Kitabı oku: «Письмо из прошлого», sayfa 2
Глава 3. Небесный голубой
Анна Ильинична закончила плановый обход пациентов, и сейчас, усевшись на белоснежный диван сестринской, внимательно смотрела на свои дрожащие руки. Ей еще нет сорока, а руки, как у столетней бабки – морщинистые и желтые.
Конечно, потаскай столько уток – хмыкнула она и посмотрела на неплотно закрытую дверь. Внутри вновь накатывала волна непонимания и злости на весь мир – за что ей такая жизнь? Ни минуты покоя.
Она со вздохом встала, закрыла дверь, подошла к шкафчику. Медицинский спирт – сейчас, пожалуй, единственное, что ей действительно интересно. Плеснула в прозрачную колбу, добавила в нее же воды из-под крана, размешала. Содержимое пошло едва заметными кругами. Женщина удовлетворенно вздохнула. Поднесла к губам, уловила свое отражение в зеркало на двери открытого шкафчика – свежее и румяное когда-то лицо сейчас было отвратительно опухшим: щелки вместо глаз и огромная картофелина, вместо носа. И за что Мишка ее еще любит? Она снова хмыкнула и на одном дыхании выпила всю жидкость.
– Анна Ильинична?
Женщина вздрогнула от неожиданности, стеклянная тара вылетела из рук. Словно издалека послышался звон битого стекла, запахло спиртом.
– Ой, извините.
Анна обернулась – в дверях стояла молодая рыжеволосая Оксана, новенькая медицинская сестра.
– Что ты влетаешь, как бешеная?! – крикнула Анна и кивнула на осколки. – Убирай теперь!
– Анна Ильинична, извините. – Девчонка схватила швабру, нагнулась над осколками. – Я только хотела спросить про раствор.
– Спокойней надо быть. – Она, пошатнувшись, переступила через швабру, села на диван. – Орешь, как буйная! Так всех пациентов на уши поставишь.
– Я же уже извинилась! – Оксана повысила тон, оборачиваясь к Анне.
– А мне что? – отозвалась та и почувствовала комок горечи в горле. Этот ужасный привкус мог заглушить только никотин. Захотелось курить. – Убирай стекло и сама убирайся! Мне еще дежурить всю ночь! Никакого отдыха.
– А что вы раскомандовались вдруг? – прошипела медсестра. – Вы забыли, что вы тоже медицинская сестра, а не врач, как когда-то давно?!
Анна с нескрываемым отвращением посмотрела на нее, а та уже бросила осколки обратно на пол и поднялась на ноги.
– Оксана, что ты себе позволяешь?
– Это вы что себе позволяете? Мало того, что пьете постоянно на рабочем месте, так еще и работу свою не выполняете! Абрамову из третьей палаты раствор внутривенно нужно было ввести еще час назад. Это должны были сделать вы, а заниматься приходится мне! Почему?
– Замолчи! – Анну затрясло, она сжала кулаки и прошептала сквозь зубы: – Да ты мне в дочери годишься, не смей так со мной разговаривать!
– Знаю я про вашу дочь, тоже мне мать нашлась! – Оксана нагло хмыкнула. – Брошенный никому не нужный подросток. Она у вас и пьет и курит, шастает по ночам. Конечно, есть с кого пример брать!
– Заткнись!
– А то что? Пожалуетесь на меня заведующему отделением? Да, пожалуйста! А может я вообще, первая это сделаю! – Оксана вылетела из комнаты, громко хлопнув дверью.
Анна, поддалась порыву, бросилась следом, но остановившись посреди темного коридора, облокотилась о стену и медленно сползла на пол. Хотелось рыдать, но слез не было. Она закрыла глаза, а в ушах вдруг треск ламп сменился голосом дочери:
– Мам, до первого сентября месяц остался…К учебе будем готовиться?
Анна открыла глаза: пред глазами круги, темный и без того коридор погрузился во тьму.
