Kitabı oku: «Тотариал», sayfa 3

Глава 7. Минута слабости

Чем страсть сильнее, тем печальнее бывает у нее конец.

Уильям Шекспир

–

«Большая сияющая голубая луна и чистое светлое зеленое поле сопровождали трех детей. В центре поля они соорудили дырявый шалаш из нескольких палок и шепотом принялись делиться секретами под пение кузнечиков.

– Джефферсон, почему ты так мечтаешь найти своих родителей? У меня с Элизабет их тоже нет, но мы не видим в этом необходимости. – Мартин старался быть обходительным, насколько это было возможно для десятилетнего ребенка.

– Мне кажется, что я не на своем месте, все вроде как знакомо, но чувство такое, что, когда их найду, я пойму, почему ощущаю себя здесь чужим, – мальчик был откровенен, его глаза горели каждый раз, когда тема заходила о родителях.

– Элизабет, когда мы вырастем, ты обещаешь, что выйдешь замуж за кого-нибудь из нас? – Детская наивность Оувена не прекращала удивлять, его легкая улыбка сверкала так же ярко, как и голубая луна в небе. Девочка смутилась и покраснела, пальцами она погладила траву, а после, поглядывая на брюнета, робко ответила:

– Обещаю».

–

Фрэнк

Вытерев лицо бумажным полотенцем и подняв, наконец, голову на Джеймса, я, словно компьютерная программа, зависла, смотря в одну точку. И не так, чтобы на пару секунд из-за каких-то своих мыслей, я, можно сказать, откровенно пялилась на него. Юноша стоял передо мной без футболки с чертовым загаром и безупречным прессом. Полуголым он выглядел совершенно беззащитно, лицо его утратило привычные злость и надменность, он выглядел на удивление мило, как котенок. Мне даже показалось смешным думать так о парне, который был местным повесой, и который то и дело портил мне жизнь и вечно влезал в ненужные драки. Но именно в этот момент, когда я была так слаба и обессилена, мне отчего-то безумно захотелось, чтобы меня обняли, так крепко, словно не хотят отпускать. Никогда.

– Малышка, тебе помочь слюнки вытереть? – произнес он с усмешкой, заметив, как я рассматриваю его тело.

– Нет, спасибо, я справлюсь, – я улыбнулась и отвернулась к раковине, смотря на еще включенную воду. Что со мной? Минута слабости? Наверное, да. Чертова минута слабости. Я подставила ладони под холодную струю, еще раз освежила лицо. Приди в себя, идиотка! Я завороженно смотрела, как вода выливается из рук и бежит сквозь пальцы. Еще недолго так простояв, я разозлилась на себя за эту минуту слабости и с разворота брызнула водой в парня, словно это могло смыть странное помутнение рассудка.

На его темных, смолистого цвета волосах задержались капли воды, словно роса ранним утром на траве, а голубые, цвета морской волны, глаза лишь дополняли картину. На его скулах заходили желваки, жалостливый взгляд сменился решительным.

Слава богу, – подумала я.

– Ах, ты… – Он подошел к раковине, тоже набрал воды в ладони и брызнул в меня. Мстительный ублюдок! Я проделала то же самое, и мы звонко рассмеялись, чего прежде никогда не было. Мне вдруг стало так легко на душе. Я понимала, что передо мной Джеймс Коллинз, но это ребячество помогло мне забыть о травмах и боли. Моя рубашка уже почти вся была мокрая, а волосы висели как сосульки, прилипая к щекам. Я пряталась в кабинках, он пытался меня поймать с мокрым полотенцем в руках и старался огреть меня то здесь, то там, закручивая его морковкой. Мне впервые за долгое время было весело. Я, забегая в очередную кабинку, что-то кричала, такое глупое и наивное. Просила о пощаде.

Джеймс открыл дверцу кабинки, где находились только швабры, тряпки и ведра уборщицы. Сделав один шаг назад, я уперлась спиной в стенку, по моему носу стекали капли воды, рубашка плотно прилегала ко мне, и силуэт тела виднелся под ней, лицо было мокрым, впрочем, как и у Джеймса. Он подходил все ближе и ближе, у меня начала кружиться голова от того, насколько он близко ко мне. Я забегала глазами в поисках спасения, но ни за что не смогла ухватиться. Он оперся рукой на стену рядом с моей головой и, склонив лицо ближе к моему, заставил сердце биться прерывисто, мое дыхание участилось, и я вжалась в стену, как мышь, которую загнали в угол. Со скоростью света одна мысль начала сменять другую. Оттолкнуть или позволить? В этот момент я прокручивала разные сценарии и результаты предстоящего события, как вместе, так и раздельно. Что если «да»? Он пристально смотрит мне в глаза, отчего я теряюсь, я не могу придумать какую-нибудь заносчивую фразу, чтобы оттолкнуть его, а что если я и не хочу отталкивать? Совершенно рефлекторно я опускаю взгляд на его алые потрескавшиеся губы.

Вдох-выдох, вдох-выдох. Успокойся. Не поддавайся соблазну. В конце концов, это же Джеймс Коллинз – самый худший человек в этой школе для тебя. Почему он? Столько парней, а меньше чем в метре от тебя стоит сейчас именно ОН. Почему…? – спрашивала я себя.

Я вновь поднимаю взгляд на его глаза, а он все еще смотрит на меня. Почему он так долго смотрит?! Он дает мне время подумать? Мы стоим так секунд пять, а ощущение, что вечность.

Джеймс медленно наклоняется, и его губы соприкасаются с моими. В груди разливается тепло, словно туда вылили чай, горячий чай с лимоном. Я кладу руки ему на шею, а пальцы запускаю в его темные волосы, чувствую, как руки Джеймса обвивают мою талию. Его прикосновения такие горячие. Они заставляют меня вздрагивать.

