Kitabı oku: «Аэлита (фантастическая поэма по роману А.Толстого)», sayfa 2

Глава четвёртая

Той же ночью

А Маша, Гусева жена, той ночью

ждала напрасно мужа допоздна.

И раз за разом (если пить захочет),

на примус чайник ставила она.

Жил Гусев с Машей в комнате огромной

заброшенного дома. Экономно

в роскошном доме заняли её

и всё хозяйство в ней вели своё.

Во время революции владельцы

бежали и покинули свой дом.

Что можно, всё разграбили «умельцы».

И вот они ютятся в доме том.

На потолке, что тонет в полумраке,

летела женщина, в руке сжимая факел.

Крылатые младенцы рядом с ней

кружат гурьбой немыслимой своей.

Она летит с весёлою улыбкой

средь облаков и золотой резьбы.

Смеялся часто Гусев: «Нет ошибки,

она – хозяйка собственной судьбы!

Вот это баба! Мёртвого согреет!

При теле и детей шесть душ имеет»!

А над просторным ложем был портрет.

Таких людей сейчас и близко нет.

Там был старик с звездою на кафтане,

в пудрёном парике, с поджатым ртом.

«Ну, этот разговаривать не станет,

чуть что не так – растопчет всех кругом»!

И Гусев прозывал его «Топтыгин»,

а Маша наливалась страхом тихим

И на портрет старалась не смотреть.

В его глазах почудилась ей смерть.

От печки через комнату проходит

железная труба – дым из окна.

У полок Маша час, другой проводит.

Еду готовит на столе она.

Готовит скудную еду, как может.

Надеясь лишь на то, что Бог поможет.

Здесь у неё порядок, чистота.

Она здесь и в работе, и в мечтах.

Резная дверь дубовая закрыта.

За ней в двусветном зале жизни нет.

Проёмы окон досками забиты.

Там ветер, крысы, выбитый паркет…

Ждёт Маша у стола. Поют ей песни

шипящий примус с чайником железным.

Часы пробили два. Залётный ветер

их перезвон разнёс по всей планете.

Его всё нет. «Когда ж придёшь, мой милый?–

гадает Маша,– Где же ты сейчас?

Что вечно ищешь? Видно до могилы

тебе бродить, не думая о нас.

Хотя бы раз глаза прикрыл спокойно,

лёг на плечо ко мне расслабленно и вольно.

Ах, не ищи, ведь нет в тумане дней

светлей, дороже жалости моей»!

Повисли слёзы на ресницах Маши.

Смахнула их и щёку подперла.

Над головой её в весёлом раже

та женщина с младенцами жила.

Летела – улететь не получалось.

С весёлой детворой по небу мчалась.

«Летала б я вот так, его маня,

вовек бы не покинул он меня»!

Ей Гусев говорил, что уезжает.

Неведомо куда, но далеко.

Куда его несёт, она не знает.

Спросить боится. Это нелегко.

Ведь Маша видит – жить ему здесь тяжко.

Без прежней воли, быть в тиши букашкой –

невыносимо. По ночам встаёт:

проснётся, вскрикнет, и холодный пот!

Повалится, уснёт, а утром встанет

весь тёмный, мрачный, места не найдёт.

Была с ним Маша тихой: нежно глянет,

теплом душевным мужа обовьёт.

Она была и ласковой, и мудрой.

За это он любил её, но утром

глядел, куда б скорей ему уйти,

хоть сам не знал, что хочет он найти.

Служила Маша. Деньги приносила.

Немного денег. Изредка – пайки.

А Гусев всякий раз с немалой силой,

хватался за дела. Да не с руки!

Бросал всё вскоре и искал такого,

чтоб было поважнее остального.

В Китай собрался золото искать.

Но вскоре всё расстроилось опять.

С тоской, как смерти, Маша ожидала,

когда найдёт он что-то и уйдёт.

Она совсем одна, и полагала,

что без него недолго проживёт.

Они лишь год назад на праздник в парке

и повстречались летним днём нежарким.

«Вы одиноки ныне, как и я,–

промолвил он,– к скамейке подходя,–

Позвольте время провести мне с вами.

