Kitabı oku: ««Русские идут!» Почему боятся России?», sayfa 5
Христа ради…
Необходимое отступление. Возникающие иногда разговоры о том, что Грузия, дескать, никогда из себя ничего не представляла, будучи вечным халявщиком, истине ни в коей мере не соответствуют. Феодальное ничуть не меньше, чем какая-нибудь Франция, развитое и культурное православное государство, объединившее в XI веке родственные племена эгров, чанов и картвелов, она знавала блестящие времена, когда по праву считалась региональной сверхдержавой. Бывали, конечно, и – как после нашествия татар, а позже семи походов Тимура – периоды падения и разрухи, вслед за которыми начинались феодальные усобицы. В конце концов, когда выяснилось, что война всех со всеми поставила на грань гибели уже не страну, а народ, сработал инстинкт то ли этнического, то ли социального самосохранения. В 1494 году Великий Дарбази (Верховный Совет) страны официально постановил расформировать государство по границам входящих в него и никак не способных договориться племен «до тех пор, пока Господь нас, безумных, не вразумит». Единая Грузия распалась на три царства и пять княжеств и в таком состоянии вступила в XVI век – век борьбы за господство над Кавказом двух великих империй, Порты и только что, после тысячи лет небытия, возрожденного Ирана, быстро поделивших сферы влияния. Туркам достались царство Имерети и все пять княжеств, персам – два восточных царства, Картли со столицей в Тбилиси, и Кахети со столицей в Греми, но оказавшимся под персами повезло немного больше. Во-первых, «война зеленых и красных» протекала на первых порах с явным перевесом Турции, уже успевшей набрать обороты, так что кызылбаши старались не перегибать палку в отношении сателлитов. Во-вторых, хотя персы тоже брали дань людьми (а что еще взять с нищих?), в отличие от турок, меры не знавших, они, по крайней мере, устанавливали твердые квоты. К тому же, опять-таки не в пример туркам, девушек отдавали в гаремы не последним людям государства, не запрещая поддерживать связи с семьей, а мальчиков, обратив в ислам, либо направляли в офицерский корпус, либо посылали обратно домой, назначая на хорошие должности при вассальных царях. И тем не менее грузинам это сильно не нравилось. Да и не привыкли еще в те времена к тому, что православный на собственной земле должен терпеть указания мусульман. В связи с чем в «иранской сфере» (в отличие от «турецкой», где все стояли по струнке, тихо мирясь с тем, что жизнь сурова) время от времени проявлялось недовольство. В первую очередь, в Кахети, где, в отличие от Картли, не было междоусобий, а престол с 1574 года занимал царь Александр II, резко выделявшийся на фоне довольно тусклых коллег. Очень толковый мужик, эффективный менеджер с амбициями, судя по всему, мечтавший стать новым Давидом Восстановителем. Но сил было мало. Очень. Приходилось искать нетрадиционные варианты. Взойдя на престол как, естественно, вассал Ирана и получив от Исфахана массу льгот, он очень скоро, как только Иран проиграл войну, объявил себя верным подданным Порты, прося подтвердить привилегии, данные персами. Увы, Османы тут же наложили дань людьми, которая при персах считалась бы фантастикой, а ко всему еще и назначили «старшим по зоне» шамхала, получившего, таким образом, право и возможность резвиться в Кахети на законных основаниях.
