Kitabı oku: «Её величество», sayfa 33

– …Я подписку о неразглашении прописных истин не давала… Разве девушка отдастся, если парень не поклянётся, что женится?.. – спросила Аня. – Ну, если только по глупости или, когда притупится бдительность, в момент временного помутнения разума, что тоже имеет место при чувствительной девичьей психике. Я знаю такие случаи.

Жанна дипломатично согласно закивала.

– Я объясняю своим подопечным, что цена мужской клятве ноль, чтобы начеку были, – бодро и деловито начала было Аня. – Впрочем, часто без особого успеха. Добрым, наивным девочкам, которые сами никогда не врали, трудно в это поверить. Вот и попадаются в сети лжецов самые чистые, самые невинные из них. Им кажется, что настала такая счастливая минута, когда все мечты сбываются. Незавидна их участь. В таких случаях требуется воля к пробуждению, только не каждой удается найти её в себе, – упавшим голосом добавила она. – Всем хотелось бы, чтобы обстоятельства их жизни были более счастливыми или хотя бы более лёгкими.

Мужчины бегут от проблем как пугливые зайцы, да ещё и высмеивают матерей-одиночек, гнусно поносят самыми последними словами. Падки на грязь, злыдни. Забывают о своей гадкой роли в их несчастьях. Кто делает их такими, выкоси их чума?! Пусть скажут спасибо за то, что эти, с их точки зрения, глупышки, не бросают своих детей, как бросили их они. Когда оба молодые и глупые, тут все ясно. Но если мужчины опытные… Ни понять таких, ни простить я не могу. Пользоваться юностью и наивностью – хуже подлости не бывает.

Плохо, когда до тебя нет никому дела, но еще хуже, когда есть внимание со стороны гадов… А если девочка побоится связать себя по рукам и ногам? А если вдруг… Были среди моих подопечных и такие. И тогда не выкрикнуть, не выдохнуть им свою боль… Если только… когда взовьется в поднебесье последняя тягуче-тоскливая мелодия… или дикий истошный крик… Там всё поймут и всё примут: и боль, и радость, – горько вздохнула Аня. – А ты говоришь, что я не рискнула попытать свою судьбу. Я намеренно отказалась.

Слабый свет ночника обозначил силуэты притихших женщин.

«Чем продиктован этот порыв откровения? Нестерпимой потребностью в исповеди, желанием получить поддержку, понимание и сочувствие?» – размышляла Лена, слушая Аню с грустным, терпеливым вниманием. И вдруг подумала об Инне, о её полном нервном обессиливании и о своём долгом к ней невнимании. В горле мгновенно набух терпкий комок слёз. Она осторожно притянула к себе подругу, коснулась губами её волос и прошептала их общую кодовую фразу: «Я помню, что ты помнишь о том, что я всегда помню о тебе».

– Я, когда влюбилась в женатого, то, сгорая от стыда, страшилась обнаружить свои чувства. Безропотно терпела невысказанные муки сердца. Опасалась даже своих мыслей о нем, постоянно ощущала чувство жестокой неловкости. Робость уберегла меня от ошибки, – как-то наивно-неуклюже, смущенно пряча глаза, поведала подругам Аня. – И я получила свою порцию любовных страданий. Но старалась находить в этом светлые стороны и думать о своем предназначении. Поэтому с головой уходила в работу.

И тут же внезапная неуверенность в себе пробудила в ней привычку теряться и пугаться. «Я слишком простая. Во мне совсем нет тайны. Я вся как на ладони. Меня не уважают? Я чувствую отчуждение», – вся внутренне сжавшись, тоскливо прокрутила Аня в голове свою мнительность.

«Аня, наверное, сама себе смешна», – беззлобно подумала Жанна.

– Не надсаживайся. Захватывающая, конечно, история. Тебе тогда было за тридцать. Какие в эти годы глупости? – сказала Инна, внимательно разглядывая сероватый оттенок лица Ани, не знавшего косметики, бледный, печальный, чуть перекошенный вздрагивающий рот, отмеченный густой сетью мелких вертикальных морщинок над верхней губой – печатью горькой зрелости, болезненной скромности, а может, и быстро надвигающейся преждевременной старости.

