Kitabı oku: «Слепой рассвет», sayfa 2
Глава 3
Полина
На улице стояла духота. Солнце нещадно палило. Голова болела, в глазах мутнело. Расплатившись с водителем, я вышла из машины и присела у подъезда. У нас тут рос клен, под его тенью я и укрылась. Хватило пары минут, чтобы головокружение и тошнота прошли. Поднявшись на нужный этаж, я постучала в дверь. Звонить не стала, чтобы не разбудить Машу. Ключи оставила дома, когда уезжала в больницу на лечение.
Никто не открывал. Мама взяла отпуск за свой счет, но ее иногда вызывали, тогда с Машей сидела Валя. На сестру положиться было нельзя. Я еще раз постучала, чуть громче. Вновь тишина. Бросилась пешком вниз, не стала ждать лифт, может, они на детской площадке, а я не заметила? Поднесла телефон к лицу, цифры на экране специально установила большого размера, чтобы видеть время.
В обед Маша обычно спит. Если была возможность, я любила катать ее в коляске и наблюдать за сладким сном дочери. Осмотрев площадку, родительницу или Валю с коляской не увидела. Поздоровалась со знакомыми мамочками.
– Вы не видели моих? – спросила знакомых девушек.
– Сегодня не видели, – поправляя шапочку малышу, ответила одна из них.
– И вчера тоже, – дополнила другая. Что могло случиться?
– Спасибо, – я стала вспоминать вчерашнее поведение мамы. Может, Маша заболела, а они меня тревожить не хотят? Вернулась на лавочку и набрала маме.
Я знала, что волноваться мне нельзя. Врач предупреждала. Предположительно что-то с сосудами и глазными нервами, поэтому зрение начинает падать. Вот и сейчас я заметила, что хуже стала видеть. Надо успокоиться. Трубку она подняла почти сразу.
– Мама, вы где?! – сразу же принялась я выяснять.
– Поля, ты уже сделала МРТ? – не ответила она на мой вопрос.
– Да!
– Что сказали врачи? – в голосе мамы я улавливала тревогу. Такое ощущение, что мама знает больше, чем мне рассказывает.
– Ничего конкретного. Отправят результаты лечащему доктору. А вы где?
– Домой иду, в магазине была, – мне даже легче дышать стало. Сейчас я увижу свою малышку. Одну бы в квартире мама ее не оставила. Потерев глаза, встала со скамейки и пошла родительнице навстречу. – Ты уже в больнице?
– Нет. Решила заехать… Валя? – увидела сестру, которая чуть не наехала на меня.
– Поля, что ты тут делаешь? – удивилась Валя. Она не рада была меня видеть. Подняв с земли скейтборд, она натянула кепку пониже на глаза. Я сестру хорошо знаю, она что-то натворила и сейчас пытается от меня это скрыть.
– Заехала с Машей повидаться.
– Тебе разве можно больницу покидать? – Валя продолжала озираться по сторонам.
– Меня отпустили, поиграю с дочкой и через час вернусь. А ты откуда едешь? Лучше бы матери помогла. Она и с ребенком сидит, и в магазин сама ходит, и все дела по дому на ее плечах. Неужели нельзя часть обязанностей на себя взять?
– Вот мама идет, – бросила она скейтборд на землю, умело перевернула его ногой, вскочила и уехала.
– Валя, подожди! – она даже не повернулась.
С сестрой было тяжело. Пубертатный период явно затянулся. Уже почти восемнадцать, а мы никак не могли найти с ней общий язык. Вале нравился свободный образ жизни, никакие доводы она слушать не хотела. Красивая девчонка, но вела себя, как мальчишка. Когда Валя обрезала шикарные волосы, у мамы чуть инфаркт не случился. Потом она отказывалась идти сдавать ЕГЭ, еле-еле ее уговорили. И ведь сдала, даже балы хорошие набрала. А теперь вновь мы пытаемся уговорить ее пойти учиться в университет. Не хочет! Доводы глупые приводит. Пропадает целыми днями с друзьями. Прыгает с крыш, катается на скейтборде, гоняет на чужих машинах. Восемнадцати лет Вале еще нет, прав на вождение тоже не имеет, а за руль садится.
