Kitabı oku: «Водолаз Коновалов и его космос», sayfa 2

Звонки

Первый был от Паши.

– Слышь, Емеля, я тут подумал… – Пауза. Паша ждал реакции, Юра не реагировал.

Отпущенная рыба обрекла Коновалова ходить в Емелях ближайшие пару месяцев, что, впрочем, его не беспокоило. Так что Коновалов молчал. Паша не выдержал первым:

– Если щука твоя тебя не отблагодарила, давай я щукой буду. В смысле, джинном… – снова замолчал. Юра по-прежнему ничего не говорил.

– Эй, ты слышишь меня вообще? – заорал Паша в трубку.

– Слышу. Давай, – спокойно ответил Юра.

– Что давать? – не понял Паша.

– Давай ты будешь щукой… Или джинном… Как тебе больше хочется…

– Да ну тебя, придурок, – обиделся Паша, – почту проверь, потом мне позвони.

Почтовый ящик проинформировал Юрия, что Павел Рачков прислал ему новое сообщение. Как такового сообщения Павел Юре не присылал, но к пустому письму был прикреплен билет на рейс Москва – Геленджик, с отправлением десятого июня в одиннадцать пятнадцать из аэропорта Внуково. В качестве пассажира был указан Коновалов/Юрий А Г-Н.

Телефон снова завибрировал.

– Не благодари! – радостно предупредил джинн Паша, хотя Юра и не собирался благодарить.

– Пашунь, у меня слов нет… – с этих слов должна была начаться отказная речь Коновалова. Он хотел обсудить с другом невозможность этой поездки, ненужность этого билета и излишнюю заботу.

– Привезешь мне коньяка, ага? – захлебываясь от восторга, крикнул Паша.

– Паша, – начал было Юрий, но в трубке раздались короткие гудки.

Разумеется, Коновалов не собирался никуда лететь. Он собирался сидеть на своем табурете с призраком дельфина. Коньяк Пашке купить было нужно, с этим он был согласен. Один тот факт, что он нашел Юрины паспортные данные, тянул на VSOP.

Юра уже вошел на кухню и почти сел на свое место, как раздался следующий телефонный звонок. Номер был незнакомый.

– Юрий Алексеевич, добрый день, – ворвался в его ухо неприятный женский голос. – Меня зовут Светлана Ивановна, агентство недвижимости «Золотая рыбка».

– Да вы сговорились, что ли? – возмутился Коновалов.

– Простите? – дернулась в ответ Светлана Ивановна. – Ваша супруга Марина сказала, что вы будете дома. Мы можем подъехать через час?

– Зачем? – удивился Юра.

– Квартиру покупателям показать, – удивилась в ответ Золотая Рыбка.

– Зачем? – еще больше удивился Юра.

– А вы не в курсе? – еще больше удивилась в ответ риелторша. – Марина обратилась в наше агентство с просьбой продать квартиру.

– Какую квартиру? – Юра никак не мог понять, что происходит.

– Ну как же! – Светлана Ивановна, в свою очередь, тоже не могла понять, что происходит. – Восьмой этаж, две комнаты, шестьдесят три квадратных метра, санузел раздельный, балкон застеклен, два взрослых собственника.

Разумеется, ни о какой продаже квартиры речи быть не могло. Его до глубины души возмутил тот факт, что Марина даже не обсудила с ним этот вопрос. Снова раздался телефонный звонок.

– Юра, привет, – защебетала Марина. – Я звоню тебя предупредить. Мы же все равно квартиру продавать собирались, так вот там Света, мой риелтор, нашла покупателей. Она будет звонить тебе сегодня.

– Уже, – проворчал Юра, которого Маринино щебетание окончательно вывело из себя. – Но я не намерен…

Марина его не слушала:

– А еще мне вчера Паша звонил, твои паспортные данные спрашивал. Ты на море летишь? Молодец! Хватит сидеть на табурете! Там сейчас хорошо. Ирка моя на прошлой неделе вернулась, говорит, удачно комнату нашла. Я тебе скину номер хозяйки, позвони ей. Ладно, мне пора. Приберись там, они уже почти готовы купить. Рада была поболтать!

