Kitabı oku: «Сейчастливая девочка», sayfa 3

Глава 10. Равнодушный поезд

Когда мы с тётей и дядей ехали в поезде, я поняла, что это не сон.

Оказывается, в том письме своей сестре мама написала, что не планирует брать меня с собой обратно. Писала, что, если они не приедут за мной, то оформит меня в детский дом. Возможно, потом заберёт, когда всё наладится. Но не сейчас. У тёти Марии с дядей Мишей есть свой ребёнок. Чтобы отправиться в такой долгий путь вдвоём, им пришлось попросить на работе недельный отпуск за свой счёт. Плюс занять денег на билеты и пристроить свою дочь на время к друзьям. Они не могли позволить, чтобы их племянница осталась в детдоме так далеко от своих родных – посовещались и решили приехать за мной.

От всех этих новостей мне стало не по себе. Я хныкала и пищала всю дорогу, а соседи по вагону мечтали об одном – чтобы мы поскорее сошли и они смогли бы поспать в тишине. Каждый из нас – тётя, дядя и я – думали о чём-то своём. Тётя – о том, чтобы меня не продуло в поезде, чтобы я не заболела от стресса. Дядя – о том, как бы эта история не вышла им боком. Ведь, что бы там ни было, ребёнок – это не собственность одного родителя. У ребёнка есть мать и отец, а у каждого из них – права на ребёнка. Дядя обдумывал варианты на случай, если что-то пойдёт не по плану.

Меня в том вагоне терзали разные мысли. Одна была самой сильной – как снова оказаться возле мамы. Всё равно, где жить и какими будут условия. Мне просто жизненно необходима была моя мама. Я хотела непрекращающимся рёвом вернуть её, выпросить, вымолить, выплакать. Когда слёз не осталось, плач уменьшился, вскоре он стал похож на скуление и позже совсем стих.

В те минуты я хотела перестать чувствовать. Чтобы все мои терзания остыли, стали холодными и равнодушными, как этот поезд.

Потому что поезду не было больно. У него нет страданий, только предназначение. Он то набирал обороты, то останавливался на перронах, то снова стучал на стыке рельс: чух-чух, чух-чух, чух-чух.

Начинался новый этап моей интересной жизни. Я не знала, каким он будет и что ждёт впереди, но твёрдо усвоила несколько моментов:

1. Мама – это может быть не навсегда.

2. Ребёнок и мама могут быть не вместе.

3. Иногда быть бесчувственной – спасение.

В этом сером поезде моя любовь заболела.

Глава 11. Жизнь учила меня ждать

Уже месяц мы с тётей, дядей и моей двоюродной сестрой живём в семейном общежитии. Здесь всегда что-то происходит. То дети в коридоре сцепятся из-за игрушки, и взрослым приходится разбирать своих крикунов по комнатам. То соседка придёт за стаканом муки или мужики зовут дядю курить на улицу, то знакомая подсунет своего отпрыска на два часа – некому присмотреть.

Меня здесь не обижают, но очень хочется к маме. Всё время думаю – как она там, приедет ли ко мне, сколько ещё ждать, а вдруг она совсем про меня забыла. Неизвестность, как занесённый над головой меч: прямого вреда не наносит, но и успокоиться не даёт. Вот если бы кто-нибудь мог обнадёжить, сказав: «Потерпи ещё недельку или месяц, мама обязательно придёт». А то я всё жду, жду. Вдруг это напрасно.

Пребывая в постоянной готовности к встрече и прислушиваясь к голосам за дверью, однажды я услышала тот долгожданный голос. Я не спутала бы его ни с одним другим, это была та длина волны, которую я уловила, даже если были бы сломаны все мои внутренние приборы. Это точно была мама. За дверью она с кем-то поздоровалась, я затаила дыхание, чтобы не упустить этот звук. Ещё несколько шагов, стук в дверь и вот мама осторожно заглянула в комнату.

В нашем общежитии двери в комнаты редко закрывались, только если кто-то спал с ночной смены или уходил на работу.

Мы с сестрой сидели в её бывшей кроватке с прутьями и играли. Прутья не позволяли выпасть ребёнку из кровати, что очень одобрялось взрослыми. Тогда они могли спокойно заняться делами.

Мне эта кровать напоминала тюрьму. Из такой кровати, как бы ты ни хотела, выбраться не получится. Хоть стой, хоть качайся, хоть ползи, хоть кричи. Если ты в кровати, ты безвольна.

