Kitabı oku: «Демон внутри меня – 2»

Пролог

А знаешь, на что ещё способен Дьявол? Наполнить человека… такой злобой и такими тёмными мыслями, что они поглощают его. Но каждый сам делает выбор: позволить тьме гноиться и расти, либо дать свету внутри пробиться и подавить тьму.(c)

(Agents of S. H. I.E.L.D.)

«Меня зовут Мелисса. Мелисса.»

Я повторяю это про себя, как мантру, когда выхожу из такси и спокойно иду по дорожке, ведущей к входу в Психиатрическую клинику Нью-Йорка.

– Меня зовут Мелисса, – произношу снова, но теперь уже вслух. Это всегда помогало мне, но ненадолго. Помогало забыть мне все, что я пережила.

Выкинуть из жизни три года не так уж и трудно, когда думаешь, что они происходили не с тобой. Именно поэтому я начала писать. Смех, да и только. Но я начала писать книгу о Лейле, тем самым пытаясь убедить себя, что Лейла всего лишь плод моего воображения.

Чудовищная фантазия, которую я выдумала.

Но каждый раз, когда я видела в отражении зеркала отметины, которые Кай навсегда оставил на моем теле, я вспоминала жуткую реальность.

Отпечатки его рук – заметные только мне, и все же заметные, до сих пор красуются под моими ребрами. Следы от его пальцев, что высечены рубцами на коже в форме полумесяцев.

Это можно запудрить, спрятать, скрыть. Над внешностью можно измываться, как угодно.

Да, из души не вычеркнуть всего кошмара, как и не вычеркнуть то, что я чувствовала, когда человек, которому я отдала свое сердце, рикошетом швырнул мне его обратно.

Поставил на колени, заставил прилюдно ублажать другого. Когда-то я была для него рабой, вещью.

А потом Кай Стоунэм стал для меня всем.

В те дни.

В те дни, когда мы держались за руки, провожая закаты над небоскребами Нью-Йорка в саду на вершине сотого этажа. В том самом саду, где он помог мне понять все, и принять то, что нуждаюсь в этом мужчине.

В те дни, когда он целовал каждый шрам на моем теле, который оставил не он.

В те дни, когда мы жили вместе, как семья, и казалось, это будет длиться вечно.

В те самые дни, когда я наконец узнала многие из его тайн и доверила ему все свои мечты, которые Кай воплощал в жизнь.

Я до сих пор помню капли дождя на наших телах, и то, как он берет меня на руки. Помню, каждое слово и прикосновение. За последние три года своей жизни я столько раз падала вниз, столько раз поднималась до звезд. Вместе с ним.

Наверное, я слишком быстро поверила в сказку, которая стала нашей реальностью. На несколько дней, мгновений. Это была наша бесконечность.

Безумная бесконечность.

Когда наша вселенная умирала, я знала, что это навсегда. И не думала, что приду к нему сама, что мы снова встретимся.

Мне необходимо увидеть Кая.

Я должна. Должна дописать нашу историю. Силы и вдохновение покинули меня без него, поэтому нужен…в последний раз.

Моя маленькая месть. Небольшая доза эйфории, наркотика и вдохновения.

Осталось всего несколько строк…

И я мечтала о том, чтобы Кай Стоунэм упал в мои ноги, когда увидит меня ТАКОЙ.

На мне белая легкая блуза с открытыми плечами и рукавами фонариками. Юбка-карандаш до колена с молнией спереди, вытягивающая и без того длинные ноги. Лабутены, красная помада, и роскошная укладка. Я выгляжу…как модель с обложки.

Кого я обманываю?

Я выгляжу, как кукла. Но разве не этого хотел Стоунэм?

И в то же время я выгляжу сильной, гордой и независимой. Я хочу чтобы он видел, что ему не удалось меня сломать. Присвоить.

Но знаю, что вся иллюзия моей силы разрушится, как только я загляну в бездну его манящих и притягательно дьявольских глаз.

Я показываю пресс карту администратору клиники, расплываясь в улыбке.