Я и забыла, что разговаривала с мамой. Посмотрела на экран телефона. Вызов она сбросила. Увидела я родительницу, когда она подошла ко мне очень близко. Может, я её и раньше разглядела бы, если бы она была с коляской…
– А где Маша? – спросила маму.
– Мама, ты почему молчишь? – я чувствовала, как сердце хаотично стучит в груди.
– Ты почему не в больнице? – грубый тон мамы только подтверждал мои догадки – что-то случилось с Машей.
– Где Маша, я тебя спрашиваю?! – я перестала себя контролировать, повысила голос. – Ты почему молчишь?!
– Дома поговорим! – она обошла меня и быстро устремилась к подъезду. Я бежала за ней и кричала: – Где моя дочь?
– Не привлекай внимание! – мама заметно нервничала. Она не стала ждать лифт, влетела на нужный этаж. Мои ноги подкашивались, в голове шумела кровь, я задыхалась. Что-то случилось с моей дочкой, а от меня это скрывали. Я так жалела, что оставила ее! Эмоции глушили сознание. Слезы застилали глаза, я почти ничего не видела.
– Где Маша?! – закричала я, как только мы вошли в квартиру. – Куда вы дели мою дочь?! – я забежала в свою комнату, кроватка была пуста. Я подняла ее распашонку и прижала к груди.
– Поля, не кричи, тебе нельзя волноваться. С Машей все хорошо, – на секунду появившаяся надежда угасла, как только я подняла взгляд на маму. Она виновато опустила голову и негромко добавила: – Маша у отца, – ноги перестали меня держать, подогнулись, и я опустилась на пол.
Герман знает о дочери…
– Зачем?! Зачем, я спрашиваю тебя?! – кричала я рыдая. – Как ты могла?! – мама упала передо мной на колени.
– Так надо было! С отцом ей ничего не грозит. Ты же сама говорила, что он хороший человек, – она попыталась меня обнять, но я оттолкнула ее руки.
– Если тебе было тяжело, почему ты не сказала мне? Я бы ушла из больницы!
«Нужно позвонить Герману и попросить вернуть мне Машу? – раненой птицей эта мысль билась в голове. – А если он откажет?.. Я умру!».
– Тебе нужно лечиться! – повысила и она голос. – На обследования и лекарства нужны деньги! Деньги, которых у нас нет!
– Ты поменяла Машу на деньги? Мама, ты взяла у Германа деньги?! – упрямо поджав губы, она молчала. – Отвечай! – у меня такое ощущение, что я проваливаюсь в черную бездну, а спасения нет. Никогда в жизни я не испытывала такой душевной боли.
– Да, – это прозвучало, как приговор.
– Сколько?.. Сколько ты взяла? Ему надо их срочно вернуть! – я уже стояла на ногах. Комкая в руках распашонку, требовательно произнесла: – Отдай мне деньги, я поеду и заберу Машу!
– Один миллион рублей. Твой Герман сказал, чтобы мы к его дому не приближались, – вымолвила мама и заплакала. Стало действительно страшно. Я хорошо смогла узнать этого мужчину. Он был добрым, внимательным, заботливым, любящим, но в то же время очень жестким с посторонними. Как он расценил этот поступок, остается только догадываться. Получается, я скрыла от него рождение дочери, а потом ее продала. Продала свою малышку… Я закричала от боли. Мама ладонью закрыла мне рот и стала обнимать.
– Тише, Поля! Сейчас соседи полицию вызовут! Ты же знаешь, какие они! – испугалась родительница за себя, а я задыхалась от боли, когда смотрела на пустую кроватку.
– Пусть вызывают! Пусть все узнают, что ты продала мою дочь! – никто не может судить мать, у которой похитили ребенка. – Я хочу вернуть Машу!
