Kitabı oku: «Чик. Невероятное путешествие странного мальчика», sayfa 2

5

Прошло несколько дней. Те из односельчан Чика, кто уцелел, попрятались в соседних деревнях. Там они рассказали об ужасной расправе Чика. Люди слушали и не верили своим ушам. Неужели такое могло случиться? Старики качали головами: за всю свою жизнь они не слыхали столь ужасных историй. Их бабки и деды, рассказывавшие им когда-то былины и сказки своих бабок и дедов, никогда не говорили, что такое может быть. Люди волновались, они не могли работать, только обсуждали и обсуждали подробности происшествия. И без конца расспрашивали и переспрашивали очевидцев, задавали одни и те же вопросы, но всё равно ничего не понимали.

– А раньше он кого-нибудь превращал?

– Не знаем, мы никогда этого не видели.

– А раньше он что-нибудь необычное делал?

– Да нет, только рассказывал глупости разные.

– Какие?

– Ну что он со всякими червяками разговаривал, муравьёв каких-то мирил, ещё гусенице помогал бабочкой скорее стать…

– А он это делал?

– Откуда нам знать? Может, делал, а может, нет. Раньше-то мы точно знали, что всё это враки, что он обыкновенный дурачина. Значит, не делал. А теперь мы таких чудес насмотрелись… Видно, и эти байки правдой были. Значит, делал.

– Эй, послушайте, мы не понимаем: вы ему верили или нет?

– Раньше не верили. Мы смеялись над ним.

– А теперь верите?

– Не знаем, верить или нет. А только теперь мы плачем.

– А раньше он что-нибудь злое делал? Такое, чтобы вы плакали?

– Нет, не делал. Раньше только смешно было.

– Вы смеялись, а он плакал?

– Наверно.

– А теперь наоборот – вы плачете, а он смеётся?

– Как же нам не плакать! Нет у нас теперь никого. Ой, сиротинушки мы! Ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестричек…

– Мой отец теперь шакал, мать – лисица, сестрёнки-братишки – жабы да ужи. А сама-то я теперь кто же? Кому нужна? О-о-о! Горе, горе!

– А у меня-то, у меня… О-о-о! Горе, горе! Дом пустой! Все зверями стали, в лес убежали…

– И у меня теперь в лесу все. А мне где же жить? Кого любить?

– Да и как узнать-то своих мать-отца, братьев-сестёр? Звери они теперь лесные. Людей боятся, в чащу прячутся. Неужто никогда больше не увидеть мне их в настоящем, человечьем обличье? О-о-о!

Жители соседних сёл были не на шутку перепуганы. Раньше они много охотились. Мясо шло в пищу, а из шкур делали прочную тёплую одежду на зиму, домашнюю утварь. Как же быть теперь? Подстрелишь кабана или лисицу, а это вовсе не кабан и не лисица, а твой хороший знакомый.

Уныние и печаль охватили всех. Не то что охотиться, войти-то в лес страшно: то ли там люди, то ли звери. Может, поговорить с ними, покормить их? А вдруг сам добычей станешь? На жабу наступишь, а это твоя сестра или дружок закадычный. В змею палкой бросишь, а это тётка, что пирогами часто угощала. А как быть с медведями, шакалами, лисами? Если они посевы потравят или кур и уток начнут воровать – объяснять им, как людям, чтобы не безобразили? Или капканы ставить, а потом из шкур шубы шить?

Страшно стало всем жителям этих мест. Охоты лишились, леса лишились… Не ровён час и сами в кого-нибудь превратятся. Эх, да им тоже впору плакать, слёзы лить.

6

Чик, конечно, не подозревал, какой переполох творится из-за него по всей округе. Он проводил дни в размышлениях и прогулках по полям и лесам. Правда, теперь они не доставляли ему такого удовольствия, как раньше. Облако больше не прилетало, а поговорить с разными козявками и зверьём ему почему-то не удавалось.