– Будем, дочка, будем, – тихо прошептала она, вспоминая утренний разговор с дочерью…
…Анна вошла на кухню, поправляя на голове бигуди, муж и дочь уже сидели за столом.
– Чего ты так рано встала? – спросила она у дочери, присаживаясь за стол.
– Чай налить? – вместо ответа спросила Маша и уже потянулась к чайнику.
На кухне прибрано, но она точно помнила – ночью весь стол был заставлен грязной посудой. Анна обернулась и, как и предполагала у двери увидела несколько мусорных пакетов, забитых до верха. Дочь прибралась.
– Ты вчера во сколько пришла?
– В полночь. – Ответила Маша, поставив перед матерью кружку с чаем.
– Ясно. – Анна сделала глоток, задумалась, опустив голову.
Маша взяла с тарелки печенье, поскребла тонким пальцем край слегка облупившегося блюдца, сказала:
– Треснутую посуду нельзя держать в доме.
– А то что? – мать усмехнулась, вырванная из размышлений.
Маша пожала плечами:
– Жизнь будет с трещиной.
– Она и так с трещинами. – Сказал отец, перелистывая газету. – Вон, что в мире творится!
Грубоватый от многолетнего курения смех матери заполнил пространство. Маша улыбнулась, окидывая взглядом мать: еще не старая, но от былой красоты мало чего осталось. А с фотографий, висевших на стене коридора – мать смотрела на нее молодой и красивой, блондинкой с большими зелеными глазами и курносым носом. Да и сейчас глаза матери были все такими же зелеными, но не яркими, как сочная молодая зелень, а тусклыми, как осенние листья, с темными припухшими кругами, почему-то никогда не исчезающими, даже в те редкие, теперь уже, дни, когда мать не пила.
– Скоро сентябрь. – Сказала Маша. – Надо бы к училищу подготовиться.
– Да, кстати, – вновь подал голос отец и посмотрел на время, дрожащими с похмелья руками отложил газету на край стола. – Мне на работу пора. До вечера.
Он поднялся, отодвинув от себя недопитый крепкий чай, потрепал Машу по волосам, прикоснулся пальцами к плечу Анны и вышел в коридор. Через несколько минут входная дверь со скрипом закрылась. В повисшей тишине слышно, как тикают, висящие над столом круглые желтого цвета часы, как мать делает глотки чая.
– Так что с учебой? – спросила Маша, представив себя в черном сарафане, в котором появлялась на первое сентября последние два года. – Сарафан мне мал.
– Я знаю, дочка, – ответила Анна и посмотрела на нее долгим взглядом. – Все купим, но позже.
– Хорошо.
– Чем будешь сегодня заниматься?
Мать снимала с волос бигуди и складывала их по одной на стол.
– К Гале пойду, она попросила с ней на почту сходить. Ей посылку тетка из Германии прислала.
– Сходите. – Мать кивнула, взъерошила пальцами волнистые короткие волосы. – Опять шмотки?
– Скорее всего. – Маша пожала плечами, жалея о том, что у нее нет такой родственницы.
– Буржуи! – мать дернула плечом, закурила.
– Ма, ты опаздываешь.
– Нет, нормально. – Обе посмотрели на стрелки часов, сквозь сигаретный дым, подымающийся к потолку.
– Мам? – Маша попыталась заглянуть матери в глаза.
– Что?
– Зачем ты пьешь?
– Ой, Машка, хватит! – отмахнулась та и подошла к окну, открывая форточку.
– Когда-то мы были счастливы.
– Все проходит, – отозвалась мать. – Счастье – это всего лишь миг. Счастье скоротечно, как и сама жизнь. Все когда-нибудь заканчивается. И жизнь тоже.
– Что ты такое говоришь? – Маша бросила на стол недоеденное галетное печенье. – Все зависит от нас самих.
– Взрослеешь. Выглядишь старше.
– Знаю.
– Извини, – мать обернулась, в глазах блестели слезы, но Маша уже вышла с кухни.
– …Анна Ильинична? – позвала Оксана и потрясла женщину за плечо. – Вам плохо?
