Русская невестка. Роман

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Тот же выгоревший «газик», за рулем которого на этот раз был Арсен, – это была его служебная машина, – медленно выехал со двора. Елена сидела рядом с мужем и во все глаза смотрела в окно.

– Ты куда-нибудь спешишь? – спросила она.

– Не очень. Ты хочешь посмотреть село?

– Интересно же…

– Тогда поедем на малой скорости. – Он повернул руль вправо, вывел машину на широкую, всю в ухабах и лужах улицу. – Это вот наша, так сказать, центральная улица.

– Вот эта? А как она называется?

– Никак. Просто улица. Не называть же Невским проспектом!

Солнце только что выглянуло из-за ближней горной гряды, позолотив дома и склоны далекого Мрава-сар³. Косые теплые лучи били в переднее стекло машины. Елена невольно жмурилась и морщила нос, чтобы не чихнуть. По обеим сторонам «центральной улицы» причудливо перемежались одно- или двухэтажные добротные каменные дома и приземистые, построенные еще в начале века глинобитные мазанки с подслеповатыми, крохотными, как верблюжий глаз, оконцами. Перед каждой мазанкой был тонир, напоминающий игрушечный вулкан с кратером, полуметровым конусом возвышающимся над землей.

– Постой, что это? – спросила Елена.

– Тонир.

– Что?

– В них пекут хлеб.

– Как? В этих ямах?

– В них разжигают огонь, и когда стенки раскаляются, на них лепят тесто. Ты же вчера ела.

– А я думала, их пекут в печах, как в русских деревнях! А можно посмотреть? Ты мне обязательно покажешь, да? – Но тут ее внимание привлекло другое. – Ой, Арсен, посмотри, ослик! Живой ослик! Настоящий! Какой симпатичный!

Возле покосившегося, с закопченной дверью хлева стоял серый с белым брюхом ослик и беззвучно постукивал метелкой хвоста по задним ногам.

Он был привязан к валявшейся на боку повозке без колес. Тут же, в пятнадцати шагах от ослика, возвышался недостроенный Дом культуры, вполне современной постройки, немного даже щеголеватое архитектурное сооружение, выложенное розовым местным туфом. И самое странное было то, что рядом с этими мазанками, арбой, тонирами, осликами оно не смотрелось как нечто чужеродное, а вполне гармонировало с ними. Куда бы ни глянула Елена, повсюду видела эту прелестную смесь добротной национальной архаики и прочной, устоявшейся современности. Вот она, современность – ползет по тесной улочке, лязгая гусеницами, в солярочном чаду в образе мощного бульдозера, на повороте едва не зацепив симпатичного ослика, но вовремя свернув в сторону.

Водитель бульдозера, загорелый до черноты парень, в соломенной шляпе и зеленой безрукавке, приветственно помахал Арсену. Бойко проскочила перед самым носом машины розовощекая старушка в красно-синем живописном национальном одеянии, неся на плече плоское деревянное корытце, в котором двумя стопками возвышались круглые, с румяной корочкой, только что испеченные хлебцы, душистый аромат которых Елена почувствовала даже на расстоянии. Арсен притормозил машину.

– Бабушка Майко, куда же ты лезешь под колеса? Умирать тебе еще рано!

Старуха, повернувшись, пригляделась:

– Вуй, Арсен? Это ты? Гости у меня, сынок, тороплюсь. – Позвякивая серебряными монетами, свисающими на лоб из-под черного головного платка, старуха подошла к дверце машины. – Здравствуй, бала! – поздоровалась она с Еленой и как-то неловко выдвинула вперед плечо с корытцем. – Возьми парочку, сынок, еще горячие, с сыром поешьте.

– Спасибо, бабушка Майко, хватит и одного, – сказал Арсен, взяв хлеб.

Но старуха настояла на своем, пришлось взять второй.

– Спасибо, бабушка, – сказала Елена, с ходу отламывая большой кусок обжигающего пальцы ароматного хлеба. – Умереть можно, до чего вкусно пахнет!

Когда немного проехали, она спросила:

– Ты ей заплатил?

– За что? – не понял Арсен.

– Как за что? За хлеб, конечно!

– Да ты что, Лена?! Так и обидеть старушку недолго.