– Давай, вызывай полицию. Пусть меня посадят! А я ведь это сделала ради тебя! Можно подумать, я Машу цыганам продала! Отдала родному отцу! В его хоромах ей точно будет лучше. И на питание будет хватать, и на подгузники! Я зашивалась на работе, чтобы вас прокормить, а тут твоя болезнь! Может потребоваться операция! Где деньги брать? Ты хоть подумала, что у слепой матери ребенка могут отобрать и отдать в детский дом? Ты же представляешь угрозу ее жизни!
Конечно, я это все знала, поэтому и согласилась на лечение, но я даже предположить не могла, что потеряю дочь. Мне нужно успокоиться и обо всем подумать. Голова раскалывалась, перед глазами размытые круги, то ли зрение вновь стало падать, то ли из-за слез.
В больницу я не вернусь, пока не верну Машу. Как же больно, как же обидно! Почему все так? Даже если удастся вернуть дочь, кто будет за ней присматривать, пока я нахожусь на лечении? Матери и сестре я больше ее не оставлю. Остается только умолять Германа позволить мне быть с Машей. Надеюсь, что он сможет выслушать и понять. Заберу миллион и поеду к нему.
– Верни мне все деньги, что ты взяла у Германа, – потребовала я. Глаза вытерла пеленкой, растерла их, но зрение не возвращалось. Все лечение может пойти насмарку. Как и сказал врач, нервничать мне нельзя, я могу полностью ослепнуть.
– Я заплатила за твое обследование, купила лекарства…
– Хорошо, отдай, что осталось. Я продам серьги бабушки и доложу недостающую сумму, – настроена была решительно, пусть только попробует кто-нибудь помешать мне вернуть дочь. Я никогда не смогу понять родительницу и оправдать ее поступок. Интересно, она бы смогла продать меня с Валей? Отказаться от своих дочек?
– Мама не сможет вернуть тебе деньги, – в дверях стояла сестра, я не видела и не слышала, когда она пришла.
– Что значит «не может»? – мой голос сорвался. Какую еще подлость они совершили? Мама отошла к шкафу, вытащила оттуда кошелек.
– Тут только триста тысяч, – вытащила она деньги и заплакала еще громче. – Их я оставила на твое лечение.
– Где остальная сумма? Куда вы ее дели? – я переводила взгляд с матери на сестру. Обе молчали. Оценили мою дочь в миллион рублей. Продали Машеньку, а деньги потратили! Ненавижу их! Как же я их сейчас ненавижу! Мне нужен этот долбанный миллион, чтобы прийти к Герману с чистой совестью. Объяснить ему все, тогда можно рассчитывать на понимание.
– Мама вытащила меня из тюрьмы! – вымолвила Валя. – Прости.
Это словно какой-то страшный сон. Я заснула и не могу проснуться. Герман теперь точно не станет меня слушать. Подумает, что я продала дочь, а когда закончились деньги, решила за его счет устроиться!
– Простить? Ты не умеешь жить и нам не даешь! Что ты опять натворила?!
– Села за руль Димкиной машины, совершила аварию! Он сам дал ей ключи, а в полиции сказал, что она ее угнала, – произнесла мама. Можно подумать, это хоть как-то оправдывает их поступок. Я не хотела верить, что это происходит в реальности.
– Ты продала мою малышку, чтобы спасти чудовище, которое нам жить не дает? – родительница ничего не ответила. – Как так можно поступать со своей семьей, Валя? Ты не хочешь нормально жить, из-за этого пострадала моя дочь! Сколько еще жертв нужно принести, чтобы ты взялась за ум? Я ненавижу тебя! – сестра в одночасье стала мне чужой. – Я ненавижу вас обеих! Никогда не смогу простить! Больше никогда не говори мне, что ты продала Машу, чтобы спасти меня! С этого момента у тебя только одна дочь! – перед глазами все потемнело, поплыло…
Глава 4
Полина
Меня увезли в больницу. Я не хотела здесь находиться. Не могла спокойно лежать, все мысли были о дочке. Как она там? Хорошо ли спит? Ест? Не заболела?