Я увидела мамино загорелое лицо, оно наклонилось надо мной, игриво прошептав: «Эээй, привет». Долгожданная мама появилась так неожиданно, что я хлопала глазами и не могла вымолвить ни одного слога из тех, что уже успела освоить к десяти месяцам. Она пощекотала меня, убедилась, что дочь в порядке и пошла на кухню к тёте Марии. А я так и осталась сидеть с открытым ртом.

Во мне дискутировали два голоса. Один побуждал радоваться, смеяться, ползти в своих голубых ползунках на это всемогущее мамино звучание. Но другой, голос сломанной любви, отрезвлял, удерживал, заставлял сомневаться. Он говорил: «Подожди, глупая, присмотрись. Всё может оказаться иллюзией».

Поэтому я сидела, пытаясь уловить доказательства реальности происходящего и вслушиваясь в голоса.

Наша комната располагалась рядом с общей кухней. Дверь была приоткрыта и с каждой минутой я всё больше понимала, что события сегодняшнего утра настоящие. Настоящая мама, она приехала и сейчас на кухне разговаривает с сестрой. Означает ли это, что мы снова будем вместе?

В данный момент этот вопрос совсем не волновал меня. Ещё несколько дней назад он занимал все мои мысли, но не теперь. Сегодня небо надо мной стало светлее! Как будто наша маленькая комната, в которой ещё вчера было мало места для четверых, вдруг стала шире! Это так необычно. Всё осталось тем же, что и раньше, но в моём восприятии оно цвело и улыбалось, стоило появиться одному родимому человеку. Может, и не было этих заплаканных сборов, поезда, общежития и всегда всё было прекрасно? Но тогда откуда я это помню? Нет, всё же было.

Разговоры между сёстрами шли серьёзные. Тётя говорила о том, как «выбила» нам с мамой комнату в том же общежитии, нужно было разобрать вещи и переезжать. Ещё пора искать подработку, так как с маленьким ребёнком на полный рабочий день сложно устроиться. Сёстры решили, что будут держаться вместе, пока у нас сложные времена.

Дедушке и бабушке – родителям мамы и тёти – пока решили ничего не рассказывать. Они живут в деревне, в город наведываются редко, поэтому долго не узнают, что их дочь уехала от мужа и осталась одна с ребёнком.

Потом мама поведала тёте Марии, что подала заявление на развод с папой и, что им не удалось поговорить до отъезда. Наверное, бабушка, у которой мы жили, была рада, что в квартире снова наступит чистота, тишина и порядок. Почему-то ей с самого начала не нравился союз родителей.

Когда люди ищут пару, они неосознанно выбирают партнёров, похожих на своих матерей и отцов. Так, например, мужчина может выбрать женщину с характером мамы или внешне похожей на неё. Если мама была властной, его может тянуть к таким же. Потому что мужчине это покажется чем-то родным, напоминающим его дом, детские впечатления и любовь. Иногда любовь грубую, непонятную, но откуда ребёнку знать – какой она должна быть? Он видит то, что есть, берёт, что дают, помнит и любит то, что видел в своём детстве.

Может быть, так произошло и в союзе моих отца и матери. Отец нашёл манящие черты в моей маме, а мама нашла своё странное счастье в его чертах.

Бывает и другая мотивация в момент выбора. Тогда мы выбираем себе пару через отторжение: «только не такую, как мама» или «только не как отец». Но в моей истории первый вариант больше подходил.

Наступила новая радостная полоса. Я снова могла пить мамино молоко и засыпать на её груди. «Наконец-то жизнь налаживается!» – мечтала я, причмокивая и прикусывая грудь. На что мама всегда хмурила брови и говорила: «А ну-ка, не кусаться!»

У меня уже целых восемь зубов, я учусь ими пользоваться на игрушках, пустышках и маминой груди.

Мои ожидания обернулись счастьем, а произошедшее показало, что всё когда-нибудь заканчивается и снова начинается. Если сейчас страшно, больно или одиноко – это не значит, что так будет всегда. Возможно, до наступления счастья нужно дождаться одного-единственного доброго утра. Жизнь учила меня ждать. И я хотела доверять ей.