– Чем обидеть? Разве она не продавала хлеб?

– Да нет же!

– А чего она ходит по улице с корытцем?

– Просто у нее нет тонира, она к соседке ходила печь. И вообще, Лена, запомни: если встретишь женщину и она предложит тебе свежевыпеченный хлеб, не смей отказываться – обидишь…

– Вот это да! – восхитилась Лена. – Просто чудесный обычай. У нас такого нет! – Она откусила хлеб и, зажмурившись от наслаждения, даже застонала: – М-м-м…

…Колючие зеленые изгороди из зарослей ежевики и дикого терна, а рядом – аккуратненькие, крашеные, с заостренными концами штакетники, по ту сторону которых плодовые деревья – тутовые, орех, гранат и, конечно, кусты винограда.

– Как тут много винограда! – воскликнула Елена.

– Да, почти в каждом дворе, – кивнул Арсен, – в иных домах раньше до восьмисот литров вина получали.

– Как?! И все выпивали? – У Елены даже глаза округлились. – Все сами?

Арсен сказал улыбаясь:

– Не бойся, Лена, пьяниц у нас не водится. Даже пьяные – редкость.

«Газик» остановился у большого двухэтажного здания, отделанного все тем же розовым туфом.

– Ну вот мы и приехали, – сказал Арсен, вылезая из машины. – Здесь наша дирекция.

У подъезда стояла новенькая «Волга» песочного цвета, сверкающая лаком и никелем, а чуть в стороне от нее привязанная к дереву оседланная лошадь лениво помахивала хвостом, отгоняя донимавших ее оводов. Двое мужчин о чем-то разговаривали, стоя по обе стороны от мотоцикла с коляской.

– Пойдем, – позвал Арсен Елену.

– А может, я тебя здесь подожду? – робко проговорила она, косясь на мужчин.

– Должна же ты познакомиться с людьми!

Елена нехотя вышла из машины. Один из мужчин кивком поздоровался с Арсеном и, пройдясь оценивающим взглядом по Елене, куда-то заспешил. Другой, рослый, богатырского сложения, примерно одного возраста с Арсеном, одетый в солдатскую гимнастерку с закатанными рукавами, покачивая саженными плечами, направился к ним.

– С приездом тебя, – сдержанно сказал он и, растягивая губы в улыбке, пожал Арсену руку. – Ну, как съездил? Вижу, с пользой… – мужчина кивнул в сторону Елены.

– Познакомься, Лена, это Рубен Григорян, наш бригадир виноградарей.

Рубен сверху вниз нерешительно поглядел на Елену, не зная, как пожать ему эту протянутую хрупкую ручонку, чтобы ненароком не повредить ее, потом все же рискнул и легонько пожал.

– Как у вас дела? – спросил Арсен.

– Да вроде все нормально. Ты еще не был в бригадах?

– Нет, только собираюсь. А как там мой молодняк у Большого оврага?

– Хорошо, – заулыбался Рубен, – лоза прет вовсю! У тебя рука легкая, Арсен, добрый будет урожай у Большого оврага.

– Ну, это еще не скоро. Директор у себя?

– Полчаса назад уехал.

– Куда? Вон же его «Волга».

– Он на «уазике» уехал.

– Значит, он где-то здесь, недалеко. Ладно, мы поедем.

– Где тебя ждать?

– Я сейчас на Большой овраг, а оттуда проедусь по бригадам. Во второй и встретимся.

Рубен кивнул и пошел к своему мотоциклу.

– Поехали, Лена, – сказал Арсен, беря ее за руку.

– А далеко ехать? – спросила она, садясь рядом с мужем.

– Минут десять.

Все эти десять минут машина шла все вверх и вверх по каменистой дороге, серпантином вьющейся по склону. На одном из поворотов Елена обернулась назад и увидела село. С этой высоты оно выглядело игрушечным: белые кубики домов издали казались пришитыми друг к другу зеленью деревьев.

– Ну и дорога же тут! У меня даже голова закружилась.

– Привыкай, Елена, и чем скорее, тем лучше.

Справа от обочины, на вершине холма, стоял обелиск.

– А вон там что? Братская могила? – спросила Елена.

– Здесь увековечена память наших односельчан.