– Помоги мне. – Попросила дежурная сестра, и они вместе подняли Анну на ноги. – Дверь открой.
– А что с ней?
– Все хорошо. – Анна мотнула головой, открывая глаза. Из темноты появились два женских лица. – Сейчас…Будет лучше.
– Таблетки она принимала? – спросила женщина.
– Какие таблетки? – растерялась Оксана. – Я не знаю.
Но женщина лишь махнула на нее рукой и побежала по коридору. Уже позже Оксана узнала, что Анна неизлечимо больна.
На почте как обычно было шумно, словно и не будний день вовсе. Пока Галина отстаивала очередь за получением посылки, Маша залипала на витрину. Яркие обложки книг, журналы – она бы с радостью что-нибудь почитала – дома только пособия по медицине. Врачом может надо было стать? И так всю теорию с детства знает.
Галя окликнула ее, с усмешкой в глазах кивнула на огромную коробку, которую и вдвоем не утащить. Маша восхищенно присвистнула, завистливо поджала губы.
Подруга устроила дома настоящее дефиле. Придирчиво рассматривала каждую новую вещь, морщила нос, вышагивала по комнате и следила за реакцией Маши. Марии все нравилось. Галя фыркала, спорила, и каждая третья вещь небрежно летела в сторону двери. Маша молчала. Не ее подарки. Она бы ничего не выкинула.
Галина со свистом вынула из коробки очередной пакет, в котором лежало что-то вязаное, красивого небесного цвета, Маша невольно вытянула шею, заглядывая.
– Класс! – Галя тряхнула длинными черными волосами, подбежала к зеркалу, приложила к себе свитер. – Блин, мне не идет голубой! – Она возмущенно надула губы. – Почему он не красный к примеру?
Свитер ненужным комком упал на диван, аккурат около Маши, а сама Галя уже потеряв к нему всякий интерес, примеряла черную юбку. Маша взяла свитер, мягкий и красивый, приложила к себе, посмотрела в зеркало. Красивый. И ей очень идет. Освежает. Но о такой вещи оставалось только мечтать, а попросить – неудобно.
Маша остановилась у киоска, вытряхнула из кармана всю мелочь.
– Семечки. Вот, эти.
Она ткнула пальцем в стекло витрины на красную пачку.
– Не бросила еще курить?
Маша вздрогнула. Обернулась. Максим стоял, опираясь спиной о киоск.
– Привет. – Она отвернулась, чувствуя, как запылали щеки. Надо же, заговорил с ней первым…
– Ясно. – Он сделал шаг и слегка отодвинул ее от окошка. – Колу, пожалуйста.
– Нет, не бросила. Зачем?
Маша сделала шаг назад, быстро поправила хвост на голове, облизнула губы. Максим обернулся, хмыкнул:
– Затем что курить вредно! Не вырастешь.
– А я, по-твоему, еще не выросла?
Он усмехнулся, окидывая ее взглядом.
– Ну да, что это я. Рост у тебя приличный – кобылка добрая.
Маша выгнула одну бровь, не переставая улыбаться. Он насмешливо спросил, засунув руки в карманы джинсов:
– Гуляешь?
– Гуляю.
– А чего одна?
– А с кем еще? – она дернула плечом, снова осмелилась посмотреть на него – кайф.
– Подружки где твои? – он взял в рот пластик жвачки. – Постоянно одна.
– Они дома, – соврала Маша, кроме как с Галькой больше ни с кем не дружившая.
– Странная ты, Маша. – Он перестал улыбаться. Глаза серьезные, рассматривает как экспонат в музее, и она горит от этого, покрываясь пунцовой краской.
– Нет, ты просто меня не знаешь. – Она мотнула головой, отворачиваясь, облизнула губы, продолжая от смешанного чувства неловкости и стеснения, чертить носом кроссовка круги на пыльной дороге.
