Kitabı oku: «У памяти – хороший вкус», sayfa 6
Декабрь 2014. Рождество
ОН встречал ее в аэропорту. Этот Сонин приезд в декабре перед Рождеством был чудом, как и все, что происходило с ними потом.
Соня не увидела ЕГО сразу, вышла на до боли знакомую улицу, где в последнюю их встречу он не смог ее поцеловать. Нервничая, выкурила сигарету, с трудом взяла себя в руки и вернулась в здание аэропорта. Где ОН? Как мы встретимся?! Зачем ОН позвал меня? Разве мы не расстались? Зачем попросил приехать? Зачем ОН все это делает?
Как всегда, на все многочисленные вопросы не было ни одного ответа.
Почему я приехала? Соня знала точный ответ только на этот вопрос. У нее не было никаких сомнений в том, почему она здесь, зачем, нужно ли было приезжать. Ответ был прост, как апельсин. Она любит ЕГО. Вот и всё.
– Сонечка! Я здесь. Давно. Твой самолет опоздал.
И ОН взял обеими руками ее лицо …
Опять проходящие мимо люди вежливо отворачивались, чтобы не помешать ненароком этой удивительной пожилой паре, которая так долго не могла разорвать объятия. И снова оглядывались, чтобы еще раз увидеть чужое счастье, порадоваться ему и, может быть, почувствовать сопричастность с чужой любовью и помечтать о своей.
– Ты здесь, со мной. Наконец-то! Почему молчишь? И правильно. Ничего не говори. Ну, пойдем.
– Куда?
– Заговорила! К счастью, конечно. Куда же еще?
Они вошли в полупустой вагон метро, сели друг против друга, и полчаса пока не доехали до его станции, так и не произнесли ни слова, только смотрели глаза в глаза и опять не могли насмотреться.
ОН положил руку ей на шею и повел. ОН и сам не знал, куда ОН ее ведет, надолго ли, почему опять позвал, почему не может долго не видеть ее, почему на самом деле не может без нее жить. ОН в отличие от Сони был интраверт. Все держал в себе, сам себе задавал вопросы и сам не мог на них ответить. Или мог. ОН привык по жизни все знать, за все и за всех отвечать, принимать решения. И редко ошибался.
Но сейчас ОН не смог следовать принятому решению расстаться с ней. Понимал только, что не хочет этого и, надо быть честным с самим собой, не может. Соня права, чудо любви, подаренное им под конец, надо держать всеми силами, беречь и благодарить за него Бога.
Они вышли из метро, сели в его машину и поехали к счастью.
В небольшом отеле, где ОН заказал для Сони номер, их приветливо встретили и с нескрываемым интересом рассмотрели. Видимо, их светящиеся лица не оставляли людям никакой возможности не смотреть на них. Счастье всегда притягивает, даже чужое.
– Пожалуйста, ни о чем не спрашивай и ничему не удивляйся. А ты и так все время молчишь. Почему? Не похоже на тебя совсем.
– Боюсь спугнуть и, кажется, не хочу ничего понимать, хочу просто жить в этом состоянии до смерти, которая, как я теперь понимаю, никогда не наступит.
– Давай я, наконец, сниму с тебя шубку.
– Давай.
– А еще что можно снять?
– Все.
– Ты чудо. Подожди, не суетись. Потом разберешься с вещами. Дай мне разглядеть тебя получше. На тебе Бог упражняется в создании вечной молодости, и небезуспешно.
– Ты меня захвалил. Наверное, и вправду, соскучился.
ОН осторожно, медленно раздевал ее, как будто растягивал удовольствие и нарочно отодвигал момент, когда, наконец, увидит ее всю, его женщину, его любимую, его Соню. ОН внимательно с нежностью осмотрел ее, погладил руки, плечи, прикоснулся к груди, провел руками по телу и опять поразился тому, какая у нее гладкая, молодая кожа. Хорошо Бог над ней поработал! Спасибо ему. В ее-то возрасте!
Откинул одеяло и медленно, очень осторожно положил ее на постель, и когда она, смущаясь, попыталась укрыться, не позволил и велел не шевелиться и слушаться. Потом быстро разделся сам и лег рядом.
