Kitabı oku: «Бесполезная классика. Почему художественная литература лучше учебников по управлению», sayfa 3

Глава 2
«Левша»: гениальный провал

Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.

Произведения Николая Лескова – это Россия как она есть, из первых рук. Они для тех, кто хочет увидеть страну того времени в максимальном приближении: из брички, из окна вагона, из купеческой конторы или кабинета столоначальника. Лесков хорошо знал, о чем писал. Он долго служил в уголовном суде на различных должностях, занимался коммерцией. Приобрел огромный практический опыт и знания в многочисленных областях промышленности и сельского хозяйства. По коммерческим делам часто ездил по стране, что давало ему возможность изучать быт простых людей.

…думаю, что я знаю русского человека в самую его глубь, и не ставлю себе этого ни в какую заслугу. Я не изучал народа по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе, на гостомельском выгоне, с казанком в руке, я спал с ним на росистой траве ночного, под теплым овчинным тулупом, да на замашной панинской толчее за кругами пыльных замашек…

– писал Лесков.

Его герои зарабатывают, разоряются, мошенничают, совершают невероятные подвиги духа. Это своего рода летопись зарождающегося капитализма, который пытались забыть в течение советского XX века. Конечно же, это весьма упрощенная трактовка творчества писателя, создавшего такие циклы произведений, как «Праведники» или «Рождественские рассказы», где Лесков с восхищением описывает людей, поступающих по законам божьим и общечеловеческим, и с горечью говорит о том, что жизнь их в обществе практически невозможна – социум не способен принять их, а порой даже должным образом оценить их поступки.

Тем не менее значительная часть его произведений – это, по сути, очень глубокая документальная журналистика, где немалое место отводится предпринимательству. В большинстве случаев это антипримеры – истории о том, как не нужно, некие мошеннические схемы.

Можно вспомнить очерк «Отборное зерно». Его герой – русский купец – представляет на выставке в Англии великолепные сорта пшеницы, которой намерен продать англичанам целую баржу. Впоследствии выясняется, что он – мошенник и использует классическую, даже в те времена, схему. Дело в том, что отборного зерна ему хватило, только чтобы представить его английским купцам, дома же – зерно бросовое, плохое. Но это его не смущает, потому что он планирует эту купленную баржу затопить, чтобы получить страховку у тех же англичан.

А в сказе «Леон дворецкий сын (Застольный хищник)» Лесков подробно описывает довольно сложную схему хищений при царском дворе, организатор которой – «крестная хапфрау» – умела считать расходы «двуями способами – плюсить и минусить по тройной бугометрии», «была всех умнее, то только и знала, что по всем ведомостям за падежом бумаг следила да пупоны стригла и посылала в заграничный банк».

Однако эта глава о самом известном произведении Лескова. Наверное, нет в России взрослых людей, которые хотя бы примерно не представляли, о чем идет речь в «Сказе о тульском косом Левше и о стальной блохе». Произведение настолько вписалось в отечественный культурный код, что герой, не имеющий даже имени, а всего лишь кличку, стал национальным брендом. Количество хозяйственных магазинов, точек шиномонтажа или прочих предприятий, имеющих хоть какое-то отношение к мастеровой работе, которые называются «Левша», неисчислимо. Но те, кто потрудился вчитаться в знаменитый сказ, стараются такие заведения обходить стороной. Потому что знают: Левша, хотя и был гением, аглицкую блоху испортил. Об этом и поговорим.

Это тоже будет антипример. История о том, как не надо, о задаче, решенной неправильно и имеющей трагические последствия как для героя, так и для государства.

Итак, рассмотрим условия задачи и ошибки, которые привели к провалу.

Дано

Герой

Косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны. Безымянный мастер, самородок, оружейник-виртуоз. Именем и званием своим не дорожит. Патриот.

Цель

Принять вызов английских мастеров, сделавших работу тонкую и интересную. Подвергнуть их работу «русским пересмотрам», превзойти ее, «чтобы англичане над русскими не предвозвышались».

Ресурсы

«Псалтирь да Полусонник».

