша домработница – она работает у нас еще с тех пор, когда я была совсем маленькой, – заглянула в комнату.

– Милая, я пошла домой, – сказала она. – С тобой же все будет в порядке до возвращения мамы?

Тамсин засмеялась, а я напряглась.

– Лус, мне уже шестнадцать лет, – сказала я. – Думаю, что я справлюсь.

На её лице промелькнула тревога, и на мгновение мне стало не по себе. Лус – одна из тех немногих, кто любит меня на самом деле, но я хотела, чтобы она перестала относиться ко мне, как к маленькой. Это так унизительно!

– Девочки, если захотите перекусить, то в холодильнике есть лепешки с мясом, – сказала Лус.

– Хорошо, – ответила я, хотя знала, что мы точно не будем их есть. И поскольку она собиралась сказать что-то еще – типа «сладких снов», или «ты слишком мало ешь», или «я тебя люблю», – я поспешила сказать: – Пока, Лус.

– Доброй ночи, милая.

Когда она ушла, Тамсин занялась собственными ногтями, а София примерила парочку платьев, которые я купила в наш последний поход по магазинам. Казалось, они обе сосредоточены исключительно на своих идеальных телах. И я решила, что всю следующую неделю, до начала занятий в школе, не буду есть ничего, кроме салата.

Я вновь глянула на дом Шоу. Этим утром, в преддверии возвращения конгрессмена, приходили уборщики, чтобы расчистить от снега тротуар и подъездную дорожку. Элегантный черный лимузин мог появиться в любую секунду. Это случится, когда я досчитаю до пяти.

Обозначив цифры в голове, я начала отсчет. Три, четыре… пять.

Ничего.

Дотянувшись до телефона, я набрала сообщение нашей подруге Оливии, которая на каникулы отправилась с родителями в Швейцарию. Она звала и меня с собой, но я отказалась только ради того, чтобы быть дома, когда Джеймс вернется. Ну я и дура! Джеймс, где бы он ни был, явно не изнывал от желания вновь увидеться со мной и не прокручивал снова и снова в голове тот случившийся три недели назад момент, когда его губы помедлили в дюйме от моих, прежде чем отстраниться. Я популярна, довольна разумна и очень независима. И вовсе не должна, словно маленькая жалкая девочка, быть одержима парнем вроде него.

Тамсин и София всё ещё были у меня, когда мама, вернувшись с совещания, на котором планировали бенефис симфонического оркестра, хлопнула входной дверью. Звук разнесся по лестнице, и внезапно воздух уплотнился, в нем повисло напряжение, словно вместе с собой мама принесла грозу. Подружки быстренько собрались выметаться, а я пожалела о том, что не могла смыться с ними.

– Напишешь мне позже, ладно? – спросила Там, стоя у двери. – Хочу быть в курсе дела.

– Я скажу тебе первой.

София поцеловала меня в щеку.

– Иди и добудь его себе, тигрица!

– Боже, ты такая дурочка! – сказала я, хотя у меня сжалось сердце. Я вытолкала Софию за дверь и помахала им на прощанье, пока они усаживались в кабриолет Там. Ей не полагалось водить машину без сопровождения взрослого – мы еще не могли получить права из-за возраста, – но когда её родителей не было дома, Тамсин тайком брала машину из гаража. Осторожно закрыв дверь и стараясь не шуметь, я устремилась вверх по лестнице.

– Марина! – окликнула меня мама из своей студии в глубине дома.

Застонав, я остановилась на четвертой ступеньке. Почти успела!

– Что?

– Не кричи через весь дом, иди сюда!

Я мученически закатила глаза и, с трудом удержавшись, не ответила, что вообще-то это она начала кричать. Я затопала назад в студию, где мама рисовала картины, которые никто не хотел покупать и которые в конце концов неизбежно останутся висеть в одной из наших гостевых комнат. Думаю, что когда-то она в самом деле мечтала стать великим художником, но максимум, чего она достигла в этом направлении, – организация всяких благотворительных мероприятий по сбору средств для Национальной галереи.

– Ну что еще такое? – спросила я.