ОН ласкал ее, целовал и не мог поверить в то, что это происходит на самом деле, что это не сон, который ОН так часто видел, пока жил без нее. И вот она, любовь здесь, в нем, в ней, живая, настоящая, не уходящая, а наоборот, возрастающая с каждой секундой. ОН крепко, сильно прижал еле дышащую, совсем ослабевшую Соню к себе всем телом и долго держал ее так, и не хотел, не собирался отпускать. Как всегда! Как полвека назад! Как два года назад! Это чувство было знакомо ему, он знал его, помнил, осязал. Оно пришло оттуда, из молодости. Ему, этому воспоминанию, было несколько десятков лет, но сейчас оно было здесь, он сжимал его в руках и поражался силе этого чувства. В нем росла благодарность Богу, судьбе, Соне и жизни вообще, подарившей ему это чудо.
«Как я мог, – думал ОН, – «сомневаться, хотеть разрыва, отталкивать любовь? Глупец! Наверное, Бог собирался лишить меня разума за грехи, а потом почему-то передумал».
– А…
– Молчи. Не говори ничего, пожалуйста. Я люблю тебя. Ты – моя женщина. Поняла? И это навсегда.
– Можно мне…?
– Нельзя. Сейчас мы встанем, я тебя одену, и поедем в центр города.
– Зачем?
– Молчи и слушайся, я сказал.
ОН поцеловал ее долгим поцелуем в губы и, нехотя выпустил из объятий. Встал, пошел в душ, а когда вернулся, Соня все также неподвижно, раскрытая, как ОН ее оставил, лежала на кровати и тихо плакала. По ее щекам бежали слезы, скатывались на подушку, подушка стала мокрой, а слезы все текли и текли, и никто не смог бы их остановить, ни сама Соня, ни даже ОН.
– Ну, поплачь, поплачь. Ты ведь от радости плачешь? Да? Почему не отвечаешь?
– Ты не разрешил разговаривать.
ОН радостно рассмеялся, наклонился над ней, прижал к себе, посадил на кровати и стал ее одевать.
– Не мешай. Я сам.
Они вели себя так, как будто ей было 25, а ему 30. Они оба одновременно ощутили себя именно в этом времени, в этом возрасте. ОН смотрел на нее своими сумасшедшими смеющимися глазами.
– Ты выглядишь, как девочка.
– Ну, да. Мне всего-то 25 лет. А тебе?
– Соответственно 30.
– Ты не был тогда таким нежным и ласковым.
– Ну с тех пор я немного поумнел и кое-чему научился. Но никогда мне не было так хорошо, как сейчас. Вставай. Мы уезжаем.
* * *
Они вышли из метро в самом центре города. Он положил ей руку на шею, как всегда это делал, и Соня легко и радостно отдалась его нежной и совершенно безапелляционной власти с единственным желанием, чтобы это никогда не кончалось.
Соня ахнула от обрушившейся на них красоты. Они сразу оказались в центре предрождественской ярмарки. Нарядные елки, игрушки, море разноцветных огней, какие-то вкусные не очень знакомые Соне запахи. Как оказалось, так пахнут горячий глинтвейн, жареные каштаны, миндаль и много еще чего жареного, печеного и горячего.
И лица! Лица людей вокруг! Соня никогда раньше не видела сразу так много радостных лиц, кажется, ничем не озабоченных, только, может быть, тем, чтобы получить еще как можно больше радости.
ОН подвел ее к столику.
– Стой здесь. Никуда не уходи. Я скоро.
Пока его не было Соня принялась разглядывать площадь. Прямо перед ней большой красивый храм. «Сюда мы обязательно зайдем», – решила она. Посмотрела вокруг, даже покрутилась и увидела столько интересного, что ноги сами понесли ее к палатке с рождественскими пряниками, потом к рождественским сувенирам, и когда она уже доставала кошелек, чтобы все это купить, его сильная рука довольно жестко взяла ее за шею.
– Сонька! Я же велел тебе никуда не уходить! Еще раз ослушаешься, накажу.
А глаза у самого смеются и смотрят на нее с такой нежностью, что обещанное наказание сулит только счастье.
