Kitabı oku: «Матрёшка времени»

1. Антология инсталляций К-48

Амьет Олсун очень любил вечернюю рыбалку. Он мечтал порыбачить на родной планете с тех самых пор, как покинул ее сорок четыре года назад. Тогда он успел на последний космолет, покинувший атмосферу Земли ровно за два часа до тотального блэкаута. В тот печальный момент дикие повстанцы, ненавидящие прогресс, взорвали все главные энергетические станции одновременно, вызвав тем самым повсеместное отключение электричества. Они сумели захватить власть на планете на пару десятилетий, но в итоге не смогли наладить связь между своими же подразделениями, все их изначальные договоренности пошли прахом, они перегрызлись и перерезали друг друга. Последующие годы земляне пытались восстановить хоть что-нибудь, благо не всех инженеров повстанцы успели расстрелять. Спустя тридцать девять лет первый космолет из марсианской колонии снова приземлился в отреставрированном космопорте, и делегация ученых и техников осталась приводить в порядок земные дела. Уже через год туристические компании стали продавать двухнедельные путевки к историческим местам, и слабый ручеек рисковых отдыхающих и ностальгирующих стариков потянулся к планете.

Амьет Олсун принадлежал ко второй группе. Все эти годы он с грустью вспоминал о своем деревянном домике на побережье Средиземного моря, о розах в саду и о беседке, увитой виноградными лозами. Амьет был известным археологом, он никогда бы не оставил Землю и свой сад, если бы случайно не оказался в тот момент в составе экспедиции на Марс, призванной исследовать самый высокий в солнечной системе вулкан Олимп в поисках памятников древне-фаэтонской цивилизации. Экспедиция в итоге получилась удачной, археологи обнаружили несколько архаичных межзвездных порталов, занесенных песками времени, а Амьет Олсун, как и его коллеги, построил успешную карьеру в университетах ближнего сектора галактики, давая лекции о своих открытиях и перемещаясь с одной планеты на другую. Но все эти годы ему снился его розовый сад и мягкий соленый воздух, такой густой, будто можно его съесть, как пирожное. Поэтому Амьет одним из первых приобрел себе двухнедельный тур на Землю, с тайной надеждой найти свой домик с садом в целости и сохранности и остаться там доживать свою старость.

Домик оказался неразрушенным, правда, в нем перегорели почти все электроприборы, которые были подключены к сети во время блэкаута. Уцелел только симулятор миров с очками виртуальной реальности производства компании InnerVoice, который пылился в углу с тех пор, как дочь Амьета выросла и уехала учиться межзвездной экономике в университет Альфа-Центавры. Правда, ящик с флешками для симулятора миров стоял прямо в том углу, где в крыше образовалась протечка, ящик наполовину заполнился водой и все флешки оказались безнадежно испорчены. Амьет решил при случае раздобыть парочку, чтобы окунуться в воспоминания своей молодости, и задвинул установку поглубже.

Сад Амьета густо зарос, пришлось достать ручные инструменты – пилу, косу и садовые ножницы, чтобы привести его в порядок. Старик был даже доволен, что газонокосилка и робот-садовник сломались, ведь пришлось все делать собственными руками – трогать каждую веточку, каждый отросток, и персонально решать их судьбу, что безусловно напитывало смыслом все его действия. Он даже немного понял повстанцев, которые хотели избавиться от всего роботического и вернуться к естественной жизни в гармонии с природой. Только повстанцы были, похоже, довольно тупыми, если решили, что с помощью взрывов и разрушений они вернутся к диалогу с планетой. Они были, прямо скажем, вопиющими идиотами. Поэтому понять он их, конечно, смог, но вот простить – нет. Глупость не может быть оправданием злодеяния. Впрочем, закон кармы никто не отменял, а с этими недоумками вселенная справилась довольно споро.

Приморская жизнь оказалась хороша, как он и ожидал. Лето шло на убыль, виноград созревал, соседи с удовольствием обменивали овощи со своих огородов и сыр из молока домашних овец на универсальные микроаккумуляторы, благо Амьет привез с Марса запас лет на сто. Он даже завел пару курочек и петушка, так что у него всегда было свежее яйцо и песня на завтрак. По вечерам Амьет ходил на рыбалку, и на закате его высокую фигуру в длинной белой тобе можно было заметить издалека на небольшом утесе, выступавшем в море.

