Москва XXIII

Глава 3. Преступление

Пока турболет разворачивался над городом, набирая скорость для решительного рывка к берегам Балтики, инспектор постарался успокоиться, сосредоточиться для проведения тщательного расследования. Но последние слова старика не давали ему покоя. Безумец.

Нелегко сохранить рассудок и спокойствие в стремительном, переменчивом мире. Можно подумать, что нынешние поколения состязаются между собой в попытках шокировать друг друга. Модное прошлогоднее бесстыдство сменяется пуританством нынешней весны. В откровенной проповеди женственности мода то низводит женщин до уровня гетер, то воспевает прекрасных дам средневековья. В мужской моде энергично внедряются средневековые штаны-колготы с гульфиками, при этом желательно, чтобы штанины были разных цветов. Налетели и схлынули моды на групповой брак, на отшельничество, на обезьянничанье (жизнь в лесу и на деревьях), на христианство, на ламаизм, на тотемистические и оргиастические культуры, на инфра-, ультра-, импульт-, шукс-, секс- и пакс-музыку, возродился и умер рок-н-ролл, люди охладели к движению «Наше будущее – космос», с большим интересом рвутся к глубинам океана… словом, Vanitas, vanitatum vanitas, omnia vanitas…¹ Все течет, и все изменяется… И нет ничего нового под солнцем… И мыслимо ли одному-единственному человеку осилить могучее течение этой суеты?

Патрульный дрон был искорёжен взрывом. Его могучее серебристое тело, начиненное самой совершенной вычислительной техникой, оснащенное антигравитационным двигателем и умеренным интеллектом, представляло собой мешанину проводов, обгорелого металла и вспученного пластика.

Поглазеть на это зрелище собралась большая толпа. Полицейскае киберы держали круговое оцепление, оградив место преступления силовым барьером.

Пропуск инспектора автоматически прерывал силовое поле.

Подлетев к нему, кибердетектив информировал:

– Причина неисправности патрульного аппарата неясна. При взрыве ранено пять человек. Ведется опрос свидетелей. Преступники скрылись.

Тротуар вокруг был усеян множеством мелких пластиковых карточек. Гурилин поднял одну. Обычная кредитная карточка, размером примерно три на пять сантиметров, на которую можно приобрести товары в магазинах. Но почему их здесь так много?

– Свериться с данными по делу N 144-13. Необходимо провести сравнения… – распорядился он и, почувствовав, что его кто-то дергает за рукав, обернулся и встретился взглядом с худой некрасивой женщиной в сером суконном платье. Единственным, что могло привлечь в ее лице, были большие черные глаза, смотревшие на мир с тоской и немым укором.

– Что вам угодно? – резко осведомился инспектор.

Она смешалась.

– Простите, вы не заняты?

– Вы же видите, что занят. Как вы прошли сквозь барьер?

– Я пошла следом за вами.

– Тогда прошу вас тем же путем покинуть место происшествия.

– Но я…

– Никаких «но»…

– У меня очень важное дело… это не займет много времени, – просила женщина, но инспектор был неумолим:

– Прошу вас пройти во Дворец Правосудия и обратиться в бюро жалоб, вам выделят квалифицированного адвоката, направят дело на расследование, и, если его поручат мне, я им займусь, а сейчас прошу вас покинуть место происшествия… – С этими словами он взял женщину за локоть и вывел за пределы барьера.

– А мне вы разрешите осмотреть место происшествия? – прозвучал до боли знакомый голос.

Сандра! Этого еще только не хватало.

– Вам – тем более! – отрезал инспектор и отвернулся.

Но, поворачиваясь, он заметил испуганный взгляд из толпы. Большие черные глаза незнакомки, казалось, молили о пощаде.

Невысокий лысоватый мужчина заявил, что слышал в толпе разговор, который мог бы иметь отношение к происшедшему. Кибер снял показания, но Гурилин захотел познакомиться со свидетелем поближе. Мужчину звали Джордж Лэзэби. За двадцать минут до взрыва он стоял в очереди за тульскими самоварами и услышал разговор двух мальчишек.

– Каких примерно лет?

– По шестнадцать, семнадцать. Один маленький, лохматый такой крепыш. Глаза подведены. Другой повыше, светловолосый. В волосах красный шнурок.

– Шнурок или ленточка?

– Скорее узенькая ленточка.

– Они показались вам подозрительными?

– Тогда я об этом не думал. Просто они ругались. Один сказал: «А вдруг эта сучара, простите, не прилетит?» А другой ему: «А куда она, извиняюсь, на фиг денется?» Я повернулся, и они замолчали.