Максим хмыкнул, но продолжил стоять рядом с ней, к машине, что стояла у дороги с открытой дверью, идти не торопился. Маша поджала большой палец на ноге, дырка на кроссовке сияла черной дырой. Стыдно-то как…
Максим молчал, а она не знала о чем с ним говорить. Ему то что – стоит, рассматривает, а она горит от стыда и неловкости, полыхает от стеснения и дрожит от удовольствия. Ей нравится, когда он смотрит на нее. Смотри, Макс, смотри и не уходи никуда.
– Ой, девочки, смотрите наша серая мышка здесь!
Маша вздрогнула. Обернулась – Надька со своей свитой плыла прямо на них.
– Привет, Макс. – Пропела она, окидывая, Машу презрительным взглядом. Ее подруги тот час засмеялись, словно услышали шутку века.
– Привет. – Максим подкурил. Смотрит опять на нее и в глазах – сочувствие?
Маша усмехнулась, отводя взгляд. Сбежать бы, да ноги налились свинцовой тяжестью. Словно она как загнанный зверь. Насмешки, унижения. Да чем она хуже них?
– Котовас! – Надя приблизила к ней своей лицо. Приторный аромат духов. Мятная жвачка. Помада красная. – Так и будешь стоять здесь?
Маша затравлено посмотрела на довольную четверку.
– Вали отсюда! Тупая что ли?!
– Когда надо, тогда и пойду. – Маша почувствовала, как к горлу подступил ком отчаяния и ненависти, сжал горло, мешая дышать.
Надежда и ее подруги были ниже Маши ростом, но вели себя так нагло и уверенно, что она ощущала себя среди них соринкой, а потому она машинально сгорбилась, чтобы казаться ниже, в ушах зазвенел голос одноклассников – длинная палка, ты Машка, оглобля!
– Так, девочки, хватит! – сказал Максим и встал между ними. – Нам пора, Надя, поехали.
Надька победоносно сверкнула глазами, жирно обведенными серебристым карандашом, по-королевски вышагивая, направилась к машине, три ее подружки побежали следом. Так вот кого он ждал. И она здесь не причем, и разговор этот…
Машина Макса рванула по Космическому проспекту, а Маша обессилено села на лавку внутри автобусной остановки и, чувствуя невыносимую горечь стыда, сжалась от ветра. И даже начавшийся ливень не поднял ее с места и не отправил домой. Она все сидела и раз за разом прокручивала в голове слова Нади, ее насмешливый взгляд, и пусть она привыкла к подобному, но то, что это видел Максим – угнетало. Стыд и позор, в очередной раз подумала она и натянула рукава нового свитера на замерзшие пальцы. Мягкость и нежность пряжи согревала, а небесный голубой цвет радовал. Хоть какое-то-то яркое и чистое пятно в ее жизни.
Глава 4. А она любит дождь
Спустя час машина Максима остановилась у шиномонтажки. Он пробежал по лужам внутрь, на бегу здороваясь с рыжеволосым работником.
– Клиенты были? – Максим бросил ключи на столик, вновь обратился к Рыжему: – Дождь закончится, заднее колесо у меня на машине подкачаем. Денис здесь?
– Макс, давай по порядку. – Рыжий вытер мокрые руки о полотенце, смахнул с лица невидимый волос, сморщил конопатый нос. – Денис здесь. Клиентов не было – льет как из ведра!
– Да-а уж, – протянул Макс, протягивая руку Денису, появившемуся из служебного помещения. – Лето, прощай!
Он по-хозяйски окинул взглядом полки с инструментом, отодвинул ногой от прохода домкрат.
– Как там молодежь? – спросил Рыжий, которого звали Колей, открыл дверь и, встав на пороге, закурил.
– Нормально. Веселятся. – Максим встал рядом. – Бывших одноклассниц и одногруппниц брата по училищу отвез к нам домой, напьются все.
Максим нахмурился – через дорогу на скамейке в остановке сидела одинокая фигура, сливающаяся в густых сумерках с темными афишами за ее спиной, лишь черные ромбы хорошо виднелись на светлом фоне свитера.
– Вот, дуреха, так и сидит там!
