Kitabı oku: «Свет далёкой звезды», sayfa 3
Глава 7
Снежная буря за окном стихает. Белая мгла медленно опускается на землю, расплываясь по окрестностям. На детской площадке драка. Трое мальчишек лет десяти стащили с качелей четвёртого и, повалив его на землю, исступлённо пинают ногами. Я открываю окно. В кухню врывается колючий морозный воздух.
– Отошли от него! Живо! – меня опередили. Соседка грозит тростью с дальней лавочки.
Мальчишки бегут прочь. Пострадавший с трудом поднимаясь, проводит по лицу рукой. Я чувствую медный запах крови прежде, чем красная струйка проявляется на светло-серой варежке.
Год назад в классе у Лики разразился скандал – избили новенькую. Широколицая, с необычным разрезом глаз девочка оказалась слишком тихой и скромной для шумного 5 «Б».
– Много о себе воображала, ходила, задрав нос. Вот и получила, – шептались в школе. Директор Анна Николаевна сокрушённо вздыхала: «Не нужно было им приезжать из своей Якутии. У нас жизнь другая». Родители девочки, потерянные и ничего не понимающие деревенские жители, сидели с недоумевающим видом, не зная, что делать – кричать, добиваясь справедливости или довериться администрации школы.
Лика рыдала:
– Я ничего не делала! Только смотрела! Даже на телефон не снимала!
– Почему ты за неё не заступилась? – я не осуждал, просто хотелось понять.
– А ты знаешь, сколько их? Хочешь, чтобы и меня так?
– Не хочу. Просто это как-то неправильно.
– Да я не виновата! Не виновата! Всегда ты так! Ничего не понимаешь! – Лика убежала, ища защиты у матери. Приходится признавать, что я не могу с ней ладить. А с кем, вообще, я сумел поладить в своей жизни?
У тёти Марты было шестеро детей. И не с одним из них я не смог подружиться. Анечка была слишком маленькой, близнецы – чересчур правильными и сосредоточенными на собственном маленьком мирке, не принимающем посторонних. А трое старших создали мой персональный ад. Руководил ужасной троицей Тигран.
В первый же день он приказал братьям испытать меня, схватив за ноги и перекинув через перила лестницы, ведущей на второй этаж. Я висел вниз головой, умирая от страха, а Тигран внизу трясся от смеха, приговаривая: «Не страшно тебе? Ни капельки не страшно?»
Старший братец оказался заботливым – велел расстелить на полу одеяло и накидать несколько подушек.
– Какой хорошенький мальчик! – повторял он. – Жалко будет, если он сломает ручку или ножку. Боишься сломать ручку, мелкий?
Я замер, боясь пошевелиться. Горло запечатал огромный ком, мешающий говорить. Я сложил руки на груди и приготовился умирать.
– Ладно, – смилостивился Тигран. – Тащите его обратно! А то ещё описается от страха!
Братья потянули меня вверх, и я перепугался пуще прежнего, задёргался и, высвободив одну ногу, ударил ей прямо в челюсть одного из братьев. Мгновение – и я уже на полу.
– Больно? – Тигран участливо заглянул в лицо, пощупал бока. – Ничего не сломал?
От его осторожных прикосновений я захихикал. Тигран обиженно отвернулся.
– Притворяется! – фыркнул он.
На самом деле было ужасно больно, но руки и ноги, к счастью, остались целы.
– В следующий раз матрас положим, – распорядился Тигран, наблюдая за моими неуклюжими попытками встать.
Внутри у меня всё оборвалось. Второго раза я не переживу.
Целую неделю потом я ходил и оглядывался, опасаясь повторной экзекуции. А по вечерам, когда в комнату пробиралась Таня, умолял её спасти меня от обидчиков. Сестра оставалась непреклонной.
– Ты что так и хочешь прожить жизнь под женской юбкой? – спрашивала она. – Мне тебя что, на верёвочке водить?
– У тебя юбка короткая. Я под неё не влезу.
Таня смеялась. Невесело, с горькой усмешкой. Потом рассказывала мне одну из своих историй, а когда мои глаза начинали слипаться и за закрытыми веками появлялись яркие светящиеся круги, она осторожно выбиралась из кровати и бесшумно покидала комнату.
Часто после её ухода я открывал глаза и, уставясь в беспросветную темень вокруг, думал о том, как заставить Тиграна себя уважать и заполучить хотя бы одного друга.