– Большое спасибо, – сказал Гурилин. И протянул свидетелю бланк. – Вот, пожалуйста, возьмите бланк и отнесите его во Дворец Здравоохранения.

– Но я не болен, – удивился свидетель.

– Да, я знаю, но мне хотелось бы, чтобы вы подробнее описали этих парней экспертам. Экспертиза на шестнадцатом этаже. Вас проводят…

Конечно, проводят. И побеседуют. И снимут энцефалограмму. Так, что он даже этого не заметит. И на основе данных, запечатленных биоэлектрическими импульсами на зрительном нерве, воссоздадут с фотографической точностью портреты всех, кого он видел в последние полтора часа, запишут каждый звук и каждое услышанное им слово. И не только его, а еще десятки и сотни людей проверят сегодня парни из экспертизы. И найдут этих мальчиков, обязательно найдут.

Спустя пять минут автоматы расчистили место происшествия. И многотысячный поток пешеходов вновь двинулся по своим делам. Улица приняла привычный облик. И мало, кто задумался о том, что колесо следствия уже бешено завертелось.

Все патрульные автоматы были брошены на поиски парня с ленточкой в волосах. От рук его должен был исходить четкий запах взрывчатки и машинного масла. Киберы, вернувшиеся с крыши, доставили пригоршни мусора, камешки, стекляшки, конфетные обертки, фольгу. Каждый миллиметр поверхности крыши, и лестничных перил, и ступеней был сфотографирован в лучах жесткого гравитационного поля, и все похожее на отпечатки пальцев будет в мгновение ока идентифицировало, вещественные доказательства войдут в банк уникальной памяти Системы.

Внимание Гурилина привлек обрывок бумаги, похожий на прокламацию. От обгорелого текста остались лишь две первые буквы в заголовке: O и W.

Турболет взмыл в воздух.

– Облет пунктов 12, 16, 14, 42, – скомандовал инспектор.

Строго говоря, подобные инспекционные обходы мало что давали. Патрульные автоматы несли службу достаточно бдительно, сменяясь каждые восемь часов для дозаправки и профилактики. Размеренно и, казалось, неторопливо крейсировали они над улицами города, внешне смахивая на короткие толстые серебристые сигары с небольшими, оттянутыми назад крыльями. Честные бессловесные трудяги, они были лишены даже подобия индивидуальности. Гурилин искренне не понимал, почему подобные аппараты должны были вызывать у кого-то ненависть, паталогическое отвращение, доходящее до прямых террористических актов. Еще больше тревожило его то, что кто-то сумел приспособить их для перевозки фальшивых карточек…

– Драка в кафетерии «Заяц и Волк», ярус 8,65…

– Туда, – коротко бросил инспектор.

Они поспорили из-за девчонки. Какой-то замухрышки с невинным взглядом из-под белобрысой чёлки. Наверное, вчера она ходила на танцы с одним. Сегодня пошла с другим. Видно, они после кино зашли в кафе, где вчерашний воздыхатель вызвал её друга на задушевную беседу. Тому, наверное, было лень выходить, и он просто плеснул в лицо сопернику кофе. В кафе находились знакомые и того, и другого. В результате выяснения отношений выбито три зуба, рассечена бровь, проломлен череп. Сейчас девчонку крепко обхватил верзила с «конским хвостом» на затылке. На руке его болтался кожаный чулок, набитый песком.

При виде инспектора все бросились к дверям.

– Стоять! – заорал он, выдернув из кобуры «пугалку».

Низкий густой рев, переходящий в инфразвук, наполнил помещение и отбросил всех к противоположной стене.

– Хорош тебе, дяинька! – захныкал кто-то. – Брось пугать-то!

– Разрешите нам идти, – загомонили другие, – мы ведь не дрались!..

– Всем стоять на месте, – повторил инспектор. – Вам тоже, девушка.

Первопричина инцидента взглянула на него, как на говорящего орангутанга, и решительно освободилась из рук верзилы.

– Вы – мне? – спросила она с видом безграничного удивления.

– Да, вам, вернитесь на место.

– И не подумаю, – сказала она твердо и прямо глядя ему в глаза.

– А я говорю…

– А я говорю – немедленно отойдите от двери, – взгляд ее был полон удивительной силы и достоинства.

«Ай да замухрышка», – подумал Гурилин. Гнев сделал ее поразительно красивой. От такой не мудрено было потерять голову и броситься в драку.