А то ведь что-то скучно одному»!

Она взглянула – за его словами

подвоха нет. Поверила ему.

Хорошее лицо, весёлый, трезвый.

По виду добрый и, как видно, честный.

«Что ж, я не против. Почему бы нет?–

тогда её короткий был ответ.

До вечера они гуляли в парке.

Её до дома Гусев проводил.

Рассказывал о битвах, схватках жарких.

Потом частенько в гости к ней ходил.

И Маша отдалась ему спокойно,

без экивоков, просто и достойно.

А после полюбила всей душой.

Почувствовала кровью – он родной!

Вот тут и начались её мученья…

А чайник закипал в десятый раз.

И, наконец, настало облегченье:

послышались шаги… желанный час!

Приходит Гусев. Сильный и весёлый.

Как гром, в пустой квартире низкий голос:

«Помыться слей-ка мне! Ну, всё – летим!

И завтра будем мы уже в пути»!

Он вымыл руки и лицо, и шею.

И, вытираясь, глянул на жену:

«Да, не волнуйся! Выжить я сумею

К тебе я обязательно вернусь!

Семь долгих лет меня ни штык, ни пуля

не истребили, в землю не свернули!

Не сделана отметка. Час далёк,

когда задуют жизни огонёк!

А помирать – и так, не отвертеться!

Заденет муха лапой – брык и нет!

Пока живём, мы все должны вертеться.

Глядишь, оставишь в этой жизни след»!

Он сел за стол и стал лупить картошку.

Солил и ел. Сказал: «Мне на дорожку

две смены к утру приготовь белья.

И не забыть бы бритву для бритья.

Ты плакала? Глаза на мокром месте»?

«Алёша! Ты воротишься ко мне»?

«Сказал – вернусь, так значит, будем вместе!

Отставить беспокойство при луне»!

«Ты едешь далеко? Когда обратно»?

В ответ присвистнул Гусев троекратно:

«За облака. Навроде бабы той!

Я в гости к ней отправлюсь на постой»!

Напившись чаю, Гусев стал ложиться.

Посуду Маша тихо прибрала.

Не стала на любимого сердиться.

Уж он такой, каким его взяла…

И, скинув платье, подошла к постели

С ним рядом прилегла, коснувшись еле.

А Гусев спал. Белел давнишний шрам.

Катились слёзы по её щекам.

Так дорог был он ей. Так тосковала

она по сердцу буйному его.

«Куда его несёт? Она не знала.

Всё ищет. Не находит ничего»…

Поднявшись рано, собрала в дорогу.

Проснулся Гусев. Пошутил немного.

Погладил Машу и поцеловал.

Большую пачку денег ей он дал.

Напился чаю и мешок на плечи.

Обнял в дверях и вновь поцеловал.

Не тратил утром время он на речи.

Куда летит ей так и не сказал…

Глава пятая

Отлёт

У мастерской, на пустыре обширном

стал собираться с полудня народ.

Шёл с набережной в настроенье мирном,

бежал с Петровки всякий пёстрый сброд.

Сбивались в кучки, в облака глядели.

о разных слухах меж собой галдели:

«Что собрались? Убили здесь кого»?

«Не знаем про убийство ничего».

«Сейчас на Марс отправятся прилюдно»!

«Вот дожили! Затея в «самый раз»!

«Кто полетит»? «Там двое из подсудных.

Закинут их для опыта на Марс»!

«Да будет врать! Кончайте, в самом деле»!

«Они опять людей не пожалели»!

«И, кто это «они», откройте нам»!?

«Вам, гражданин, заехать по зубам»?

«Конечно издевательство, скажу я»!

«Народ- дурак! О, Боже! Вот беда»!

«Вы, что несёте! Мы вас арестуем!

Вас самого отправить бы туда»!

«Товарищи, оставьте разговоры!

Здесь неуместны домыслы и споры!

Собачью чушь несёте вы сейчас!

История творится в этот час»!

«Ну, а зачем на Марс их отправляют»?

«Простите, но сказал один буян –

литературы тонну посылают

туда для агитации крестьян»!

«Нет, это экспедиция. Известно»!

«За чем же, расскажите, интересно»?