Номер она действительно прислала. Вечером Юра увидел непрочитанное СМС: «Фаина Дм.», – и подчеркнутый тонкой полосой синий номер телефона, который, сам не понимая почему, Коновалов набрал.

– Добрый вечер, – ответил ему певучий женский голос.

– Добрый вечер, меня зовут Юрий. Мне дали ваш телефон, сказали, что у вас можно снять комнату.

– Что же, Юрий, спасибо, что вы позвонили. Когда вы планируете приехать? – Голос этой Фаины Дм. был полон какого-то знакомого аромата. Он пах теми духами с крышкой в форме высокой спирали, какие Юра однажды подарил Марине на день рождения. Марина духами не пользовалась – берегла для особого случая.

– Подруга жены. Бывшей… – зачем-то уточнил Коновалов. – Через неделю, десятого. Вы сможете меня принять? – Он очень испугался, что она сейчас скажет, что комнаты заняты, попрощается и он больше никогда ее не услышит. Он даже подумал, что в случае отказа поменяет билет на другую дату.

– Подождите, я проверю. – Она отложила телефон, и Юра услышал тихий шелест страниц. – Да, я оставлю комнату за вами. Приезжайте, я буду ждать.

Всю неделю вспоминал он этот голос, объяснял себе куда как доходчивей, что она говорит так всем отдыхающим, что она просто хозяйка комнаты, в которой он будет жить, что он будет платить ей за это. Снова и снова он решал не лететь, и тогда голос сам собой возникал в его голове и манил. Четыре раза он держал палец над дисплеем телефона, но набрать номер не решался. На пятый раз позвонил.

– Добрый вечер, Юрий, – ответил телефон. Ласково, тихо, нежно.

– Добрый вечер. – Даже дыхание перехватило от того, как она ответила. Стало быть, и номер у нее определился. – Я просто хотел узнать, в силе ли наша договоренность…

– Прилетайте, я жду вас, – с усмешкой ответила Фаина. Кажется, она все понимала.

– А как у вас с погодой? – надо было придумать другой вопрос, но Юрий не придумал.

– Солнечно, до плюс тридцати двух, температура воды плюс двадцать пять, ночью временами дождь.

– У нас тоже солнечно, – зачем-то поделился Коновалов ненужной его собеседнице информацией. Она отнеслась к этому благосклонно.

– Готова спорить, наше «солнечно» солнечнее вашего. И дождь, который временами, тоже солнечней, даже ночью.

Спустя неделю половина денег, вырученных от продажи квартиры, лежала на банковском счете Юрия, все его вещи были помещены в старую спортивную сумку, такси до аэропорта было вызвано на шесть часов утра. Мама, к которой он поехал попрощаться, к новостям о продаже квартиры и поездке на море отнеслась равнодушно. По ее мнению, жизнь сына была разрушена не пожаром и травмой, а тем Унизительным, Непростительным Поступком, произошедшим в Дни Большого Горя. Именно так она всегда и говорила, начиная каждое слово с заглавной буквы: «Унизительный и Непростительный Поступок в Дни Большого Горя». Пафосная формулировка возводила неподанные Юриком документы в один ряд с предательством Родины, клятвопреступлением и отцеубийством.

Никакая спасенная им жизнь, никакое достижение, никакой успех, положенные на одну чашу весов, не смогли приподнять хоть на миллиметр другую, на которой лежал отказ Коновалова от космоса.

– Ты никогда не спрашивал моего мнения, сынок, не спрашивай и теперь, – сказала она на прощанье. Не поцеловала, не обняла, только виновато взглянула на фотографию покойных бабушки и деда и покачала головой, мол, простите его, дурака, мы его вместе растили.

Дед и бабушка посмотрели на Юру строго. Бабушка даже поджала губы, как она всегда делала, когда сердилась. Сказать они ничего не могли, потому что смотрели с фотографии. Иначе завели бы знакомую с детства песню о Гагарине и его подвиге, о том, что он, Юрик, недостоин носить имя, данное ему при рождении, а одну только фамилию, которую не жалко и опозорить. Бабушка повторила бы, как она рада, что дед не дожил, ведь он всю жизнь посвятил внуку, а тот его предал, обменял уготованную ему героическую стезю космонавта на сомнительную водолазную. Хорошо, что они не могли ничего этого сказать.