Бизнес-план

Найти специалистов, способных сделать то, неизвестно что, и поручить им выполнить задание.

Ошибки

Не делать и не ценить свое

В общем-то, провал заложен в самом бизнес-плане. И в попытке переделать нечто уже сделанное. Зачем это делать, если, например, у тебя самого таких танцующих блох в избытке? Или чего-то другого, чем можно гордиться. Ни Платов, ни государь Николай I, ни кто-либо из присных даже не задумался над тем, чтобы поискать нечто уже сделанное в России на том же уровне. Притом что в сказе тот же Платов не раз конфузил англичан, да и государя Александра I, доказывая, что наши оружейники ничуть не хуже английских.

Государь на Мортимерово ружье посмотрел спокойно, потому что у него такие в Царском Селе есть, а они потом дают ему пистолю и говорят:

– Это пистоля неизвестного, неподражаемого мастерства – ее наш адмирал у разбойничьего атамана в Канделабрии из-за пояса выдернул.

Государь взглянул на пистолю и наглядеться не может.

Взахался ужасно.

– Ах, ах, ах, – говорит, – как это так… как это даже можно так тонко сделать! – И к Платову по-русски оборачивается и говорит: – Вот если бы у меня был хотя один такой мастер в России, так я бы этим весьма счастливый был и гордился, а того мастера сейчас же благородным бы сделал.

А Платов на эти слова в ту же минуту опустил правую руку в свои большие шаровары и тащит оттуда ружейную отвертку. Англичане говорят: «Это не отворяется», а он, внимания не обращая, ну замок ковырять. Повернул раз, повернул два – замок и вынулся. Платов показывает государю собачку, а там на самом сугибе сделана русская надпись: «Иван Москвин во граде Туле».

Англичане удивляются и друг дружку поталкивают:

– Ох-де, мы маху дали!

Кстати, государь так и не сдержал своего слова – о том, что тульского мастера Ивана Москвина благородным сделали, в сказе нет ни слова. Да и вскрывшийся факт царя не осчастливил, наоборот – стал он грустен и жалел, что Платов англичан «сконфузил». Вообще, Александр I в сказе – своего рода воплощение русского комплекса неполноценности, который заставляет безудержно восхищаться чужим и принижать свое. И в этом комплексе, наверное, тоже одна из причин вечного российского стремления кому-то что-то доказать.

Вот и мастера тульские, прежде чем приступить к работе, первым делом отправились к Мценску, к уездному городу Орловской губернии, в котором стоит древняя «камнесеченная» икона святителя Николая.

Икона эта вида «грозного и престрашного» – святитель Мир-Ликийских изображен на ней «в рост», весь одеян сребропозлащенной одеждой, а лицом темен и на одной руке держит храм, а в другой меч – «военное одоление». Вот в этом «одолении» и заключался смысл вещи: св. Николай вообще покровитель торгового и военного дела, а «мценский Никола» в особенности, и ему-то туляки и пошли поклониться.

Не создавать собирались мастера, а одолевать. И одолели, конечно, но смысла в этом, надо признаться, было немного. Это не конкурентная борьба и даже не демонстрационная «игра мышцами», а бессмысленное стремление доказать, что «мы не хуже».

Как видим, принцип «догнать и перегнать» служил проклятьем России с давних времен. Причем, как правило, в уродливых формах. Достаточно вспомнить анекдот советских времен про то, как американцы создали и отправили на Марс космический комбайн, способный отбирать образцы грунта на Красной планете, а советские инженеры в ответ придумали свой комбайн, который будет отбирать грунт у американского.

Наверняка при таких-то умениях тот же Левша и его соратники могли создать свой уникальный продукт, способный удивить не меньше, чем заморская «нимфозория». Однако это им и в голову не пришло. Почему? Может быть, потому, что к своему – будь то люди или же результаты работы – в России принято относиться пренебрежительно?

Игнорировать договорные отношения

«Пересмотр» аглицкой блохи – по сути, госзаказ. Представитель заказчика – атаман Платов – дает подрядчикам – тульским мастерам – поручение. Тут-то и начинаются хаос и неразбериха, из которых весь сюжет и развивается, потому что составить техническое задание сторонам не удается. Заказчик, как это часто случается, требует сделать то, неизвестно что, а подрядчик в целом соглашается и даже имеет какое-то свое видение, но оглашать его не желает.