«За золотом, вестимо! Что гадать»!

«Да! Фонд Российский нужно пополнять»!

«И много привезти они берутся»?

«Неограниченно»… «Нам долго ждать»?

«Как солнце сядет, сразу и взовьются…

Увидим сами, что уж тут гадать»?

До сумерек переливался говор.

Шли разговоры, волновался город.

Что будет ныне, волновало всех.

И многие не верили в успех.

Закат в полнеба запылал багрово.

Прислал автомобиль Губисполком.

Пришли сказать приветственное слово

к сараю инженера прямиком

учёные, начальство, журналисты.

Торжественны все были и речисты.

Со всех сторон открытый аппарат

Заклёпок предъявил блестящий ряд.

В открытый люк была видна кабина,

вся в ромбах жёлтой кожи, как диван.

Приборы на передней половине,

на задней пассажир и капитан.

И Лось и Гусев полностью одеты.

Они уже изрядно перегреты:

бараньи полушубки и унты,

и шлемы. И стоят средь суеты.

И Лось благодарит всех за вниманье.

Хохлова он обнял и Кузьмина.

Сказал: «Не терпит вылет опозданья!

Пора лететь»! И тотчас – тишина.

А Гусев хмурым стал, и в люк забрался,

на кожаной подушке распластался,

уселся там, затем поправил шлем.

Теперь к полёту он готов совсем.

«К жене зайди,– напомнил он Хохлову.

Лось, как-то медлил, под ноги глядел.

Вдруг поднял голову и вымолвил сурово:

«Да, мой полёт – начало новых дел!

Удачно примарситься я намерен.

Пройдёт немного лет, и я уверен,

что сотни кораблей взлетят с Земли.

Помчатся к звёздам наши корабли!

Нас вечный дух искания толкает.

Не мне лишь нужно первому лететь.

Не я быть должен первым, кто узнает

все тайны неба, презирая смерть.

Что там найду я, на другой планете?

Забвение себя? Забуду годы эти,

когда я жил страдая и любя?

Навряд ли там смогу забыть тебя…

О, нет, товарищи. Нет, я не гений!

Я не смельчак – мечтатель – просто трус!

Беглец с планеты. Недоразуменье!

И мой корабль несёт печали груз»…

Лось оборвал на этом. Странным взглядом

на окружающих взглянул. «Не надо,–

промолвил тихо,– душу бередить.

Прошу меня, товарищи, простить.

То личные, мои лишь, пережитки.

В углу на койке оставляю их.

Победой увенчается попытка

И примет Марс далёкий нас двоих!

Прошу всех отойти от аппарата.

Сегодня знаменательная дата»!

Из люка крикнул Гусев: «Долетим!

Мы энтим ваш привет передадим!

Прошу меня на то уполномочить»!

Аплодисменты, шум толпы глухой.

«Ну, всё, терпеть прощанье, нет уж мочи,–

подумал Лось. Разок махнул рукой

и в люк полез, захлопнул за собою,

расставшись с провожающих толпою.

Все стали спешно покидать сарай,

боясь упасть, споткнувшись невзначай.

И тысячи людей теперь в молчанье

глядят на свет в сарае с пустыря.

Минуты в напряжённом ожиданье.

И вот начало: дрогнула земля.

В сарае заревело, затрещало,

затем мощней и чаще застучало.

Вот над сараем вырос нос тупой,

в отсветах старта, словно золотой.

Вот аппарат над крышей появился

Как невесомый в воздухе завис.

Он, словно бы прицелился, и взвился

под жуткий вой и нестерпимый свист.

Он к западу по небу устремился.

Полоской огненной мелькнул и скрылся

в багровом зареве вечерних туч,

оставив на мгновенье красный луч.

Тогда в толпе поднялся крик, и люди

бегут к сараю, лучше рассмотреть.

Никто из них теперь не позабудет,

героев, что отправились на смерть!

Бросают в воздух шапки. Все ликуют.

вопросами рабочих атакуют.

К полуночи всё стихло. Разошлись.

У мастерской пустынно. Ни души…

Глава шестая

В чёрном небе

Лось завинтил болты входного люка,

уселся и на Гусева взглянул.