– Ну да… Журналисты одолели, – соврал Юра. После пожара журналисты действительно звонили несколько раз, хотели узнать подробности происшествия, но два дня спустя про Юру уже никто не вспоминал. Подоспели другие плохие новости.

Номер он поменял, чтобы именно Серега, Колян и Михалыч не могли ему дозвониться. Коновалов не хотел отвечать на их расспросы, отбрыкиваться от уговоров вернуться на станцию руководителем спуска или пойти в школу дайверов инструктором.

– Я на море еду, – сообщил он свою главную новость.

– Ай молодчик! – похвалил Колян. – С Маринкой? На пээмжэ? Как собирались? Взял-таки тебя Дорофеев? Это хорошо! Такой водолаз, как ты, без работы на море не останется.

«Я больше не водолаз», – хотел ответить Юра, но промолчал и со счастливой улыбкой кивнул в ответ.

Они травили старые байки и анекдоты, учили молодого тонкостям водолазного дела, смеялись, хлопали друг друга по спине, пили чай, сделали пару кругов по озеру. Юра вдыхал запах речной воды, тины, дыма от мангалов, вокруг которых праздновали лето москвичи. Он слушал писк комаров, плеск воды, детский смех на мелководье, крики потных мамаш: «Костя, вылезай немедленно, я кому сказала!» Запоминал, запечатывал в сердце, чтобы увезти с собой на море, подарить при случае ждавшей его Фаине как сувенир из столицы.

«Зачем Фаине потные мамаши? На море таких знаешь сколько?» – возразил его внутренний голос, и он выбросил мамаш, сложил туда довольный лай Максима и залихватский свист Михалыча. Он не знал, зачем Михалыч свистнул, но сделал это так хорошо, что не стыдно было взять такой неслыханно прекрасный свист.

Выброшенный из памяти голос все еще дребезжал над водоемом:

– Костя, Костик! Вылезай!

Тревога, появившаяся в этом неприятном визге, была едва уловимой. Скорее не тревога, а ее призрак. Словно кричавшая сама не решила, пришла пора испугаться или еще нет.

– Костя! Ты где? Не пугай меня! Костя! – Женщина кричала где-то совсем близко, метрах в двадцати.

Мужчины замерли, прислушиваясь.

– Костя! – Призрак тревоги окреп, начал наливаться ужасом и отчаянием.

Не обменявшись ни словом, Серега и Михалыч наскоро собрали снаряжение, махнули молодому, и все трое прыгнули в лодку. О Коновалове они забыли, будто его тут и не было.

Юра, не мигая, глядел на воду. В ушах звучал крик другой женщины, стоявшей на коленях в сугробе возле пылающего дома. Суетились вокруг соседи: кто-то снимал видео, кто-то тащил ведра с водой, словно этим можно было помочь.

В ту минуту Коновалов не принимал никаких решений. Просто схватил рыдающую женщину за плечи и твердо спросил: «Где он может быть?»

Пробираясь в густом синтетическом дыму в детскую, подумал, что напрасно полез, что шансов найти ребенка в этом аду у него нет и лучше было дождаться пожарных. Но тут наткнулся на что-то колючее, еще не тронутое огнем. Перед ним стояла новогодняя елка, чтоб ее. Вдруг маленькая рука ухватила его за голую щиколотку.

Но того мальчика спас водолаз Коновалов, которого больше не существовало. А тому Коновалову, который стоял на берегу озера и слушал женские вопли и рев моторки за зарослями камыша, не найти было бы в горящем доме маленького мальчика, нечего и пытаться. Он и не пытался. Теперь это была не его работа.

Юрий не стал дожидаться возвращения бывших коллег, развернулся и пошел по ухабистой дороге в сторону шоссе.

– Костя! Костя! – Ветер швырнул ему вдогонку женский плач. Коновалов надел наушники и включил радио на полную громкость.