– Девчонка эта? – отозвался Коля, кивнув в сторону Маши. – Это Машка из той пятиэтажки на углу. Моя бабка живет с ней в одном подъезде.
– Такая оборванка. – Денис встал рядом, сморщил нос. – Вроде не маленькая уже, а за собой не следит. Сколько ей?
– Она с моим Игорем учится.
– Серьезно? – Денис нахмурился. – Выглядит старше. Ноги такие длинные, вроде и симпатичная, но…
– Да, кстати. – Максим нахмурился, не сводя взгляда с одинокой фигуры в голубом свитере. – Высокая, может поэтому.
– Да кого там! – усмехнулся рыжеволосый Коля. – Они неблагополучные, какая уж тут забота. Жрать нечего, а ты о красоте. Предки бухают по черному, а она сама по себе. Лет с десяти, наверное, сама себе предоставлена. Тут хочешь, не хочешь, а повзрослеешь, вот и выглядит старше.
Максим нахмурился, не отрывая глаз от фигуры на остановке.
– Весь их класс сейчас у нас дома громит квартиру, отмечая день рождение Игоря, а ее даже не позвали. Игорь вроде общается с ней.
– Игорь то общается, а девчонки – нет. Она всегда одна. – Рыжий Коля выкинул сигарету. Одна из луж пошла кругами. – Алкоголики. Не дом, а проходной двор. Веселье.
Он покосился на друзей. Денис нахмурился, Макс не сводил взгляда с одинокой девичьей фигуры.
– Ну это моя бабуля говорит – веселятся почти каждую ночь. Музыка, крики, смех. Вот кому живется в радость – ни проблем, ни забот. Выпил, закусил и так по кругу. А Машка… Хорошо еще, что она сама по себе, а не в смутной компании, а то бы, знаешь, уже давно по рукам пошла. Алкоголь опять же, наркотики.
– Ну, ты развел дискуссию. – Прыснул от смеха Денис, ударил Рыжего по спине. – На психолога учишься?
– Нет. – Коля нахмурился. – На сварщика.
Максим усмехнулся, щелкнул суставами на пальцах.
– И что, родители прям сильно пьют?
Рыжий кивнул.
– Бабка моя говорила как-то, что мать Машкина больна чем-то неизлечимым. Опустила руки и бухает теперь. – Коля мотнул головой. – Ну, знаешь, бабушки же всегда в курсе всего.
– А отец?
– И Мишка тоже пьет. – Рыжий уловил заинтересованный взгляд Максима и продолжил: – Я с дядей Мишей знаком, они с моим отцом раньше вместе работали, пару раз даже в гостях у нас были, когда не пили еще. Он на гитаре классно играет.
Коля с восторгом закачал головой, вспоминая:
– И поет отлично.
– Ясно. – Максим снова щелкнул пальцами, добавил немного погодя: – Симпатичная она. Девчонки видят это и бесятся. И рост модельный, не то, что эти пигалицы. Вез их сейчас к нам домой, так они мне чуть машину не разнесли. Мелкие, а разговоры уже взрослые.
Макс поморщился, вглядываясь в темноту, снова сказал тихо:
– Симпатичная мордашка и не испорченная вроде.
– Нормальная, – подхватил Коля. – Глаза красивые и губы. И ноги от ушей. Повзрослеет, точно красавица будет.
Денис нахмурился, ударил друга по плечу, сказал, усмехаясь:
– Макс, ты чего?
– А что?
– Заелся ты братец! Вокруг тебя столько девчонок! Одни студентки твоего техникума чего стоят! А ты на малолетку эту смотришь!
Денис и Коля переглянулись.
– А что посмотреть нельзя? Симпатичная.
– Так мелкая же! Оно тебе надо?
Максим усмехнулся, смерил его насмешливым взглядом и вышел в дождь.
Маша увидела, как Максим вышел из шиномонтажа и направился в ее сторону. Тело охватила дрожь. Она хотела встать и бежать прямо по лужам, но заметив его взгляд, осталась сидеть. Ноги снова онемели, а сердце учащенно забилось.