Легко представить себе, с каким интересом воспринял его высочество, будучи еще наследником, информацию о появлении в относительной близости от его страны русских войск, мало того что давших грозным янычарам отлуп под Астраханью, а страшному крымскому хану под Молодеями, но еще и (что было куда актуальнее) по просьбе кабардинских князей поставивших раком аж самого шамхала. Правда, в отличие от Идаровичей, такого козыря, как родственные связи с северными людьми, Багратиды в обозримом прошлом не имели, однако зачем козыря, если на руках джокер? Короче говоря, в 1586-м Москва с некоторым удивлением, но и удовольствием встречала посольство из далекой «Иверии», бившее челом «великому базилевсу православному, чтобы он, единственный православный государь, помиловал, принял их народ в свое подданство и спас их жизнь и душу, сделав тому богопротивному шевкалу великое утеснение». От имени царя Кахети послы присягнули совершенно не ожидавшему такого царю Федору «на верное служение православному Государю Московскому», получив взамен (а куда деваться?) согласие стать «старшим государем Иверийским и оберегать того князя Олександра от всех недругов его». Само по себе это ничего не значило, декларация о намерениях, не более, однако с этого момента посольства пошли косяком, из года в год. В 1588-м приехал «княжич Каплан», в 1589-м «боярин великий Хуршит». Рассказывали, какой нехороший человек шамхал, как неправильно сделал Черемисинов, что «при прежнем государе покинул Терки», потому что тогда горцы вели себя хорошо, а нынче плохо. Короче, просили послать войска. Или хотя бы, ежели «базислевс, синклит его и патрикии» не верят, – посольство, чтобы северные братья убедились на месте, «каковые обиды иверскому люду честному православному басурмане безвинно чинят». Посольство съездило. Побывало в Греми, в Кумухе. Убедилось: да, чинят, но ссоры с Москвой шамхал очень не хочет и готов к разумным компромиссам. Однако информация о том, что «мочно шевкала миром потеснити, и он примет шерть и даст заложников, и тогда дорога через него будет чиста, без опаски», кахетинской стороной воспринята не была. Александр настаивал на том, что переговоры с шамхалом вести нельзя, ибо «сей собаке верить никак не мочно, что скажет, то соврет, а если и сына даст в заклад, и то ни во что, сынов у него много, что собак». Так что «во имя веры православной гнать его должно в Дербент, чтобы и след простыл».
Жди меня
В общем, позицию кахетинского царя понять можно, – раздавить шамхалат означало избавиться от сильнейшей головной боли, усилив страну на порядок. Москве, в отличие от Греми, ситуация столь уж простой не казалась. Война с Турцией была совершенно не нужна, русские поселки на Тереке шамхал (уже не Чупан, а его сын Сурхай) не очень тревожил, торговые дороги в Персию берег и абреков старался усмирять, – чего еще? Но, с другой стороны, когда басурманы обижают православных и угоняют их в рабство, тоже терпеть нельзя. Тем паче ежели кланяются в ноги и называют базилевсом. Так что осенью 1589 года посол, направленный в Кахети, передал терскому воеводе царскую грамоту для шамхала с тайным приложением – дескать, ежели шамхал отреагирует неправильно, его «добро будет не излиха позадирати». В самой грамоте говорилось о «многих шевкаловых неправдах доброму нашему грузинскому православному люду» и выставлялось требование, чтобы «он, шевкал, исправился бы перед государем и заедино с царем нашим иверийским и князьями нашими кабардинскими стоял бы на всех недругов государя за один». Кроме того, посол по большому секрету сообщил специально вызванному в Терки кабардинскому князю, свояку шамхала, что ежели шамхал не прислушается к доброму слову, может случиться всякое. Параллельно воеводе были даны полномочия начать обработку вассалов и союзников шамхала, в частности, хана Аварии, тяготившегося зависимостью от Кумуха. Аварцам назначили жалованье от царя и давались гарантии помощи в случае чего. Работали и тоньше; Александр вел переписку с крым-шамхалом, братом и соправителем Сурхая, суля ему престол в Тарках и руку кахетинской царевны, воевода – с одним из шамхаловых сыновей, Алхасом, который в итоге тайно присягнул царю. Правда, контрразведка Сурхая была на высоте: сына он поймал с поличным и изгнал, но все равно было страшно. Он даже сделал попытку помириться с Кахети, чтобы «быть отныне как одно сердце и стояти на своих недругов вместе за один», но прекращение набегов, естественно, не гарантировал, одновременно направив письмо и султану, предупреждая о возможном союзе Кахетии, Персии и России, который, если случится, уничтожит все успехи Порты в регионе. В связи с чем он, как верный вассал повелителя правоверных, просит прислать янычар.