Глава 12. Моё новое увлечение

Мы переехали в свою комнату, но я часто гощу у тёти Марии с дядей Мишей. Когда мама на работе, я всегда с ними. Обычно мы играем с сестрой Лизой. Она забирает погремушку, держит её на расстоянии и ждёт, когда я подам сигнал. Вижу игрушку, тянусь за ней изо всех сил, но не могу достать и начинаю хныкать. Тогда сестра возвращает её, пока родители не сделали замечание.

Сестра умнее и быстрее меня, потому что старше.

В гостях у тёти мне больше нравится, чем дома, потому что здесь всегда кто-нибудь со мной нянчится. Это намного увлекательнее, чем разглядывать свои пальцы и тени.

Недавно я открыла для себя нечто, чем могу заниматься, когда мама оставляет меня в кроватке и запрещает выползать из неё. Я рассматриваю окутывающее пространство вокруг людей. Это похоже на сладкую вату или волну, которая качается вокруг каждого человека. Она бывает разных цветов и движется вместе со своим хозяином. Иногда цвет этой ваты меняется в течение дня.

Например, когда взрослые собираются за столом, у мамы цвет ваты может быть оранжево-синий. А в конце вечера, когда она с кем-нибудь ругается – уже тёмно-красный.

В обычные дни у мамы цвет этой ваты разный, чаще красный, бурый или синий.

У себя я не вижу цвет, потому что не могу отдалиться и посмотреть на себя со стороны. Тогда я рассматриваю волны, чётко следующие за движением моих рук. Они полупрозрачные с оттенком голубого, дымчатого или желтоватого. Двигаю рукой влево – волна медленно устремляется влево. Поднимаю руку или ногу – волна тоже поднимается за конечностью. Меня очень увлекает рассматривание этих цветов. Вы тоже можете их увидеть, попробуйте.

Когда мама берёт меня на руки, хочется её обнимать, исследовать лицо пальцами, тянуть за волосы и заглядывать в рот, чтобы понять – как там образуются разные слова.

Это бывает редко, маме неинтересно со мной играть, она занята устраиванием личной жизни. Ей кажется, что нужно спешить, чтобы найти нам нового папу, пока я не выросла и мало что запомню.

Чтобы призвать маму и оказаться у неё на руках, я стараюсь чаще напоминать о себе. Плача в моей реальности много, а мамы, по-прежнему, мало. Ей кажется, что дети плачут по двум причинам: либо они голодные, либо сырые. Если с моими пеленками всё в порядке, мама даёт мне грудь. Даже, если я не голодна, я ем. Потому что это шанс быть с ней, получать её безмолвную любовь, которая струится прямо из сосков в мой рот с крошечными белыми зубами. Это лучшее, что я знаю в жизни.

Оказывается, через молоко ребёнку передаются не только питательные вещества. Во время кормления мать передаёт и любовь, и поддержку, и радость, и грусть. Когда ребёнок болеет, молока вырабатывается больше. Также в нём больше антител, чтобы малыш скорее выздоровел.

Глава 13. Обман взрослых

Мы на приёме у педиатра.

Сегодня мой день. Обожаю походы в поликлинику!

Сначала я еду в коляске и рассматриваю всё вокруг: людей, деревья, машины. Потом, пока ждём своей очереди в кабинет, знакомлюсь с другими детьми и их мамами. Это очень весёлое время. Разрешено обмениваться игрушками, сосками и слюнями, тянуть за чужие распашонки и чепчики. Можно даже зафентелить погремушкой кому-нибудь по лбу – и тебя не накажут. На людях же!

После мы идём в кабинет, где меня тискают, взвешивают, замеряют.

Сегодня у нас особый приём, нужно посетить многих врачей. Они будут тихонько стучать молоточком по моим коленкам, сгибать и разгибать руки, проверять родничок на голове, считать зубы и смотреть глазное дно. Смешные – как будто у глаз есть дно. И обязательно всё записывать в мою медицинскую карту, которая то и дело пополняется новыми страницами.

Так мы ходим из двери в дверь.

Вот мы уже посетили всех врачей, кроме одного. Пришёл его черёд, заходим. Вокруг всё белое: белые стены, белая простынь на кушетке, доктор тоже в белом халате и колпаке. Мне это кажется подозрительным и, на всякий случай, я начинаю «делать мину», чтобы предупредить, мол, я уже недовольна. Но доктор и мама уверяют, что ничего страшного не будет – врач посмотрит ручку. «Дядя только посмотрит», – внушительно повторяет мама и разворачивает меня к нему. Я доверчиво разрешаю – сегодня уже все видели мои руки, кроме этого доктора. И в одно мгновение я взрываюсь от пронзительной боли! Мамочка! Что это? Ты сказала, что только посмотрят.