Раз в месяц в город приезжал передвижной блошиный рынок. Тут среди гор мелкой бытовой электроники, уцелевшей после блэкаута, можно было найти действительно удивительные образцы. Однажды Амьету попалась портативная астролябия для межгалактических путешествий. В другой раз ему удалось добыть вполне рабочего робота-чистильщика обуви и радиопередатчик с инфра- и ультра-спектром. Когда среди снова входящих в моду ретро-дисков с документальными all-around-фильмами с других планет он увидел небольшой ящичек с флешками для симулятора миров, то с азартом стал просматривать наклейки с аннотациями на каждой. В основном это были игровые миры – «Кубомир», «Создай питомца», «Путешествие Сомнамбулы», а так же научные обучалки «Квантовые поля и поляны», «К Альфа-Центавре и обратно», «Мир дерева». Все это наполнило Амьета нежной грустью – напомнило ему о детстве его дочери. Вот почему она выбрала именно Альфа-Центавру, подумал он. Амьет решил взять для себя небольшой приключенческий мир «Арджуна в джунглях» и романтический «Летающий остров тающего мороженого». «Летающий остров» был разлоченый, запиленный в домашних условиях на микрорезке, и в довесок к нему была дописана какая-то «Антология инсталляций воображаемых миров культового художника К-48», о котором Амьет никогда не слышал. Домашние записи порой дарили неожиданные сюрпризы, так как микрорезчики прошлого считали делом своей чести культурно просвещать игроманов и добивали игровые флешки весьма любопытными раритетами, хакнутыми из личных криптоколлекций богачей, тем самым давали жизнь произведениям, существовавшим до того в единственном экземпляре.

Так было и в этом случае: из хаккерского предисловия к мирам Амьет узнал, что художник с псевдонимом К-48 создал свою «Антологию» на заре развития технологии интерактивых симуляций 3D-миров. Тогда только появились домашние станции с очками и перчатками виртуальной реальности. Инженеры молодой перспективной фирмы Quand смогли построить такую систему на основе квантовых технологий, которая оказалась достаточно компактной для домашнего использования, достаточно мощной для поддерживания качественной интерактивной анимации, при этом стоимость станции удалось уменьшить до цены хорошей кофеварки.

Художник Кунай Син был к этому времени известным художником-мультиинструменталистом с пухлым CV. За свою карьеру он успел наваять несколько тонн графики, пару сотен живописных холстов в разных техниках, записал три альбома авторской музыки, снял четырнадцать фильмов и анимаций, поставил четыре спектакля, три оперы и несколько мультимедийных меппинг-шоу. Но больше всего он любил инсталляции. Несколько инсталляций ему удалось воплотить в жизнь, к тому же в каждой его выставке присутствовал элемент интерактивности, но получавшийся масштаб его не устраивал. У него скопилось несколько тысяч эскизов гигантских проектов, каждый из которых был рассчитан на одного или нескольких зрителей, а стоимость их производства улетала бы в космос. Поэтому когда он однажды впервые надел очки виртуальной реальности и огляделся, он сразу понял, что это его шанс реализовать все свои задумки. К тому же в виртуальном мире соблюдалось очень важное для него условие: погружение было всегда очень персональное, диалог со зрителем оказывался максимально прямой: личное путешествие вглубь самого художника. Кунай Син решил, что такая возможность должна стать вершиной его творческой карьеры и художественной самореализации. Для этой лебединой песни он придумал себе специальный псевдоним – К-48, где К было первой буквой его имени, а 48 – наименованием состояния «плато просветления» из классификации состояний сознания Джона Лилли – состояние устойчивого равновесия. Кунай Син провел несколько лет, создавая один мир за другим. Наконец, ему удалось реализовать свои основные идеи и образы и довести каждый из миров до технического совершенства – и он решил выпустить в мир свою «Антологию воображаемых миров К-48». Но как и в случае с реальными инсталляциями, оказалось, что все это произведение рассчитано на некого очень конкретного ценителя, но отнюдь не на массового зрителя. Корпорации, издававшие игры и фильмы для станций виртуальной реальности, отказывались сотрудничать с К-48, творчество художника казалось им чересчур претензиозным, странным и неприбыльным. Кунай Син впал в депрессию, порвал все связи с внешним миром и уехал доживать свой век в меленькую деревню на берегу Индийского океана. Там и нашел его спустя несколько лет тот самый его личный зритель.