Мне нужно ее увидеть. Упросить Германа вернуть мне Машу. Если он пойдет навстречу, во что мне слабо верилось, я не знала, куда мы пойдем с дочкой жить. В квартиру матери я не вернусь. С Машей или без – ноги моей там не будет.
Мама находилась почти все время в больнице, сидела за дверьми палаты. Плакала, умоляла ее понять. Понять?! Как можно такое понять? Ее объяснения я не желала слушать. Все мои мысли были о дочери. Переживала, смогу ли я ее вернуть?
А тут новый удар – опухоль в головном мозге. Именно она давит на глазные нервы и тревожит сосуды, поэтому зрение пропадает. Нужна операция. Смогу ли я после этого видеть – большой вопрос. Вмешательство в головной мозг может нести и другие последствия. Я все прекрасно понимала. Опухоль доброкачественная, но она растет. Ну и понятно, что даже доброкачественное новообразование может перерасти в злокачественное. У меня было немного времени, чтобы подумать и принять решение. Врачи пояснили, что моя беременность могла спровоцировать увеличение опухоли. Всему виной всплеск гормонов в организме.
Я не хотела остаться слепой, не хотела иметь психические нарушения, которые возможны. Как согласиться на операцию, которая может лишить меня общения с дочерью? Кто отдаст ребенка слепой или неполноценной маме?
Наши врачи решиться на такую операцию не могли, посылали меня в Москву. Они передали все документы в столичную клинику. Пришел ответ, что мне нужно пройти еще раз обследование, но уже в Москве. Вместе с операцией это обойдется мне в полтора миллиона рублей. Мама побежала собирать документы на квоту. Придется ждать несколько месяцев, а может, и несколько лет, там же огромные очереди. Она не ожидала, что все обернется так. Выглядела родительница подавленной и расстроенной, но мое сердце это не трогало. Будто умерло все внутри.
Все мои надежды на то, что Герман выслушает и поймет, растаяли. Он не брал трубку, а звонила я ему в день раз по сто. Изредка он все же отвечал на мои звонки, требовал больше не беспокоить и обрывал разговор. Я не была знакома с жёстким характером этого мужчины, общаясь со мной раньше, он демонстрировал только теплоту и внимание. Поэтому неприятно было столкнуться с его холодностью. Я не успокоилась и не сдалась, была полна решимости находиться рядом с Машей.
После выписки из больницы я заехала домой, чтобы собрать вещи.
– Куда ты собралась? – спросила меня мама, когда увидела, что я выхожу из дома. Все это время я практически с ней не общалась. Не брала еду, которую она приносила, не отвечала на вопросы, когда она их задавала. Только я знаю, сколько пролила слез за эти дни. Только я знаю, как от боли разрывается мое сердце!
– Я забрала оставшуюся от продажи Маши сумму денег, – предупредила я мать. О том, что я еду к Герману, она догадалась сама. Я помнила наказ врачей о том, что мне нужен покой. Пока я не окажусь рядом с Машей, это будет невозможно, но я старалась не нервничать. Больная и слепая я точно никому не нужна.
– Наверное, хорошо, что ты едешь к нему. Может, он даст денег на операцию?
– Ты в своем уме? Я не собираюсь ничего просить у Германа! У меня одно желание – находиться рядом с Машей, – он меня и так слушать не желает, а тут я с порога заявлю, что мне нужно еще денег. Если придет квота, скорее всего, я решусь на операцию, но сейчас мне думать об этом страшно и не хочется. Ведь после этого неизвестно, увижу ли я свою дочь, узнаю ли ее, смогу ли обнять?.. – Не вмешивайся в мою жизнь, считай, что я умерла, у тебя больше нет дочери. Прощай, – подхватила сумку и пошла к двери.