Он не помнил, как проснулся, как выпил кофе, как сел в такси. Моросил мелкий утренний дождик, и Коновалов задремал, прислонившись лбом к холодному стеклу. Проснулся оттого, что водитель окрикнул его. Поблагодарил, взял сумку, направился к входу. У больших стеклянных дверей стояла Марина, идеально накрашенная, с неизменной укладкой, в коротком белом платье с гигантским розовым чемоданом.

– Ты что тут делаешь? – изумленно спросил Коновалов тем голосом, который у него был до ожога.

– Привет. – Она обхватила его двумя рукам и прижала свои губы к его лицу. От нее омерзительно пахло табаком. Похоже, она снова начала курить. – Я подумала, зря я так с тобой. Все-таки мы муж и жена… Пока смерть не разлучит нас, помнишь?

– Марина, мы разведены. Загляни в паспорт, там все написано, – удивительно, что голос вернулся. Юра привычно прокашлялся, но в этом не было необходимости, голос был точно такой, как до пожара – ясный и чистый – никакой хрипоты. До ожога ему было все равно, как он звучал – голос как голос, не шепелявит, не картавит, не визжит. Когда он впервые заговорил, еще в больнице, испугался. Голос стал низким, глухим и сиплым, как при ангине. После долгого молчания он выходил из Коновалова как из воздушного шарика, с едким свистом. Первое время говорить было больно, поэтому Юра разговаривал редко. А когда связки зажили, молчал по привычке и еще потому, что говорить этим чужим хриплым баритоном ему не хотелось.

И вдруг голос вернулся, и вернулась Марина. Вместе вернулись, как сговорились. Оказалось, что его старый тембр, по которому он так скучал, ему вовсе не нравится. Слова, произнесенные этим голосом, казались незначительными. Даже мощное «Мы» было похоже на мышиное попискивание.

Маринин голос тоже оказался неосновательным, пресным, словно недоделанным. Оказалось, что она гнусавит, и с интонациями у нее слабовато. Юре захотелось прогнать бывшую жену, чтобы в его уши не влетали ее вялые скучные предложения. Предлагала Марина следующее:

– Юра, я совершила ошибку! Пожалуйста, давай начнем все сначала, как планировали – на берегу моря. Я квартиру сняла, двухкомнатную, пятый этаж, санузел раздельный. Тебе понравится!

Они прошли досмотр и теперь двигались к стойке регистрации. Коновалов шагал быстро, Марина едва успевала за ним со своим дурацким розовым чемоданом.

– Коновалов, поговори со мной! – требовала она. – В конце концов, мы летим вместе.

Коновалов молчал. Ему не хотелось произносить ни слова загадочно вернувшимся к нему бесхребетным голосом. Нужно было вспомнить, что он вчера съел или выпил, что повлекло такие быстрые изменения в его гортани, и попробовать это исправить. Не исключено, конечно, что все это время его связки заживали, заживали и, наконец, зажили, хотя доктор Слепцов говорил, что изменения голоса необратимы.

Еще нужно было понять, что делать с Мариной и ее розовым монстром. Ехать с ней в двухкомнатную квартиру он не хотел. Ему нужно было к Фаине. Везти ее с собой к Фаине он тоже не хотел. «Впрочем, черт с ней, пусть летит в свою двушку с раздельным санузлом, дело ее». Он, Юрий Коновалов, согласно последней печати в паспорте, – свободный человек и летит к женщине с удивительным голосом, которая ждет его на берегу моря.

Регистрация уже началась, но возле стоек не было ни одной живой души. Он подошел, протянул открытый паспорт.

– Коновалов Юрий Алексеевич, – протяжно произнес знакомый женский голос. Он взглянул на говорившую и лишился дара речи. Может, это было к лучшему, ему все равно не нравилось, как эта речь звучит. За стойкой регистрации сидела его покойная бабушка Нюра, во фланелевом халате в цветочек с неизменным траурным платком на голове.

– Ты не к той стойке подошел, внучек, – прошамкала она, – регистрация в космос в противоположном конце зала. – Она поднялась и ткнула пальцем в воздух, едва не попав Юре в глаз. Он едва успел увернуться. За стойкой регистрации у него за спиной стоял дедушка Женя, в руках у него была табличка с Юриным именем.