Встреча их была пресловутой неслучайной случайностью. Кунай Син сидел на своем полосатом складном кресле на кромке вечернего пляжа, курил косяк и наблюдал ораторию небесных перемещений предзакатных облаков. Мир изменчивых форм не уставал удивлять его и подавлять его художественную волю своим совершенством. Мамаши уже собирали сумки и детей, покидая пляж к ужину. Группки подростков, смущенно хихикая, сворачивали свои косяки, и вдохнув по глотку изумления, бросались, словно молодые дельфины, резвиться в розовых мягких волнах. Разносчики пряных мидий покрикивали устало и в полцены отдавали остатки толстопузым любителям алкоголя. Те покрякивали, закусывая, и тоже понемногу расползались с пляжа. Постепенно человеческий галдеж стихал, включались и плотно пилили свою песню цикады, вечерний бриз поглаживал своей долгожданной прохладой, а театральное действо небесных движений подходило к концу и на берег спускалась ясная пронзительная звездная ночь. Кунай Син укутался в теплую тьму, и только красный светлячок его косяка мерно двигался то вверх, то вниз.

Тут к ритму цикад стал примешиваться еще один ритм – босых ног, медленно шлепающих по границе воды и песка. Потом стала различаться приближающаяся фигура – это был пожилой человек с соломенными волосами, купающимися в теплом океанском ветре. Лицо его содержало признаки былой красоты, взгляд был ясный, улыбка задумчивая. Брюки его были закатаны до колен, льняная рубашка молочного цвета светилась в темноте. У Куная Сина появилось и с каждой секундой все крепло ощущение, что два гигантских металлических корабля неминуемо движутся навстречу друг другу, и время замедляется, секунды растягиваются до опасных величин, и вот уже слышен скрежет, как будто опережающий столкновение, и две металлические глыбы входят в поле воздействия друг на друга, их примагничивает, немного разворачивает – Кунай Син завороженно смотрел в спину уходящего человека-корабля, когда тот замедлил шаг, обернулся – и они встретились взглядами.

Они узнали друг друга. Когда-то в далекой юности этот светловолосый человек купил его первую инсталляцию – сказочный шкаф, внутри которого разворачивалась одновременность событий, и герой, путешествующий в сновидческой реальности в поисках себя, нарисованный сразу на всех планах своего бытия на внутренних деревянных стенках, освобожденных от полок, находился в один и тот же момент во всех частях своей истории. А реалистичная силиконовая фигура этого героя спала сном ребенка в самом низу шкафа, свернувшись калачиком, и этот нарисованный мир ему снился. Шкаф стоял закрытый, но в нем был встроен датчик движения, и как только зритель подходил достаточно близко, дверцы медленно открывались под неразборчивую мелодию нескольких музыкальных шкатулок, в шкафу включались маленькие лампочки-звезды и, погрузив голову внутрь шкафа, можно было рассматривать обтекающую тебя со всех сторон историю, читать отрывочные реплики персонажей и складывать их в свою персональную сказку.

Коллекционер, увидев шкаф на выставке, узнал у организаторов номер телефона Куная Сина и прямо с экспозиции забрал, передав художнику толстую пачку новеньких свежеотпечатанных банкнот в небольшой забегаловке напротив музея. Так много денег Кунай Син еще не видел, и это событие очень придало уверенности в своих художественных силах юному творцу. На часть суммы он купил тогда свой первый компьютер, после чего на год уехал к морю создавать первую персональную выставку, которая впоследствии принесла ему большую известность.

С того момента Кунай Син ничего не слышал об этом человеке, да и имени своего тот не сказал. Порой он вспоминал загадочного коллекционера, но никто ничего о нем не знал. И вот, спустя столько десятилетий они улыбаются друг другу на опустевшем берегу Индийского океана. Безымянный коллекционер садится на соседнее полосатое складное кресло, как будто специально для него заготовленное, и они разговаривают до рассвета, словно закадычные друзья. Оказывается, все время их жизни каждый брезжил на кромке сознания другого, окрашивая своим неприметным присутствием все события их бытия. В первых лучах восходящего солнца они заключают сделку. Безымянный коллекционер, так и не открывший Сину своего имени, становится единственным полноправным и единоличным зрителем его «Антологии воображаемых миров» и взамен дарит ему небольшой необитаемый остров, куда Кунай Син вскоре переселяется, и следы его в истории таят. «Антологию» же, спустя более чем сто лет, крадет криптохакер Берабер накануне тотального блэкаута, вкупе с архивными финансовыми документами крупнейшей компании-производителя домашних станций виртуальной реальности, и запиливает ее на одну из своих пиратских флешек, так как является противником авторского права, а так же уверен, что любое художественное произведение должно быть общественным достоянием.