– К мистеру Стоунэму, пожалуйста.

– Вы уверены, мисс? – молодая девушка на ресепшене явно в смятении. Конечно, ведь то, что Стоунэм находится в психушке, должно быть тайной для всех. А тут журналистка пожаловала.

– Уверена. Можете не притворяться, Синтия. Я знаю все про этого пациента и уверяю вас, мне необходимо быть у него ровно через две минуты, – хладнокровно сообщаю я, постукивая ноготками по столешнице.

Я сама себе отвратительна. Я отвратительна Лейле…но стерва Мелисса вернулась и не собиралась падать в ноги своему монстру.

– Хорошо, хорошо. К нему…можно, – после короткого звонка девушка сжалилась. Я направилась за ней по белоснежным коридорам клиники, то и дело замечая странноватых личностей. Кто-то истошно орал ругательства, когда мы проходили мимо столовой…кто-то кричал о том, что он «нормальный» и его срочно нужно выпустить отсюда.

Страшно подумать о том, что еще бы чуть-чуть… Еще совсем немного, и я бы тоже слонялась по стенам этой клиники. А Кай? Он бы жил, продолжая и дальше коллекционировать своих живых игрушек.

– Если что, вы можете нажать красную кнопку на стене, – предупредила меня Синтия, улыбнувшись скромной и тихой улыбкой. Еще одна будущая жертва. Девочке нужно быть поосторожней и не задерживаться на улицах города после полуночи…

Администратор открыла полностью стеклянную дверь, впуская меня в белоснежную комнату с мягкими стенами.

Кровь стыла в жилах от такого зрелища.

Стены помещения были обиты подушками, интерьер скромный: кровать и кресло. Белоснежные, чистые. Такие, какими никогда не будет душа человека, восседающего на кресле.

Он не сразу поднимает на меня взгляд. Клянусь, лучше бы он этого не делал.

Я смотрю на Кая, чувствуя, как органы внутри шевелятся словно змеи. Путы волнения съедают меня изнутри, нижняя губа предательски трепещет.

Он чертовски сексуален даже в белом одеянии – хлопковые штаны и рубаха. Он похож на принца из фильмов о эпохе семнадцатого века – они спали в похожей одежде. Рубаха ему велика, и я могу видеть четкие ключицы, в которые столько раз впивалась зубами в порыве оргазма.

Нас разделяют считанные шаги, и вся моя решительно падает перед моим создателем и королем.

Ты не Леа.

Она жалобно скулит, лезет и царапает стенку, бьется в агонии, мечтая дотронуться до него лишь кончиками пальцев…

Но ее боль впереди. Ее боль там – во взгляде каре-зеленой бездны. Кай, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня.

– Вот мы и встретились, Стоунэм, – несмотря на все мои старания, понимаю, что ему ничего не стоит прочитать по моему голосу ВСЕ, что ему нужно. И дрожь, и боль, и боготворение.

Но его равнодушный, пустой, холодный, как снега Арктики взгляд отталкивает меня не хуже массивного кулака Кая.

Это была не маска. Не специально сыгранный, смоделированный взгляд, желающий меня задеть, как это бывало прежде.

Взгляд праведный, спокойный, сдержанный. За пеленой зеленых глаз нет психа, что привязывал меня к кровати и трахал в рот. Там нет психа, что говорил мне грязные вещи, избивал ремнем и унижал раз за разом.

Это не Кай. Не мой Кай. Это…

Сердце разлетается на куски, не веря в то, что я не обрела того, чего так долго хотела. Я даже не пригубила свою Вендетту…

Он играет? Неужели играет? Но зачем, Кай? Так далеко зашел в своих играх? Уже испробовал все, что мог, и не знал, как ударить больнее?

У тебя получилось.

Лучше бы он бил. Лучше бы кричал. Лучше бы кинулся ко мне, горя в агонии и злости. Ненавидел бы. Плевал бы в лицо.

Присвоил, клеймил, как раньше. Но не глядел бы на меня так, будто видит впервые.