Из сердца его не уходила обида. На кого, на что? Наверно, он не смог бы этого объяснить. На то, что его не понимали, не ценили? Что цеплялись к нему, задирали, кололи насмешками? Мыслями Чик часто возвращался к своей победе, заново переживал её, торжествовал. Но при этом как будто всё время с кем-то спорил, как будто всё время оправдывался:

– Ах вы так! А я вот так! Ну-ка, кто кого? А-а-а, вы думали, что со мной можно так? За это я вам – вот как!

Может быть, именно эти чувства мешали ему радоваться жизни и быть таким беспечным, как в прежние дни.

Почему-то Чик совсем не переживал о тех людях, которые теперь в образе животных бегали, ползали и скакали по окрестностям. Он не думал, где они живут, что едят. Его даже не интересовало, кто же они теперь – люди в зверином обличье или настоящие звери?

Прошла неделя или больше… Чик стал грустить и скучать.

Удивительное дело: когда он жил среди людей, они совсем не нужны были ему. Чаще всего они мешали и обижали. Он всегда старался избегать их общества. Ему, в одиночку гулявшему по любимым местам, никогда не было скучно. А теперь… Казалось бы, всё складывается как нельзя лучше: людей нет, не надо прятаться от них и терпеть их злые насмешки… Почему же тогда Чик заскучал? Почему ему хочется с кем-нибудь поговорить или даже просто услышать чью-то речь, песню, перебранку? Зачем ему опять хочется рассказывать о себе и своих мыслях, ведь всё равно его не поймут?

Да-а, надоело Чику одиночество. К тому же жить в брошенной деревне совсем не весело. Ревёт привыкшая к уходу скотина, хлопают от ветра ставни и двери, зарастают сорняками аккуратные огороды. Прибавьте к этому, что Чик подъел уже всю еду, наготовленную во всех избах, и теперь ему приходилось заниматься стряпнёй.

И вот однажды Чик решил отправиться в дальнее путешествие по полям, лесам и деревням:

– Поищу счастья в других местах и у других людей. Авось там больше повезёт.

Чик был ещё маленьким и потому не знал, конечно, что своё счастье или несчастье человек делает сам.

Он смастерил себе удобный посох, увязал в узелок кое-какую одежду и еду и радостно отправился в дорогу. От этого путешествия Чик ожидал чего-то нового, интересного, необычного.

Он шёл и весело посвистывал. Ему отвечали голоса птиц, и шустрые кузнечики, сидевшие в высокой траве, успевали вплести несколько своих трескучих нот в его мелодию. Потом ему стали вторить шорох ветвей и трепетанье стрекозьих крылышек. Солнце, скользя по листьям деревьев, отсчитывало ритм, а трубный зов невидимого оленя вплетал недостающий духовой аккомпанемент.

На душе было легко. Чик опять слышал и понимал голоса природы. Он разговаривал с ней, и она охотно отвечала ему.

Лесная тропинка огибала толстенное засохшее дерево. Оно сразу бросалось в глаза: стояло понурое и неживое посреди солнечного леса. Чик подошёл к нему, улыбаясь, и укоризненно покачал головой:

– Отчего ты засохло? Может, лисицы подгрызли твои корни, когда делали себе нору? Или тебя не пощадили зимние холода? А может, соседние деревья заслонили тебе солнце, и ты перестало расти?

В этот день Чику было так хорошо и весело… Ему хотелось, чтобы всё вокруг радовалось вместе с ним. Он обхватил ладонями ствол дерева, представил, каким красивым и счастливым было бы оно, если бы зазеленело.

– Оживай, – ласково сказал Чик. – Просыпайся и радуйся свету. Пусть птицы вьют на твоих ветвях гнёзда, а в почках вызревают семена для новых жизней.

Кора заскрипела, ствол напрягся. Чик чувствовал это напряжение своими ладонями. Дерево вздрогнуло, расправило сухие ещё ветки… Почки его стали увеличиваться, расти, потом лопнули, раскрылись, и вот оно уже оделось мягкой, нежной весенней листвой. Мгновенье за мгновеньем листья расправлялись, росли. Ещё минута, и дерево покрылось тёмной густой зеленью лета – ничем не отличишь его от рядом стоящих деревьев. Даже в голову не придёт, что совсем недавно оно было сухим и мёртвым.