Он, наверное, отступил бы, если бы мимо его уха не просвистел чулок. Гурилин поймал на блок бросившегося на него верзилу, и тот осел, сдавленно хрипя. Публика бросилась к выходу – в темные недра подоспевшей кареты «Скорой помощи». Она доставит пострадавших в больницу, прочих для разбирательства во Дворец Правосудия, или в Бюро Конфликтов, или на заседания педкомиссии…

– Ты-то сам не пострадал, Анди? – спросила Нелли, дежурная по корпусу.

– Цел как огурчик, – бросил он. – Разве что малость надкусанный.

Она засмеялась.

– Кто тебя куснет – зубы обломает. Вчера видела тебя по телеку – Шерлок Холмс, да и только.

– Ему было труднее, – сказал он, садясь в машину.

– Если устанешь – переходи в нашу контору. Отдохнешь. Сплошное ничегонеделание.

– Договорились, – усмехнулся он. И резко обернулся, услышав тревожный писк зуммера.

– Ограбление и ранение в квартале 154/17, ярус 11, коридор 10. Применено холодное оружие, – сообщил кибер.

– Живо туда!

Глава 4. День и ночь

Сандра пришла поздним вечером, когда он сидел за столом и ужинал в одиночестве. Не говоря ни слова, она прошла в комнату.

– Кушать будешь? – спросил Андрон.

Не отвечая, она включила телевизор. Квартира наполнилась громыханием духового оркестра.

– Сделай тише! – крикнул он. Еще с минуту после этого он ковырял вилкой в холодной вермишели, силясь подавить в себе раздражение. Музыка не утихала.

В гневе швырнув тарелки в мойку, он направился в единственную комнату их квартиры, служившей и гостиной, и спальней, и кабинетом, но никогда – детской. В ней горел большой, во все стены экран, по которому со всех сторон в комнату сходились два батальона тамбурмажореток. Они лихо выстукивали каблуками, вертели жезлами, наяривали марши. Сандра сидела в центре комнаты, глядя в одну точку. Андрон сверкнул взглядом в сторону пульта. Звук пропал. По экрану прошла крупная рябь.

– Не забывай, что в этом доме ты живешь не одна! – крикнул он. – У меня на эту квартиру такие же права, как и у тебя, и я хочу хоть по вечерам иметь возможность спокойно отдохнуть!..

Она не отвечала. Подойдя, Андрон взглянул в ее лицо, и сердце его томительно сжалось. По щекам Сандры градом текли слезы.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

Еле заметное движение головой, которое можно истолковать как угодно.

– Ты чем-то расстроена? – Он погладил ей волосы.

Не ответив, она зарылась лицом в его рубашку и зарыдала.

– Я не могу так больше!.. – шептала она сквозь слезы. – Не могу! Я не выдержу, я сойду с ума! Ведь это же пытка, пытка! За что ты меня так ненавидишь?

– Почему ты так думаешь?

– Ненавидишь, ненавидишь, я знаю. Я тебе давно осточертела; ты был бы рад от меня избавиться, но куда мне уйти, куда?!

– Не говори глупости, – убеждал он ее, – я ведь тебя не гоню! Скорее ты меня прогонишь…

Они разошлись семь лет тому назад. Но разъехаться не смогли. Он только получил назначение на новую должность, она обнаружила в себе призвание к журналистике. Эта квартира была выделена лишь на их семью, однако разведенные супруги были бы обречены жить в многоместных общежитиях, и потому, рассудив здраво, оба пришли к выводу о необходимости терпеть присутствие друг друга до лучших времен. Но времена эти всё не наступали. И они уже свыклись с этой непонятной совместной жизнью людей одновременно близких и далеких, родных и чужих, иногда врагов, но порой и любовников. Андрон был слишком занят работой, слишком поглощен водоворотом текущих дел, чтобы пытаться хоть как-то изменить это положение. Сандра же страдала от этой двойственности, иногда молча, иногда, как сейчас, раздражаясь истерикой.

– Я дрянь, я подлая дрянь! – стонала она. – Ты должен меня ненавидеть!..

– Всё это глупости, – тихо отвечал он. – Это у тебя просто нервы. И у меня нервы. А я так вообще скоро психом стану на этой дурной работе.

– А я на своей… – призналась она. – Сколько можно слушать болтовню этих гусынь? Все притворяются друг перед другом, лебезят, а за спиной каждая норовит ушат грязи вылить…

– Бросала бы ты свою работу, – заметил он.

– А ты – свою, – предложила она.