«Ну, что, мой друг, летим?– промолвил сухо,

и к реостату руку протянул.

«Пускайте,– тот взволнованно ответил.

Лось взглядом успокоил и приветил,

и повернул блестящий рычажок.

Глухой удар и треск, затем рывок.

Тот первый треск, который над толпою

пронёсся, взволновал и напугал.

А Лось второй рычаг другой рукою

нажал и повернул. Треск возрастал.

Лось медленно включил два реостата.

Удары стали мягче – как награда

исчезла тряска. Лось сказал: «Летим»!

Он пот отёр с лица. В кабине жарко.

На счётчике в секунду пятьдесят.

Всего минуты три прошли от старта,

из атмосферы вышел аппарат.

Без перебоев двигатель работал.

У космонавтов новые заботы.

Прочь полушубки, шлемы, сапоги.

Темно, тепло, за стёклами – ни зги.

На высоте ста вёрст (так по расчёту)

полёт направить должен космолёт

прочь от Земли. И на басовых нотах

его в пространство двигатель несёт.

Вот Лось, сражаясь с головокруженьем,

приник к глазку, поднявшись на колени.

Огромной чашей перед ним Земля.:

все океаны, джунгли и моря.

Вот понемногу чаша вниз уходит,

Засеребрился, вспыхнув, правый край.

А вскоре в бездну шар земной уводит.

И скрылся с глаз. Прощай, Земля! Прощай!

А Гусев у другого окуляра

сказал: «Прощай наш дом, родимый старый.

Уходим в ночь, но есть, что вспомнить нам.

Пролито кровушки немало там».

И поднялся с колен, но зашатался

и на подушку, побледнев, упал.

Он ворот расстегнуть себе пытался,

но не сумел и еле прошептал:

«Мстислав Сергеич, мочи нет. Кончаюсь»!

А Лось и сам терял сознанье, задыхаясь.

Бьёт кровь в виски, колотит сердце в грудь,

трепещет – ни вздохнуть, ни продохнуть.

А скорость аппарата возрастает.

исчезло притяжение Земли.

В бездонной пустоте ракета тает.

Лишь звёзды равнодушные вдали.

Но Лось предвидел это состоянье

и уделил особое вниманье

обеспеченью жизни в грозный час,

когда беда наступит, как сейчас.

От жироскопов к бакам с кислородом

и едкой солью, он подвёл контакт.

При достиженье скорости полёта

такой, как ныне, открывались в такт

два крана с кислородом и солями…

Очнулся первым Лось. В глазах волнами

плыла кабина и приборный щит.

И над сиденьем он полувисит.

Взглянул на счётчик скорости полёта.

В одну секунду вёрст почти пятьсот.

Прямой луч солнца проникает слёта

сквозь окуляр и в глаз коллегу бьёт.

А тот висит, сидения касаясь.

то дышит, то не дышит, задыхаясь,

стеклянные глаза, зубов оскал…

Он медленно, но верно умирал.

Соль едкую ему подносит к носу

окрепшею рукой, восставший Лось.

Тот глубоко вдыхает чистый воздух,

глаза открыл, давленье поднялось.

Он на пол опустился, озираясь.

И снова всплыл, в сиденье упираясь.

«Мстислав Сергеич, часом, я не пьян?–

задал вопрос, волненьем обуян.

Лось приказал ему заняться наблюденьем

сквозь верхние глазки. И тот полез

вверх по стене, не ведая сомненья,

как будто ждал сейчас любых чудес.

Прильнул к глазку. Темно и безнадёжно.

И рассмотреть, что-либо невозможно.

А Лось свой фильтр надел на окуляр,

что к солнцу обращён. И, как пожар,

он видит в темноте клубок косматый.

С его боков, как крылья в пустоте,

туманности из света. Две громады

вращаются в бездонной черноте

Они бледней зодиакальных крыльев.

На грани между небылью и былью,

отброшены от солнца навсегда.

А справа одинокая звезда.

От живописного огня вселенной

Лось оторвался. Окуляр прикрыл,

и к третьему глазку подполз на смену.

Взглянул в него, и тут лишился сил.