– Уф, – сказал Чик, вытирая пот со лба. – Трудное это дело – приносить радость. Зато как приятно, – прибавил он, со всех сторон оглядывая ожившее дерево.

Да, это было очень приятно. Мелодия Чика стала ещё беспечней, а шаг твёрже, несмотря на усталость.

Таким – весёлым и бодрым – он вышел к околице незнакомой деревни. Он вообще никогда не уходил так далеко от дома, и поэтому любая деревня была для него незнакомой, так же как и люди, живущие в ней. Но не знал Чик и кое-чего ещё. Он не знал, например, что в этой деревне, как и во многих других, известно о нём и о том, что он сотворил со своими односельчанами. Он не знал, что деревни эти посетили страх и уныние. Поэтому и приём, который ожидал его, поразил Чика.

В этой деревне Чик хотел передохнуть, поговорить с людьми, может быть, попросить, чтобы его покормили… Но главное – он собирался поделиться своим радостным настроением, рассказать о дереве, которое он спас. А потом отправиться дальше, чтобы ночевать уже в другой деревне.

Чик задорно шагал, увлечённый этими мыслями. И вдруг услышал странный крик:

– Ай, это он идёт!

– Спасайтесь! Прячьтесь!

– Что такое? – изумился Чик. – Кто идёт?

Он стал оборачиваться, вытягивать голову, заглядывать за заборы, чтобы разглядеть, кто так напугал селян. Но никого не увидел. На улице он был один. А во всех домах хлопали, закрываясь, ставни и двери. Ещё минута этих бухающих звуков, и деревня затихла, будто вымерла. Даже куры не квохтали и свиньи не хрюкали.

«Странно, – подумал Чик. – Что бы это могло значить?»

Он подошёл к одному дому, другому, к третьему, четвёртому – та же история. Недоумение и растерянность Чика сменились раздражением.

– В чём дело? – закричал он на всю улицу. – Что это вы попрятались, как мыши? – И он принялся лупить по ставням и дверям своим посохом.

А в это время в избе на другом краю деревни ожесточённо и торопливо спорили люди:

– Я тебе говорю, так его не возьмёшь! Он же тебя издалека увидит.

– Правильно, правильно. Подкрасться к нему надо.

– Ну подкрадёшься, а дальше что?

– Как что? Колом по башке – так и упадёт.

– Ну давай, раз смелый такой.

– А почему я-то?

– Ты ж сам предложил, сам и иди. Ты что, боишься?

– Почему это боюсь? А так просто…

– Главное, чтобы он не успел повернуться лицом.

– Да-да… Колдун проклятый! А то повернётся и всех попревращает.

– Опасное дело мы затеяли.

– Опасное, да. А как иначе освободиться от него?

– О! Кажется, я придумал.

Да, кое-что они придумали. А Чик об этом и не подозревал. Поэтому он совсем не удивился и не испугался, когда за заборами услышал какие-то шорохи и шёпот. Он только обрадовался: наконец-то кто-то появился. Но не успел он и рта раскрыть, чтобы позвать людей, как на него что-то с шумом упало. Раздались крики, топот. Сеть, брошенная из-за забора, опутала Чика. Он пытался выбраться из неё, барахтался, размахивал руками, а к нему уже бежали люди, чтобы этой же сетью связать его, сбить с ног, уничтожить. Когда он понял это, то пришёл в жуткую ярость. Ведь он не хотел им зла, он шёл с добром. За что же? Чику стало страшно: сейчас они его свяжут, схватят свои огромные палки и забьют насмерть.

– Ах вы свиньи проклятые! Шакалы! – закричал Чик. И несколько перепуганных животных с диким визгом понеслись прочь.

Люди на секунду оторопели, но потом ещё более рьяно принялись за своё дело. И самое главное – они решили заткнуть ему рот, чтобы он не мог выкрикивать колдовские слова. Глупцы! Они думали, что всё решает слово. Но ведь мысль всегда бежит впереди слов! Нужно только чуть больше напрячься. Рот они ему заткнули, но визжащие от страха животные то и дело отскакивали от этой свалки и бежали куда-то сломя голову в ужасе и тоске.