– Мне нужно на море, – голос окончательно сломался. Ему на смену вернулся тот, от которого он с облегчением избавился лет в четырнадцать. Слова «на море» прозвучали омерзительным фальцетом.

– На море ему нужно! Мы лучше знаем, что тебе нужно! Совсем без нас распоясался, – крикнула бабушка. Он почему-то послушно снял с весов дорожную сумку и поплелся через зал туда, где ждал его дед.

– Самойленко Марина Геннадьевна, – ласково проговорила у него за спиной бабушка, – ставь чемодан на ленту, милая.

Дед смотрел строго и молчал. Коновалов покорно протянул ему паспорт. Евгений Иванович принялся подолгу разглядывать каждую страницу. Задержался на графе «Воинская обязанность», внимательно прочел, погладил чернильную подпись указательным пальцем. На странице «Семейное положение» недовольно помотал головой и поднял на Юрика глаза.

– Что же ты, сынок, творишь? От космоса увильнуть пытаешься? Не получится! – перелистнул страницу с печатью о выписке с места жительства, шлепнул на следующую страницу темно-синий оттиск и вписал туда своим крупным разборчивым почерком «Международная космическая станция». Он протянул паспорт Юрику со словами: – Теперь проходим на посадку!

Дед показал рукой в окно, где среди скучившихся маленьких испуганных боингов высилась ракета «Союз». Юрик закинул сумку на плечо и пошел к гейту восемь, над которым горели три буквы – МКС.

– Плечи расправь, голову подними, ты же будущий космонавт, – кричал в спину дед. Слова разлетались эхом по безлюдному залу аэропорта.

В аэропорту Коновалов дал хорошие чаевые таксисту, который разбудил его на цифре три обратного отсчета старта ракеты. Сквозь стеклянную дверь с красными буквами «в», «х», «о», «д» он увидел плывущий по ленте ярко-розовый чемодан, кинулся было обратно в машину, но такси уже отъехало, и другого пути, кроме как внутрь, у него не было. Розовый чемодан уже исчез, смешался с пестрой толпой. Неприятное déjà vu, вызванное утренним кошмаром, постепенно рассеивалось, пока не сменилось радостным волнением человека, едущего в отпуск. Это волнение на грани эйфории пропитало насквозь стены аэропорта, увешанные огромными рекламными фото. Оно заполнило воздух до самого недосягаемого потолка, под металлическими балками которого Коновалов насчитал с полдюжины упущенных невнимательными малышами воздушных шаров. На неудобные серые скамейки садились замученные работой граждане, их лица медленно расправлялись, разглаживались и светлели, будто их накачивал счастьем невидимый насос. У прилавков кафе с немыслимыми ценами, нацарапанными мелом на черных табличках, канючили дети. Их отцы, размягченные скамейками до блаженной отпускной щедрости, прикладывали к терминалу набитые деньгами пухлые банковские карточки.

Коновалову внезапно захотелось тоже присесть на скамейку. Он присел сперва осторожно, откинулся на спинку и замер, позволяя счастью заполнить себя до краев. Может, показалось, а может, и впрямь сработало, но последнее послевкусие страшного сна исчезло, а на его место пришло непреодолимое желание приложиться пластиковой картой Visa к какому-нибудь терминалу.

Ближайший терминал располагался в парфюмерном магазине как раз напротив. Тяжелый парфюмерный чад заставил его закашляться, грудь сдавило, запершило в горле. Он хотел быстрее убраться, поискать другой, менее пахучий терминал, но увидел тот самый флакон духов с высокой золотой спиралью крышки, какой он когда-то подарил Марине. Не задумываясь, Коновалов взял их с полки и прошел в кассу.

Включая в телефоне авиарежим, он увидел сообщение от Фаины: «Встретить не смогу. Возьмите такси». Далее был указан адрес.