Будто нас не связывает не единое воспоминание.

Не единое!

Нет…нет…пожалуйста.

Мой милый. Вернись…вернись ко мне.

Я задыхаюсь, но Каю мало. Он хочет нанести последний удар, загнать кол в мое итак бездыханное, полуживое, разбитое сердце. Он хочет добить осколки.

Я слышу голос моего мужчины, но вижу то, что его больше нет. И этот голос заставляет ВСПОМНИТЬ все и трепетать, но в то же время осознавать, насколько другим он звучит.

Это не мой король и моя боль.

– Я вас знаю? – это все, что звучит из его уст в сочетании с совершенно сдержанным взглядом в мою сторону.

Я едва стою на ногах, чтобы не загнуться от боли, что заражает мое сердце.

Глава 1

Кай

Египет, 2027 год (после событий романа «Демон внутри меня» прошел год, который Кай провел сначала в Штатах, потом в Египте и на острове Бали)

Мне слишком хорошо знакомо это чувство. Я прожил с ним всю жизнь.

Давление на виски до разрыва вен на лбу, перекрытие кислорода в легких.

Мне приходится прикладывать все свои силы, чтобы двигаться вперед. Несмотря на мою физическую подготовку и форму, мне действительно тяжело. Баттал – наш гид, предупреждал об этом.

Мы все должны пройти через муки, подобные тем, что испытываем, когда рождаемся, чтобы получить шанс на отпущение грехов.

Лишь бы успеть до рассвета.

Периодически оглядываясь назад, я вижу позади себя вереницу из задыхающихся и запыхавшихся людей. Мы поднимаемся к звездам почти в кромешной тьме.

Взойти на гору Синай высотой 2285 метров не было моим спонтанным решением. Я всегда знал об этом месте. Согласно Библейским рассказам именно здесь Бог явился Моисею и дал Десять заповедей.

По преданию тот, кто сможет взойти на вершину, получит отпущение всех грехов с рассветом.

Я думал о всех этих людях, что плетутся позади меня и гида. Паломниках, глубоко верующих и просто туристах.

Что гложет их настолько сильно, что они по своей воле взбираются на гору, чтобы просто встретить рассвет? Свято верят в то, что Бог отпустит им все грехи?

Я думал не конкретно об этих людях, а о том, что едва ли среди всей этой толпы здесь есть тот человек, который не в курсе, сколько непростительных грехов он совершил. Они по крайней мере отдавали себе отчет в своих действиях.

Деймон совершил много ужасных поступков. Я совершил. Но я… «настоящий я» бы никогда не лишил человека жизни. По крайней мере, очень на это надеялся.

Бывало, в порыве гнева я часто хотел причинить боль, истязать. Но не перейти за грань.

Единственный человек, которому бы я пустил пулю в висок, был Деймон. Демон, что сидел внутри меня всю жизнь и питался моими самыми яркими эмоциями, оставляя в душе лишь ненависть.

Иногда я думал о том, чтобы это было бы единственным верным решением. Лучше бы я дал тот пистолет в руки Леа и позволил бы ей убить меня.

Я бы хотел прикоснуться к ее губам вместо последнего слова, а там уже и умереть не жалко.

Но все изменилось. Я бы мог убить. За Леа. Если бы этой девочке угрожала опасность, я бы уже не рассуждал здравым смыслом.

И этого молокососа Кристиана. Одного кадра из воспоминаний хватит мне, чтобы представить, как холостая пробивает его узкий лоб.

Гребанный придурок. Воспользовался Леа. Воспользовался моей девочкой, моей игрушкой.

Только я могу причинять этой девочке боль… И я уже причинил. Придет время и мне придется ответить за каждый свой поступок и поступок Деймона, чтобы вернуть ее.

Мои чувства к Леа были монетой, что крутилась и падала вверх то одной, то другой стороной – иногда светлой, когда мне казалось, что я беззаветно влюбился в нее, как обезумевший подросток.

Да. Полюбил одну из своих экспериментальных девочек, кукол, на которых годами отрабатывал техники программирования.