В конце предисловия к «Анталогии воображаемых миров К-48», текстом разворачивающегося на фоне рассветного неба, стояло имя Берабер, но Амьет Олсун не был уверен, действительно ли это имя криптохакера, создавшего флешку, или это уже началась «Антология», и вся история – часть придумки художника К-48.

2. Узоры

Василий Меркурьев работал дизайнером тканей, потому как идея узора увлекала его, сколько он себя помнил. Еще в раннем детстве, закрывая глаза перед тем, как заснуть, он представлял себе бесконечность. Это созерцание уводило его во все уменьшающиеся миры клеток, атомов, кварков, или, наоборот, в расширяющиеся – звездных систем, галактик, вселенных, и строение их, куда бы ни был обращен его взор, всегда разворачивалось в итоге идентичным умозрительным узором.

С юных лет он увлекся астрономией, потому что в его фамилии – Меркурьев – виделась ему прямая отсылка к гордому имени планеты Меркурий. По окончании школы он не стал связывать себя точными науками, а поступил в Художественную Академию на отделение промышленного и текстильного дизайна, где мог с оправданной бесконечностью множить, фиксировать и воплощать узоры. Молодость его срослась со становлением интернета, а так как Вася был парень задумчивый и нелюдимый, довольно устойчиво им овладел youtube. Тысячи и миллионы знаний, скрытых доселе, открывала ему виртуальная труба. Путешествие сквозь факты и выдумки было похоже на купание в инфореке – можно было плыть по течению, поддаваясь на мягкие подталкивания рекомендаций, или против течения, выбирая самые неподходящие продолжения и темы, по недосмотру предложенные роботом в плейлист, а можно было и вовсе переходить реку, задавая ему все новые и новые вопросы: космос, планеты, узоры, система, бесконечность, тайна. В итоге Василий так воспитал своего контент-робота, что тот начал подкидывать ему все более таинственный и дикий материал. Вася столкнулся с плотным потоком всевозможных конспирологических теорий. Ему казалось, что он вглядывается сквозь тусклое стекло в огромный космос данных из прошлого, и что он способен прояснить, протереть то самое окошко, которое прольет свет на мироздание. Шумеры, египтяне, Великая Тартария, майанцы, всемирный потоп – все эти фрагменты информации, обсосанные и так и эдак, составлялись в причудливые узоры в его персональном сознании. Какие-то теории, вроде плоской земли или масонского заговора, отвергались по причине своей неорганичности или неэстетичности – потому как Василия, прежде всего, интересовала красота и стройность теоретических построений, а вовсе не реалистичность или историчность. К слову сказать, реальность для Василия представлялась чем-то эфемерным, ускользающим и несостоятельным. Теории, которые рождались в его сознании, не нуждались в подтверждении, ибо, как он установил себе в качестве главного закона, перефразировав Витгенштейна, – что помыслено, то уже существует.

Главным его открытием в мире идей было осознание факта, что материя – это время, выраженное языком форм. Если смотреть на то, как растет дерево, можно увидеть, как оно проявляет себя – ствол течет и извивается определенным, персональным образом, ветки разбегаются в разные стороны, листья нараcтают то так, то эдак: дерево живет, проявляя в своем трехмерном рисунке форму личного существования, как улитка оставляет за собой влажный след, описывающий путь ее передвижения. То есть форма дерева – это путь мысли некого существа, которое мы считаем деревом. Василий расширял свою теорию: Земля становится круглой, когда вся сумма живых и мыслящих существ на ней (а это вообще все существа, включая камни, реки, бактерии и пыль) живет про это – про вращение, замкнутость и цикличность, то есть форма мира и материализованность бытия вообще обуславливается самоосознанием этого бытия во времени. А так как время – основной признак жизни, существования, то все материальное рассказывает нам об истории самоосознания бытия во времени.

Подобные озарения и понимания дарили Василию безграничные возможности для тереотезирований и фантазирований, и между этими процессами не было существенной разницы, ведь любая теория или фантазия автоматически оказывалась на территории свершенного, воплотившегося и состоявшегося, и мир Васей Меркурьевым ощущался пестрым, наполненным, текучим и живым. Проще говоря, любая мысль, лишь появившись, уже становилась истиной. И ничто не противоречило друг другу, а лишь дополняло и развивало общую картину бытия, вернее даже, самое бытие.