Вскоре около Чика никого уже не было. Он с трудом освобождался от верёвок. В сердце его кипела ненависть.

– Так вот каковы люди, – сквозь слёзы шептал он. – Теперь я знаю, чего от них ожидать. Трусливые и злобные – вот они какие. Они хуже зверей, ведь звери не делают ничего дурного. И живут согласно своей природе. А люди… они недостойны быть даже зверями. Так пусть же гадами ползучими расползаются отсюда. Они не имеют права быть людьми. Гадами ползучими… гадами ползучими… гадами ползучими…

Чик, пошатываясь, шёл по деревне и с ненавистью смотрел на каждый дом. Слово лишь выражает мысль. Но мысль быстрее слова.

Кто в этой деревне уцелел? Пожалуй что никто.

7

Сразу же после своих подвигов Чик ушёл из этой деревни. Он не думал о том, куда идёт и что будет есть. Он шёл не останавливаясь. Ненависть гнала его.

– За что они меня? – вскрикивал Чик. – Ведь я не сделал им ничего плохого! Наоборот, мне хотелось поделиться с ними своей радостью.

Посохом Чик рубил высокую траву, росшую у тропинки через поле, по которой он шёл. Он делал это так ожесточённо и яростно, словно продолжал сражение со своими обидчиками.

– Значит, все люди такие, – шептал он. – От них одно зло. Они ни о чём не хотят думать, кроме своего урожая и своего скота. Больше их ничего на свете не волнует. И если ты не похож на них… – Голос Чика прерывался, на глазах у него выступили слёзы. – И, если ты не похож на них, они не захотят даже выслушать тебя. Они будут хохотать над тобой, тыкать в тебя пальцем, унижать, кидать вслед грязью… Нет, добра от них не увидишь.

– Они ненавидят меня! – воскликнул Чик, и маленькая птичка испуганно выпорхнула прямо у него из-под ног. – Лети, лети, – пробормотал он, – тебе я не сделаю зла. Но они… но им…

– Они ненавидели меня, потому что я не похож на них! – опять крикнул он. – А я… Не знаю, любил ли я их раньше, но сейчас я их тоже ненавижу. Ненависть родила ненависть, – бормотал Чик и втыкал свой посох в хорошо утрамбованную тропинку так сильно, что в земле оставались дырки.

– Они все одинаковые, – тряс головой Чик, чтобы слезинки слетели с ресниц. – И они хотят уничтожить меня. Но я им не дамся. Они напали на беззащитного… Разве это по-человечески? Нет! А раз так, то они и не будут людьми. Я сам буду уничтожать их везде, где увижу.

– Я против вас, люди! – закричал Чик так громко и страшно, что даже жаворонки в вышине прекратили свои нежные песни. – Посмотрим, кто победит, – зло захохотал он.

На опушке ближайшего леска он упал от усталости и лежал, широко раскинув руки, на тёплой земле под ярким летним солнцем. Он потратил очень много сил, ведь его слова и даже мысли превращались в реальность. А это не так-то просто. Надо всю свою энергию, всю свою волю собрать в одну точку и потом бить без промаха, наверняка, уверенно и жёстко. Сомневаться нельзя: сомнения рассеивают энергию. И тогда ничего не получится.

Да, очень много сил ушло у Чика. Что и осталось-то – непонятно. К тому же в душе его поселилась страшная ненависть. А ненависть тоже отнимает много сил. И сейчас Чик чувствовал себя ужасно: голова горела, ломило кости, бил озноб, в горле пересохло. Он тихонько стонал и старался покрепче прижаться к земле.

Земля и солнце стали понемногу согревать и успокаивать его. Капля за каплей они возвращали ему силы. Боль и озноб уходили, тело наполнялось теплом, а душа покоем. Чик расслабился, отяжелел и был сейчас совершенно равнодушен и ко всему происходящему, и к самому себе. Веки отяжелели и сомкнулись. Яркий свет солнца не мешал.