Извиваюсь, вглядываюсь в место боли и вижу в своём плече иглу со шприцом. Это прививка.

Зачем мне её делают? Почему так болезненно?

Кричащую и красную мама выносит меня в коридор, где я долго не могу успокоиться. В маминых глазах ищу ответы на свои вопросы, но она не даёт их. Почему она сказала неправду, а сейчас делает вид, что ничего не произошло? Как мне теперь воспринимать то, что говорит мама? А если половина из того, что она говорит, будет ложью, как тогда? Мне всегда в таких случаях будет больно?

Устав от истерики и получив бутылочку с подслащённой водой, я засыпаю в коляске по дороге домой.

В этот день мой мозг записал новый опыт: если тебе что-то говорят близкие люди, это ещё не означает, что сказанное – правда. Никому не доверяйся полностью, будь начеку.

Я еще не подозреваю о том, что впоследствии каждый визит к врачу будет сопровождаться резким скачком адреналина, учащением пульса и всепоглощающим страхом. Что даже в тридцать лет этот опыт не позволит мне отпускать, он будет шептать: «Не верь, контролируй».

Моя рука быстро поправилась после прививки, что радовало.

И, казалось, снова моя любовь пошла на поправку!

Мы привыкли к нашей комнате и подружились с соседями. Я росла и развивалась. Несмотря на то, что врачи ставили мне отставание в развитии, каждый день я узнавала что-то новое. Например, вчера я узнала, что мне пора отвыкать от соски. Взрослые говорят, что от неё может образоваться неправильный прикус. Мне совсем не хочется отказываться, я держу её всеми зубами.

Чтобы поскорее меня отучить, мама намазывает её горчицей. Тогда я немедленно выплёвываю соску, потому что во рту у меня настоящий пожар. Как только взрослые могут есть такую еду – горчицу?

Видимо, всё же придётся обходиться без соски, потому что теперь она вызывает неприятные эмоции.

Постепенно начинаю забывать папу, не успев вдоволь насмотреться на него. Не знаю, почему так бывает – моего папы нет рядом, а у сестры он есть. Может, существуют какие-то правила для разных пап? Очень хотелось бы их узнать.

Шёл месяц, затем второй, третий. Пока я медленно принимала идею, что можно жить без отца, он неожиданно вернулся. Вот мама удивится, когда придёт! Он приехал, он нас нашёл! Значит, всё-таки он в нас нуждался! Так приятно слышать, что я его дочь, что он тоже имеет право быть рядом и принимать участие в воспитании.

«Конечно же, он имеет право!» – хотелось крикнуть мне, когда тётя планировала его прогнать. «Это мой отец. Не прогоняйте его», – мои просьбы осели внутри, потому что я всё ещё не умела говорить. Пока мы ждали маму, папа уговорил тётю Марию, чтобы она позволила ему пойти со мной на прогулку.

Ура! Сам папа пойдёт гулять со мной! Он будет возить меня в коляске и улыбаться мне. Я так рада, что он приехал! А вдруг они с мамой снова будут вместе? А вдруг я ему уже нравлюсь? А вдруг, а вдруг…

Глава 14. Статус родителя нужно прочувствовать

Едем через парк, солнце выглядывает из-за папиной головы и светит в коляску. Я жмурюсь, смеюсь и мои пухлые щёки становятся всё шире. Вот оно – счастье. Смотрите все – у меня есть отец!

Мы гуляли долго, на улице стало темнеть. Смесь в обеих бутылочках закончилась – её специально готовили, когда со мной гуляла не мама. За день я, как следует, рассмотрела отца, постаралась запомнить каждый фрагмент его лица – на всякий случай, чтобы не забыть. Предвкушала, что сейчас мы приедем домой и обрадуем маму, но у папы были другие планы.

Он привёз меня на вокзал. Я вертелась на его руках, смотрела по сторонам и пыталась уловить знакомые лица. Может, сейчас здесь появится мама или тётя?

Мы вошли в вагон и в нос врезался – этот тяжкий запах поезда, который был для меня запахом расставания. Когда-то я уже бывала в подобной ситуации, когда меня разлучали и увозили в чужие места. Радость сегодняшнего дня мгновенно канула в Лету, а состояние безмятежности сменилось на панику.