Слегка призадумавшись, она добавила:

– Ты, пожалуй, для ошибок такого рода слишком высокомерна.

Инна не хотела обидеть Аню. Она делала ей комплимент.

– Ну, это как посмотреть, – засомневалась Жанна.

– Позабавила ты меня, Инна. Вот так с годами мы и открываем в себе что-то новенькое. Может, ещё заподозришь наличие или отсутствие темперамента? Высвети еще хотя бы одну сторону моей натуры, о которой я и не подозревала. Вдруг богаче стану душой, гордиться собой начну, – рассмеялась Аня, удивив подруг мощным приступом самоиронии.

– Разве не была та любовь твоим счастьем, твоей опорой в жизни? – серьёзно спросила Лена.

– Была. Все двадцать лет, пока он был жив. Да и теперь… Да если бы не она…

«Один и тот же факт в устах девчонок получит совершенно разное освещение», – предположила Лена. И тут же услышала подтверждение своей мысли.

– Может, ты зря без пользы растеряла отпущенные тебе Богом молодые годы? Столько лет простоя… Этот твой максимализм… – осторожно спросила Жанна.

«Она та ещё штучка! О, это уже вершина её притворства! С кем же она у меня ассоциируется? А лицо такое невинно-покорное. Для полного счастья мне только её здесь не хватало? Да, мне с ней крупно повезло!» – ядовито удивилась Инна.

Её опять заносило. Раздражение сводило на нет все попытки успокоиться. И означать это могло только одно – она опять может сорваться. И для этого ей совсем не потребуется повода. Она уже спровоцирована вмешательством Жанны в их, как ей казалось, личный с Аней разговор.

Лена почувствовала, как напряглась спина подруги, и принялась прямо через ночную рубашку отвлекать её лёгким пощипыванием мышц, расположенных вдоль позвоночника.

– Любовь редко кого делает счастливым. Зачем тогда её все восхваляют, превозносят? Девчонки верят, что придёт принц и положит к её ногам счастье. Но оно часто оказывается нелепым, глупым, смешным или даже противным и трагичным. А потом одни терпят всю жизнь, другие расходятся или приобщаются к вину. На что она нам такая сдалась? – отрешенно произнесла Аня.

Она говорила тихо и бесстрастно, но выражение её лица говорило яснее, точнее слов о том, что она разочарована и раздосадована этим выводом.

– Моя подруга влюбилась в парня менее умного, чем сама. Сложно сказать почему. Наверное, тут сыграли роль проблемы в семье её родителей. Видно, его появление совпало с её настроением: «Сердце мое ёкнуло. Вот оно то, о чём я мечтала: надёжность, спокойная жизнь». Я ее остерегала, мол, до крайней степени поражаюсь несходству ваших характеров и взглядов на жизнь. Это у тебя не любовь в обычном смысле этого слова. Ты прячешься от проблем. Ваша жизнь без любви, как бочка без обручей, сразу развалится. Помяни моё слово. Ты же проклянёшь тот день, когда согласилась на замужество». А она смеялась: «Так интереснее, не соскучимся. Сойдет для сельской местности». Шутка у неё такая была. Её смущало только то, что жениху никак не удавалось обходиться без «образных» выражений, хотя он очень старался.

Подали заявление. Она вполне сознательно решила с ним до свадьбы… Ну, вы понимаете. А потом дурным голосом у меня на груди ревела. Она была настолько поражена, разочарована, растеряна, обескуражена, даже испугана, что только и бормотала с отвращением: «Боже мой, как это противно, пошло, примитивно, гадко, грязно». В ее глазах читался страх, отвращение, брезгливость. Значит, не сумел парень преподнести чистой романтичной девушке красоту любовных взаимоотношений. А он после той ночи почувствовал себя королём, взял манеру говорить с ней неуважительно, с чувством превосходства, мол, глупенькая ты. Всячески принижать ее стал. Она вдруг ясно представила себе их совместную жизнь и ужаснулась. В общем, опомнилась, забрала заявление. А он ей заявил с гонором: «Неволить не стану», а сам ещё год за ней ходил, всё надеялся.