Александр давил на Москву как мог. Новые послы, Адам и Кирилл, в конце 1592 года сообщили Годунову, что с крым-шамхалом все на мази. Дескать, «сей князь с нами в дружбе, а с братом во вражде, и кумыцкая земля половина с ним стоит, и меж собой бранятся, и шевкальское дело плохо стало, да и у них же междоусобная рознь». Активно просили поддержку и у весьма авторитетного патриарха Иова, мнением которого правитель очень дорожил. И наконец, в июне 1593 года, Годунов решился. Послам велено было передать Александру, что войска для посылки в Дагестан уже готовы, и если он даст клятву ударить одновременно, двинутся в поход не позже весны. Александр, естественно, поклялся, царь Федор по приговору Думы добавил в титул «государя Кабардинской земли, черкесских и горских князей» формулу «земли Иверской грузинских царей», и в марте 1594 года князь Хворостинин «со многою ратью» (2500 стрельцов и чуть меньше казаков) двинулся от Терека в направлении Койсу, имея приказ для начала занять Тарки и соединиться там с кахетинскими дружинами царевича Георгия Александровича. Что и было сделано. Как быстро выяснилось, московская разведка сработала блестяще. Приди на помощь к Сурхаю все его союзники и вассалы, Хворостинину пришлось бы иметь дело примерно с 15 000 противников, минимум на треть – профессиональных воинов, но реально шамхала поддержали только не слишком влиятельные уцмий кайтагский и майсум табасаранский. Даргинские «вольные общества» не простили шамхалату попыток их подчинить, а ханы Аварии, воспользовавшись случаем, объявили, наконец, о разрыве вассальной присяги и, хотя не прислали в поддержку русским своих джигитов, но дали им проводников и поставили продовольствие. Так что после штурма Тарков шамхал ушел в горы, намереваясь, как сказано в предании, «ловить скорпиона за хвост», а Хворостинин приступил к укреплению крепостных стен в Тарках, ожидая прибытия кахетинских дружин царевича Георгия Александровича и отрядов крым-шамхала, чтобы, как предполагалось по второму этапу плана, атаковать высокогорный Кумух.
День, однако, шел за днем, а союзников не было. Хворостинин не знал (не мог знать, это выяснилось много позже), что их и не будет. Заверения кахетинцев насчет готовности шамхальского брата присягать русским оказались блефом. Возможно даже и не злонамеренным, скорее, Александру настолько хотелось видеть близ своих границ православное войско, что он просто принял желаемое за действительное. А сам царь, уже готовый к походу, отменил его, видимо, с некоторым запозданием осознав, что в Стамбуле могут рассердиться, или еще почему-то. Как бы то ни было, несколько недель спустя воеводе стало ясно: ждать помощи неоткуда и о походе на Кумух можно забыть, наоборот, надо думать о том, как спасать армию, поскольку близ Тарков объявились отряды горцев, взвинченных муллами, по просьбе Сурхая объявившими джихад неверным. Эти отряды, ежедневно вырастая в числе, блокировали город, круглосуточно тревожа гарнизон обстрелами и имитациями штурма, продовольствие иссякало, пополнять запасы было немыслимо, начались болезни, а в ответ на чудом проскочившее с гонцом-добровольцем письмо в Греми последовал только невнятный ответ о «непреодолимых обстоятельствах». В такой ситуации изменилась и позиция аварского хана. Выговорив у шамхала признание независимости, они поддержали Сурхая уже не как вассалы, а как союзники. Единственным вариантом оставалось отступление. Без гарантий успеха, сквозь тысячные толпы горцев, влача огромный обоз с сотнями больных и раненых, – но иного выхода не было. Позже за этот отход по ходатайству Думы царь пожаловал Хворостинину шубу со своего плеча, – и было за что. Двухдневный переход без единой минуты передышки, практически непрерывное сражение с горской конницей, оттеснившей русских в болота Озени, – честно говоря, выдержать подобное не совсем в человеческих силах. И тем не менее русские шли вперед, время от времени, когда приходилось очень уж туго, строясь в «кольцо». К исходу второго дня, когда, как позже будет сказано в отчете, «много изгибло дворян и голов стрелецких, ратных же людей на том бою пало яко 3000», а со стороны кумыков, согласно преданию, «ушло в сады Аллаха семь сотен и еще шестнадцать храбрых узденей, а людей их не сосчитать сколько», воевода, потеряв две трети личного состава, но не бросив ни одной «санитарной» телеги, вывел остатки армии на берег Койсу, – и шамхал, обескураженный потерями, приказал своим людям прекратить преследование.