В густой, глубокой тьме, почти что рядом

плыла непостижимая громада.

С тревогой Гусев крикнул: «Что летит?

Штуковина, не ясная на вид»!

Громада уходила вниз, светлела.

Скалистый гребень начал проступать.

«Мы сблизились с одним небесным телом.

И спутником его мы можем стать! –

воскликнул Лось.– Не может быть опасней!

Нам нужно избежать судьбы ужасной»!

Рукой дрожащей, из последних сил,

Лось до предела реостат включил.

Внизу, под ними всё зарокотало.

Был риск взорвать летящий аппарат.

У Лося сердце биться перестало.

В поверхность впился отрешённый взгляд.

Он видит тени скал на мёртвой глади.

Они освещены по ходу сзади.

Лось мыслит (голова его ясна)

«Ещё мгновенье – взрыв и тишина»!

В предсмертное мгновенье он заметил

развалины строений между скал.

Они мелькнули в голубом отсвете.

Внезапно вид растаял и пропал.

За остриями скал обрыв и бездна

бездонные объятия разверзла.

Спасённый аппарат во тьму летит.

Погибшая планета позади.

Вдруг Гусев крикнул: «Гляньте, не луна ли»?

Он отделился от стены. Повис.

Лягушкой раскорячился. Смеялись.

Как будто право обрели на жизнь.

Лось неспеша от пола отделился

и к трубке в верхней части приложился.

Глядел, глядел, не отрывая глаз,

на ослепительно сиявший Марс.

Глава седьмая

Спуск

Диск Марса розовато-серебристый

всё ближе, всё крупнее, всё ясней.

На Южном полюсе цветком искристым

ледовое пятно в красе своей.

Три точки у экватора открылись.

Чернеют пятна, что соединили

две линии прямые меж собой.

Два крайних сведены большой дугой.

На тело Марса к Западу, к Востоку,

наброшена прямых каналов сеть.

На Севере планеты их немного.

И там темно, всего не рассмотреть.

Лось вглядывался в линии каналов.

Под чётким их рисунком различал он

другие – полустёртые штрихи.

Как на заплатке старые стежки.

И вдруг диск Марса дрогнул, покачнулся

и в окуляре медленно поплыл.

Лось тотчас к реостатам повернулся:

«Нас Марс в объятья плотно захватил!

Мы падаем»! А аппарат свободно

к планете горлом повернул охотно.

Лось тотчас сбросил тягу, а потом

едва не воспарил под потолком.

Затем, с трудом вернувшись к управленью,

он двигатель рабочий отключил.

И тишины безумные мгновенья

лишили экипаж на время сил.

Уткнулся Гусев головой в подушку.

У Лося плотно заложило уши.

Он голову руками обхватил,

но полное сознанье сохранил.

Теперь лежал он на полу кабины

и наблюдал стремительный полёт,

как Марса изменяется картина –

неукротимо ширится, растёт.

Теперь, казалось, диск из чёрной бездны

летел на них в красе своей небесной.

За реостаты снова взялся он.

Преодолеть должны они разгон.

И снова рёв могучий и привычный.

Их старый Марс не сможет поглотить.

Сейчас они со скоростью обычной

спускаются, свою спасая жизнь.

Теперь планета небо закрывала.

И облака над ней, как одеяло.

Слой облаков прорезал аппарат,

последнюю осилив из преград,

он медленно и верно опускался.

«Садимся!– торжествуя, крикнул Лось.

Он тягу заглушил и рассмеялся:

«Считай, что долететь нам удалось»!

Но вдруг его толчком вдавило в стену.

Стал аппарат валиться постепенно.

У пассажиров неприглядный вид.

А аппарат их на боку лежит.

Тряслись колени, сердце замирало.

Очнувшись, стали в рубке прибирать.

Затем они решили, для начала,

наружу испытателя послать.

В отверстие глазка пустили мышку..

Простую, полевую мышь-малышку.

А мышке хоть бы что! Нос подняла.

Затем себя в порядок привела

«Ура! Живём! Здесь воздух нам подходит!–

Воскликнул Гусев,– сможем погулять

Люк отвинтив, на Марс они выходят.