Арсен подрулил машину к высокому обелиску из серого гранита. По сторонам его подножья стояли две большие каменные чаши, в которых двумя огромными неувядающими букетами цвели розы.

Они вышли из машины, остановились у обелиска. Елена хотела прочитать надпись, но она была на армянском языке.

– Что там написано? Переведи, пожалуйста.

– Как обычно: «Вечная память павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны»… Понимаешь, из нашего села ушли на фронт триста шестьдесят четыре человека, среди них четыре девушки. Вернулось только сорок два. Все четыре девушки тоже погибли. Вот такая выходит штука, Лен…

– Какой ужас… – тихо произнесла Елена. – Из такого маленького села…

– В те годы село было еще меньше. Так что почти все мужское население полегло. Из одной семьи на фронт ушли семь братьев, шестеро из них не вернулись, в другой семье погибло пять человек, в третьей – четверо, и так далее.

Елена подавленно смотрела на обелиск. Арсен ее не торопил.

– Просто уму непостижимо, за тысячи километров от фронта.

– Война была везде, Лена, по всей стране.

– Господи, неужели это может повториться? Люди в мире как будто обезумели. Возьмешь в руки газету, а от нее на тебя атомной войной пахнет, страшно даже… Как ты думаешь, война может быть?

– Ты представляешь, недавно сон видел: будто вот оттуда, со стороны Мрава-сар, вдруг появляются самолеты, не один, не два, а много, очень много. Крылья у них блестят, сверкают от солнечных лучей, потом начинают сбрасывать бомбы, горят дома, пшеничные поля, все вокруг горит. Крик и плач, неразбериха, и, представляешь, бомбят-то наши, советские истребители бомбят, свои – своих же граждан, ужас какой-то… Вот такой страшный сон видел. По поводу войны я думаю, что, наверное, у человечества все-таки хватит ума не начинать ее. Во всяком случае надо постараться, чтоб ее не было.

– Баба Оля мне много рассказывала про войну, про оккупацию, про свою подпольную работу, о расстрелах, которые учиняли фашисты. И знаешь, часто вспоминала про того спасенного грузина. «Где-то он сейчас, жив ли, нет ли?» Переживала как о родном сыне. – Елена потерла лоб, пытаясь поймать утерянную нить разговора. – О чем это я? Да! Вот сейчас я смотрю на этот памятник, вспоминаю рассказы бабы Оли – и такими мелкими, смешными кажутся наша каждодневная суета, склоки, скандалы из-за тряпок, из-за разбитой чашки, из-за лишнего рубля… Разве гибели стольких людей мало, чтобы те, кто уцелел, стали добрее, чище?!..

Арсен смущенно пожал плечами.

– Не знаю, Лена, это слишком сложный вопрос, чтобы на него ответить с ходу… Ну что, поедем дальше?

Елена молча повернулась и пошла к машине.

Арсен остановил машину на обочине. Впереди стоял новенький «уазик» без тента. Директор совхоза не любил ездить под тентом, не выносил запаха перегретой на солнце прорезиненной ткани.

– Лена, ты выйдешь или хочешь отдохнуть в машине?

– Ну что ты! – Елена поспешно вылезла. – Ах, какой воздух! Мятой пахнет! – Она взяла Арсена под руку. – Ну, показывай!

– Что показывать? Все перед тобой. Отсюда начинается мое хозяйство.

В первую минуту Елена была разочарована. Перед ней раскинулось поле, одним краем взбегая вверх по довольно крутому склону и теряясь где-то за гребнем горы, а другим – уходило вниз, к подножью, сливаясь с редколесьем. Поле было распахано, его разрезали прямые, как по линейке, ряды молоденьких саженцев с только что поднявшимися первыми, еще неокрепшими, ломкими веточками, с крохотными букетиками нежных бледно-зеленых, пока не набравших силу, листочков на них.

– Вот они, малышки! – сказал Арсен, разведя руки так, словно собрался заключить в объятия всех «малышек» разом. – Ну как, Лена, хороши? Тебе нравятся?

– А что это?

– Мой новый сад! Мы его осенью посадили. Здорово, правда?

– Здесь будет расти виноград?

– Года через три получим первый урожай. Отменный будет виноград. И самое интересное, Лена, здесь только аборигенные сорта.