Глава V. ТЕРЕК ВОЕТ (2)
Спаси и сохрани!
Разбор полетов был жестокий. К Хворостинину, конечно, претензий не было, к его стрельцам и казакам тоже. Основным виновником неудачи Дума признала Александра, «иже крест целовав, шерть нарушил, не послал своего сына Юрья на помощь». С таким обвинением в Греми прибыли русские послы Савин и Плуханов. Александру, судя по всему, было крайне неудобно. «При владыке Иосифе да при всем лучшем боярстве царь ся каяти», объясняя задержку сугубой географией. Дескать, «ни самому ходить, ни людей своих посылать на шевкала нельзя было, что шевкал живет за горами высокими, дорога к нему тесна». Когда же Семен Савин резонно заметил, что если «разбойник шевкал» как-то добирается до Кахети, то и кахетинцы вполне могли добраться до Тарков, – так что, может быть, московская помощь Александру и не нужна? – у царя, видимо, взыграла гордость. Послов выпроводили восвояси и на несколько лет контакты между Москвой и Греми были заморожены. А политическая ситуация тем временем менялась. Турция все более увязала в войне на европейском фронте, и война эта была не слишком удачна для Османов, зато в Иране после периода слабых шахов и смут пришел к власти молодой, талантливый и амбициозный шах Аббас, поставивший перед собой цель взять реванш за поражения прадеда, деда и отца. Что хватка у парня железная, а турки мышей в регионе не ловят, стало понятно быстро, и местные лидеры засуетились. В 1599-м, уже при Годунове-царе, в Москву приехали Сараван и Арам, первые за 5 лет послы Александра, направившиеся первым делом к патриарху просить замолвить слово «по православному братству нашему». Типа, конь о четырех ногах, и тот ошибается; кроме того, наконец-то были приоткрыты карты насчет истинных причин неявки кахетинских дружин к Таркам, и это объяснение было «по милости государевой и заступе царевича Феодора» принято с пониманием. Согласие восстановилось. «Клятвенную запись» официально подтвердили. А ни о чем большем Александр пока и не просил: перед ним стояла тяжелейшая задача найти общий язык с Аббасом, вовсю готовившимся к войне с турками, а связи с Россией, которую молодой шах считал желанным союзником, давали кахетинскому царю, как ему казалось, серьезные козыри в предстоящей ему непростой игре.
В принципе он не ошибся. По ходатайству русского посла Аббас публично признал право вассала из Греми на «двойную присягу» и простил ему былую измену (переход на сторону турок). Но, видимо, решил, что «кахетинский лис» чересчур засиделся на троне и его пора менять на кого-то более надежного. Благо кандидаты были – сыновья Александра, люди уже немолодые, кисли в ранге царевичей и по этому поводу очень злились. В октябре 1601 года второй сын Александра, Давид, арестовал отца, вынудил постричься в монахи и объявил себя царем Кахети, тотчас получив признание шаха и не поспешив посылать в Москву посольство на предмет подтверждения клятвы. Есть основания полагать, что экс-царя планировалось выслать в Россию. Однако ровно через год, 2 октября 1602 года, Давид скоропостижно скончался, а старший наследник, Георгий, которому персы предложили престол, оказался хорошим сыном. Александр II вернулся на трон, начав второе царствование немедленной отправкой в Москву все того же Кирилла с просьбой как можно скорее прислать в Кахети побольше стрельцов (разумеется, «в защиту от шевкала и с ним богопротивных турок»; о персах в письме не поминалось). Послы прибыли в Белокаменную в конце января – и столкнулись там с посланцами шамхала, тоже пытавшегося выжить в новых условиях. Ранее именовавший себя «верным слугой повелителя правоверных в стране гор», Сурхай теперь умолял царя Бориса «злобу старую позабыти, бо все люди горские ныне хотят ыти под государевою рукою во всем послушан, а по ся место служил он Туркскому и от Туркского ныне отстал, хочет государю служить и прямите и до своего живота». Пикантность ситуации, честно говоря, уникальная, думаю, даже Годунов, при всем его светлом уме, на какое-то время впал в ступор.