Случай представился почти через неделю после потрясшего меня висения вниз головой. Я стоял во дворе и наблюдал за огромной соседской собакой. Пёс неизвестной породы, натягивая цепь, рвался вперёд и яростно лаял на сидевшую на заборе кошку. Кошка невозмутимо умывалась, не обращая никакого внимания на огромное чудовище, способное её растерзать.
В стороне лениво пинали мяч парни с нашей улицы. Было жарко и душно. Воздух казался плотной тягучей массой, разрывающей лёгкие. Тигран, зевая, охранял импровизированные ворота, отмеченные двумя крупными валунами.
– Смотрите! – закричал я и смутился. Мне показалось, что мой голос сорвался в визгливый фальцет. Тигран обернулся, наградив меня насмешливым взглядом.
– Чего у тебя там? – выкрикнул кто-то.
Я набрал в грудь побольше воздуха и повторил:
– Смотрите! Сейчас я подойду к этой собаке и поглажу её!
Мальчишки засмеялись.
– Не страшно тебе, мелкий? – Тигран подошёл ближе. – Видишь, какие у неё зубы огромные? Хрясь, и нет у мальчика ручки! Или ножки. Ты что выбираешь – ручку или ножку?
Я сглотнул. Идея подойти к собаке мне как-то разонравилась. Мальчишки продолжали смеяться, и их смех парадоксальным образом придал мне смелости. Я закрыл глаза, всеми силами пытаясь прогнать из сознания огромные зубы с капающей с них зловонной слюной, твёрдые как сталь когти и налившиеся кровью глаза.
Один шаг, второй… я у самого забора. Вытянутая рука нащупала шершавую древесину. Осталось только отворить калитку.
– Стой! – закричали сзади. – Она же тебя и правда руку откусит!
Я усмехнулся. Громко, надеясь, что меня услышат и убедятся в моём полном бесстрашии. Потом открыл глаза, сориентировался в пространстве и поднял ногу для последнего, решающего шага. Чья-то рука с силой дёрнула за ворот, поволокла назад.
– Крыша совсем съехала? – надо мной стоял Тигран, красный от гнева. – Куда полез, мелкий? С головой не дружишь?
Я разозлился. Зачем, ну, зачем он остановил меня? Почему не дал проявить смелость, показать, что я не хуже его и всех остальных, что я тоже способен на поступок? Позавидовал? Или ему нравилось меня унижать?
– Но ведь я же смог! Если бы ты меня не дёрнул, я бы к ней подошёл! Обязательно бы подошёл! Зачем ты меня дёрнул! – закричал я.
– А мне безрукий родственник не нужен, – Тигран отвесил мне подзатыльник и пошёл прочь.
– Но я же храбрец? Правда? – не сдавался я.
Тигран обернулся:
– Ты идиот, мелкий. Просто идиот.
Глава 8
В тётином доме царствовал бардак. Он начинался покосившейся оградой и запущенным садиком. Продолжался прислонёнными к крыльцу велосипедами и раскиданными по нестриженной лужайке игрушками. В двухэтажном домике бардак разошёлся вовсю. Первое, что я увидел, переступив порог – это свисающие с люстры ярко-оранжевые колготки.
– Не обращай внимания, – тётя отпихнула угодившую под ноги игрушечную машинку. – Деточки играли.
Тычком в грудь тётя усадила меня на круглое подобие пуфика и, стянув с моих ног ботинки, швырнула их в дальний угол прихожей.
– Не бойся! Тебе у нас понравится! – радостно возвестила она.
Я обвёл взглядом заляпанный красками пол, разрисованные от пола до потолка обои, объеденные неизвестным существом цветы в обшарпанных горшках и загрустил. Таня наоборот углядев в приоткрытую дверь длинные ряды книг, издала победный крик и рванула изучать содержимое полок. Кому-кому, а ей здесь скучно точно не будет.
Следующие полчаса тётя Марта занималась тем, что вытаскивала из-под буфета заползшую туда Анечку. Девочка ревела белугой, тётя тянула её за ноги и, как в сказке про репку, никак не могла вытянуть.