Порой сторона выпадала темная, и мне хотелось вцепиться зубами в ее нежную шею и растерзать, при этом приговаривая, как сильно я ее ненавижу.

Как хочу наказать за то, что ее губы вытворяли с другим…

Но нет. Я, конечно, ублюдок, но в состоянии осознать, что у девушки не было выбора. Я хочу побороться. Слишком поздно понял, что мне не нужна запрограммированная кукла, жаждущая меня только потому, что я внушил ей желать. Я хотел быть ее осознанным выбором. Ее настоящим выбором.

Почему понадобилось столько времени, чтобы прийти к такому выводу? Я не знаю. Мы часто совершаем ошибки. Говорим, не думая. Делаем, рубим с плеча. Я был одержим мыслью подчинить ее, но она все переиграла. Наверное в тот момент, когда я увидел ее крылья на дне ванной, в моем мозгу что-то переключилось. Перемкнуло.

Мне искренне хочется верить, что в тот момент все изменилось: моя душа приостановила свое разрушение, которое длилось многие годы. Возможно даже, начала постепенно становиться цельной.

Я ухватился за канат, который Леа, сама того не зная, бросила в мою яму с демонами, и собирался любой ценой выползти наружу.

Желательно новым, полноценным человеком.

Но едва ли я исправим. Искреннего раскаяния здесь мало. Леа нужны поступки.

Я не знаю, КАКИЕ поступки смогут перечеркнуть все, что я сделал с кисой. Я могу сделать только хуже.

Ведь не могу, не умею любить и проявлять свои чувства так, как нормальные люди.

Я пытался лечиться, вернувшись в Штаты, и кое-что удалось прояснить: обрывки воспоминаний из детства стали более яркими и живыми. Но как только я начинал подбираться к разгадке, голова отключалась. Провал в памяти за провалом.

Сидеть в психушке или тюрьме я все же не собирался. Все, что у них есть на меня, это записка с угрозой, которую Деймон оставил Лейле. Это был еще один кусочек распавшегося пазла.

Записку «другой я» положил в цветы и наверняка добавил яду в виде фотографий, которые довели Лейлу до попытки самоубийства. В глазах Леа я – безумец с тягой к извращенным удовольствиям. Представляю ее состояние, когда она поняла, что я занимаюсь подобным бля*ством, а сам прошу жить, дышать мной, и боготворить меня. Она просто не выдержала такого предательства. Этот кошмар достоин более грязных ругательств, но правда в том, что не я управлял своим телом во время подобных фотосессий. Я, конечно, не святой, но не заводят меня предпочтения Деймона.

Гребанный извращенец.

Экспертиза показала, что подчерк на записке не мой, поэтому с меня сняли все обвинения. Еще бы. Это был подчерк Дейма.

Лидия убила себя сама. Вот что я точно вспомнил на последних сеансах психотерапии. Это был настоящий прорыв. На какое-то время я будто соединился со вторым своим «я» и все вспомнил. У нас с женой намечалась горячая ночка, и мы всегда любили ролевые игры. Она умоляла связать ее, более того, она сама звала Деймона, потому что была одержима им.

Но даже Дей бы не убил Лидию. И он этого не делал. Я вспомнил, как Лидия шептала в порыве страсти, чтобы он пообещал…пообещал больше не возвращаться в свой злачный клуб. Обещала ему, что заменит ему ВСЕХ этих девушек, от чего он разозлился и наговорил ей грубостей. И чтобы не придушить ее в порыве ярости, Дейм вышел из номера.

Эти воспоминания были невероятны. Даже у Деймона, как оказалось, есть сердце. Пусть дохлое и безобразное, но хоть наполненное какими-то чувствами к человеку. Понятия не имею, почему он так проникся к Лидии.

Она покончила с собой даже не из-за ссоры и его грубости, а потому, что просто не выдержала. Устала бороться с моими демонами, да и со своими тоже.