Платов не совсем доволен был тем, что туляки так много времени требуют и притом не говорят ясно: что такое именно они надеются устроить. Спрашивал он их так и иначе и на все манеры с ними хитро по-донски заговаривал; но туляки ему в хитрости нимало не уступили, потому что имели они сразу же такой замысел, по которому не надеялись даже, чтобы и Платов им поверил, а хотели прямо свое смелое воображение исполнить, да тогда и отдать.

Соответственно и договора никакого между ними не случилось. Были обозначены только сроки. Других итогов, кроме «как бог на душу положит», в таком случае ожидать не приходится.

Так и вышло. В момент сдачи работы подрядчики предъявляют совершенно неочевидный результат и игнорируют требование представителя заказчика объяснить смысл своей работы. Ситуация весьма распространенная и в наше время. Обе стороны в этом случае выглядят не самым лучшим образом. Платов не верит изначально и даже не пытается разобраться. А умельцы тульские вместо того, чтобы объяснить, в чем же заключается работа, обижаются, когда представитель заказчика обвиняет их в том, что они «ничего не сделали, да еще, пожалуй, вещь испортили», и отказываются вести с ним дело в принципе.

Самое простое объяснение такому поведению – гордыня. Но циничный менеджер среднего звена увидит в этих действиях желание выйти напрямую на главного заказчика и поучаствовать в тендере покрупнее. А может, дело в том, что в России всегда лучше иметь дело с первым лицом – никто не хочет с псарями, а только с царями. Хочешь решить проблему, не полагайся на государевых людей или на государственные институты. Первые могут внезапно оказаться не у дел, как это случилось с Платовым, когда нужно было выручать Левшу из больницы, а другие просто не работают. Поэтому и пишут люди жалобы и просьбы государю, генеральному секретарю или президенту. Другие власти не имеют.

Но царь далеко, а псарь близко. И он кидает Левшу к себе в коляску в ноги, где лучший мастер, золотой кадр России, носитель прорывных технологий будет сидеть «до самого Петербурга вроде пубеля». Без «тугаментов» и без всякого права. И в дальнейшем это станет причиной гибели гениального мастера. Один патриот погубил другого. Из лучших побуждений, конечно же.

Сделать героизм основной движущей силой

Настали благословенные времена, когда практически все крупные компании, в том числе и в России, объявляют своим главным капиталом сотрудников и вкладывают серьезные средства в их развитие и создание условий для повышения эффективности, а слово «вовлеченность» стало глобальной корпоративной мантрой. Насколько декларации соответствуют действительности – не нам судить. Но на всякий случай скажем о важности такого подхода еще раз, тем более что сказ Лескова дает для этого прекрасный повод.

Начнем с очевидного и вспомним, в каких условиях работали, выполняя государево поручение, русские мастера. Трудились они в домике Левши. «Свистовые», которых отправил за ними Платов, прибыв в Тулу, никак не могли попасть внутрь.

Тогда свистовые взяли с улицы бревно, поддели им на пожарный манер под кровельную застреху да всю крышу с маленького домика сразу и своротили. Но крышу сняли, да и сами сейчас повалилися, потому что у мастеров в их тесной хороминке от безотдышной работы в воздухе такая потная спираль сделалась, что непривычному человеку с свежего поветрия и одного раза нельзя было продохнуть.

Левша был доставлен к государю в своем самом что ни на есть рабочем виде:

Идет в чем был: в опорочках, одна штанина в сапоге, другая мотается, а озямчик старенький, крючочки не застегаются, порастеряны, а шиворот разорван.

И там он рассказывает, что работу свою, которую «никакой мелкоскоп взять не может», выполнил без использования достижений научно-технического прогресса, потому что у него «глаз пристрелявши». А теперь прочитаем описание условий работы английских мастеровых.