На столике уже стоят две кружки с глинтвейном, рядом жареные каштаны и миндаль. ОН чистит каштаны и кладет прямо ей в рот. Господи, как вкусно! Горячее вино разливается во рту, и тут он начинает ее целовать. Она отдает ему капельку вина, и картина полувековой давности, как в кино, мгновенно и одновременно всплывает в их памяти и накладывается на происходящее сейчас, в это мгновение. И им опять 25 и 30.
– Соня, что происходит? Что ты со мной сделала? Ты – ведьма.
И снова целует ее в губы бесконечно, нежно, держа двумя руками ее лицо. И она, почти потеряв сознание, шепчет: «В жизни столько не целовалась. На нас все смотрят. Это ничего?»
– Никто на нас не смотрит. Все заняты своим праздником. Им не до нас. Пошли. Куда ты хочешь? Может быть, зайдем в церковь?
– Откуда ты знаешь, что именно туда я хочу?
– Я все про тебя знаю, потому что люблю. Идем.
В церкви Соня теперь уже привычно ставит свечи и тем дорогим и любимым, кто ушел, и тем близким, живущим с ней в ее мире, и, конечно, просит у Богородицы здоровья для НЕГО и… любви. Он, как обычно, деликатно отходит в сторону, терпеливо ждет и, конечно, все понимает с полуслова, полувзгляда, полувздоха. Он ведь умный, как черт.
Они выходят из церкви умиротворенные и счастливые.
– Пойдем, погуляем вон по той маленькой улочке. Там так красиво.
– Это улица самых дорогих магазинов. Почему ты ее выбрала?
– Мы не будем ничего покупать, только посмотрим. Хорошо?
– Хорошо, хорошо. Все, что захочешь.
* * *
Рождественские витрины дорогих магазинов сказочно красивы. На выставленных в окнах товарах цены не указаны. Наверное, они бесценны. Интересно, кто это все покупает? Кто может позволить себе носить все это великолепие? Соне кажется, что она никогда бы не осмелилась примерить на себя что-нибудь из увиденных вещей. И куда это носить? Представить себе невозможно, сколько это стоит. Но красиво очень. Ты зритель, ты в театре, или на выставке, тебе показывают абстрактную красоту. Но красоту.
Они идут мимо обувного магазина. Соня останавливается.
– Можно я на минуту зайду? Я быстро, только посмотрю.
– Конечно, иди. Я тебя на улице подожду. Не люблю магазины. Не спеши. Получи удовольствие.
Соня быстро пробегает мимо полок с невиданной обувью на высоченных каблуках и платформах, мельком осматривает сапоги, которые никогда бы сама не надела, и вдруг останавливается как вкопанная перед парой лаковых, остроносых, на небольшом каблучке то ли туфелек, то ли сапожек. Берет в руки и видит дважды перечеркнутую цену. Новая цена совсем приемлемая. К ней подходит красивый средних лет итальянец, владелец магазина, и с улыбкой предлагает примерить.
– Да. Спасибо. 36-й размер. Одну минуту. Я сейчас.
И бежит за НИМ.
– Пойдем со мной. Посмотри, что я нашла.
ОН неторопливо проходит по магазину и тоже останавливается перед той же полкой.
– Эти?
– Откуда ты знаешь?
– Я тебя знаю.
Хозяин приносит туфли, опускается на колено и сам надевает на ноги Соне. Весь магазин наблюдает эту сцену, особенно заинтересованно смотрят продавщицы, побросав своих клиентов. Туфельки для Золушки. Очень красиво сидят на Сониных ногах, как будто сшиты специально для нее.
– Берем?
– Еще бы! Конечно. Немедленно.
Им упаковывают покупку в красивый пакет, вручают Соне, и она на глазах у изумленной публики приподнимается на цыпочках и целует ЕГО. Итальянец, который так и стоит на одном колене, заворожено наблюдая за происходящим, весело, заразительно смеется.
– Grazie, сеньор. Arrivederci.
– Prego, сеньора. Arrivederci.
И что-то такое говорит по-немецки вслед, что ОН оборачивается, тоже смеется и, обняв Соню за плечи, выводит ее из магазина.
– Что он сказал?
– Что ты – уродина.
– Он прав.
– Конечно. Но я обожаю уродин.
И целует, удерживая ее лицо одной рукой. В другой – туфельки счастья.