– Поля, зачем ты так? Прости меня! Прости, девочка! – она продолжала кричать и плакать. Оставив ключи в прихожей, я вышла из квартиры и закрыла за собой дверь.
* * *
– Полина, езжай ты домой! Не приедет Герман в клуб. Он уже неделю тут точно не появлялся, – произнес Костя – мой бывший начальник.
– Я никуда не поеду, пока с ним не поговорю, – настроена я была весьма решительно.
– Ты же видела, сколько раз я ему звонил, трубку он не берет! Не знаю, чем он так занят, но клуб ему нахрен не сдался. Не занимается он им!
– Костя, не прогоняй меня, идти мне все равно некуда. Когда-нибудь он все-таки появится, мне с ним поговорить нужно. Вопрос жизни и смерти.
– Фиг с тобой! Сиди у меня в кабинете! Есть хочешь?
– Хочу, – голова ужасно болела, вполне возможно, от голода.
– Сейчас прикажу девчонкам что-нибудь тебе принести.
– Спасибо, Костя!
– Да не за что, упрямица, – управляющий вышел. Скинув обувь, я вытянулась на диване, откинула голову на подлокотник и прикрыла глаза. Весь день провела на ногах, устала. Ездила к Герману домой, никто не вышел. Просидела, прождала, так никто и не появился. Как-то он заезжал за документами, а я в машине сидела, адрес запомнила.
Минут через двадцать вернулся Костя. Сам принес поднос с закусками.
– Ешь быстрей, – поставил он поднос на свой стол, отодвигая в сторону бумаги.
– Что случилось? – заметила, что он дергается.
– Герман перезвонил. Как ты и просила, я сказал, что ты его здесь дожидаешься и никуда не уйдешь, пока вы с ним не поговорите, – мое сердце убежало в пятки. – Едет сюда. Поля, он очень зол. Может, позже придешь с ним пообщаться?
– Нет. Сейчас.
– Не знаю, что между вами произошло, но Черногоров не обрадовался твоему приходу. – Костя ждал хоть каких-то объяснений, а мне нечего было ему сказать. Герман доверял ему управление клубом, но в личные дела никого не посвящал. Мы были близки, но даже мне он не рассказывал о семье. Вряд ли Герман обрадуется, что я обсуждаю с его подчиненными наши проблемы. – Ешь давай, – скомандовал Костя, отодвинул для меня офисное кресло.
Как только Костя сообщил, что Герман едет в клуб, у меня пропал аппетит, но обижать управляющего не стала. Впихнула в себя немного еды.
– Как ты жила все это время? – я видела, что ему хотелось поговорить, но мне было не до этого. Я думала о встрече с Германом.
– Нормально. Работала, потом пришлось уволиться.
– Вижу, что говорить ты не хочешь, не настаиваю. Поля, я тебя очень прошу, не поднимайте шум. Клиентов мне распугаете. Герман после твоего побега словно с цепи сорвался, совсем другой человек. Постарайтесь тихо разобраться, – я кивнула, а сама анализировала слова управляющего. – Я в зал выйду. – Костя забрал с собой поднос, пробурчал, что я ничего не поела, и ушел.
Места себе от волнения не находила. Вытащив из сумочки две таблетки, проглотила, не запивая. Только бы зрение не подвело. Тогда Герман точно вычеркнет меня из жизни дочери. Я и без предупреждения Кости поняла, что не знаю Черногорова.
Услышав четкие, уверенные шаги за дверью, я уже знала, кто сейчас войдет. Створка резко распахнулась. Я плохо видела его черты лица, но и без этого поняла, что Герман недоволен моим появлением. Не хотелось показывать, что я напрягаю зрение, да и врачи не советовали это делать.
– Зачем ты пришла? – процедил он со злостью. Я забыла все, что собиралась ему сказать. Герман закрыл дверь, сделал два шага по направлению ко мне. Ощущение, будто на меня надвигается хищник, захотелось отступить. Он стоял рядом, я могла уловить запах его парфюма, но впервые его близость заставляла меня дрожать не от страсти, а от страха.