– А говоришь, умная. Позволь с тобой не согласиться, – «приутюжила» Инна Аню пренебрежительным взглядом.

– Так не в быту, в науках.

– Ну, разве что так.

– Я где-то читала, что для мужчин самой сильной и мучительной была, есть и будет трагедия в сексе. Не понимаю я этого. Думаю, что это верно только для тех, кто на нем помешан. Один мой коллега говорил мне, что не охоч он до него и не ищет в нем разнообразия. В другом больший интерес имеет: любит изобретать, ходить на рыбалку. Природа волнует, одиночество радует. Может, «заливал»? Он признаёт верховенство духа над плотью, потому что не темпераментный? А одна моя коллега по два раза в году влюблялась, а замуж не шла, боялась разочароваться. Подруги подталкивали её, мол, хватит ломаться как красна девица.

Аня говорила на одной ноте, на одной высоте голоса, к тому же вяло и сонно. От её слов всех клонило в дрему.

– Всё-таки в нас, в женщинах, с детства закладывают заниженную самооценку. Вот и привыкаем терпеть, знаем одно – работу до седьмого пота, – вздохнула Аня.

– И подчинение, – приглушенным шёпотом напомнила Инна.

– И всю жизнь от них страдаем. Женщины слишком снисходительные, жалостливые, добрые, верные, а счастья не знают. Жаль, что многие это окончательно понимают только на склоне лет. Всё на что-то хорошее в будущем надеются. Вот дети вырастут, и тогда… – поддакнула Жанна. – Даже отдыхать не умеем. Наши дети другие. И это хорошо.

– И много ты видела покладистых женщин? Мне всё больше шустрые и боевитые встречались, – не согласилась Инна.

– Так ведь жизнь заставляет шевелиться, если мужья спят на ходу.

«Мне этот разговор напоминает историю слепых, ощупью изучавших слона», – подумала Лена.

– Новое поколение девочек стоит иначе воспитывать. Кончать с принижением нужно, – заявила Аня.

– Чтобы наглее были? – удивилась Жанна.

– Это лишнее. Иначе исчезнет надобность в доброте. Осведомленными, – ну, не знаю, – может, более хитрыми, практичными, что ли. Только боюсь, наша генетика в них пересилит.

– В тех местах, где я росла, женщины к себе относились с чувством собственного достоинства и мужчины их уважали, а плохие даже побаивались, – сказала Жанна.

– В деревнях моего детства тоже, – сказала Лена.

– Но только не там, где я теперь живу! О, эти взятые с потолка истины. О, это «великое противостояние» полов, профессий, мнений! Эту тему лучше не трогать, как теперь говорят, не педалировать, – сохраняя невозмутимый вид, высокопарно возвестила Инна.

– Хорошее у нас растёт молодое поколение: не пустое, ищущее, сострадающее. Я о внуках. Чаще напоминайте юным: «Любите, берегите друг друга, жалейте. Живите с добром и радостью. Жизнь у нас одна. Её можно только укоротить, но никак не продлить», – как бы подводя итог сказанному, не открывая глаз, произнесла Жанна.

«Разворошили душу. Завели свои шарманки, одно и то же мусолят. Педагоги, черт возьми! Вцепились друг в друга, спелись! Повторение – мать учения», – устало подумала Инна.

«И алкоголь не добавил девчонкам оптимизма, не смыл горести и тревоги. Напротив, сделал их выпуклее, ощутимее, весомее. И Аню не оставляют заботы ни днём ни ночью. Собственно, у кого что болит, тот о том и говорит. И Инесса туда же. Нашла башмак по ноге, – удивилась Лена, сетуя на неудачные попытки уснуть. – Все-таки мы, педагоги, несколько занудливы. Мало в нас естественной лёгкости. Мы находимся под гнётом своих педагогических воззрений и даже на отдыхе не можем от них отключиться. Они въелись в нашу плоть и кровь, и мы все жизненные проблемы рассматриваем и оцениваем под этим «тупым» углом зрения. А может, такие разрядки иногда нужны даже мне? Инна вспоминала, как Катюшка, пообщавшись с подругами на одной из таких вот встреч, исповедовавшись перед ними, будто очистила организм от скверны… и приостановила развивающуюся в ней болезнь».