И вот однажды, погружаясь в сладостное теоретизирование и разрабатывая новый узор для настенного ковра, Василий Меркурьев увидел свой первый сон наяву. Он не спал, мысли его блуждали по просторам далекого космоса, руки выводили кружочки и изогнутые линии, в ушах разливались медовые звуки «Музыки для аэропортов» Брайна Ино, и как бы издалека он услышал голос. Голос называл какие-то незнакомые ему технические термины, произносил какие-то команды, сначала совсем ничего не было понятно, и слова так мягко вплетались в канву музыкального течения, что Вася не обратил на них внимания. Хоть и знал музыку Ино очень хорошо, он был очень увлечен своим внутренним космосом. Постепенно голос стал употреблять более понятные слова – на английском, китайском, испанском, словно пробуя и перебирая настройки, и это слегка насторожило плавающее сознание Василия. Наконец, он услышал по-русски, отчетливо, обращенное лично к нему:

Смотри, в чем там было дело.

Вася немного напрягся и оторвал взгляд от рисования. Перед ним, прямо на его авторских обоях, изображавших стилизованную Солнечную систему, срисованную с шумерского глиняного изображения, открылся портал.

Фаэтон был прибежищем настоящих романтиков. Более двадцати процентов жителей планеты официально значились переселенцами из других звездных систем. На деле же почти половина фаэтонцев были экспатами. Как следствие, на планете наблюдался расцвет науки и межвидовой адаптации инопланетных технологий.

Фаэтонцы были исключительно нежными и эмпатичными существами. Их общественное бессознательное можно было считать вполне сознательным: они были прочно ментально подключены к общему инфополю планеты, поэтому у них не существовало таких понятий, как секрет или обман, не были они способны причинить кому-то вред намеренно, все всегда знали, где требуется помощь и почти физически ощущали настрой и состояние того или иного существа. У фаэтонцев не было правительства, общественные решения принимал совет из ученых и мастеров искусств. Состав этого совета был плавкий: в него входили существа, пользовавшиеся максимальным доверием в ситуации принятия необходимого на данный момент решения. Так же не было у них государств или каких-то разделений: планета самоощущала себя целиком. Биологическое разнообразие Фаэтона было настолько обширным, что едва ли можно было встретить дважды существо одного типа. Поэтому невозможно было ветвление не то, что на национальности или виды, но даже на царства животных и растений. Все, что обладало признаком жизни – то есть, располагало свое развитие во времени, имело свойство рождения, преобразования и умирания – являлось членом разумного сообщества Фаэтон. Крылатые львы с человекоподобными головами, гигантские говорящие цветы, странствующие колонии клеток-мимикрантов, семурги и русалки, кентавры и циклопы – все, что вы можете и все остальное, что не можете себе вообразить, можно было встретить, лишь сделав пару шагов по планете, и все оно приветствовало тебя и подключало к общему инфополю. Поэтому любое существо чувствовало себя комфортно, ощущая свою исключительность и, вместе с тем, общность.

Все это не мешало, но и даже помогало фаэтонцам эффективно осваивать и создавать новые технологии. Они быстро находили общий язык практически с любыми существами и, научившись путешествовать к звездам налегке, используя технологию временнОго обволакивания, могли спокойно находиться в любой атмосфере и за пределами ее.

Фаэтон отличался особенно живописными пейзажами, его атмосфера преломляла солнечный свет таким образом, что в видимом спектре различались еще три дополнительных цвета. Запечатлеть это явление было невозможно, поэтому большинство туристов со всей вселенной слеталось сюда именно для наблюдения этого поразительного эффекта, и очень многие из них оставались здесь навсегда. К тому же Фаэтон имел удобное расположение: телепорт Юпитер-6 располагался как раз на соседней к нему планете.

Межгалактический телепорт был открыт на Юпитере не так давно – бабушки на Фаэтоне помнили еще начало его строительства. И еще тогда космопорт получил свое неофициальное название – глаз Юпитера. Потому что портал телепорта действительно издалека походил на глаз. Сам же Юпитер был окутан плотным слоем тяжелых газов, благодаря чему интенсивные колебания пространства-времени при телепортах гасились в непосредственной близости к планете.

Вася Меркурьев закрыл и снова открыл изумленные глаза. Перед ним была стена с его космическими обоями, волшебный голубоватый свет исчез, голос тоже – музыка играла с того же места, что и до появления голоса, а на листе бумаге перед ним зиял очень подробно прорисованный Глаз Юпитера, с вылетающими из него кентаврами и серафимами в прозрачных пузырях. Василий откинулся на спинку кресла и глубоко вдохнул и выдохнул. Несколько раз. Потом широко улыбнулся: он всегда чувствовал, что выберут именно его. И пошел на кухню делать себе бутерброд с шоколадной пастой. Очень хотелось сладкого.