По сути, все было ясно. Учитывая, с одной стороны, заинтересованность Аббаса в дружбе с Кремлем, а с другой, что вечных друзей в политике не бывает, логичнее всего в новых условиях было поддержать Сурхая, создав тем самым буфер между южными границами России и пока что дружественным, но опасно усилившимся Ираном. Что касается Кахети, то даже не говоря о пользе, которой от нее никакой ждать не приходилось, реально прикрыть ее от всех опасностей, введя серьезный гарнизон, было невозможно. Разумнее всего, и на этом, судя по летописям, настаивал Семен Годунов, дядя царя и начальник его спецслужбы, оставить ее в зоне традиционного «персидского» влияния, оговорив, по признанному шахом праву «второго суверена», режим наибольшего благоприятствования. Ну, а Аббас, со своей стороны, просил вообще не вмешиваться в кавказские дела, обещая прижать шамхала своими силами так, что он закается шкодничать, и это, если смотреть совсем уж политически, тоже был не худший вариант. Однако в Москве по-прежнему исходили из того, что проза прозой, а есть вещи, как говорил Рейган, более важные, чем мир, и оставлять «наших православных людей грузинских» на усмотрение басурман никак нельзя. На такой позиции по-прежнему стоял патриарх, а Иов был одним из очень немногих, чье мнение могло повлиять на решение Годунова. К тому же Кирилл вновь, как 10 лет назад, сообщал, на сей раз еще и целуя крест, что в шамхалате вот-вот начнется усобица, так что война будет легкой прогулкой. По его словам выходило, что надо лишь взять Кумух, «а только государевы люди в тех местах его найдут и ему только бежать из турского города – в Шемаху али в Баку».
Не бойся, я с тобой!
Трудно проникнуть в замыслы другого человека, тем паче давно ушедшего, но, по логике, Александр плел очень тонкую интригу. В воздухе все явственнее пахло войной, и было понятно, что, как только полыхнет, Кахети (никуда не денешься) придется встать рядом с персами. Что в принципе было и не плохо: если помощь окажется полезной, шах, глядишь, и земельки подкинет. Но вот появление персидских сарбазов еще и на севере, в шамхалате, кахетинскому царю вовсе не улыбалось. Сидеть в клещах всегда неприятно. Если бы дружественные Исфахану русские извели шамхала еще до начала военных действий, надобность посылать шахсевенов на север была бы снята. Однако сколько ни считай, кирдык, как известно, всегда внезапен. Грянуло летом 1603 года. Потеснив турок, Аббас в начале ноября подошел вплотную к Еревану и повелел вассалам, царям Картли и Кахети, прибыть в свою ставку с максимумом войск. Картлийский царь подчинился мгновенно. Александр же, используя все возможные предлоги, послал к суверену лишь малую дружину, а сам продолжал сидеть в Греми, – аж до марта 1604 года, когда к нему прибыло посольство во главе со стольником Татищевым на предмет переговоров о совместных действиях против шамхала. По большому счету, тут он был неправ – война меняла предыдущие расклады и говорить с Москвой на такие темы следовало бы шаху, но телефонов-телеграфов тогда не было, Татищев исполнял данные ему за полгода до того указания, Александр ему подыгрывал, и, в конце концов, стольник убыл из Греми в полной уверенности, что союзник к выступлению готов, а царь, едва проводив гостя, во главе основных сил своей армии, поспешил под Ереван, к Аббасу, где и застрял почти на год, исправно выполняя приказания суверена, в частности, прекрасно зарекомендовав себя в ходе осады и взятия стратегически важной крепости Эривань. А когда в конце года, наконец, вернулся, узнал, что русские уже пришли. И не просто пришли.