У Лены нещадно заломило в висках. Она крепко сомкнула набухшие усталостью веки и погрузилась в чёрно-бордовую пустоту, прорезаемую странными мелкими густыми вспышками-искрами. Первые признаки катаракты…«Из-за нарушения режима сегодня лихорадит хорошо отлаженный механизм моего организма?.. Какая я стала квёлая! Чувствую себя так, будто меня сквозь строй прогнали. Боль в позвоночнике и глаза третирует? Сегодня не мой день», – внутренне сокрушаясь, простонала она. «Обязан донести до вас, что это сильно скажется на зрении. Качество глазного дна операцией не поправить. Надо следить за своим здоровьем, а вы все о других радеете». – Так совсем недавно врач посвятил меня в эту печальную тайну. – Хотя бы не так скоро, иначе не останется смысла жить… Это только первый… тот самый сигнальный звоночек… Теперь прежде чем за что-то браться, на что-то соглашаться, надо всё тщательно обдумать, оценить: справлюсь ли, не подведу?»

Лена постаралась взять себя в руки и подавить внезапно нахлынувший панический страх. Но её тело вдруг заледенело так, что даже пожелай, она не смогла бы пошевелиться. «Пройдёт, не в первый раз», – промелькнуло в её сознании, и она погрузилась в темноту.

Инна сама страдала такими же приступами, поэтому сразу поняла состояние Лены. Она выжидающе прильнула к ней, готовая в любую минуту сорваться с места, чтобы проявить положенную при этой болезни бдительность: подать лекарство, конечно же, всегда находящееся на всякий пожарный случай в Лениной сумочке вместе с запиской рекомендательного характера для врача или любого небезразличного прохожего. Она настороженно склонилась над подругой и долго смотрела на нее, словно силясь оживить её мощью своего желания. Веки Лены вздрогнули. Инна расслабилась.

– Принести тебе горячую грелку? Мне помогает. У тебя с собой? – спросила она.

Лена утвердительно кивнула и сказала устало и расслабленно: «У меня сложилось впечатление, что виртуальный счетчик времени сегодняшней ночи отсчитывает часы в соотношении один к десяти. Будто лента времени скользит по каким-то совсем другим законам».

Лена прислушалась. Аня с Жанной беседуют.

– …Влюблены были до глупости. Присягали друг другу на верность. В этом угадывалась какая-то возвышенная романтичная тайна. Детьми были. Хотелось иметь рядом близкого надежного друга, чтобы посвящать его в свои мысли и планы, чтобы пожаловаться… Долго ещё пестовала я свою первую любовь. Она укрепляла, освещала жизнь, не давала скатиться на скользкую дорожку… Только нет в жизни ничего прочнее и надёжнее своей собственной непреклонной воли. Время развеяло горечь утраты. Может, то не любовь была, а неугасимое желание радости и счастья.

Аня печально вздохнула. И все же легкая улыбка скользнула по её лицу со следами ещё невысохших слёз и нежно его осветила.

– А если поподробнее! – негромко, но задорно вскрикнула Инна.

– Все-то тебе расскажи-доложи! Выудишь, что хотела узнать, а потом станешь насмехаться. Вздорная ты особа, – беззлобно отмахнулась Аня.

– Другие бы раззвонили по секрету всему свету, – непонятно на кого намекая, спокойно ответила Инна. Наверное, безадресно, лишь бы что-то сказать, чтобы за нею осталось последнее слово.

– …Мне Галя рассказывала: «Юмористы в своих интермедиях часто посмеиваются над тем, что жены отказывают мужьям по причине головной боли. А ведь это самый надёжный способ не забеременеть, если мужчина не желает предохраняться в опасные дни. Страх перед абортом заставляет женщин идти на маленькие безобидные уловки, чтобы избежать исполнения супружеских обязанностей без скандалов и нервотрепки. У меня беременности всегда сопровождались жутким токсикозом, но ради будущих детей я всё могла снести. Родив двух запланированных, я панически боялась снова оказаться в положении, поэтому настаивала на самом надежном способе предохранении. Муж не хотел, скрипел зубами от бешенства, и я постоянно была на грани истерики. От одной мысли о предстоящей ночи наворачивались слёзы. У меня на этой почве даже начало развиваться что-то типа нервной болезни. Какое уж там удовольствие!