У Лидии было слишком тяжелое детство и жизнь. Она стала психиатром, чтобы понять проблемы в своей душе, но в итоге сделала себе только хуже.

Любовь к Деймону ее добила.

Но не я ее задушил.

Я продолжал лечение, понимая только то, что не могу даже думать о Лейле, пока хоть немного не соберу свое сознание. Нельзя подвергать ее новому риску.

Но никогда не переставал за ней наблюдать. Многое из ее поступков расстраивало меня, но у нас еще будет время обсудить это…Она и Аксель Честер.

Хм, серьезно? Девочка моя. Серьезно думаешь, что сможешь быть с другим?

Оставался только вопрос: хватит ли жизни на то, чтобы стать цельным?

Могу ли я полностью понять свое «я», пока мое подсознание упорно не хочет принимать то, что случилось со мной в далеком детстве?

Годами я строил догадки. Пытался найти ответы, зная, что они лежат на поверхности. Отец сделал что-то ужасное в ту ночь в террариуме. Я помню запах крови.

И только я знаю о своих шрамах, которые пришлось закрыть татуировками крыльев. На руках, на лопатках и шее. Когда краска начинала слезать, я корректировал татуировку, чтобы никто не догадался.

До этого все девушки доставали меня с вопросами о них. Это раздражало.

Я думал о той ночи в амбаре спокойно и трезво, сохраняя здравый рассудок.

Но одно дело – лишь представлять то, что отец совершил, и другое дело вспомнить все до конца. Полностью погрузиться в тело пятилетнего мальчика и увидеть все своими глазами до мелочей.

Лидия считала, что, только приняв это воспоминание, я смогу отчасти побороть Деймона. Она никогда не скрывала от меня, что он едва ли когда-нибудь покинет мой разум. Но изменить ход его мыслей, сделать его мысли своими, синхронизировать и убрать его склонность к насилию…это возможно.

Нужен якорь, чтобы постоянно удерживать свое сознание в необходимой мне форме. Это как причалить на корабле к одному берегу, осознать, что тебе там понравилось, и остаться там навсегда.

Голубая лагуна. Думая об острове и голубой воде, я не могу не вспоминать о глазах Леа и не размышлять о том, что бы я делал с ней долгие длинные ночи напролет, зажимая под собой на песке под размашистой пальмой.

Баттал поглядывает на меня с осуждением: я свернул с дороги и едва ли добьюсь отпущения грехов. Поднимаясь на гору, я должен молить о прощении и искуплении грехов, а никак не думать о том, что буду совершать новые.

Этот смуглый, молодой парнишка, который взбирается на гору легко и быстро, чувствует себя здесь, как рыба в воде. Знает каждый камень даже в темноте.

Синай – место, которое невозможно забыть. Стоит всего один раз взглянуть на мириады звезд над головой, и понять: может, поднявшись на гору, ты не обретешь Бога внутри себя, но этот вид запомнишь на всю жизнь. Это точно. Звезды здесь падали каждую минуту – пролетали в плотном скоплении за одну секунду и навсегда исчезали.

Мертвые звезды.

– Боже! – ломанный английский резанул по ушам. Женский истошный крик пронзил мой слух, и я обернулся, ища источник паники. – Помогите! Она упадет! Моя девочка.

В полной темноте, не разбирая дороги, огибая попадающихся мне на пути людей, даже не задевая их, я прибыл к источнику криков. Горел слабый свет от фонариков, что некоторые путники несли в руках.

– Derjis, Veronika…derjis! – шептала женщина, глядя на то, как ее дочь отчаянно хватается за выступ горы, норовя вот-вот сорваться в бескрайнюю и темную бездну.

Спасать девочку сродни самоубийству, но мне плевать. Она в панике и может в любую из секунд потянуть меня за собой, к тому же здесь настолько темно, что я едва вижу дрожащие руки ребенка.

Осторожно ступаю по камням, что мешают спокойно вытащить Веронику.

Это самый край бездны. Сколько раз мы с Леа ходили по краю? Балансировали на самом краю бездны и астрала?

Тысячи.