Я сидел напротив дяди Артура и выслушивал длинную лекцию о том, как хорошо и замечательно я буду жить в этом доме. Не важно, что я не родной. Здесь всех любят одинаково. Я покосился на брыкавшуюся Анечку – тётя тянула, не жалея сил. Я бы тоже так орал, если бы мне точно так же пытались оторвать ноги. На любовь это как-то не тянуло. Ничего страшного, продолжал дядя, что я седьмой. Это с одним ребёнком тяжело, а потом образуется саморегулирующаяся система, в которой старшие следят за младшими, а младшие учатся на примере старших вести себя по правилам и слушаться взрослых. При этом важно одно – вложить основы воспитания в первенца, который и передаст их остальным.
Потом мне показали холодильник, сообщив, что я могу брать из него еду в любое время, как только мне захочется поесть. Мы не приемлим насилия, объяснил дядя, любой может есть и спать тогда, когда этого захочет сам организм. Поэтому дети здесь счастливы и свободны в своём выборе, что создаёт особую атмосферу уюта и спокойствия.
Следуя зову организма, дядя отправился подремать, а тётя Марта, справившись, наконец, с младшей дочкой, сказала, что я могу заниматься всем, чем заблагорассудится и что она будет мне очень благодарна, если я самостоятельно осмотрю дом и окрестности.
– Только не забредай далеко, – предупредила она, усаживая Анечку в высокий стульчик, – ещё потеряешься, а мы и не заметим!
И засмеялась своим странным утробным смехом.
Удивительно, но при полном отсутствии воспитания и режима дня близнецы Карина и Арам умудрились составить собственное расписание на день, от которого они ни на шаг не отступали. Жили они в одной комнате, ходили, держась за руки. Любая попытка разлучить их хотя бы на минуту приводила к истерике. По утрам чисто умытые, одетые с иголочки, они спускались на завтрак, расстилали на коленях салфетки и чинно вкушали всё, что им предлагали. Их воспринимали как единое целое, и часто можно было услышать летящее по дому: «Эй, Карам, идите сюда!» Тиграну нравилось ими командовать. Вне обязательных пунктов своего расписания близнецы были податливы как пластилин. Они беспрекословно выполняли просьбы и приказы других людей.
Как-то раз Тигран решил устроить соревнования по бегу. Прочертил на земле линию, выстроил перед ней близнецов, двух своих братьев-прихлебателей (их имена напрочь стёрлись из моей памяти) и меня.
– Бежим по сигналу, объявил он. – До сарая. Кто прибежит первым, получит приз. А, может, и не получит.
Тигран дунул в свисток, и мы побежали. Старшие сразу вырвались вперёд, а я пыхтел далеко позади рядом со вцепившимися друг в друга близнецами. Мне не очень хотелось победить. Ещё неизвестно, что за приз выдумал этот Тигран. Наверняка, что-то плохое и издевательское.
Близнецы бежали неуклюже, смешно выворачивая коленки. Один из старших уже радовался победе, колотя кулаками по дощатой стенке сарая, когда Карина споткнулась и полетела на землю, увлекая за собой брата. Я затормозил.
– Я не удивлён. Почему-то, – прокомментировал Тигран.
А я потрясённо наблюдал, как близнецы вместо того, чтобы поскорее вскочить на ноги, хором зарыдали в голос. Я бросился их поднимать, но они так яростно дёргали конечностями, что я отступился.
Вечером я рассказал сестре про их странное поведение.
– И чего они так разревелись? – спросил я. – Можно подумать, ноги переломали. Подумаешь, одежду испачкали! Делов-то!
– Не обращай внимания, – успокоила Таня. – Они же куклы. А для кукол грязная одежда страшнее, чем сломанные руки и ноги. Они думают, что хороший мастер всегда сможет их заменить. Глупые, у них совсем нет мозгов, потому и мысли наизнанку вывернуты.
– Откуда ты знаешь, что они куклы?
– Да ты посмотри, как они ходят! Будто линейку проглотили. И глаза пустые, стеклянные. Они вообще не отсюда. Раньше они были самыми простыми неподвижными куклами. Стояли себе в витрине деревенского магазинчика, таращились на прохожих. И вот однажды приехал в деревню один волшебник. Это был очень добрый волшебник. В каждом городке или деревеньке он исполнял одно-единственное желание. В этот раз волшебник помог семье, в которой не было детей. Были бабушки, дедушки, тёти и дяди, мама и папа и даже одна очень старенькая прабабушка. Тогда волшебник купил в магазине двух кукол, мальчика и девочку, оживил их и привёл в дом несчастной семьи.