А он не хотел вникнуть, понять, пойти мне навстречу. Не ему же идти в больницу. Какие там с моей стороны измены могли быть! Теперь, говорят, хоть обезболивают. Да все равно, какая в том радость? Страдание, унижение. Помню, меня после больницы от слабости целый месяц от стенки к стенке мотало, и головокружения полгода не прекращались. А у мужа одна отговорка: у вас, у женщин, кровь быстро восстанавливается. Так это смотря сколько и как часто её теряешь. Грамотного из себя строил, книжки мне совал в нос, а своей головой подумать ума у него не хватало. У самого возникали приступы паники из-за малейшей болячки. С каждой царапиной носился, как с великой бедой, а до моей физической и моральной боли дела ему не было». – Это Аня поделилась чужой бедой.

– От мужского эгоизма все неприятности. У моей знакомой муж был как животное. Особенно если пьяный. Пять лет она с ним промучилась, пока не сбежала вместе с сыном. Не выдержала, бедная. По два-три раза в год попадала на аборт. Это хорошо еще, что здоровье у нее было крепкое. А все потому, что ее муж уверовал в поразительную живучесть женщин. Мол, вы как кошки, что вам сделается. Кстати, она потом удачно замуж вышла, – рассказала историю теперь уже Инна.

– Я думаю, Галин муж слишком болезненно воспринимал её отказы по другой причине. Ему казалось, что он не устраивает её, поэтому она уклоняется. Он же мнительный. Может, в юности кто-то из ребят глупо над ним пошутил или какая-нибудь злая на язык вздорная девчонка оскорбила его. И матери излишней заботой зароняют у сыновей неуверенность и иррациональный страх перед женщиной и вообще перед взрослой жизнью, что приводит к трудностям личностной идентификации, а иногда наоборот: к внешним безумным, эксцентричным, эпатажным выходкам. Тонкое это дело, психосоматическое. Трудно нам понять друг друга без тёплых, откровенных, искренних отношений, когда каждый дуется на свою крупу, тешит собственные обиды и не хочет или не может понять другого. А иногда и сами себя люди не понимают и не могут объяснить причины своего поведения, не стремятся докопаться до истины, а ищут причины бед в партнере. Чего проще – свалить на другого.

– Муж Галки верил, что устраивает жену. Гордился этим, – опровергла предположение Жанны Инна.

– Может, только на словах?

– Я почему-то сразу догадалась, что мой третий муж подозревает, что не удовлетворяет меня, хотя я прекрасная актриса.

– Понимал о себе, не обольщался. Плюс ему.

Жанна снова вступила в разговор, но с историей на другую тему.

– Мне почему-то жутчайший случай вспомнился. Проводили мы отпуск всей семьей в лесном доме отдыха. Компания была знакомая, учительская. К кому-то в гости на денек заскочил родственник. Я не обратила на него внимание. В тот вечер мы с мужем смотрели фильм на открытой веранде, а дочь-первокурсница пошла с друзьями погулять вдоль реки. Вдруг мне сделалось дурно. Я почувствовала страшную панику. «Что-то с дочкой происходит нехорошее!» – почему-то сразу определила я и, громко крича, помчалась к реке. Было темно, но мне повезло выбрать правильное направление и быстро найти свою малышку. Она сидела на пригорке с тем самым незнакомцем. Я вежливо и строго попросила её вернуться в корпус.

Утром я встретила этого мужчину во дворе в «умывалке». Так он даже передо мной, матерью, не скрывал того, что взбешен моим вмешательством, тем, что не удалось ему совратить шестнадцатилетнюю глупышку. Дочка, как я выяснила в ночной беседе, на самом деле не представляла, что ей грозило.