Поезд тронулся. Так как рядом не было мамы, я поняла, что уезжаем от неё. Годовалая девочка на руках у отца, который не знает, что делают с детьми.

Как проявляет себя ребёнок в любой непонятной ситуации? Правильно, плачет.

Я вопила без умолку несколько часов подряд – от голода и страха неизвестности. В голове не было понимания – куда мы едем, кто нас ждет, увижу ли я когда-нибудь маму снова и что с нами будет.

Поезд монотонно стучал по рельсам, пыхтел и сопел, а за окнами мелькали огни, белыми светлячками вырывающиеся из тьмы.

Под утро папа был не рад, что увёз меня, потому что я не унималась ни на минуту. Измученный бессонной ночью и злой он понял, что не в состоянии заботиться о своей дочери. Он не знал – как и чем меня кормить, когда переодевать, когда укладывать спать и почему дети плачут. Соседи по вагону сочувствовали молодому родителю, старались дать совет – как меня успокоить. Но ничего не срабатывало.

Всхлипывая, я смотрела на отца, которого так ждала, и видела в его глазах несбывшийся план. Он решил отплатить бывшей жене той же монетой – увёз дочь, чтобы отомстить и показать, что его слово тоже имеет вес.

Каждый из них думал о том, как поискуснее проучить друг друга. Как найти тот самый больной крючок, который способен нанести рану поглубже. Этим крючком, этой разменной монетой была я. Общая дочь – единственное, что связывало родителей, заставляло их взаимодействовать, пусть и таким уродливым способом.

Любой порыв, даже продиктованный ненавистью, говорит о том, что людям не всё равно, они что-то значат друг для друга. Равнодушие – показатель того, что всё прошло и уже не цепляет. Но если отец мстил, значит, его чувства к маме ещё не остыли. Может, они не осознавали этого, но поступки выдавали их с головой.

Папа спросил у проводника, когда будет станция, чтобы уехать в обратном направлении. Он решил привезти меня обратно, чтобы не случилось что-нибудь непоправимое.

Это было спасением! Меня снова вернут домой! Зарёванная и голодная я рвалась к маме.

Неудавшееся похищение привнесло в жизнь родителей новые понимания. Папа осознал, что совсем не жаждет тянуть лямку в виде моего воспитания и содержания, потому что дети – это не только ангельские улыбки и смех.

Маме с одной стороны было приятно указать отцу, что он потерпел фиаско. С другой она понимала, что это их окончательное расставание и отец больше не будет претендовать на меня. А значит, маме придётся самой нести все тяготы поднятия ребёнка.

В этот день для меня отворилась неведомая до того истина: рождение ребёнка не делает тебя автоматически родителем. Формально всё так, но внутри себя человек может быть не готов к такому статусу. Он может остаться прежним – «своим парнем» или «звездой двора». Понимание, что ты родитель, должно отлежаться. Требуется время, чтобы рассматривая своё сопящее чадо, ты чувствовал ответственность отцовства или материнства. Кому-то не хватает года, пяти лет или целой жизни, чтобы впустить в себя это изменение.

Так произошло и с моим отцом. Он воспринимал меня, как забавную куклу или младшую сестру.

Спустя сутки, ранним утром, дочь была возвращена домой. У мамы после долгих переживаний не осталось сил на выяснение отношений. Думаю, если бы она могла испепелить отца взглядом, то сделала это, не раздумывая. Как в истории племени комоксов, где женщина – дочь Орла, ушла от мужа. Когда он стал преследовать, она обернулась и испепелила мужа смертоносным взглядом.

Отец злобно спихнул меня маме и исчез на целых десять лет.

От радости ли, от горя ли, или от жалости к себе я залилась щедрым плачем на весь этаж нашего семейного общежития. Соседи постучали в стену с воплями: «Господи, дайте поспать хотя бы в выходной!» Но меня это не смущало – вернувшейся душе нужна была разгрузка.

Мама поспешила утешить и накормить меня своей грудью. Я впилась в неё, будто в ней заключалась вся моя жизнь и была на седьмом небе – снова на родных руках, окутанная запахом мамы. Сейчастливая девочка Света сладко засыпала в надежде, что самое страшное уже позади.

Сознание подчеркнуло красным ценнейшее понимание о счастье: для того, чтобы снова стать счастливым, нужно сначала лишиться привычного и настрадаться без него. После, когда оно к тебе возвращается, ты рад ему, как никогда ранее.