Почему-то, представляя свою встречу с Фаиной, он ни разу не озаботился ее правдоподобностью. Чаще всего они бежали друг другу навстречу по безлюдному пляжу, оставляя следы на песке: его – глубокие, отчетливые, ее – едва различимые. Откуда бежали, почему босые, куда делась его тяжелая сумка – об этом он ни разу не подумал. Были еще и такие встречи: он заходил в маленькое кафе на набережной, в шейном платке и в белой рубашке с широкими рукавами – и впрямь похожий на актера Дворжецкого. Фаину, сидевшую за столиком иногда справа, а иногда слева, безошибочно узнавал среди всех посетителей, доставал из-за спины букет сирени и садился напротив. Представляться не имело смысла – она и так знала, кто он, и ждала его там. Откуда в июне взялась сирень, почему он одет в эту странную вычурную одежду, его мало заботило.

Реальность оказалась прозаичнее некуда: в аэропорту Юрий взял такси и за немаленькие, даже по московским меркам, деньги был доставлен к утопающему в зелени палисаднику, за которым прятался белый двухэтажный дом с ярко-красной двускатной крышей. Он толкнул калитку и подошел к входной двери. Сбоку на косяке висели один под другим два одинаковых звонка. Коновалов надавил на тот, что был помечен цифрой один, услышал перелив где-то в доме, подождал с минуту, надавил еще раз.

Телефон завибрировал, и на экране появилось слово «Входите». Коновалов вошел, громко окликая хозяйку по имени.

Фаина

– Дмитриевна, – настойчиво поправила его хозяйка квартиры. – Снимайте обувь и проходите на кухню, Юрий.

– Алексеевич, – буркнул Коновалов, развязывая шнурки. Кажется, в первый раз она его вот так поправила, и это было неприятно. Ишь принцесса Монако, Дмитриевна она. Он тоже не пальцем делан.

– Кухня прямо по коридору, – уточнила Фаина. Дмитриевна.

Коридор был длинным, темным и узким. Правая стена была сплошь утыкана дверьми, при этом каждая была выкрашена в свой цвет. Всего дверей Юрий насчитал пять: красную, зеленую, фиолетовую, белую и синюю. За синей дверью коридор поворачивал к просторной кухне-террасе. Стен в кухне не было – только окна, прикрытые старомодными занавесками, расшитыми в технике ришелье, которой в совершенстве владела Юрина бабушка.

В центре кухни за накрытым ажурной белой скатертью столом сидела очень старая женщина. Она раскладывала пасьянс. Коновалов растерянно огляделся, но никаких других людей там не было.

– Здравствуйте, извините, я, видимо, не туда свернул… – залепетал он. – Я ищу Фаину…

– Дмитриевну, – снова добавил знакомый женский голос. При этом старухины губы, накрашенные красной помадой, шевельнулись.

– Дмитриевну, – послушно повторил Коновалов.

Он посмотрел на старушку удивленно и даже напуганно. Ему на долю секунды показалось, что это розыгрыш и сейчас из-под стола вылезет настоящая Фаина. Он решил заглянуть под стол и даже нагнулся, якобы чтобы поставить сумку на пол.

– Не ищите, кроме нас, дома никого нет, – улыбнулась сидевшая за столом женщина. Голос у нее был Фаинин. Ее пальцы с аккуратным маникюром отложили в сторону карты рубашкой вверх. – И не смущайтесь. Ваше удивление нормально, и мне не только понятно, но и привычно. Не могу сказать, что лично меня не устраивает отсутствие возрастных изменений в моем голосе. Скорее расстраивают такие изменения во всем остальном.

Она постучала указательным пальцем по верхней карте в колоде:

– А я вот жду, когда вы войдете, Юрий Алексеевич. (Черт, услышала все-таки. Некрасиво вышло.) Представляете, третий день пасьянс не сходится. Как думаете, сейчас получится? Мне очень нужен король.

Коновалов пожал плечами. Откуда ему знать, сойдется ее пасьянс или нет.

– А давайте вы следующую карту откроете, – предложила Фаина Дмитриевна. – У вас рука легкая?

– Не знаю, – снова дернул плечами Юрий. Так часто он не дергал ими с девятого класса.

– Вот и проверим. – Она подвинула ему колоду. – Я, перед тем как пасьянс начать, всегда желание загадываю. Старая детская привычка. И так обидно, что не сходится. Очень хочется, чтобы сбылось.