Май 2015. Деревня
Соня лежит на спине на мокрой траве. В небе ни облачка, солнечные блики играют с только что распустившимися листьями, заглядывают в окна дома, скачут по крыше автомобиля, прыгают по Сониным рукам, ногам, весело пляшут на ресницах, мокрых от слез. В левом плече – непереносимая боль. Соня не любит плакать, но сейчас слезы текут по щекам, застилают глаза, и смахнуть их нет никакой возможности.
– Сонечка, почему ты лежишь на мокрой земле, почему плачешь? Тебе больно? Где болит?
ОН наклонился над ней, осторожно гладит ее лицо, боясь причинить боль.
– Я не знаю. Кажется, упала. Очень болит плечо. А ты как здесь оказался? Ты же совсем в другой стране. Можешь меня поцеловать?
– Потом. Просто понял, что с тобой случилось что-то плохое, вот и все. Давай я помогу тебе подняться и отведу домой. Этот красивый дом – твой? Какое плечо болит?
ОН осторожно поднимает ее, и они медленно идут к дому.
– Где ключи, я открою дверь.
ОН достает ключи из кармана Сониной ветровки и открывает дверь на большую, залитую солнцем веранду.
– Ну, все. Теперь ты сама справишься. Вызови себе скорую помощь. Обязательно.
Как всегда берет обеими руками ее мокрое от слез лицо, целует и легонько подталкивает через порог.
– Иди. Теперь с тобой все будет хорошо.
– А ты? Разве не пойдешь со мной?
Соня оборачивается. Его нет.
– Ты где? Почему не отвечаешь? Ну куда ты пропал? Не уходи!
Соня медленно идет в комнату. Может быть, ОН там? В комнате его тоже нет, его нигде нет. Но ОН же был! Соня видела его, обнимала, разговаривала с ним. В конце концов, он целовал ее! Ну конечно, ОН просто пришел ее спасти в очередной раз, чтобы не было так больно, чтобы она смогла подняться, и сама открыть дверь с висячим замком (пришлось придерживать его лбом), вызвать врача и позвонить сыну, который уже мчится к ней из Москвы.
В больнице районного центра Соне сделали рентгеновский снимок, что само по себе уже было чудом в майские-то праздники. На снимке даже ей было видно – перелом плеча. Веселый немолодой врач сказал, что по-хорошему нужна операция, но это вряд ли, потому что делать ее надо под общим наркозом. «Ну и что?» – спросила Соня. «А то, что, учитывая Ваш возраст, никто не станет брать на себя ответственность. Вы в Москву поедете? И там, я думаю, не сделают». Все это он говорил с приветливой, чуть пьяненькой улыбкой, одновременно прикручивая Сонину руку к телу не раз стираным бинтом. Медсестра ее откровенно жалела, вызвала такси, и Соня поехала в деревню, домой, собираться в Москву.
По дороге заехали в аптеку за болеутоляющими таблетками, и когда подъехали к дому (всего-то шесть километров!), плечо болело так, что Соня с трудом сдерживала слезы, и если бы вдруг появилась луна, Соня, наверное, стала бы на нее выть.
Дома подружка помогла Соне собраться, отключить отопление и воду, закрыть неизвестно на какой срок дом. Всякая надежда пожить в этом раю летом улетучилась сама собой.
К этому времени приехал сын, посадил однорукую маму в машину, и они поехали в Москву. Здоровой рукой Соня грустно помахала завалившемуся забору, который собиралась чинить, уже договорилась с узбеками за большие деньги. Видно, не судьба.
– Сонечка, дорогая моя, все будет хорошо, поверь мне как всегда. Ты сильная, мужественная девочка, и не раз это доказала. Рядом с тобой твой прекрасный сын, и я тоже здесь. Видишь? Чувствуешь мои руки? Я все время с тобой, и очень тебя люблю. Завтра утром позвоню.
Соня с трудом обернулась, чтобы ЕГО увидеть. Пусто. Показалось. Нет, не показалось. ОН здесь, только его не видно почему-то.
– Мам, тебе неудобно сидеть? Хочешь, разложим сиденья, и ты сможешь лечь?
– Нет, спасибо, так сносно, лежать хуже.