– Какие? Что такое – аборигенные сорта?

– То есть местные. Их давно забросили…

– Почему? Они были плохие?

– Замечательные! Только, понимаешь, у них выход был небольшой.

Елена была в отчаянии.

– Господи, что такое «выход»?

Арсен растерянно посмотрел на нее, потом, сообразив, в чем дело, расхохотался.

– Ты что же, хочешь в первый же день все сразу узнать?

– Да, хоть немножко… Ты так увлеченно говоришь об этих палочках, что завидно становится…

– Это не палочки, а саженцы… Что же ты хочешь знать?

– Ну вот хотя бы… зачем ты посадил эти самые, ну, местные… как ты сказал? Або… ригенные. Зачем ты их посадил, если у них… опять забыла… да, выход небольшой? А где он, этот выход, – не знаю. Смотрю вот на саженцы – все вроде целенькие, никакого выхода…

Все это было сказано Еленой с таким наивным простодушием и с таким искренним страданием из-за незнания столь простых вещей, что невольный смех, рвавшийся из Арсена, замер, так и не выбравшись на волю.

– Когда-нибудь я все подробно объясню, Лена, ты только не спеши. А сейчас давай-ка я тебя познакомлю с директором нашего совхоза Габриелом Балаяном, вон он идет к нам, – Арсен кивнул в сторону грузного мужчины в чесучовом костюме, спускавшегося по склону между рядами саженцев.

– Он больше похож на учителя литературы, – прошептала Елена, норовя спрятаться за спину мужа. Но Арсен, посмеиваясь, выталкивал ее вперед. Директор подошел, поздоровался с Арсеном, потом вопросительно посмотрел на Елену.

– Вы…

Елена ошеломленно глянула на Арсена. Тот улыбнулся и представил ее:

– Знакомьтесь, Габриел Арутюнович, моя жена Елена.

Директор совхоза смешался.

– О, черт, совсем из головы вылетело! Мне же сказали, что ты из отпуска вернулся с красоткой женой. Ну, поздравляю! – И неожиданно заговорил на русском языке, но с акцентом: – Здравствуйте, очень рад. Надеюсь, вам у нас тоже найдется подходящее дело. Но об этом говорить рано, пока осваивайтесь… – Он озабоченно взглянул на часы. – Послушай, Арсен, меня вызвали в райком, так что поговорить не удастся, срочно еду. Вечером, если вырвусь пораньше, встретимся.

Он повернулся к Елене:

– Ну, как вам нравятся наши места?

Елена ответила, что места бесподобные, в жизни не видела такой красоты.

– Вот поживете у нас, не то увидите. – И директор обратился к Арсену: – Ты ее почаще выводи в горы, пусть привыкает к ним.

– А разве здесь не горы? – удивленно сказала Елена, вызвав смех у обоих мужчин.

– Здесь не совсем горы, – сказал директор, показав рукой на горы в лиловой дымке, окружавшие село, издали напоминая мгновенно застывшие океанские волны. – Вам надо поехать вон туда. – Он снова посмотрел на часы и сказал уже деловым тоном: – Ну что, Арсен, прошелся я сейчас между рядами… Тебе не сказали, что я сюда часто стал приезжать?

– Я еще никого не видел. Ну, как вам наш молодняк?

Балаян немного подумал, потом сказал, посмеиваясь:

– Помнится, год назад я обещал рекомендовать тебя на свое место, когда уйду на пенсию. Помнишь?

– Ну?

Ответил он, почему-то обращаясь к Елене:

– Так вот, Елена, скажите своему мужу, нашему главному агроному, что я не буду рекомендовать его на свое место.

– Почему? – упавшим голосом спросила Елена, но, посмотрев на Арсена, удивилась: тот безмятежно улыбался, как будто страшное директорское сообщение его не касалось.

– Это грех, Елена, большой грех! – продолжал директор, шутливо подняв указательный палец. – Кстати, Арсен, как продвигается твоя диссертация?

– Никак, застрял на одном месте, дальше не идет. Да и некогда этим заниматься.

– Некому тебя подтолкнуть, вот что! Елена, займитесь этим вопросом.