– Маша! – Позвал он ее, сворачивая к киоску.
Она подняла глаза, улыбнулась.
– Шоколадку будешь?
– Буду.
– Буду, – передразнил он, улыбнувшись.
Крупные капли дождя падали ему на волосы, отчего те слегка завивались. Синие джинсы и серый свитер были уже влажными.
– Держи. – Он шагнул под козырек остановки, протянул ей сникерс, сел рядом, поставил между ними упаковку сока.
– Спасибо.
– На здоровье. – Он по-доброму усмехнулся. – Ну и как, интересно тебе здесь?
– Нормально.
– Лучше чем дома?
Их взгляды встретились – ее удивленный растерянный и его серьезный и внимательный.
– Ладно, жуй, давай. – Мягко сказал он, кивнув на шоколад в ее тонких пальцах. – У Игоря сегодня день рождение, все одноклассники там, а ты чего?
Маша пожала плечами:
– Меня никто не звал.
– Вы же вроде общаетесь?
– Иногда. – Маша засунула последний кусок шоколадки в рот, зашуршала оберткой. – Я не думаю, что девочкам понравилось бы мое общество. Ты же сам все видел и слышал.
– Не обращай на них внимания. – Прозвучало мягко, почти ласково, несмотря на его слегка хрипловатый голос. – Переростки! Что Игорь, что девки эти.
– А я подумала они с тобой.
Максим усмехнулся, а Маша снова прокляла себя, за то, что сморозила эту глупость. И все-таки прав отец, молчание – золото!
– Думаешь обо мне что ли? – он слегка толкнул ее в бок. Маша, молча, улыбнулась. – Маленькие они еще, чтобы ходить со мной.
– Сам говоришь, что выглядят старше и …
– А лет то сколько? – перебил он ее, сделал глоток сока. – Я уже взрослый парень, зачем мне это? У меня девушки постарше и поумней есть.
Он засмеялся, и Маша подумала, что смех у него такой же приятный, как и голос. И запах. Легкий аромат одеколона исходил от его одежды, и она осторожно вдыхала его, дыша часто-часто. Но вот упоминание о девушках вызвало в груди жжение. Что это? Ревность? Надо же – какое неприятное чувство.
– Поздно уже. – Максим повернулся к ней. – Проводить?
Она обмерла. Руки, ноги немеют, а в груди клокочет от возбуждения.
– Если хочешь. – Она откашлялась. Голос совсем сел. То ли замерзла, то ли причина он.
Город уже во власти ночной мглы, дождь заканчивается, легкий ветер приятно холодит полыхающее от восторга лицо.
– Пойдем. – Сказал он, поднимаясь и протягивая ладонь – слегка коснулся ее пальцами, но тут же убрал руку, словно обжигаясь, и пошел вперед.
Она идет следом и с восторгом смотрит на его коротко стриженый затылок, на широкие плечи, на… Маша нахмурилась. В окнах ее квартиры не горел свет, а значит, родителей до сих пор нет дома.
– Что-то случилось? – спросил Максим, оборачиваясь. Она остановилась и изменилась в лице. Тревога залегла в вечно удивленных этому миру глазах.
Маша мотнула головой.
– Просто дома света нет, видимо, родители где-то задержались, хотя странно, обычно они по вечерам дома.
– Может, и задержались где. – Произнес он нарочито бодро. – Одиночества ты, как я видел, не боишься. Так неужели, боишься темноты?
– Нет. – Маша улыбнулась, сделала несколько шагов, но тут же всхлипнула, прикрыв рот – у ее подъезда стояли взволнованные соседи.
– Мама? – Маша бросилась к толпе, упала на колени, прямо на асфальт у лежащей неподвижно женщины.
Максим остановился. Высокий мужчина, ростом чуть выше него, пьяно оттолкнул его, склонился над Машей, сказал хрипло:
– Дочка, все хорошо.
– Пап! Что с мамой?