* * *
Уже вечером сын отвез Соню в один из лучших медицинских центров, сдал ее с рук на руки двум молоденьким ординаторам и уехал. Мальчики эти замечательные Соне понравились, вежливые, улыбчивые и деловые. Она хорошо понимала молодых людей, потому что всю свою сознательную жизнь преподавала в университете, легко устанавливала с ними контакт, умела пошутить, и незаметно для себя они тоже начинали шутить, уходила напускная важность, и… готово! Мальчики были в полном Сонином распоряжении, слушали ее, раскрыв рот, и делали все, что она хотела.
Пока они, бережно поддерживая, вели Соню из приемного отделения в травматологию, она успела разглядеть роскошный мрамор на полу и стенах, огромные зеркала и дорогие светильники. Соня удивилась: «Зачем это нужно в больнице? Ну, будем надеяться, что уровень медицины соответствует стенам».
Мальчики заковали больную руку в гипсовую повязку, потом повели Соню на рентген, потом передали ее медсестрам, те сделали укол, чтобы поменьше болело, уложили в постель и ушли.
В палате кроме Сони лежала женщина лет 60-ти и постанывала от боли в прооперированной ноге. Утром познакомились. Слава Богу, милая эта женщина ни о чем не спрашивала, деликатно предложила помощь, хотя сама с трудом поднималась на кровати. Пришла хорошенькая сестричка с термометрами, сделала обезболивающий укол и на вопрос Сони, когда к ней придет врач, пояснила, что сейчас праздники, врачей нет, только дежурный, которого в случае чего можно позвать.
Рука болела нестерпимо, и Соня, осознав случившееся, поняла, что все планы рухнули, она не поедет к нему, как собиралась в июне, и от этого почувствовала себя глубоко несчастной.
«Не смей реветь. Может быть, еще не все потеряно, возьми себя в руки», – жестко сказала она, глядя на себя в зеркало, – «Страшна, как смертный грех. Интересно, какой? Будешь плакать – еще страшнее станешь». Испытанный способ сказать себе (лучше с применением неформальной лексики), что она о себе думает, на этот раз результатов не дал, успокоиться не получилось, но и заплакать Соня не успела, потому что зазвонил мобильный телефон, и она услышала ЕГО взволнованный голос.
– Сонечка, ты где? У тебя не включен скайп. Я хочу тебя увидеть.
– Я в больнице.
– Как в больнице? Что случилось?
– Ты же знаешь, я руку сломала.
– Да, откуда я могу это знать!? Как это произошло, когда, где?
– Но ты же сам помог мне встать и открыть дверь. Куда ты потом исчез?
Некоторое время ОН глухо молчал.
– Ты все-таки расскажи еще раз, как это произошло, в каком месте перелом. Ты в хорошей больнице?
– Ну, зачем я буду рассказывать то, что ты знаешь? Сам видел. Болит очень.
ОН с трудом глубоко вдохнул и попытался ей подыграть, хотя ему было совсем не до шуток. Но, если ей так легче – пусть.
– Сонечка, моя дорогая девочка, держись, ты у нас сильная и отважная. Я, конечно же, рядом с тобой и буду звонить тебе каждый день в это время.
– Хорошо. Только, как же теперь я приеду?
– Не отчаивайся, тебя вылечат, ты обязательно приедешь, и я буду бесконечно тебя целовать, как сейчас. Все будет именно так, я уверен. Обнимаю тебя, моя любимая. До завтра.
ОН долго неподвижно сидел в кресле, тупо смотрел на телефон и видел Сонины большие, страдающие голубые глаза. Лучше бы это все случилось с ним! От того, что он далеко и ничем не может ей помочь, у него сразу заболело сердце и… плечо. Левое. ОН физически ощущал ее боль, и понимал, как дорога ему эта женщина, как близка, и какое большое место занимает в его жизни.
* * *
Два дня Соня промучилась с загипсованной рукой, которая отекла, посинела, и боль в ней не поддавалась воздействию сильных болеутоляющих лекарств. Через два дня, наконец, кончились революционные праздники, и появился молодой, очень симпатичный доктор.
– Софья Владимировна, пойдемте со мной, я сниму Вам гипс.