Как славно вольным воздухом дышать!

«Ну, Алексей Иваныч, поздравляю!

с прибытием на Марс. Теперь я знаю,–

промолвил Лось,– что вместе мы не зря.

В полёте вы не подвели меня»!

А Гусев весь сиял. Был бодр и весел.

Готов он хоть сейчас идти в поход.

На пояс старый маузер подвесил.

«На всякий случай! Наш такой подход»!

Глава восьмая

Марс

Синели, словно море грозовое,

бездонные над ними небеса.

Пылающее солнце золотое

светило беспощадно им в глаза.

Покалывало грудь. В висках стучало.

Был воздух сух и свеж. Легко дышалось.

Полётом утомлённый аппарат,

прижался к почве – лучшей из наград.

Оранжевая плоская равнина

простёрлась, упираясь в горизонт.

И кактусы колючие в долине

стоят рядами – бесконечный фронт.

Лось с Гусевым сначала осмотрелись.

Потом узнать побольше захотелось.

Они пошли долиной на Восток.

Сухой им веял в спину ветерок.

И было им легко необычайно

шагать по почве вязкой, как песок.

Коснулся Гусев кактуса случайно,

а тот мгновенно выбросил росток

и потянулся, чтоб руки коснуться.

Но Гусев моментально увернулся

и пнул в ответ растение ногой:

«Ах, погань! Рассчитаюсь я с тобой»!

И тот в песок колючками вонзившись,

упал, стал извиваться, как живой.

Шли дальше. И немного утомившись,

решили возвращаться стороной.

Вдруг Лось остановился и воскликнул:

«К картине этой глаз уже привыкнул.

Но до конца картина не ясна:

Глядите – почва! Вспахана она»!

Действительно, теперь видны им ясно

и борозды, и кактусов ряды.

Вокруг поля распаханы прекрасно –

работ разумных явные следы.

Прошли два шага, и наткнулся Лосев

на камень у песчаного откоса.

В него из бронзы вделано кольцо.

В кольце канат с растрепанным концом.

«Что, Александр Иваныч, есть догадки?–

у Гусева спросил весёлый Лось.–

Зачем кольцо»? «Кругом одни загадки,–

ответил Гусев,– Мне не довелось

копаться в марсианских огородах».

«Так вот, мой друг, здесь раньше были воды!

Кольцо затем, чтоб бакен привязать.

Он нужен, чтоб фарватер указать!

Здесь высохший канал. Гляди – ракушки».

«Хреново здесь с водой, как погляжу–

ответил Гусев,– Здорово засушен

весь этот Марс, я прямо вам скажу»!

И вот откос открылся белый, белый.

Из твёрдых плит, сиявших, как из мела.

За ним равнина – без деревьев степь

На горизонте – гор неровных цепь.

«Вернуться нужно нам. Поесть, напиться,–

промолвил Гусев,– Ни души тут нет».

Сошли с откоса, чтобы возвратиться.

Струило солнце свой горячий свет.

Пошли назад и сразу заблудились.

И долго среди кактусов бродили.

Тут Гусев вскрикнул: «Вот он! Ну-ка, стой»!

И маузер из кобуры долой!

«Кому кричите?– Лось остановился.

«Вон аппарат на солнышке блестит»…

«Да, вижу, вижу,– тотчас оживился.

«А рядом, чуть правее, кто сидит»?

И оба побежали к аппарату.

А существо, что там сидело рядом,

запрыгало меж кактусами вдруг

и взмыло, описав над ними круг.

Большие перепончатые крылья

его легко по воздуху несли.

И Гусев без особого усилья

на мушку насадил его с земли.

Но Лось тяжёлый револьвер у друга

тотчас же выбил, подскочив упруго:

«С ума сошёл! Ведь марсианин он!

И ты, как гость, в его явился дом»!

Закинув голову и рот раскрывши,

глядел герой гражданской в вышину.

В кубово-синем небе, воспаривши,

кружило, нарушая тишину

приятным треском странной формы крыльев,

земную сказку, сделав новой былью,

какое-то большое существо.

И Лось тотчас приветствовал его.

Достав платок, махать им начал птице.