Я возмутилась и по учительской привычке взялась вразумлять любителя легкой «поживы». Его глаза налились кровью, он напоминал разъяренного быка. Мужчина готов был ударить. Меня трясло, но я устояла. И он выскочил, даже не перекрыв крана. Только на бегу выкрикнул, мол, скажите спасибо, что я сейчас уезжаю. Я долго стояла как ушибленная и думала: «Он как зверь? Он не думал о последствиях того, что мог совершить? Что им руководило? Что привело его к подобному дикому желанию? Ведь не глупый несостоявшийся юнец, не неказистый мужичонка с ощущением неполноценности, сильный накаченный мужчина лет сорока. Почему он пошёл по такому пути получения удовольствия и удовлетворения?»

– Наверное, больной на голову, – поставила диагноз Инна.

«Опять возьмутся вспоминать всякие ужасы?» – вздохнула Лена.

Но нет, Аня грустно произнесла:

– Если бы могла, я бы всю боль, все страдания детей на себя взяла.

И Жанна приятное вспомнила:

– Стою возле магазина. Смотрю, с папой идёт девочка лет пяти. Он спешит, она еле поспевает за ним. И вдруг девочка дёргает отца за руку, заставляет его остановиться и говорит: «Папа, люди знаешь, какими должны быть?» «Какими? – спрашивает отец заинтересованно. «Весёлыми!» – громко и уверенно выкрикивает малышка. Потом она пытается разговорить отца, чтобы он объяснил ей что-то, но тот, видно, как всегда, торопился.

«Другая тема отодвинула на второй план проблемы Эммы», – обрадовалась Лена и погрузилась в вяло-расслабленное состояние. Но голос Инны ее взбодрил:

… Для Кати мать очень много сделала, а любила она больше отца, который оставил ее во младенчестве. А все потому, что она на него похожа. Значит, гены. Вот и подумаешь после этого… Обидно, – сказала Инна.

– Мать дочку воспитывала, часто была строга с ней – иначе ведь нельзя, – а отец во время их редких встреч только хвалил её и радовал. Отсюда все последствия, – объяснила ситуацию Аня.

– …Инна, если один психованный, постоянно срывающийся с катушек, а другой неверный, кого бы ты выбрала в мужья, какого оставила бы при себе? – спросила Аня.

– Был у меня такой: два в одном. Второе труднее переносится. С нервным по крайней мере себя человеком ощущаешь, себя выше него ставишь, – как-то буднично ответила та.

– Нервные тоже не дай Бог какие бывают, – не согласилась Жанна. – Я бы ни за кого из них не пошла.

«Опять сплошной негатив, – поежилась Лена. Веки её сами собой смежились, и она на короткое время отключилась.

28

– Аня, ты Эммину подругу Свету помнишь? Она из педагогического была, – пояснила Инна остальным. – Такая милая, мягкая, тихая, слишком податливая и беззащитная.

«Наверное, захотела положить конец разговорам об Эмме. А может, о хорошем человеке загрустила», – подумала Жанна.

– Помню. А что с ней случилось? – интуитивно почувствовав недоброе, спросила та.

– Там вообще жуть… Если у тебя ещё остались слёзы, приготовься их пролить.

– Не тяни.

– Замуж вышла за Эмминого одноклассника, дочка у них родилась. Она заочно в институте училась и работала в школе. Но муж ей ни в чем не помогал, мол, у меня работа трудная на заводе – он компьютерщик, – а у тебя ерундовая. Не любил он женскими делами заниматься.

– У меня даже такой мысли не возникает: люблю не люблю, хочу не хочу. Надо – и всё тут. Как же иначе? – удивилась Жанна.

– Я и мужа Светы помню. А внешне и не подумаешь: такой всегда спокойный, не очень общительный, но вроде неглупый парень.

Инна наградила Аню пренебрежительной усмешкой:

– Индюк надутый. Себе на уме. Таблетки на неё не действовали, а он предохраняться не хотел. Говорил, что это вредно для здоровья мужчины. А посылая жену в больницу, на операции, он об её здоровье не думал. Потом стал принуждать её делать шестимесячные выкидыши, мол, о тебе забочусь, тебе трудно будет с двумя маленькими. Она сопротивлялась, не хотела губить. Он настаивал. Она в силу своего характера не восставала, не бунтовала, не устраивала сцен, только упрашивала. Но чтобы перебороть мужа, ей явно не хватало неопровержимых доказательств его неправоты.