– Ага. Ошибочка вышла? Я так и думала.
– Да. При таких переломах гипс накладывать нельзя.
– Здорово! Ну, и кто же будет передо мной извиняться?
– Я, наверное.
– Скажите, а у этих замечательных мальчиков, которые так уверенно обрекли меня на мучения, не было возможности посоветоваться с кем-нибудь постарше?
– Была. Но они по молодости и не сомневались в своей правоте, самостоятельные ребята. Простите их, пожалуйста.
– Ну, хорошо. Забыли. А дальше что?
– А дальше Вы пойдете домой и будете продолжать лечение в поликлинике. Операцию делать не будем.
Соня не спросила, на чем основано такое решение, ей и так было понятно, что врачи боятся наркоза, ее возраста из времен Великой французской революции. Она только попросила отдать ей рентгеновский снимок.
– Конечно. А можно узнать, зачем?
– Можно. Хочу показать другим врачам. Например, израильским. Еще одно мнение не помешает, правда?
– Да, я только за.
Снимок в тот же день сын отправил в Израиль и уже вечером позвонил.
– Мам, собирайся. Летишь в Иерусалим, опытный израильский травматолог считает, что необходима операция.
И отправил Соню, как посылку, к другу-врачу, который уже договорился с клиникой и отвез дорогую тетю Сонечку к своим родителям, давним, близким Сониным друзьям.
– Тетя Сонечка, завтра Вы поедете в клинику. Не вздумайте предлагать кому-нибудь деньги.
– А если предложу, что будет?
– Для Вас – в лучшем случае вызовут полицию.
– В Москве, я думаю, вызовут полицию, если денег не дам.
Шутка. Но в каждой шутке есть доля шутки…
* * *
Утром по дороге в больницу она говорила с Ним по телефону.
– Сонечка, ты где?
– В Израиле. Мои друзья везут меня в клинику. Ты должен их помнить. Они тоже из нашей молодости, и вы не раз встречались у нас дома.
– Помню, конечно. Передай им, что я на них надеюсь, и бесконечно благодарен за тебя. Я очень волнуюсь.
– Я слышу. У тебя голос сел. Но, мне кажется, можно уже не так сильно нервничать, я в хороших руках. Может быть, меня оставят в клинике. – Я могу звонить твоим друзьям?
– Да. Записывай телефон. И прошу тебя, не волнуйся так, можешь заболеть.
– Уже заболел. Но я возьму себя в руки, обещаю, а успокоюсь только, когда буду знать, что с тобой все в порядке. Я люблю и жду тебя здоровую или не очень и надеюсь, что это поможет тебе справиться с тем, что предстоит. Завтра утром буду звонить. Целую тебя. Дорогая моя девочка.
* * *
То, что происходило в клинике, Соню, прожившую долгую жизнь в стране, на самом деле не имеющей достойной медицины, поразило. Не успела она войти, как ей уже принесли лекарство: чтобы не было больно. И больно не было. Сделали несколько рентгеновских снимков, и скоро пришел врач. Как потом выяснилось, выдающийся хирург по плечам. Высокий, голубоглазый, ироничный, он сказал, что готов делать операцию, но хотел бы узнать, чего она, Соня, хочет от своей руки.
– Я хочу водить машину, делать себе прическу, жить так, чтобы никого не обременять, и обнимать высоких мужчин.
Доктор внимательно с улыбкой посмотрел на Соню.
– Насколько высоких?
– Как Вы.
– Тогда Вам сейчас сделают компьютерную томографию, и я сообщу о своём решении.
Приветливо улыбнулся и ушел. Пришел часа через полтора и сказал:
– Мы собрали консилиум и, поскольку томография показала, что смещение кости меньше, чем мы думали, решено операцию не делать. Косточка Ваша со временем сама встанет на место. Придется только потрудиться как следует, руку надо разрабатывать, как минимум, месяца два, и тогда высокие мужчины – ваши.
ОН позвонил утром следующего дня.
– Ну, вот и все, моя дорогая. Я счастлив. Будем жить дальше, ты ко мне приедешь и будешь обнимать меня двумя руками. Осталось совсем немного. Очень скоро мы увидимся. Не сомневайся.
Вечером Соня уже летела в Москву.