– Чего-то я не сделал… – пробормотал Чик. – А, Облако… Ну потом, потом…

Он последний раз всхлипнул и заснул.

8

Плохая весть всегда летит как на крыльях. О том, что случилось в двух деревнях, скоро узнал весь край. Люди только и говорили что о мальчике-колдуне, только и придумывали, как избавиться от него. Но ведь они не знали, как он выглядит. Не нападать же на всех неизвестных мальчиков. Ну а предположим, даже и узнают они его, что с того? Как к нему приблизиться-то? Ведь говорят, он может превращать одною только силой мысли.

Весь край охватила паника. Люди боялись выйти на поля: вдруг встретят того самого мальчика? Люди боялись пойти в лес: вдруг встретят там бывших людей? Люди боялись представить, какая участь может постигнуть их самих. Они боялись думать и понимать, что же случилось с ТЕМИ и как ОНИ теперь живут – не то люди в зверином обличье, не то действительно звери.

А Чик блуждал по этому лесистому краю и уничтожал деревню за деревней. И никто не мог с ним справиться. Подробности одна страшнее другой облетали тех, кто ещё остался.

Начали выставлять дозорных. Они предупреждали о появлении любого неизвестного. И тогда целая деревня скрывалась в лесу, в направлении противоположном тому, откуда появился незнакомец. И часто Чик приходил в совершенно пустые деревни. Люди убегали в дикой спешке. Двери домов были распахнуты, в кухнях перестоявшееся тесто вылезало из квашни, в печах переваривались щи, на дворах валялись недоколотые дрова, разбежавшиеся куры шастали по огородам…

– Трусы! – кричал Чик. – Сбежали! – И ожесточался ещё больше.

Иногда он в неурочный час возвращался в такие деревни – ведь ему было всё равно, куда идти. И тогда от этих деревень ничего не оставалось, так же, впрочем, как и от других.

Край наполнился невиданным количеством животных, иногда диковинных, никогда не водившихся в этих местах. Жить здесь стало очень страшно. Но и бежать людям было некуда. Да и как бросишь свою родную деревню, всё нажитое добро и пойдёшь неизвестно куда? И тем не менее дороги, тропки и тропочки края стали тесны от людей, которые хотели убежать от своей судьбы и отправились в далёкий путь, чтобы спасти себя и свою семью, тех, кого они любили. Прокормиться им было трудно, опасности могли подстерегать их на каждом шагу. Эти пустившиеся в бега крестьяне выглядели настоящими бродягами, голодными, напуганными и злыми. Поди отличи среди них одного мальчика, который всю эту кашу заварил.

Сам Чик тоже выглядел ужасно. Полуголодный, в изорвавшейся одежде, безумно уставший, он шёл наугад от леса к лесу, от деревни к деревне… Куда, зачем? Его вела только ненависть. Но сам он уже давно перестал понимать, что заставляет его двигаться вперёд, как долго продлится его странствие и чем оно должно закончиться.

За всё это время он ни разу и словом не перемолвился ни с одним человеком. Да и о чём было с ними говорить? Не о чем. Да и как было поговорить с ними, если при одном только его приближении они в ужасе бросались прочь. Он разговаривал сам с собой. Да ещё, по старой привычке, с тем, что его окружало: с ветром, травой, птицами, букашками… Правда, он заметил, что уже не так хорошо понимает их, а они его. Ненависть ожесточила Чика, мешала думать и чувствовать, страшная усталость не давала вникнуть в перепалку жуков или спор ветра с деревьями. Его это расстраивало, но изменить что-нибудь он был пока не в силах.

Что ты ищешь, Чик? Куда идёшь? Как будешь жить дальше? Он и сам не знает. А остановиться и подумать нет сил.

9

Однажды Чик забрёл в глубокую чащу. Здесь совсем не ощущалось присутствия людей, и от этого ему легче дышалось. Он уселся на пенёк, обхватил голову руками и попытался сосредоточиться: ему хотелось разобраться в себе, в том, что с ним происходит. Долго он так сидел и грезил наяву. Вдруг какой-то нелесной шорох вывел его из задумчивости. Он поднял голову.