– Я тоже однажды желание загадал, да только все напутал. – Юрий чуть было не рассказал про щуку и Пашу, но осекся. Подумает еще, что он псих. Он протянул руку и перевернул карту.

– А вот и вы! – радостно воскликнула Фаина Дмитриевна. Нарисованный на старой игральной карте чернобородый король пик действительно был похож на Юрия как две капли воды. Та же аккуратная бородка, длинные черные волосы. Ему стало не по себе, даже мурашки по коже пробежали.

– Вы нарочно это, да? – обиделся он, заподозрив хозяйку в розыгрыше.

– Бросьте, не обижайтесь, я просто хотела вас развеселить. Не думала, что получится так жутко. Я правда не знала, какая там карта. – Она взяла короля в руки и вложила его в пасьянс. – Вы, наверное, хотите заселиться? Ваша комната с синей дверью.

Она оставила пасьянс, скинула с ног покрывало, и только тогда Коновалов увидел, что она сидит в инвалидном кресле.

– Помощь не предлагать! – быстро и резко предупредила Фаина Дмитриевна, проворачивая сильными ловкими движениями огромные колеса. – Когда будет нужно, я сама попрошу.

Она ловко вписалась в поворот и остановилась перед синей дверью.

– Санузел за фиолетовой, я живу за зеленой, в красную прошу вас не входить, – даже привычную хозяйскую скороговорку, отполированную до зеркального блеска, ее голос не проговаривал, а пропевал, как бают сказки маленьким детям. – Вот ваши ключи, золотой от входной двери, серебряный – от комнаты. После одиннадцати, пожалуйста, не шумите, посторонних в дом не приводите, ладно? Кофеварка, микроволновка, холодильник на кухне, ваша полка – верхняя. Постельное белье меняйте раз в неделю, грязное складывайте вон в ту корзину, чистое берите у меня, хорошо? Вас все устраивает?

Юра глянул на белый плетеный ящик в дальнем углу прихожей, кивнул, взял ключи и открыл дверь.

– Тогда отдыхайте… Если возникнут вопросы, я на кухне, – произнесла заточенная внутри старухи Фаина. Коновалов остался один.

Он бросил в угол комнаты свою дорожную сумку и буквально рухнул на кровать. Нужно было бежать, спасаться от этой старой карги, уносить ноги, пока она не запекла его в печке и не съела на завтрак. Напуганный Юрик прислушался – из коридора доносилось тихое пение.

– Нет у нее никакой печки, – ответил напуганному Юрику храбрый Коновалов, – и никакая она не ведьма. Просто женщина, у которой с возрастом не изменился голос.

– Но ведь в голосе все и дело! Я же поехал только потому, что голос ее услышал! – возмущался Юрик. – Она же мне только сейчас сказала, что она Дмитриевна, а не просто Фаина.

– Так голос-то никуда не делся! А то, что ты, хам, к ней по имени до этого ни разу не обратился – не ее вина! Или она должна была паспорт тебе предъявить, чтобы ты год рождения посмотрел, прежде чем к ней в постояльцы определиться?

– Храбрый Коновалов дело говорит, – признал кто-то третий, скорее всего, сам Юрий.

– А чего она меня о погоде… Солнце у нее солнечнее… – некрасиво передразнил Юрик.

– Так ты ей сам позвонил, помнишь? И вовсе не к ней ты ехал, а к морю. Вот и иди к морю. И кончай ныть, – у храброго Коновалова заканчивалось терпение.

– Правильно, кончай, – повторил сам Юрий, окончательно встав на сторону своей разумной половины. Он натянул плавки, оделся, взял полотенце, ключи и вышел из комнаты.

На море моря не было. Было бесчисленное множество разнокалиберных тел, непонятно, мужских или женских. Каждого из них Юрий готов был спасти, не моргнув глазом, вытащить, сделать каждому искусственное дыхание, но лечь среди них, стать частью этой человечьей мостовой было выше его сил. Всю вторую половину дня он бесцельно бродил по набережной: ел вареную кукурузу, сидел одетым на песке, наблюдая за тем, как трое малышей строят замок. Они возводили башню за башней из теплого вязкого песка, а потом набежавшая волна, посильнее своих предшественниц, смывала их соборы святого семейства, и строительство начиналось заново. Коновалову хотелось и самому строить башни, он мог бесконечно смотреть на этот процесс. Но лежавшие поодаль мамаши забеспокоились при виде наблюдавшего за их отпрысками подозрительного одетого мужчину и поспешили забрать малышей.