– Конечно… – ошарашенно пробормотала Елена, ничего не слышавшая ни о какой диссертации. И вообще, весь этот разговор был для нее что темный лес. Но одно она все же запомнила: директор уходит на пенсию, но почему-то отказывается рекомендовать Арсена на свое место, хотя, кажется, не со зла…

– Что значит «грех»?

Директор стал с ними прощаться. Арсен с Еленой дошли до его машины. Когда «уазик» скрылся за первым поворотом, Арсен взял жену под руку.

– Ну, как тебе наш директор? Деловой мужик, правда?

– Кажется, он немного хромает, – заметила Елена. – Он что, был на фронте?

– Нет, он же молодой для фронта. Он на другом фронте был.

– На каком же? – удивилась Елена.

Арсен неожиданно улыбнулся.

– Это случилось во время срочной службы в армии. В кузове грузовика были ящики со снарядами. Водитель резко затормозил, чтобы увернуться от какой-то ямы, один из ящиков упал Балаяну на ногу и сломал берцовую кость. На том и закончились героические подвиги нашего директора. Впрочем, он тогда был еще юным мальчиком, только окончил школу. С тех пор не выносит, когда его спрашивают об этом. Он даже на комиссию не пошел, хотя мог получить удостоверение инвалида, получать военную пенсию, – у него одна нога на пару сантиметров короче другой.

– Он тоже здешний, ваш односельчанин?

– Да, а что, непохоже?

– Он хорошо говорит по-русски, почти без акцента.

Арсен объяснил, что Габриел Балаян был одним из первых целинников, долгое время работал в Кустанайской области. Там набрался хорошего опыта в животноводстве, потом его вновь потянуло в родные края. Он вернулся в Тонашен, несколько лет заведовал фермой. Колхоз тогда был полностью развален. Четыре послевоенных председателя очень постарались, чтобы довести его до нищенского состояния. А ферма при Габриеле Балаяне стала процветать, укрепилась трудовая дисциплина, увеличилось поголовье скота, повысились надои. Последних двух председателей он не подпускал к ферме и все делал по-своему. А им это и надо было: на каждом собрании в районе или области они отговаривались так: «зато у нас ферма образцовая». В конце концов председателем избрали Габриела Балаяна. А через год, когда колхоз преобразовался в совхоз, он стал директором.

– Мужик он, конечно, толковый, грамотный, хотя виноградарство для него – сплошная темень, а это – главная отрасль нашего хозяйства. Да тебе, наверное, это неинтересно, Лена, – спохватился Арсен.

– Почему неинтересно?! – удивилась Елена. – Мне интересно все, что связано с тобой. Я, правда, тоже в ваших делах не очень… А как он к тебе относится?

– Ты это о чем?

– Да вот он почему-то не хочет тебя на свое место рекомендовать, – начала Елена улыбаясь, но тут же осеклась. – Чего ты смеешься?

– Ленуль, он не собирается на пенсию, а я – на его место. Просто он вбил себе в голову, будто я шибко умный ученый и грешно делать из меня рядового администратора.

– Выходит, он тебя любит?

– Доверяет, – произнес Арсен. И умолк. Он просто не представлял себе, что еще можно добавить к этому емкому слову.

Елена ждала еще каких-либо пояснений от Арсена, но тот замолчал, и она, разочарованно вздохнув, стала смотреть на долину.

Между тем Арсен сказал то главное, что было определяющим в его взаимоотношениях с директором совхоза.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

После окончания сельскохозяйственного института в Ленинграде Арсен вернулся в родные края. Его направили на работу в один из горных колхозов, но там он пробыл всего год – не мог сработаться с тамошним председателем, человеком на редкость трусливым, из-за этого – безынициативным, не терпящим никаких нововведений в своем хозяйстве. Жизненная линия у него была прямая и такая же простая и неприхотливая: с голоду не умираем, план выполняем – и слава Богу, нечего на рожон лезть с новшествами.