Но я не собирался падать туда без нее.

– Держись, Вероника, – о черт. Девочка отпустила одну руку. Я не видел лица, слышал только то, что она плачет. Почему ребенок вообще стал подниматься на гору?!

Я схватил ее за запястье и, не разбирая ничего перед собой, едва не упав сам, вытянул Веронику наверх.

– Mamochka! – запищал маленький комок в белом пуховике. Ночью в горах было холодно. – Mamochka! Ya lublu tebya!

– Боже, я так испугалась за тебя, детка, – я не понимал, о чем, говорит женщина. Но она явно говорила на русском языке – грубое произношение, как будто она произносит слова не любви, а ругательства.

– Спасибо. Вы спасли нашу жизнь. Мою жизнь, – прошептала женщина на ломанном английском. Наши взгляды лишь на мгновение встретились, я только кивнул в ответ и снова прикрыл голову и лицо широким капюшоном.

Мне часто приходилось скрываться в последнее время. У меня было десятки врагов, и передвигаться без охраны, пусть даже по Египту, совсем небезопасно.

Хотя вряд ли кто-то знал, что я здесь.

Я поборол искушение заглянуть в телефон и посмотреть, где находится ОНА. В последний раз, когда я делала это, Лейла была в Бруклине. Наверное, рада радешенька вернутся в свою развалину, где ее снова изнасилует один из дружков брата.

Это то, чего ты хотела, киса? Чтобы тебя насиловал не я, а провонявший травой бедный хмырь или Аксель Честер? Готова отдаваться за бесплатно? Только попробуй развести перед кем-то свои стройные ножки…

Закипаю.

Я со злостью поморщил нос, сжимая кулаки до боли. Каждый шаг превратился в настоящую муку, будто сам Бог добавлял мне камни на плечи. Будто напоминал, насколько чудовищны и греховны сейчас мои мысли.

Еще две минуты назад я думал о Леа совсем в другом ключе.

Если бы она была для меня дыркой, шлюхой, прохожей…одной из тех девчонок, на которых я проводил свои эксперименты со времен колледжа.

Мне всегда было интересно, насколько сильно они падут к моим коленям. Насколько сильно станут Боготворить меня, благодаря воздействиям на их нежный и наивный мозг.

Каждый раз я выбирал себе более непонятную и труднодоступную жертву. Жертву, способную отвечать и бороться, и в то же время быть податливой и стать украшением моей коллекции.

Мой отец коллекционировал пауков, скорпионов и змей.

Я коллекционировал девушек. Но ни одну из них я не мучал…против их воли. Они влюблялись в меня, желали. Сходили с ума и сами умоляли о том, чтобы я творил с ними все, что угодно.

Я никогда не переходил черту. Это делал за меня Деймон.

Поэтому, когда в моей коллекции появилась Леа, угомонившийся Дей ожил вновь.

Мой падший ангел. Леа Харт.

Но даже у самого опытного коллекционера есть «венец», украшающий всю коллекцию, и годы, что он потратил, собирая ее. И когда ты знаешь, что тебя лишили любимой игрушки, пойдешь на все, чтобы вернуть ее.

Как бы мне не было больно это признавать, и как бы я не хотел исправиться, я, Я, а не Деймон, жаждет ее крови. И ее счастья одновременно.

Я не исправим.

Это была моя последняя мысль, когда Баттал в очередной раз поглядел на меня с презрением.

В дальнейшем на гору я поднимался, думая о том, что спас маленькую русскую девочку возраста Энджи.

Но это не повернет время вспять и не исправит моих ошибок. И даже поднятие на гору Синай не избавит меня от тяжести этого греха.

Да, Баттал сказал, что любые грехи будут прощены и отпущены. Не знаю, для красного слова он это сказал или нет, но это место действительно священно и удивительно.

Но я знал одно: этот грех не уберет и не простит никто. Даже Бог. Даже если ты сам считаешь себя Богом. Богом среди Богов.

Ничто не поможет.

Пока ты не простишь себя.