– Это что еще за тон? – сказала она, смешивая на палитре несколько разных оттенков красного. – Ты сегодня говорила с отцом?

Можно было бы предположить, что в наше время электронных писем и сотовых телефонов у них не будет нужды использовать меня как посредника в общении, но нет! В последнее время казалось, что они разговаривают со мной лишь затем, чтобы что-то передать друг другу.

– Нет.

– Ты не могла бы позвонить ему и спросить, собирается ли он быть дома на ужин?

– Почему бы тебе самой не позвонить?

Мать пристально посмотрела на меня поверх холста.

– Марина, я работаю.

Можно подумать, эти картины так важны для неё! Мать тратит кучу времени, планируя мероприятия для какого-нибудь музея или больницы или осветляя волосы в салоне красоты, но стоит ей оказаться дома, и она в ту же секунду запирается в своей студии.

Я думаю, что она просто терпеть не может находиться со мной рядом.

– Ладно. – Я развернулась, чтобы уйти.

– Не пиши ему СМС! – крикнула она вслед. – Ты ведь знаешь, что он никогда не отвечает!

Поднимаясь обратно в комнату, я набрала папин рабочий номер. У него всегда уходит вечность, чтобы ответить, так что, включив на телефоне громкую связь, я положила его на комод и стала переодеваться в пижаму. Мама ненавидит, когда я выхожу на ужин в пижаме. Эту пижаму мне подарила Лус, и едва я выскользнула из удушающе узких джинсов, на покупке которых настояла Тамсин, и перебралась в дешевый мягкий флис, как все мое тело сразу словно вздохнуло с облегчением. На долю секунды я вспомнила, какое выражение лица было у Лус, когда я сорвалась на неё, и ощутила укор совести. Несмотря на её сомнительный вкус в выборе пижам, я действительно любила эту женщину. Она была одной их тех немногих, кто ни капли не скрывал, что я ей небезразлична, хоть это и означало, что она то и дело ставит меня в неловкое положение своей заботой.

Наконец где-то после четырнадцатого гудка отец снял трубку.

– Что такое, милая?

– Мама хочет знать, ждать ли тебя к ужину.

– Боюсь, что вряд ли. – Мне было слышно, как он что-то печатает. – Сегодня лира покатилась прямо в ад. Италия очень нуждается в помощи. Зато Германию не задело. Слава богу, что евро так и не ввели, а то сейчас весь континент пострадал бы. – На самом деле он уже говорил не со мной, и хорошо, потому что на самом деле я его уже не слушала.

– Хорошо, я ей скажу.

– Мы уезжаем завтра рано утром, – сказал он, – так что, возможно, не увидимся. Я говорил с Лус, она побудет с тобой, пока мы в отъезде…

– Папа! Мы уже говорили об этом! – Каждый год после Рождества мои родители отправлялись на несколько недель в Вейл. Я думала, что, возможно, в этом году поездки не будет, поскольку они слишком много ругались друг с другом, но родители решили, что это будет для них хорошей возможностью «восстановить прежнюю связь». Тьфу! Я подошла к окну и глянула на подъездную дорожку к дому Шоу. – Я уже не маленький ребенок. Я могу пожить одна.

– Прости, милая, но мне не нравится эта идея. Лус побудет…

Но я перестала его слушать: двор осветили фары, и на подъездную дорожку к дому Шоу въехала темная машина. Девчачья бравада, которую я ранее ощущала, испарилась под наплывом адреналина. Джеймс приехал!

– Хорошо, папа, – сказала я, пресекая дальнейшие объяснения об ограблениях после Рождества и вечеринках в старшей школе. – Мне надо идти, пока.

Сбежав вниз по ступенькам, я сунула босые ноги в сноубутсы, которые Лус протерла и поставила около двери. Потом я вытащила из шкафа куртку и некоторое время сражалась с ней, резко став неуклюжей.

– Я к соседям! – крикнула я маме, прежде чем захлопнуть за собой дверь.

Я осторожно сползла по обледеневшим ступенькам крыльца, поскальзываясь на скрытой снегом траве, а потом побежала через заснеженный двор к парадной двери дома Шоу. Как всегда, дважды позвонила и, засунув руки в карманы, принялась ждать.