Всякий работник у них постоянно в сытости, одет не в обрывках, а на каждом способный тужурный жилет, обут в толстые щиглеты с железными набалдашниками, чтобы нигде ноги ни на что не напороть; работает не с бойлом, а с обучением и имеет себе понятия. Перед каждым на виду висит долбица умножения, а под рукою стирабельная дощечка: все, что который мастер делает, – на долбицу смотрит и с понятием сверяет, а потом на дощечке одно пишет, другое стирает и в аккурат сводит: что на цыфирях написано, то и на деле выходит. А придет праздник, соберутся по парочке, возьмут в руки по палочке и идут гулять чинно-благородно, как следует.

Вспомним также, как англичане демонстрируют государю «мерблюзьи мантоны пеших полков, а для конницы смолевые непромокабли», а Платов «держит свою ажитацию, что для него это все ничего не значит», потому что «мои донцы-молодцы без всего этого воевали и дванадесять язык прогнали».

Наши люди могут творить чудеса в совершенно невозможных порой условиях. Вопрос: насколько невероятными были бы достижения, будь в их распоряжении «долбицы умножения» да «мантоны с непромокаблями»?

И Платов тот же вроде бы даже понимает, насколько важны условия:

Государь так соображал, что англичанам нет равных в искусстве, а Платов доводил, что и наши на что взглянут – все могут сделать, но только им полезного ученья нет. И представлял государю, что у аглицких мастеров совсем на все другие правила жизни, науки и продовольствия, и каждый человек у них себе все абсолютные обстоятельства перед собою имеет, и через то в нем совсем другой смысл.

Но при этом сам «мужественный старик» считает себя вправе приложить мастера кулаком или же лишить, по сути, свободы.

К слову, большинство историков сходится в том, что в Крымскую кампанию, которую, как говорится в сказе, Россия проиграла, потому что «ружья кирпичом чистили», практически все – от техники до оружия – оказалось малопригодным, кроме людей, показавших чудеса мужества, упорства и изобретательности.

Думать, что скрепы решают все

Англичане заманивают Левшу, предлагая ему те самые комфортные условия, в которых мастеру на родине было отказано. Они прекрасно понимают, что Левша – гений, но в то же время видят: феноменальная по своей сложности работа испортила уникальную вещь. То есть если русский умелец выучит «долбицу умножения», то цены ему и вовсе не будет.

…начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?

Левша отвечает:

– Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.

Англичане переглянулись и говорят:

– Это удивительно.

А Левша им отвечает:

– У нас это так повсеместно.

‹…›

Они говорят:

– Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть; а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.

Левша согласился.

– Об этом, – говорит, – спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.

Левшу ведет один главный и неистребимый мотив – преданность Родине. Это не ура-патриотизм. Он хочет быть с родителями, жениться на русской девице, жить в своей вере. Он просто хочет быть дома. Современные коучи могли бы сказать, что Левша не хочет выходить из зоны комфорта, но, во-первых, это немного про другое, а во-вторых, зона комфорта более чем условная. Собственно, в этой зоне он и погиб.

Повествование в «Сказе о Левше» идет от имени человека неграмотного. Исключение составляют лишь две главы, где слово берет непосредственно автор. В остальном – это своего рода лубок.

«Язык испещрен прихотливыми наносами дурно употребляемых слов самой разнообразной среды», – писал Лесков.

Таким образом писатель старался передать «слишком сильное старание слагателей попасть в разговорный тон общественного слоя, из которых они берут выводимых ими лиц. Не имея возможности усвоить настоящий склад разговорного языка этих людей, они думают достичь наибольшей живообразности в пересказе, влагая в уста этих лиц слова как можно пестрее и вычурнее, чтобы не было похоже на простую речь». Но в том, что Лесков выбрал такой стиль изложения «Левши», есть еще один смысл. Таким образом – делая повесть остроумной, потешной, лубочной – он защищает читателя. В противном случае это была бы очень страшная история о том, как живут, работают и умирают русские гении. В каком-то смысле автор говорит: если вместо настоящей России у вас будет лубок… Если в качестве ресурсов по-прежнему будут «Псалтирь да Полусонник», боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи, то проигрыш, в данном случае в виде поражения в Крымской войне, неизбежен.