А я никогда не прощу Деймона, который является моей частью, клоном, отражением.

И никакие психические отклонения не способны оправдать эти поступки в моих глазах и в глазах Леа.

* * *

Мы едва успеваем подняться на вершину до рассвета.

Я смотрю, как солнце поднимается из-за линии горизонта и раскрашивает сумеречного цвета горы в красновато-желтый. Земля напоминает поверхность Марса.

И впервые…за долгое время я ловлю это чувство. Чувство, что я в гармонии. Я один в этом теле. Мое «Я» изначально, первозданно. Кажется, что нет прошлого и будущего.

Может, это и есть отпущение грехов.

Я просто стою на вершине, делая глубокие, жадные вдохи. Расправляю руки, забитые двумя крыльями, и чувствую…тепло в груди.

Прикосновение Бога.

И оно не разрушает меня.

Как только солнце полностью встает, мои руки опускаются. Я вновь чувствую приход тьмы, злости, ненависти…обиды на отца. Вспоминаю все самое ужасное и плохое. Вспоминаю лицо своей безумной матери, а точнее, то что от нее осталось. Она овощ, манекен, сбой в матрице. Не жива, ни мертва.

Вспоминаю Леа, что стоит на коленях. Осколки разбросаны по столу, а ее рот… губы отдают себя другому мужчине с похотливой и дикой улыбкой.

Как она могла…? Как могла. В ее глазах было столько похоти. Я ее научил?

Но я учил ее не этому. Она разрезала меня без подручных средств, одним чертовым выражением этой порочной похоти в глазах.

Она должна была давиться, рыдать, захлебываться. Все в ее организме должно было отвергать ЭТО. Она должна была умолять и плакать. Но она этого не сделала.

Помогла сдать меня копам.

Моя девочка.

Такая сильная. Не сделай она этого, я бы наверное давно на нее забил. Но Лейла всегда выкидывала что-нибудь в моем же духе, и мне это нравилось. Мои любимые американские горки. Я, как и любой человек, жаден, как черт, когда дело доходит до эмоций.

Леа была девочкой с характером, стержнем внутри. Я много раз пересмотрел видео от Деймона и каждый раз страдал и даже кайфовал от того, что способен на такую зверскую ревность. Но каждый раз я начинал видеть больше – Леа специально работает на камеру.

Нормальная защитная реакция на психопата. Как тогда в машине. Она не хотела распускать слюни, не хотела дарить слезы моему демону, который только этого и ждал.

Как бы мерзко это не звучало, выбора у Леа не было. Злость на нее постепенно начала рассеиваться, а желание реабилитироваться в ее глазах возрастало.

Если заткнуть голос своей ревности, произошедшее не самое худшее, что могло случиться. Судя по предпочтениям Деймона, он мог бы придумать более извращенную пытку.

Она была невинна, внутри Лейлы был только я. Пока…только я. Надеюсь, она не натворила новых глупостей, которые могут разбудить во мне зверя.

Потому что, если нет, я готов положить к ее ногам весь мир, чтобы быть с ней.

«Думал, поднятия на горку достаточно, чтобы изгнать меня, Кай? Как бы не так. Я твой вечный Демон. Я всегда ближе, чем ты думаешь.»

– Зато я всегда на два шага впереди, – бормочу под нос, любуясь видом в последний раз. Разворачиваюсь и иду в небольшой шалаш, где меня уже ждут остальные «грешники».

Может быть, Бог действительно отпустил мои грехи в тот момент, когда, стоя на вершине, я стал абсолютным светом. На доли секунд.

Не зря говорят, что Бог внутри нас. Кажется, во мне слишком много Дьявола, что даже Бог меня оставил. И я не виню его за это.

Но он отвернулся вновь, потому что мой разум снова посетили грешные мысли. И уже к вечеру, когда я спущусь с горы и буду засыпать в старом мотеле, на моем счету будут сотни грехов.

Ну, по крайней мере, не миллионы, сколько их набежало за тридцать пять лет моей жизни. Двух жизней.