Коновалов присел рядом с недостроем, набрал полную пригоршню песка вперемешку с водой и начал потихоньку лить на самую высокую башенку. Она росла так стремительно, что Юра начал представлять, что еще чуть-чуть, и она достанет до неба и вознесется сквозь атмосферу и стратосферу, мимо МКС, к самой ручке ковша Малой Медведицы.

– Дядя, это наш замок, – обиженно произнес детский голос. В эту же секунду волна набежала и смыла устремленную ввысь башню с лица Земли.

– Костик, быстро возьми совочек и иди ко мне. Иди сюда, я кому говорю! – Прав был Коновалов, что не потащил из Москвы этот бабий визг.

Стемнело. В иссиня-черном небе переливалось неоновыми цветами всевидящее око чертового колеса. Юрий брел домой по шумному променаду, похожему на слоеный пирог – из каждого ресторана неслась своя песня, возле каждого стоял веселый зазывала и приглашал зайти. Такие же, как он, отдыхающие скупали мороженое и облака сладкой ваты, пили пиво и лимонад, ели красных вареных раков. На пляже было совсем пусто. За громоздящимися друг на друге пластиковыми шезлонгами и клеенчатыми матрасами шумело море. Он наконец-то встретил его. Огромное, живое, доброе море уносило куда-то оставленный днем мусор и приносило другой мусор из других мест, словно передавало привет от обитателей одного курорта гостям другого. Он спустился по бетонной лестнице к воде, присел на большой камень, еще горячий после жаркого дня. Ему о многом нужно было поговорить с морем.

– Как ты? Устало? – спросил Юра и ласково погладил набежавшую волну.

– Очень, – ответило море шепотом, видимо, чтобы отдыхающие на набережной его не услышали.

– И я устал, – пожаловался Юра. – Нет, не так, как ты, конечно… Но у меня такая беда случилась…

– Какая, Юра? – спросило море.

– Я больше не могу быть водолазом, – ответил Коновалов.

– Это плохо, – вздохнуло море. – Я на тебя рассчитывало.

– Прости, – сказал Коновалов, поднялся и пошел к лестнице.

– Эй, Коновалов! – окликнуло вслед море. – Ты завтра придешь?

– Я к тебе каждый день приходить буду, – обернувшись, ответил Юра.

Море успокоилось, зашуршало и затихло. Коновалов пошел домой. Ему хотелось принять душ, выпить горячего чаю и лечь спать. День начался так давно, что казалось, что доживает его другой человек.

На кухне горел свет. Коновалов, успевший смыть с себя и частички московской пыли, и запах аэропорта, и налипший на пальцы песок, и остатки утреннего разочарования, остановился в дверях. Фаина Дмитриевна сидела за круглым столом, сложив руки на коленях и закрыв глаза. То ли спала, то ли дремала, а может, вовсе померла. Коновалов тихонько постучал в раскрытую дверь. Фаина открыла глаза.

– Юрий, добрый вечер. Как прошел ваш день? – спросила она.

– Спасибо, прекрасно, – соврал Юрий. От звука ее голоса во рту снова появился горький вкус несбывшейся надежды.

– Купались? – Она наклонила голову набок и смотрела на него, не мигая, как учительница, ждущая правильного ответа.

– Да, – почему-то снова соврал он, но тут же исправился, – то есть, если честно, нет. Не смог.

– Мне кажется, я вас понимаю, – сказала она осторожно. – Однажды, давным-давно, мне пришла в голову метафора… Надеюсь, вы простите мне такую откровенность… Как будто море – женщина, которую насилует эта толпа потных тел. Мне стало так нестерпимо жалко его… Не знаю, откуда пришел этот образ, но прогнать я его не смогла. С тех пор избегаю городских пляжей, боюсь увидеть там что-то преступное и непристойное.