Разрабатывая план кампании против шамхалата, московские штабисты постарались учесть все огрехи, допущенные при подготовке похода Хворостинина. На сей раз «сильные полки», идущие на Терек под командованием воевод Бутурлина и Плещеева, насчитывали более десяти тысяч пищалей и сабель, а командованию предписывалось не увлекаться успехами и на пути к Таркам, а потом и Кумуху создавать сеть укреплений и продовольственных баз. На помощь кахетинцев на сей раз рассчитывали твердо, но – в соответствии с информацией Татищева, – относя ее во времени на весну 1605 года, когда царь исполнит свои обязательства перед шахом и вернется в Греми. Медленно, но верно продвигаясь вперед, русские поставили крепости на Сулаке и Акташе, а затем двинулись на Тарки, где – в крепости, обустроенной на европейский манер еще Хворостининым, уже приготовились к бою основные силы шамхалата. После нелегкого штурма город был взят, Сурхай бежал к аварскому хану, где публично признал, что старость не радость, передав власть и командование любимому сыну Султан-Муту, способному полководцу, еще в ранней юности прозванному «ужасом Кахети». Взяв Тарки, Бутурлин начал укреплять их, но осенние дожди затормозили работу, а малая война горцев срывала поставки продовольствия, так что – во избежание голода и эпидемий – половину войск пришлось отослать на Терек, и даже при этом запасов оказалось в обрез. Зимовка была тяжелой, а тем временем Султан-Мут успел поднять весь Дагестан, вынудив гарнизоны острожков на Сулаке и Акташе сжечь городки и уйти на север. После такого успеха к джихаду присоединились привычно выжидавшие аварцы, и поздней зимой, дождавшись еще и крымской подмоги, скрытно прошедшей сквозь Кабарду, молодой шамхал, подойдя к Таркам с двадцатитысячным войском, потребовал, чтобы воеводы уходили к Тереку, обещая выпустить. На что, естественно, получил отказ с напоминанием о предательстве отца и сообщением, что любой следующий посланник будет повешен на стене.
Теперь все зависело от Александра. Русские могли держаться в Тарках долго, но не бесконечно. Возвращения отосланных на зимовку отрядов раньше конца апреля ждать не приходилось, поскольку терский воевода, не имея достаточных припасов, отослал их в Астрахань, откуда путь неблизкий, а у кахетинского царя стояла под знаменем только что обкатанная в боях под Эриванью армия. Однако Александр, до которого гонцы Бутурлина с немалыми сложностями сумели добраться, не спешил. У него было точное указание шаха: дав войску отдых, идти на юг, на Ширван, и рядом с ним, в качестве личного шахского представителя находился младший сын, выросший в Исфахане Константин-мирза, естественно, мусульманин с сильным отрядом кызылбашей. Так что русским послам старый царь дал ответ обнадеживающий, не отказываясь от данного слова, но и неопределенный, ничего конкретного не обещая. Однако и выступать на Ширван не спешил, чего-то выжидая и что-то прикидывая, – аж до 12 марта, когда после ссоры по этому поводу был вместе с наследником Георгием и ближними людьми убит по приказу Константина, который, впрочем, спустя пару недель, объявив себя царем, но так и не дождавшись помощи от шаха, был убит во время смотра войск, собранных для похода на Ширван. Насколько вероятна версия о том, что инициатором переворота был Аббас, судить трудно, но в выигрыше, с какой стороны ни посмотри, остался именно он: от ненадежного старика избавился, отце– и братоубийцу не поддержал (что повысило его ставки в Кахети), а на престоле в итоге оказался малолетка Теймураз, сын покойного друга персов Давида, окруженный воспитателями – как и отец, убежденными друзьями персов.