По чаще, с кузовком через руку шла девочка, по виду его ровесница. Она неспешно пробиралась между деревьями, иногда наклонялась и трогала траву, но не рвала и переводила взгляд дальше, пытаясь обнаружить то, за чем пришла.

Чик страшно рассердился – и здесь ему не дают покоя. Безмятежный вид девочки его возмутил.

– Что ты здесь делаешь? – закричал он.

Девочка вздрогнула. Она тоже не ожидала кого-нибудь встретить. Разглядев между деревьями Чика, она улыбнулась ему и подошла.

– Здравствуй, – сказала девочка. – Я Ильзя.

– Что ты здесь делаешь? – повторил Чик. Он был так изумлён её бесстрашием, что вопрос прозвучал скорее растерянно, чем сердито.

Девочка опять улыбнулась и показала на свой кузовок.

– А вот ты здесь совсем по другой причине, – продолжала улыбаться Ильзя. Улыбка у неё была мягкая, нежная, и Чику даже расхотелось кричать на неё.

– Разве? – только и спросил он.

– Ведь ты прячешься от людей?

– Да ты хоть знаешь, кто я? – задохнулся от гнева Чик.

– Конечно, я сразу догадалась.

– Так мне ли от них прятаться? Это они прячутся от меня, бегут, как зайцы, – гордо вскинул голову мальчик.

– Да ты не сердись, – сказала Ильзя, присаживаясь рядом на поваленное дерево. – Тебе ведь хочется поговорить с кем-нибудь. Вот и поговори со мной. С ними-то поговорить ты не можешь.

– Это ещё почему?

– Да потому, – засмеялась Ильзя. – Либо они должны одолеть тебя, либо ты их. Тут уж не до разговоров. Тут вопрос жизни и смерти. Но долго так продолжаться не может, – серьёзно прибавила она.

– От людей одно зло, – набычившись, сказал Чик. – Их всех надо уничтожить.

– Какой жестокий приговор, – покачала головой девочка, – к тому же несправедливый. Разве одно зло?

– А ты много добра видела от людей? – оживился Чик. Ему вдруг действительно захотелось поговорить с этой девочкой. Ей было столько же лет, сколько ему, она была, кажется, тоже одинока, и разговаривала она приятно и разумно.

– Много ли? – задумалась Ильзя. – Я не знаю, как это мерить – много, мало. К тому же зло и добро так перемешаны… Порой хороший человек делает зло, а случится – и злой сделает добро.

Она помолчала, размышляя.

– У меня нет родителей, – сказала Ильзя печально. – Кому я нужна? Но люди не дали мне погибнуть – кто мог, тот помогал, кто нет, шёл мимо. Зла было много, но я жива, значит, добра всё-таки больше.

– Я тоже сирота, – оживился Чик. – Я даже не знаю почти ничего о своих родителях. У меня только Старший Брат есть… то есть был…

– А почему «был»? Он что, тоже умер?

– Нет, не совсем, но… его больше нет.

– Так ты и его не пощадил? Как же ты мог? Ведь это твой брат. К тому же он заменил тебе родителей. Да и любил тебя, наверно, очень.

– Нет! – вскричал Чик. – Никто никогда меня не любил! Все меня только гнали. И я стал злым и жестоким. Я не был таким, это сделали люди! Значит, зла больше!

– Знаешь, – вздохнула Ильзя, – я думаю, и зло и добро умеют расти, как всё живое. Ты злом ответил на зло. Вот оно и вернулось к тебе, став ещё больше и сильнее.

– А что же, я должен был всё время терпеть?! И даже не сметь защитить себя?

– Не знаю. Нет, наверно. Но ведь у тебя такой прекрасный дар… А ты воспользовался им как-то странно, неправильно, мне кажется.