– Я хочу поговорить о Маше. Хочу, чтобы ты ее вернул, – наконец-то я собралась и заговорила. – Мама не имела права отдавать тебе мою дочь.
– Она не отдала, она продала! Маша не только твоя дочь, но и моя!
– Я этого не отрицаю…
– Тогда почему я не знал о ее рождении?! – крикнул он так, что я отступила. Костя просил не поднимать крик, но разве в таком состоянии Герману можно что-нибудь сказать? Любой мой ответ вызовет очередную волну гнева.
– Прости. Я хотела тебе сообщить. Правда, много раз хотела позвонить и рассказать.
– И почему не сделала?
– Не хотела влезать в твою семью, – решила сказать правду. – Я думала не о себе, когда скрыла рождение Маши.
– Мне все равно, о чем ты там думала. Дочь будет жить со мной. Ты ее больше никогда не увидишь, – от его холодного равнодушного тона в жилах стыла кровь. – На этом разговор можно закончить. Больше не появляйся в моей жизни. Я твою мать об этом предупредил. Будете мозолить глаза, я упрячу вас в тюрьму за торговлю детьми, – он развернулся, собираясь уйти. Отмахнулся, словно я мошка.
– Я не продавала Машу! Герман, послушай меня, – кинулась за ним и схватила за руку.
– Не желаю ничего слушать. Твои оправдания ничего не изменят!
– Я даже не знала, что мама так поступила! Она Валю от тюрьмы спасти хотела, а я в больнице лежала! – кричала и плакала я, но он, хоть и развернулся ко мне лицом, остался все таким же равнодушным. Поняла, что жалости в нем не найду. – Мама не имела права так поступать! Не имела права забирать у меня ребенка! Я не представляю своей жизни без Маши. Герман, прошу тебя… – умоляюще смотрела на него, на лице любимого когда-то мужчины не дрогнул ни один мускул. – Оставшуюся сумму я забрала и привезла обратно! Конечно, тут мало… – я чувствовала нарастающую головную боль, понимала, что нельзя так нервничать, но если я сейчас до него не докричусь, он уйдет. Деньги вытащила и протянула Герману, он швырнул их на стол. Купюры рассыпались по всему кабинету. – Верни мне ребенка! – умоляюще звучит мой севший от крика голос.
– Я купил свою дочь, – цедит он зло слова. – Ты ее больше не увидишь! – глотаю слезы, размазываю их свободной рукой по лицу. Этот мужчина холодный, чужой, я его не знаю.
– Не поступай так со мной! Герман, я тебя очень прошу! Я согласна на все, только не лишай меня дочери! – готова ползать у него в ногах, лишь бы быть с Машенькой. Я ее люблю больше жизни!
– На все, говоришь? – его тембр голоса меняется, бьет по натянутым нервам. Понимаю, что ничего хорошего сейчас не услышу, но все равно твердо отвечаю:
– Да, – мне нечего терять. Без дочки я не смогу жить.
– Только при одном условии ты останешься с Машей, – я ничего не говорю, жду, что Герман предложит. Стараюсь скрыть дрожь тела. – Родишь мне сына, – заявляет он и смотрит внимательно в глаза, словно хочет прочитать ответ. Убедиться, что не солгу.
Мне не хватает воздуха, становится по-настоящему страшно. Я не смогу выполнить его условие, для меня это все равно, что подписать себе смертный приговор… На раздумья нет времени. Сейчас Герман меня все равно не услышит, нужно говорить «да» и попробовать потянуть время. Позже во всем признаться.
– Я готова согласиться, но возникает вопрос: а что потом? Ты отдашь мне Машу, а себе оставишь сына? – он молчит, а я с замиранием сердца жду ответа. Хотя понимаю, что такая ситуация вряд ли будет возможна.