Она прижалась к отцу, тот обвил ее худое тело руками, но она тут же попыталась вырваться.
– Что с ней? Подними же ее, асфальт мокрый, она замерзнет!
– Скорую вызвали? – спросил Максим у собравшихся зевак, в ответ кивнули. – А что случилось?
Он посмотрел на лежащую на земле женщину, отдаленно напоминавшую Машу. По стону и легкому движению руки, понял – жива, и облегченно выдохнул.
– Приступ случился. – Пробормотал кто-то позади. – Упала, когда шла и не может подняться, сломала, видимо, что-то.
– Да просто пьяная. – Сказал кто-то другой и Макс недовольно нахмурился. Маша уже плакала на груди у высокого мужчины. Отец.
– Тише, Маша. – Тот прижал голову дочери к своей груди, глаза его заблестели испугом, словно до него только сейчас дошло происходящее.
Свет фар осветил собравшихся. Карета скорой помощи остановилась у подъезда.
– Машенька, побудь дома, я скоро приеду. – Сказал мужчина и подтолкнул ее к подъезду.
– Нет, я с тобой и с мамой!
– Нет, тебе лучше остаться дома.
Отец уже направился к машине скорой помощи, Маша рванула следом. Максим перехватил ее, сжал крепко за руку, обратился к её отцу:
– Я присмотрю за ней.
Мужчина кинул на него удивленный взгляд, немного помедлил, но все-таки кивнул и больше не оборачиваясь, сел в машину неотложки.
– Пап!
Маша попыталась вырваться, но Максим крепко обхватил ее и вновь с силой прижал к себе. Она сникла. Дрожит. Такая легкая и невесомая. В чем только жизнь теплится…
– Все будет хорошо, слышишь? – Максим взял ее за подбородок, заставил посмотреть на него. – Не плачь, все наладится.
Она вновь заплакала, уперлась руками в его грудь, но он сжал ее еще крепче. Только когда машина скорой помощи выехала со двора, она замолчала. Ее плечи опустились, голова устало упала ему на грудь.
Он прикоснулся ладонью к ее волосам, осторожно погладил по голове. Она отстранилась – сейчас это было необходимо, а несколько часов назад, она и подумать не могла, что сможет ощутить тепло его тела и ни за что бы на свете не разжала своих рук, обнимающих его за крепкую спину; села на влажную от дождя лавочку, он сел рядом, закурил. Она зажмурилась, слушая собственный стук сердца. Сейчас она желала лишь одного, чтобы все происходящее оказалось жутким сном, а холодный липкий пот, медленно покрывающий ее спину, не добрался до ее души.
Соседи расходились, жадно обсуждая семью Котовас, а Маша и Максим сидели и молчали, пока, наконец, она не сказала:
– Я домой. Спасибо тебе. И извини.
– Не извиняйся. – Максим поднялся. – Если хочешь, я пойду с тобой, пока не вернется твой отец.
– Нет, не надо. – Она выкинула руку вперед, останавливая его. Смущенно облизнула губы. Дома такой хаос. Ему не стоит этого видеть. Хватит с него и ее внешнего вида…
Он с сомнением окинул ее взглядом, закусил, пожевывая нижнюю губу.
– Правда, все хорошо. – Она выдавила из себя подобие улыбки. – Я просто хочу остаться одна. Заберусь в постель – замерзла, и буду ждать родителей.
– Хорошо. – Он кивнул на двери подъезда. – Иди тогда, я подожду, пока ты не зайдешь. – Он посмотрел на окна их квартиры, снова на нее.
– Спасибо. – Прошептала она и вбежала в темный подъезд.
Через минуту в окне на втором этаже загорелся желтый свет. Максим выкинул сигарету в урну, посмотрел на грязные окна с серыми занавесками. Вспомнил Машиного отца – красное опухшее от пьянства лицо, стойкий запах перегара, выцветшие глаза. И мать, на лице которой алкоголь оставил свои отпечатки. Все-таки, пьющую женщину видно сразу, подумал он и вновь неодобрительно покачал головой.