– А как они оказались здесь? – я слушал, забывая дышать. – Почему не живут в той деревне?
– Я же говорила, что они безмозглые! Они не понимают, что такое любовь и забота. В той семье их окружили большой любовью, но не смогли дать им красивых вещей, потому что папа работал простым сапожником и зарабатывал слишком мало денег. Куклам приходилось подолгу носить одно и то же, играть в самодельные игрушки, а не в яркие магазинные. А ещё они должны были помогать по хозяйству – мыть посуду, подметать пол и кормить животных. Однажды это им наскучило и они ушли искать других, более богатых родителей.
– Но тётя Марта и дядя Артур не очень богатые, – возразил я.
Таня вздохнула:
– Конечно не богатые. Просто куклы ещё маленькие, а дети не могут жить одни. Поэтому они решили пожить здесь. Временно. Потом они уйдут искать тех, кто станет заботиться о них, одевать в красивые вещи, хвалить и целовать. А они будут просто красоваться и позволять себя любить.
– Как хорошо, что мы не куклы, – решил я. – Здорово, когда о тебе заботятся, но быть безмозглым мне совсем не хочется.
Глубоко внутри я всё равно завидовал близнецам. У них был свой мир, в котором они могли чувствовать себя свободными и счастливыми. Потом мне пришло в голову, что все люди вокруг живут словно в прозрачных пузырях. Их можно видеть, но для них самих мир искажается и предстаёт таким, каким они хотят его видеть. Тётя Марта существует в полной уверенности, что вседозволенность – лучшее воспитание и не замечает, как двое её детей так глубоко погружаются в себя, что неминуемо приведёт к катастрофе. Дяде Артуру мысль о саморегулирующейся семейной системе доставляет радость и спокойствие. Таня скрывается в книгах. Тигран с братьями наверняка тоже образуют собственный замкнутый мирок. Я часто грежу с открытыми глазами, выдумывая несуществующие миры. И никто из нас не знает, какой же он на самом деле мир реальный.
Глава 9
– Товарищ Григорян! Товарищ Григорян! – Галина Семёновна из седьмой. У неё все товарищи.
– Товарищ Григорян! Это же непонятно что делается! Они опять деньги собирают! А где на всех взять? – Она смотрит на меня с надеждой, словно я светоч мудрости и взмахом руки могу решить любую проблему.
– Говорят, у неё онкология, нужна операция в Германии, – Галина Семёновна тяжело дышит. Бежала за мной от самого подъезда. – Посмотрите, врут или нет?
И суёт мне в лицо листовку с крупными горящими красным буквами «Завтра будет поздно!» Я всматриваюсь в фотографию девочки, опутанной трубками, читаю диагноз. Как интересно должен я понять, в самом деле она больна или всё это дело рук мошенников, для которых нет ничего святого?
Галина Семёновна меня уважает. Просто потому что я врач. В её глазах я овеян божественным светом человека-мученика, который недосыпает ночами, борется с неминуемой смертью и равнодушием чиновников, получая за это символическую плату. Таков я в её глазах. Переубеждать её и объяснять, что всё не так уж и плохо, бессмысленно. Она верит лишь себе и поколебать её внутренние убеждения, рождённые многочисленными стереотипами невозможно.
Соседка свято верит в мой ум и порядочность, советуясь по любому поводу, не только медицинскому. Вот и сегодня она остановив меня во дворе, ждёт ответа, которого я не могу дать.
– Не знаю, – хочется быть честным.
Галина Семёновна вздыхает:
– Что ж делать-то? Придётся дать. Вдруг правда. Жалко ребятёнка.
Я оборачиваюсь. В окне смеётся Аня. Знает, что от соседки мне теперь не отделаться. Галина Семёновна просит проводить до магазина. Скользко, но это не главное. Просто одинокой старушке скучно, ей хочется продлить разговор, поделиться наболевшим и пожаловаться на несправедливость жизни.
– В загранке, небось, денег не собирают! – вздыхает Галина Семёновна. А мне хочется рассмеяться. Конечно, где-то далеко есть рай, в котором все операции бесплатны, солнце неизменно яркое, а жизнь непременно счастливая! Только где оно, это райское место?
– Надо бы и вам уехать, Геннадий! – продолжает она. – Такой хороший врач, а пешком ходите. Даже машину себе позволить не можете.
