«Ястреб халифа» kitabından alıntılar
Король ударом ноги неслышно отворил ворота…
— Смотри, из дому ни на шаг! — сказал он. — Открывай учебник и берись за ум. Слышишь?
— Слышу, — ответил Нильс, а про себя подумал: «Так я и стану тратить воскресный день на уроки!»
Всякий раз, когда какой-нибудь достойный человек напрягается сверх всякой меры, стараясь достичь какой-нибудь цели, люди невольно думают, уж не он ли нашел тот перстень? И не перстень ли заставляет этого человека трудиться сверх сил и увянуть прежде времени, так и не доведя свое дело до конца.
Чем больше входит в голову, тем лучше в ней всё умещается.
Они сеяли рожь, но сажали также и розы, и жасмин. Они пряли лен, но пели и народные песни. Они корпели над историей и грамматикой, но ставили также и пьесы в домашнем театре, и сочиняли стихи; они хлопотали у плиты, но учились также играть на флейте и гитаре, на скрипке и фортепьяно. Они сажали в огороде капусту и репу, горох и бобы, но у них был и сад, где в изобилии росли яблоки, груши и всевозможные ягоды. Они жили в уединении, но как раз поэтому и хранили в памяти столько сказок и преданий! Они носили домотканые платья, но зато были независимыми и беззаботными.
И еще одним этот край был много богаче других — светом. Серые журавли, стоя на одной ноге, спали в болотах. Стало быть, уже настала ночь, хотя все еще было светло. Солнце не отправилось на юг, как все остальное. Наоборот, оно так далеко уплыло на север, что лучи его били Нильсу прямо в лицо! И казалось, в ту ночь оно вовсе не собиралось прятаться за край небосвода. Подумать только! А что, если бы этот свет и это солнце засияли над Вестра Вемменхёгом?! Поди, хусману Хольгеру Нильссону и его жене пришлось бы по душе, если бы они смогли работать целых двадцать четыре часа в сутки!
— Летними ночами, когда небо чистое и его свод высоко-высоко вздымается над островом, и я порой думал: а остров-то не прочь подняться над морем и улететь далеко-далеко…
Но теперь, когда старику наконец удалось вызвать молодого на разговор, он не очень-то его слушал.
— Хотелось бы знать, — сказал он еще тише, — почему здесь, на горе Альварет, человека грызет какая-то непонятная тоска? Тоска эта терзала меня всю жизнь, и сдается мне, она закрадывается в душу всякого, кому доведется сюда ступить. Хотел бы я знать, понял ли кто, кроме меня: это оттого, что наш остров — бабочка, которая тоскует по своим крыльям.
Кто смел, тот будет верным товарищем.
Что там еще? — спросила гусыня-предводительница.
— Столько названий не умещается в наших головках! — запищали гусята. — Столько названий не умещается в наших головках!
— Чем больше входит в голову, тем лучше в ней все умещается, — ответила гусыня-предводительница, неумолимо продолжая выкрикивать диковинные названия...
Это был красивейший край, правда, дикий и суровый, но все-таки — прекрасный.