Настроение у Чика переменилось. Ему больше не хотелось разговаривать. И девочка стала его раздражать. Может, он разозлился оттого, что она вслух высказала его же собственные, но не очень приятные мысли. Может, просто отвык, что кто-то может ему возражать… Но только остановить вспыхнувший гнев он уже не мог. Да и чего ради было сдерживать себя? Он вскочил, стал размахивать руками. Он становился всё злее и злее.

– Откуда тебе знать – правильно, неправильно? – возмущался Чик. – Что ты здесь сидишь поучаешь?! Чем ты лучше других?! Какое ты имеешь право… Улыбается ещё! – Чик уже кричал во весь голос.

Ильзя побледнела, улыбка сошла с её губ. Она медленно поднялась и прижала кузовок к груди.

– Да знаешь ли ты, что я с тобой сейчас сделаю?! – бушевал Чик. Он и сам не заметил, когда так успел испортиться его характер.

– Я думала, тебе станет легче, если ты поговоришь с кем-нибудь, – прошептала Ильзя.

– Ты думала! Вразумлять меня взялась!

– Не кричи. Я не боюсь тебя.

– Не боишься, да? – захохотал Чик.

– Да, – сказала она, – не боюсь. Человеческая душа останется человеческой, куда бы ты ни поместил её. И рано или поздно она одолеет свою оболочку. А вот с тобой произойдёт всё наоборот.

– Что?! Что ты сказала?!

– Тебе лучше знать, – проговорила Ильзя побелевшими губами. – Душа у тебя становится злобной, звериной, совсем не человеческой… И скоро сам ты превратишься в зверя, и тогда тебе не освободиться. Так зверем и останешься. – Она с грустью и сочувствием смотрела на Чика.

– Всё! – закричал Чик. – Ты надоела мне! Ты будешь… ты будешь… знаешь кем?

– Подожди… – Девочка умоляюще протянула руку.

– Что, испугалась? – злорадно захохотал Чик.

– Нет. Просто я не могу оказаться неблагодарной.

– Что это значит? – спросил Чик надменно.

– Меня ждёт больной старик. Это ему я собирала травы и коренья. Когда-то он научил меня этому. А сейчас он умирает. Но я хочу, чтобы дедушка жил. Знаешь, он подобрал меня, когда я уже не могла двигаться от голода и холода. Подобрал и спас. Я вылечу его и приду. Тогда можешь превращать меня в кого угодно.

– Ах вот как, – презрительно скривил губы Чик. – Такая ты, значит, хорошая, добрая, благодарная… Конечно, рядом с тобой я выгляжу просто чудовищем. Ну так чудовищем я и останусь! Не дам тебе лечить какого-то там старика! Я превращу тебя…

Чик на секунду задумался: какой облик больше всего подходит этой девочке? Аккуратненькая, ладненькая… Сарафанчик хоть и из грубого холста, но чистенький, беленький…

– Ты будешь берёзкой! – И Чик ткнул пальцем в сторону девочки.

Она стояла, сжав губы, и исподлобья смотрела на Чика.

Прошло мгновенье, другое. Всё в той же напряжённой позе стояла девочка, а Чик застыл, изумлённо вздёрнув брови.

– Ты будешь берёзкой! – вскричал он снова, топнув ногой и опять ткнув в Ильзю пальцем.

Она ещё плотнее сжала губы, глаза её расширились и упрямо смотрели на Чика.

Прошли томительные секунды. Палец Чика опустился, рот приоткрылся от удивления. Девочка вздохнула, напряжённость её исчезла, взгляд опять стал мягким и спокойным.

– Ты не всесилен, – сказала она просто. – Есть кое-что посильнее твоего зла. Мне жаль тебя. Ты растрачиваешь свои силы и свой дар напрасно. Сейчас мне пора. – Она помолчала. – Но, кажется, мы ещё встретимся. И тогда договорим, что не успели.

Ильзя повернулась и, подхватив кузовок, ушла в чащу.

Чик смотрел ей вслед, как заворожённый, пока она не скрылась из глаз. Может быть, и не было её? Только ветви колыхались там, куда она ушла. Значит, всё-таки была?