Странная, будто без машины и человек не человек. Большое удовольствие стоять в московских пробках!
– Надо, надо, – не успокаивается Галина Семёновна. – Здесь Вы пропадёте.
И отпустив мою руку, старушка скрывается за дверью магазина.
Уезжать? Куда? Зачем? Разве от себя убежишь?
Тётя Марта заграницу боготворила. Лето, проведённое с её семьёй, осталось в моей памяти в виде бесконечных разговоров об Америке, куда перебралась троюродная сестра тёти. Мне показывали фотографии с счастливыми улыбающимися до ушей людьми разного возраста, рассказывали о том успехе, которого все мы сможем добиться, когда соберутся нужные документы, накопятся деньги, а мы сами взойдём на борт самолёта, который унесёт нас в светлое будущее.
Тётя суетилась, теряла справки, создавая в доме атмосферу постоянной напряжённости. Дядя со всегдашней невозмутимостью ждал, когда система, отрегулировавшись, придёт в норму. А мы с Таней просто-напросто сбегали, чтобы побродить по окрестностям.
В последний месяц лета мы часто ходили гулять. Только вдвоём. Казалось, Таня не знала, что такое усталость. Она брала меня за руку и настойчиво тянула вперёд. Каждый день мы заходили всё дальше и дальше, забредая в удивительные места и разглядывая причудливые здания. Таня всегда знала, кто жил когда-то в заброшенных домах, что происходило в их стенах и почему они опустели. Истории бывали добрыми, весёлыми, иногда жуткими, но неизменно интересными и захватывающими.
Однажды мы забрели особенно далеко, на самый край города. Там, над заброшенным кладбищем, возвышалась старая, похожая на огромную шахматную ладью, башня.
– Для чего она здесь? – спросил я.
– Ты знаешь, что все когда-то написанные книги никуда не исчезают? – вместо ответа сказала Таня. – Даже если сжечь все до одной. Я читала, что рукописи не горят. А ещё есть места, где все они хранятся. Это одно из них. Пойдём!
Она подтолкнула меня к башне. Я приложил ладони к шершавой кирпичной стене светло-серого цвета. Стена была тёплой и пахла цементом.
– Здесь нет двери? – удивился я, оглянувшись по сторонам.
Таня подошла и потянула за почти незаметную металлическую ручку. Серая дверь со скрипом отворилась.
– Не бойся! – Таня шагнула в тёмный проём. Я последовал за ней.
– Видишь? – прошептала сестра.
– Что?
– Свечи. И полки с книгами.
Странно, но меня окружали лишь полумрак, пыль и паутина.
– Закрой глаза, – попросила Таня. – И всё будет.
Я послушался, и тогда передо мной возникла удивительная картина. От закреплённых на стенах свечей было светло как в ясный солнечный день. Наверх вела спиралеобразная лестница, а всё пространство вокруг заполняли бесчисленные тома – большие и маленькие, неподъёмные фолианты и тоненькие брошюрки, сияющие новенькими обложками и прячущиеся за ними потёртые от времени корешки.
– Видишь, ничего не исчезает, – Таня любовно погладила разномастные ряды и побежала наверх. Приоткрыв глаза, я последовал за ней. Мы поднимались всё выше и выше. От разноцветных обложек рябило в глазах, закрученная в тугую спираль лестница уходила из-под ног, голова кружилась как после катания на карусели.
Сверху открывался великолепный вид на город с одной стороны, и на старое кладбище с другой. Но самым восхитительным было раскинувшееся куполом звёздное небо.
– Значит, ничего не исчезает, – спросил я.
– Ничего.
– Люди тоже?
– И люди, – Таня посмотрела на меня с удивлением. – Почему ты спрашиваешь?
– Я так скучаю по маме с папой, – вздохнул я. – Почему их больше нет?
– Они есть! Есть! – Таня вскочила и беспокойно забегала по крыше. – Пока их помнят, пока думают о них! Думай о них, Генка, и они всегда будут жить! Как звёзды.
– Смотри, – она подошла к самому краю. – Видишь, как их много. Некоторые из них давно погасли, но мы всё равно видим их свет. Разве не удивительно?
– Почему так?
– Потому что их свет очень долго идёт до земли.
– Значит когда-нибудь этот свет всё равно исчезнет.
– Не исчезнет, а превратится во что-то другое. Может, даже в новую звезду.