Такая линия никак не устраивала Арсена, более того, она мешала ему в работе, так как председатель, не доверяющий никому, кроме вышестоящего начальства, без конца вмешивался в дела Арсена, порой выдвигая самые нелепые требования. Арсен, естественно, отказывался их выполнять, все делал так, как сам считал нужным. Чувствуя себя бессильным перед этим безусым агрономишкой, все более упиравшим на науку, председатель нет-нет да и прибегал к недозволенным приемам: то пугал колхозников тем, что новый агроном скоро оставит их «без куска хлеба», то настраивал против него бригадиров, и те отказывались выполнять его указания. Никакие объяснения, уговоры, доводы не помогали. И однажды, когда председатель, войдя в начальственный раж, обложил его лихим матом, на который был большим мастером, Арсен не сдержался и отвесил ему такую оплеуху, что председателя с трудом откачали.

Кончилось тем, что, разобиженный рукоприкладством агронома, председатель пожаловался в район. Разговор состоялся бурный и не в пользу Арсена. Оно и понятно, Арсен был один, а противников много – кроме председателя еще четыре бригадира – очевидцы «нечеловеческого избиения».

Арсен переехал в свой родной Тонашен и несколько месяцев работал то на тракторе, то на комбайне, то на сенокосе, пока наконец директор совхоза Габриел Балаян, как потом оказалось, с первого же дня приглядывавшийся к нему, не назначил его агрономом, поручив основную отрасль своего хозяйства – виноградарство.

Чутье директора не обмануло: Арсен оказался именно тем человеком, который был ему нужен, – инициативным и настойчивым в своем деле, грамотным и думающим ученым-хозяйственником.

До Арсена виноград здесь выращивали по коловой системе, которая осталась от предков тонашенцев: рядом с кустом забивали кол и к нему привязывали лозу. По предложению нового агронома, перешли к более современному способу, шпалерному. Были уточнены и число ярусов, наиболее подходящее для местных условий, ширина междурядий, оптимальное количество побегов на кусте и еще много других тонкостей, без которых невозможно обойтись при выращивания винограда в производственных масштабах. И уже через год после прихода Арсена урожай с имеющихся площадей увеличился почти на одну треть. Директор довольно потирал руки – такого прироста к урожаю он не надеялся получить и за десять лет!

Однажды вечером Арсен пришел в кабинет директора на втором этаже и с ходу, без лишних слов, заявил:

– Мне надо, чтобы завтра на рассвете в моем распоряжении было двести человек. – Помешкав, добавил: – Желательно больше.

Директор в это время что-то писал. Он неспешно отложил ручку, взглянул на Арсена. Сам прошедший суровую школу казахстанской целины, Балаян понимал: невозможно, это что-то из ряда вон выходящее. Но и Арсена он знал неплохо, не станет тот трубить тревогу по пустякам. Спокойно спросил:

– Двести человек, ты сказал?

– Двести. Если можно – больше. Иначе в этом году мы не получим ни грамма винограда, – так же твердо ответил Арсен.

Подобный случай уже был несколько лет назад, когда Тонашен являлся еще колхозом. Тогда по вине авиаторов, вовремя не прилетевших на опрыскивание, от страшной болезни погиб весь урожай винограда. После этого, чтобы впредь не зависеть от авиаторов, колхоз закупил четыре тракторных опрыскивателя.

В этот год случилось то же самое. Болезнь охватила несколько десятков кустов. Через пару дней делать что-либо будет уже поздно – эта болезнь распространяется с быстротой чумы.

На рассвете в распоряжении Арсена было двести двадцать человек, почти все трудоспособные сельчане. Сразу начинать опрыскивание было нельзя, от него не было бы никакой пользы, да и для этого не нужно столько людей. Требовалось сперва закончить земляные работы, которые в обычных условиях продолжаются недели три. Двести и более затребованных Арсеном человек нужны были для того, чтоб ускорить эти операции и закончить их в течение одного-двух дней.

Что и было сделано. Потом между рядами пустили опрыскиватели, и урожай удалось спасти.

И тогда директор, окончательно убедившись в надежности своего агронома, полностью доверился ему, не вмешиваясь в его дела, и со спокойной душой переключился на другие отрасли своего хозяйства. Доверился настолько, что прошлой осенью, когда Арсен сказал, что хочет заложить двадцать гектаров новых виноградников, на которых думает возродить аборигенные сорта столового винограда, некогда возделываемые на этих землях, а теперь забытые из-за их малого выхода, директор не стал с ним ни спорить, ни отговаривать. Спросил только (мысленно дав свое согласие):

– Зачем тебе это? Из спортивного интереса, что ли? Или ради престижа – мы, мол, возродили? Не проще ли взять уже опробованные сорта?