– Скорее, умения воевать.

– Она никакой даже узкой лазейки не находила в решении своей проблемы. Маялась, страдала. Но атмосфера взаимного недовольства сгущалась. Сначала между ними были маленькие размолвки, потом у нее стали наблюдаться вспышки гнева и шквалы раздражительности. Она чувствовала, что заболела, что надвигается катастрофа, но муж упрямо стоял на своем, проявлял излишнюю щепетильность только в вопросах личной независимости, боялся закабаления. Берег себя. И в этом был преисполнен холодной решимости. Умерла Света от опухоли мозга, когда дочке и пяти лет не было. Мы до старости дожить мечтаем, а она, бедная… – Инна горестно вздохнула.

– Вот гад! Тихоня! – вскрикнула Аня.

– Инна, откуда ты знаешь такие интимные подробности? – недоверчиво спросила Жанна.

– Совета Светлана у меня просила. Я ей сказала, что если она будет потакать мужу, то надолго ее не хватит, а он на следующий день себе другую жену приведет и о ней не вспомнит. «Если себя не жалеешь, о дочке подумай», – прикрикнула я на нее. Не остерегла, не спасла, слишком поздно она ко мне обратилась.

– Какова дальнейшая судьба Светиного мужа? Каковы его успехи? – спросила Аня.

– Обыкновенный средний инженер. Великих открытий в жизни у него не было. И в личной жизни все как по трафарету. Женился на девушке с квартирой, работал. Сейчас на пенсии.

– Может, он не ведал что творил, – зачем-то попыталась заступиться за Светиного мужа Жанна.

– Ищешь оправдание? Только что-то это непонимание у него всё больше себе на пользу было. Куркуль чёртов, – возмутилась Инна.

– Ой, не травите душу, и так тошно, – простонала Аня.

«Не упускаем возможности нелестно отозваться о мужчинах. И примеры соответствующие приводим», – усмехнулась Лена.

– И почему знание плохого не способствует осознанию?.. Может, самомнение у людей большое, мол, со мною такого не случится. А жизнь зачастую это то, что происходит вне твоих планов.

– Чем больше я погружаюсь в мир семейных проблем, тем чаще мне кажется, что люди страдают из-за грехов своих предков. У моей знакомой отец был дезертиром в Великую Отечественную, но выжил. Так у него старший сын спился и умер, дочь хромая и горбатая, младший ребенок оказался слабоумным, – поделилась Жанна чужой бедой.

– Ты не права. Один мой знакомый из очень хорошей семьи, а внуки его… даже вспоминать не хочется, – не согласилась Аня. – Внешне – приличная семья, а если глубже копнуть и потянуть за ниточку, да если ещё рассмотреть с разных сторон…

– Валить на предков? Хитро и непорядочно. Самим надо отвечать за свои ошибки. Правда, на пустом месте ничего не произрастает. Если не из чего черпать… Гены генами, а воспитание? Я думаю, что здесь соотношение семидесяти пяти процентов к двадцати пяти, – предположила Инна.

– Пятьдесят на пятьдесят, – определила Жанна. – Семья – совершенно замечательный, хорошо продуманный способ сосуществования людей.

– При твоём-то муженьке хорошо быть добренькой и благонравной. Вы – счастливчики, баловни судьбы, сознательно уходите от проблем, – непонятно отчего закипая, повысила голос Инна.

«Разговорились, теоретики… Целое исследование и расследование провели. И Жанна туда же. Хотя ничего удивительного. В суете будней с кучей внуков женщине и на пенсии нет времени анализировать, обобщать, делать выводы. Если только занеможет, – посочувствовала ей Лена. – А тут есть повод подумать, поспорить. И сравнение судеб подруг напрашивается само собой. У одной муж плохой, и это трагедия. У другой его нет, и это тоже не очень хорошо. У третьей нет и никогда не было мужчины. Но разве она так уж несчастна? Ничуть не бывало. А у остальных подруг на курсе?.. Завтра подсчитаем».