Долго ещё мы стояли и смотрели на небо. До тех пор пока Таня не заметила далеко внизу маленькие фигурки людей.
– Тебя ищут, – испуганно сказала она. – Ох и достанется же мне! Слушай, давай ты спустишься один, а я потом прибегу домой. Тебе ничего не сделают, а меня отругают.
– Меня не могут искать, – возразил я. – У нас же полная свобода. Хочешь иди домой, хочешь не иди!
– Да нет, точно ищут! Они думают, что я в библиотеке сижу, а ты совсем один, неизвестно где… – ну, точно! Видишь шарик на ножках?
Я пригляделся. Да это же тётя Марта! С ней ещё двое. Я испугался. Неужели, что-то случилось.
– Давай быстрей! – поторопила сестра.
Я послушно кивнул и что есть силы побежал вниз. На лестнице было темно, глаз выколи. Сбоку у стены мне привиделось лицо старухи. Я споткнулся и едва не покатился кубарем. Продираясь сквозь липкую паутину, едва отыскал дверь и вывалился, наконец, на улицу.
Тётя подбежала, размахивая старомодным фонарём в виде керосиновой лампы. Позади, негромко переговариваясь, вышагивали дядя и высокий старик с пышной шевелюрой. Казалось, они вовсе не переживали из-за моей пропажи.
– Нашёлся! Нашёлся! – заверещала тётя, раскрывая объятья. Спустя секунду я уже был прижат к её необъятной груди. От неё пахло потом, нафталином и детским питанием.
– Ты только посмотри, кто приехал! – продолжила она, отталкивая меня от себя. – Дедушка! Родной! Настоящий!
Я с опаской взглянул на стоящего поодаль старика. В свете луны его волосы светились над головой словно нимб, а сам он был самым высоким человеком, которого я когда-либо встречал в своей жизни. Тогда я ещё не знал, что ростом пошёл в деда и что лет через десять в анкете в графе «рост» стану уверенно писать два метра и один сантиметр.
Но тогда я был самым обыкновенным маленьким щуплым мальчишкой. Одна из соседок тёти Марты тётя Клара, бросив однажды свой зоркий взгляд на мою личность, горестным голосом произнесла:
– И что, позвольте спросить, у вас такой крохотный мальчик? Разве дашь этому ребёнку шесть лет? Да мой Сенечка уже в четыре года перегнал вашего Геночку!
После положила руку на мою макушку, вздохнула и вынесла окончательный вердикт:
– Ах, Марточка, скажу вам откровенно – этот мальчик без всякой надежды на подрости. Хорошо, если дотянет до полтора метра.
Иногда мне кажется, что и вымахал я таким только для того, чтобы доказать соседке, что во мне есть хоть какая-то надежда.
Итак гигант смотрел на меня сверху вниз. Я, задрав голову, смотрел на гиганта. Он пытался рассмотреть моё лицо, я старался не грохнуться в обморок. Стояли мы так минут пять под восторженным взглядом тёти Марты. И стояли бы до скончания века, если бы дядя Артур не откашлялся и не сообщил, что минут пятнадцать назад влез в темноте в какую-то зловредную лужу, образовавшуюся на тропинке и чувствует себя крайне неуютно. Почему бы поэтому не продолжить наше нежное знакомство дома с чашечкой чая и мясным пирогом, в тепле и уюте.
Дома к огромному разочарованию тёти я не смог продолжать знакомство от страха, усталости и ещё бог знает от чего. Полусонный стоял я в кухне, привалившись к буфету и сквозь прикрытые веки следил за изучающим взглядом деда. Тот тщательнейшим образом осматривал меня с головы до ног, разве что зубы не проверил.
– Хиловат он что-то, мелковат, – наконец изрёк дед. – Не наша порода.
Ровно на этих словах из-под буфета высунулась крохотная ручка и больно, а самое главное неожиданно, ущипнула меня за ногу. Не помня себя от страха, я дёрнулся, споткнулся о брошенный кем-то игрушечный меч и рухнул на пол.
– Анечка! – закричала тётя и, отыскав под буфетом детские конечности, принялась тянуть изо всех сил. Девочка завопила. Я, поднявшись, потирал лоб – умудрился-таки встретится во время падения со столом, дядя пил чай с пирогом, а дед, возвышаясь, над этим дурдомом всё качал и качал головой:
– Нет, не наша порода… приблудный…