Арсен ненадолго задумался.

– Перспектива, – сказал он. – Я о ней подумал.

Директор внимательно взглянул на него и признался:

– Не понял. Что ты имеешь в виду?

– Вот вы говорите насчет спортивного интереса.

– Ты что, обиделся?

– Не в обиде дело. Просто ради спортивного интереса не стоило бы идти на более или менее значительные затраты. Я тоже понимаю – экономика есть экономика и с ее законами положено считаться.

– Дельная мысль, – усмехнулся директор. – Я вижу, ты затеял этот разговор неспроста. И уж наверняка кое-что обдумал. Давай-ка выкладывай свои доводы.

Речь Арсена сводилась к тому, что со временем – возможно, не завтра и не послезавтра… На что директор нетерпеливо сказал: «Не тяни!»

– …государству выгоднее будет сосредоточить производство винограда в руках крупных специализированных хозяйств, таких как, к примеру, хозяйство Самвела Мамунца. Во всяком случае, это было бы рентабельнее, чем распылять его по многочисленным мелким хозяйствам. Если это произойдет, то сравнительно маломощному Тонашенскому совхозу, естественно, придется выращивать столовый виноград. А для этой цели подошли бы местные сорта.

– Я разговаривал с нашими старожилами, – продолжал Арсен, – которые еще помнят об этих сортах. Все отзывались о них с восторгом. Даже если отбросить в сторону старческое: «Вот в наше время…», и то кое-что останется. Это действительно отличный виноград, о нем упоминается и в пособиях по ампелографии. Кстати, из него в свое время изготовили хорошее вино для собственного потребления. Но виноград нам еще нужно довести до требуемой кондиции, а для этого понадобится много времени и труда. Так что мы уже сегодня должны готовиться к такому повороту, чтобы не оказаться на мели.

– Ты его имел в виду, говоря насчет перспективы? – спросил директор.

Арсен пожал плечами.

– Время от времени не мешает на нее поглядывать…

Директор задумчиво поскреб подбородок.

– Да-а, задачку ты поставил, надо признать. У тебя же есть доводы, выкладывай до конца. Я должен знать все!

– Ладно, – улыбнулся Арсен, – есть второй довод в пользу старых сортов. По сравнению с некоторыми зарубежными странами, вы это и без меня знаете…

– Не хитри, я ничего не знаю, – перебил его директор, – не забудь, что я ветеринарный закончил, животновод я, а не виноградарь. Так что говори, а не льсти мне. Так и так я мысленно уже согласен с тобой. Итак, по сравнению с чем-то там… Отстаем, что ли?

– Да, в производстве винограда на душу населения.

– Ну, допустим.

– Так вот, рано или поздно назреет вопрос о резком увеличении его производства. И конечно, о расширении ассортимента. Верно? Значит, к такому повороту тоже нужно готовиться уже сегодня.

– Так, дальше.

– Дальше – насчет качества.

– Да, пожалуй, – произнес директор, пятерней ероша седые волосы. – Нынче мы все на вал упираем, на количество… По-твоему, эти старые сорта могут дать хорошее качество?

– Французы уже дают. Мы ничем не хуже их. Но поработать придется.

– То французы. А где ты возьмешь столько посадочного материала?

– Я видел эти сорта у нас в Тонашене. В некоторых дворах сохранились отдельные кусты. Есть в Неркин-Оратаге, в Мохратаге, в Кармираване. Осенью сам пройдусь по этим местам и буду выбирать. Не откажут, если вы попросите.

– Ладно, так и быть, обещаю.

На этом их разговор закончился. Директор дал добро на закладку новых виноградников, выделив для них участок у Большого оврага. Прощаясь, директор, то ли в шутку, то ли всерьез (его не поймешь), сказал:

– Когда буду уходить на пенсию, на свое место рекомендую тебя. И на душе будет спокойно, и пенсия пойдет на пользу.

– Вы это серьезно? – растерялся Арсен.

– Ты умеешь создавать для себя проблемы лишь для того, чтобы их решать…