– Издеваешься?

– А ты? По-твоему, только твоя работа самая важная?

– Откровенно говоря, – сказал он, – мои «летучие сосиски» вполне могут обойтись и без меня.

– А зачем ты им мешаешь?

– Из-за одной сотой. Я не доверяю им ровно на одну сотую процента…

Некоторое время они сидели обнявшись. Наступили поразительные мгновение полного, безграничного взаимопонимания, доверия и нежности друг к другу, которые так редко посещали их. Он перебирал складки ее платья, тихо гладил ее тонкие длинные пальцы, опасаясь спугнуть то робкое, нарождающееся чувство, которое порой объединяло их в такие минуты. – Пора спать, – шепнул он.

Отведя взгляд, она кивнула головой.

Он попросил:

– Только выключим телек, ладно?

Она перевела экран на видовой канал.

С небес упал мягкий полумрак. Вся комната, казалось, преобразилась в тенистую лесную лужайку. Сквозь листву могучих старых вязов пробивались рассеянные пучки солнечного света.

– Ну я же просил! – с упреком объяснил Андрон, повернувшись. Ее платье серебристым облачком лежало у щиколоток.

– Ну выключи! – капризно потребовал он.

– Ни за что на свете… – засмеялась она. Он залюбовался ее телом, таким же стройным, манящим, как и десять и пятнадцать лет тому назад.

– Ах ты, старый развратник!..

Она бросается к нему, он падает на пол и увлекает ее за собой. Минуту-другую продолжается их борьба, пока она не припечатывает его лопатки к полу. И начинает стягивать с него комбинезон. Он сопротивляется робко.

– Ну что? – спрашивает она. – Полная победа?

– И безоговорочная капитуляция, – бормочем он. – Тебе хорошо?

Вместо ответа она закидывает руки за голову, стягивает заколку, и волосы волной растекаются по ее плечам и груди. Лицо ее спокойно, взгляд затуманен, сквозь стиснутые зубы с легким присвистом вырывается жаркое сдавленное дыхание, а тело ее сотрясает крупная дрожь.

Ночь. Они не спят. Лежат рядом и думают каждый о чем-то своем.

– А ты знаешь… – шепчет она, – я думала, что сегодня мы с тобой расстанемся. Навсегда. Думала, вот приду, уложу чемодан и… – Она всхлипывает.

– Ну зачем ты? Зачем нам расставаться?

– Так… Ты иногда совершенно невыносим. Вот сегодня – так нахамил мне при всех.

– Но ты же прекрасно знаешь, я вел следствие…

– Следствие вела твоя Система. А ты при ней был, прости, вроде собачки при велосипедисте…

– Ну знаешь… – вскипел он.

– А что, разве не так? Вот, скажем, сегодня ты арестовал прекрасного парня по вздорному обвинению в подделке карточки.

– Какого парня? Краммера? Это он-то прекрасный?

– Он – великолепный, талантливый молодой режиссер, представитель нового направления этих, как их, «разъяренных».

– Правильнее было бы назвать их распущенными.

– В тебе говорит ханжеская мораль прошлого поколения, – фыркнула Сандра. – Для нынешней молодежи то, что он показывает в своих фильмах, – давно пройденный этап. И то, чем он шокирует старых моралистов, – это своеобразное выражение протеста против прогнившей морали нашего обветшалого общества. Или ты хочешь, чтобы я стала причислять тебя к ретроградам? Ты должен завтра же его освободить.

– Я хочу, чтобы ты причисляла меня к числу честных людей, – устало бросил он, – пойми меня правильно, ведь не я арестовал его, а Система-1. За вполне конкретное, серьезное правонарушение – подделку кредитной карточки…

И тут же сердце его неприятно екнуло. Фальшивые карточки, найденные на месте взрыва дрона, и карточка Краммера – нет ли здесь взаимосвязи? Пожалуй, стоило бы подать запрос на Пульт. Он расслабился, сосредоточиваясь (это было одно из основных условий для экстренной связи с Пультом), но слова жены отвлекли его.

– Когда уж вы только поймёте, – выговаривала она ему, – что это не может считаться преступлением. Ведь в последний раз нормы пересматривались семьдесят лет назад. Люди стали умнее, образованнее, разностороннее, что ли? Во всяком случае, сейчас уже никого не может устроить один костюм, пара ботинок и фетровая шляпа, которые твоя обожаемая Система выдает каждому из нас ежегодно. По-моему, она вообще не подозревает, что человечество делится на мужчин и женщин…

Он насупился.