«Мстислав Сергеич, как бы он – того,

в нас не шарахнул сверху. Всё кружится,–

промолвил Гусев,– Я бы снял его»!

Большая птица, между тем, снижалась

и, как с горы на санках, приближалась.

Теперь всё ясно: это человек!

«У нас такого не было вовек!–

воскликнул Гусев! Всадник в аппарате

взмыл снова вверх, проделав сложный финт.

Он был в очках. За жёлтой курткой сзади

сверкали крылья и воздушный винт.

Хвост за седлом – устройство непростое.

Весь аппарат, как существо живое:

подвижен, гибок, неказист на вид,

но волей седока стрелой летит.

Вот он нырнул, прошёл у самой пашни.

Седок был в шапке, схожей на яйцо.

Он что-то им кричал. Кривилось в раже

его кирпичноцветное лицо.

Затем вблизи от них он сел на поле.

Он был как человек. Он не доволен.

На кактусы поломанные он

указывал, угрюм и возмущён.

«Кончай орать! Катись к нам – не обидим!–

ему весёлый Гусев прокричал.

«Молчите! Сядем наземь. Там увидим,–

его призывы!– Лось его унял.

И оба на горячий грунт уселись.

Они на марсианина глядели.

И Лось стал жесты делать: слал он весть,

что очень нужно им и пить, и есть.

И марсианин поглядел немного.

Потом сердито пальцем погрозил.

Достал мешок, ещё раз глянул строго,

швырнул мешок и вновь в седло вскочил.

Затем на высоту кругами взвился,

а вскоре он за горизонтом скрылся.

Открыв мешок, нашли коробок пару

и с жидкостью сосуд, потёртый, старый.

В коробке студенистые кусочки,

в другой из них – пахучее желе.

Понюхал Гусев: «Всё. На этом точка!

Такого мы не держим на столе»!

Корзину он принёс из аппарата

«Вот здесь у нас в достатке всё, что надо»!

Немедля Гусев запалил костёр,

достал консервы. Нож его остёр

Открыл жестянки. Мясо – солонина.

Поели жадно. Голод нестерпим.

Но всё путём. Консервы из свинины

деликатесы заменили им.

«Мстилав Сергеич, как насчёт запивки?

Ведь фляга марсианской есть наливки!

Отравимся? А может, пронесёт»?

Зубами вынул пробку и – вперёд!

Попробовал питьё и смачно сплюнул:

«Пить можно.– Отхлебнул большой глоток

и фляжку Лосю прямо в руку сунул:

«Попробуйте! Что виноградный сок»!

И пробуя, сначала пригубили.

Потом вдвоём полфляги осушили.

А жидкость сладковатая была

И сила в ней могучая жила.

Поднялся Лось и сладко потянулся.

Ему приятно, странно и легко

под этим небом. Словно окунулся

в жизнь новую, безмерно далеко

от всех земных печалей и свершений,

от всех забот, потерь и откровений.

Как будто грозный звёздный океан

пронёс его на волю сквозь туман.

А Гусев в аппарат отнёс корзину

и люк снаружи плотно завинтил.

Картуз линялый на затылок сдвинул:

«А мне не жаль, что с вами укатил»!

До вечера бродить они решили

по берегу, вдоль всех его извилин,

оранжевой равниной, по холмам –

разведать, что откроется им там.

Они пошли меж кактусов по полю.

Там в зарослях береговой откос.

Приятно и легко шагать на воле.

Но Лось вдруг стал. Как будто в почву врос!

Почувствовал он в зарослях движенье.

Его пронизал холод омерзенья.

Ни шелохнуться, ни бежать назад…

Большие лошадиные глаза

из зарослей глядели с лютой злобой.

Полуприкрыты веками они.

Такого моря ярости утробной

он не встречал нигде в былые дни.

«Вы что?– промолвил Гусев.– И тотчас

увидел в листьях пару жутких глаз.

Не долго думал: маузер и выстрел.

Успел заметить – убегает быстро

паук на бурых лапах, полосатый,

огромный, жирный. Выстрелил опять.

Застряла пуля в чудище мохнатом.

Под землю удалось ему сбежать…