– Я читала у Виктора Гюго, что «первый признак любви – несмелость у мужчин и смелость у женщин», – сказала Аня.

– И ты поверила? Только почему-то в основном на деле именно эти робкие и неуверенные мужчины обижают нас, смелых женщин, – усмехнулась Жанна.

– Это неслыханно! В качестве протеста нам придется, как и депутатам, демонстративно покинуть зал заседаний! – рассмеялась Инна.

– Или, будучи поражёнными и озадаченными происшедшими пикантными событиями, упасть в обморок, что женщинам, по мнению мужчин, больше к лицу, – поддержала ее шутливый настрой Жанна. – Ах, да! Обстоятельства непреодолимой силы… А что? Это верное средство!

– Опять зубоскалите. Накатило? – неодобрительно забурчала Аня.

«Голос Ани всегда пронизан грустью. Он теплеет только когда она говорит о детях, – подумалось Лене. – За её неказистой, непрезентабельной, неброской, несколько унылой внешностью кроется честное, доброе, нежное сердце, простая чистая, но печальная душа. Она перед нами такая открытая, доступная, прозрачная. Ни капельки в этом плане не изменилась за сорок лет моя милая «пионерка», мой «юный ленинец». Она оберегает это в себе, чтобы попусту не растащили, не расклевали… Уж она-то, как никто другой, знает, как часто среди добра прорастает зло.

Эти ее бесхитростные замечания и возгласы… Наверное, она и сама не пытается переубедить себя. Так и живет, как пел Владимир Высоцкий: «Изнывая от мелких своих катастроф», скромно выполняя, может быть, самое главное в жизни каждого человека дело – воспитание достойного поколения. И я слепо и бездумно ничего не принимаю на веру, но по-другому. Все мы крепко биты жизнью, а реакция у нас разная. И я бываю то такая, то сякая, то разэтакая. И Инна тоже, но всё потому, что всегда поперед батьки в пекло суется, хотя о плохом не помышляет. Не по её это ведомству».

И будто в защиту себя и своего мнения Аня добавила весомо:

– Мы как-то раз с Ларисой «беленькой» на первом курсе разговорились, и я поразилась, до чего же мы с ней похожи недоверчивостью, умением чувствовать нехороших людей и тем, что замечаем прежде всего плохое и грустное. Это при нашей наивности ограждало и спасало нас от многих неприятностей. А теперь я и своим подопечным девочкам постоянно твержу: «Будьте настороже. Пока вы не научитесь понимать подтекст чужих слов, выявлять двойное дно у непорядочных людей, замышляющих против вас козни, вы со своей наивностью и доверчивостью будете постоянно влипать в дурные истории». А они мне: «Ну, да ну…» А я им назидательно: «Да вот и не ну… дугу гну! Это слишком серьёзный вопрос, чтобы неуверенно нукать. Примите к сведению, запомните в конце концов, чтобы потом не каяться и не клясть себя и других. Плохое сильнее влияет на человека, чем хорошее, оно больше интересует, крепче вцепляется, поэтому с ним труднее бороться. Вы пока слишком молоды, поэтому эмоциональное вас больше задевает, чем интеллектуальное, веселое больше, чем серьёзное. Это нормально… Я по себе знаю, что вам хочется видеть в каждом встретившемся на вашем пути мужчине сказочного рыцаря, что на самом деле далёко не так. И ещё, человек слишком сложное существо: он злой и добрый, желчный и сочувствующий. В разных ситуациях он разный и непредсказуемый. Счастье лёгким не бывает, потому что не бывает стерильно-правильной беспроблемной жизни. Пока своего ума не набрали в достаточной мере, слушайте нас, учителей. Во взрослой жизни, за стенами детдома хороших подсказчиков вам не всегда быстро удастся отыскать, если вас будут притягивать хитро-ласковые, непорядочные люди». Я с девочками иногда круто разговариваю. Иначе не доходит. Я в психологические игры не играю, всё прямо говорю. Мне так проще и вернее.