– Ты обладаешь удивительной способностью портить хорошее настроение.

– Ну, не дуйся! – приподнявшись, она поцеловала его. – Просто мне всегда хотелось верить в то, что ты – самый лучший из мужчин, сильный, добрый, отважный, умный, а ты… Везде и всюду твердишь про свою Систему…

– Но зачем я должен приписывать себе чужие заслуги? – удивился он. – Какой я тебе, к черту, детектив? Времена переменились. Я не ползаю по полу с лупой в руке, не гоняюсь за гангстерами, не провожу допросы. Все функции следователя успешно выполняют психологи, педагоги, эксперты, вещдоки собирают киберы, а Система анализирует и выдает результаты. И вполне успешно.

– А тебе не кажется, что это она делает чересчур успешно? Недавно я читала рукопись одного молодого автора. Там описывается, как электронному мозгу доверили управление обществом, вывели модель идеальной общественной структуры. А мозг пришел к выводу, что самое лучшее общество – это общество без всяких проблем. Разделил людей по стойлам и стал их откармливать. А руки и ноги вообще связывал зелеными шелковыми ленточками, чтобы жирок не растрясли…

– Твой парень идиот, графоман и плагиатор, – сердито сказал Андрон. – Такими опусами кишмя кишит литература со времен Винера. Давно уже доказано, что машина не может быть умнее человека.

– Но ведь она может быть сильнее. Чисто физически. Да ведь твоя Система уже сейчас решает за нас большую часть проблем.

– Ты знаешь, я думаю, если бы она взяла на себя решение всех наших проблем, было бы лучше. А то ведь сплошь и рядом самые сложнейшие вопросы поручают решать дуракам. И каким дуракам – набитым! Представляешь, узнал сегодня, что какие-то бестолочи решили начать строить Суперкорт на месте исторической части города.

И Гурилин рассказал жене об утреннем посетителе.

– Ну, – спросил он спустя некоторое время, – что ты на это скажешь?

– Странные вы люди, русские, – сонно отозвалась она. – Больше всех кричите о необходимости охраны природы, сохранении национальной культуры, спасении исторических памятников… и сами свирепей всех ваших врагов всё это разрушаете… Спокойной ночи, милый…

– Спокойной ночи, – отозвался он.

Но не заснул. Слова Сандры, сказанные ею спросонок, небрежно, абсолютно безразлично, потрясли его… «Свирепей всех ваших врагов…»

«При чем здесь враги? – недоумевал он. – Какие враги? Татары? Фашисты? С тех пор прошла целая историческая эпоха. Люди освоили Солнечную систему. Вырвались к звездам. Хайсмит получил Нобелевскую премию за теорию совмещенных пространств. Гарольд Ланский, киборг с человеческим мозгом, пишет прекрасные стихи. Человеческая цивилизация достигла таких высот, о которых даже мечтать не могли утописты. Правда, остались недостатки. Временные трудности. С жильем, предметами роскоши. Но питаемся-то мы нормально. Призрак голода не маячит над миллионами людей, как в старину…»

«А дальше? – ехидствовал внутри него незримый собеседник. – Оказалось, что людям мало наедаться до отвала, тепло одеваться и плясать до упаду. Им хочется избивать друг друга, ломать что-то, унижать, извращаться в немыслимых наслаждениях…»

«Лень-матушка заела! – упорствовал он. – С жиру бесятся бездельники, нахальные недоросли, болтуны, не желающие работать».

«А для чего им работать, когда Система все сделает за них, для них и так, как им хочется? Остается только изыскивать развлечения, острые ощущения…»

«Бред, бред, бред… – настаивал первый. – Веками человек мечтал избавиться от необходимости тяжелого, изнурительного труда, от беспрестанной борьбы за существование…»

«…от той самой борьбы, которая поставила его на две конечности, возвысила над природой, наделила знаниями…»

В ту ночь ему приснилось, что он лежит в уютной маленькой комнатке, на подстилке из мягчайшего душистого сена. Руки и ноги его были связаны зеленой шелковой ленточкой с кокетливым бантиком. Ему не трудно было высвободиться, но он не пытался это сделать. С гораздо большим удовольствием он взирал на движущийся перед ним транспортер с горами всякой вкусной снеди. Он ел и ел, сыто отфыркивался и принимался жевать вновь.

Одно лишь вносило некоторый дискомфорт в общую симфонию блаженства – тревожный и томительный взгляд больших черных глаз.

Взгляд женщины, которую он выгнал сегодня.