Не поддавайся соблазну. Выйди из зоны комфорта. Коллинз – твой враг. Не поддавайся. Выйди, – раз за разом повторяли в моей голове голоса, но я их уже не слушала. Я ничего не слушала. Мне даже начало казаться, что я влюбляюсь в этого заносчивого придурка.

Глава 8. Люди не меняются

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Владимир Высоцкий

Фрэнк

Говорят, любовь живет три года, наша длится уже три месяца. Кажется, мы на верном пути. Открыться было тяжело, но я рада, что наконец смогла кому-то раскрыть душу и ее бережно приняли в свои объятия. Если бы я жила в подростковой книге, то по закону жанра после столь красивого начала должна начаться настоящая нелепица вроде ссор, тайн, извинений и прочего. Но в моей жизни все хорошо, наши отношения в центре внимания. Заклятые враги: парень-все-меня-хотят и девушка-она-самая-лучшая – ВСТРЕЧАЮТСЯ? Каждый в старшей школе считал нужным пару раз переспросить, и пока не видел это лично, не верил. Я бы, может быть, тоже не поверила.

Я настолько сильно погрузилась в романтические отношения с Джеймсом, что совсем забросила свое излюбленное занятие – чтение. И я даже скатилась по оценкам из-за постоянных тусовок, на которых мы должны были появляться вместе, чтобы подтверждать наш статус. И хоть на личном фронте у меня впервые все было замечательно, не нужно забывать, что у всех наших действий всегда есть какие-то последствия. Иногда я ловила себя на мысли, что зависима от любви, что моя любовь сильнее, чем у Джеймса. Но он каждое утро заезжал за мной и подвозил до школы, в свободное от учебы время мы посещали разные рестораны и другие заведения. Ему нередко удавалось смешить меня и удивлять, и со временем я привязалась к нему. Я отгоняла от себя мысли, что, если людям суждено быть врагами – этого не изменить. И этот самообман успешно сходил мне с рук.

– Привет, малышка. – В очередной раз припарковавшись у моего дома, этот жаркий красавчик стоял рядом со своим новеньким серебристым Mercedes-Benz AMG-GT. Он как всегда ослепительно улыбался глазами при виде меня.

– Доброе утро. – Я подбежала к нему и чмокнула в губы. Обогнув машину, я расположилась на пассажирском сиденье. В салоне мы слушали музыку и вели пустые разговоры. Возле школы нас снова встретили любопытные взгляды. Вот такими были наши будни.

– Я люблю тебя, – искренне, по-детски, призналась я, перед тем как нас разделили занятия в разных кабинетах.

– Ага, – между поцелуями равнодушно сказал он, и мы попрощались. Он, как и прочие мои знакомые, никогда не говорил мне этих заветных слов в ответ. Мне не признавались в любви ни родители, ни друзья, ни даже мой парень, но я успела привыкнуть к этому и в итоге даже не ждала услышать эти слова в ответ. Я склонна думать, что действия красноречивее слов, а он был мил со мной.

Урок географии тянулся, как резина, было безумно скучно, и, чтобы развеять скуку, я попросилась выйти. Слоняясь по пустым коридорам школы, я заметила, как в одной из рекреаций на подоконнике сидит какой-то парень, а между его ног стоит блондиночка и наивно смеется. Я улыбнулась своим мыслям, вспоминая, как временами мы с Джейсом также прогуливали уроки, и не стала им мешать, пройдя мимо.

Шаг за шагом я вдруг осознала, что за мной волочится неприятное чувство. В народе его принято называть шестым. Ощущение, что что-то не так. По дороге назад я снова заметила эту влюбленную парочку, девушка все так же хихикала, парень все так же прижимался к ее груди. Но шестое чувство шептало мне: «Ты их знаешь». Наверное, у каждого человека хоть раз была такая ситуация, когда, проходя мимо незнакомцев, они начинают казаться до боли знакомыми. И силуэты этих двух людей вдруг тоже показались мне чертовски знакомыми. Мне было тревожно, я должна была успокоиться, и ноги сами понесли меня в ту рекреацию. Я мысленно спрашивала себя: Кто это? О чем мне их спросить?

–

«Дорогой Мартин,

Я искренне надеюсь, что мои письма доходят до тебя. Другого способа связаться я пока не нашла. Колибри самые быстрые и незаметные птицы, мне сказали, что посыльных лучше них не найти. Они летят так быстро, что могут взмахом своих крыльев рассекать пространства. Ведь теперь нас могут разлучать не просто километры, но и целые планеты, миры. Мартин, мне страшно, я боюсь: а что, если мы никогда больше не увидимся?

Помнишь тот день, когда под голубой луной ты сказал, что у нас с тобой тоже нет родителей? Я никогда вам не рассказывала о них, и вы решили, что я такая же сирота. В этом письме мне захотелось поделиться с тобой, что же случилось на самом деле с моими мамой и папой. Я всегда боялась предательства, они показали мне, насколько это страшно и горестно. Моя мама бросила нас с отцом, до того, как он умер, но это не все. Она изменила ему с фейри и долго извинялась за это, оправдывалась тем, что просто поддалась чарам. Мой отец был благородным и простил ее. Он слепо поверил ей, хоть и был сильным мужчиной, но дал этой ничтожной твари второй шанс. Она не играла со мной, тянула из семьи все гроши и крошки. Она тратила все на себя и выпивку. Моя мать пила до потери пульса, пока вновь не изменила отцу. Она предала его. Снова. Я помню ту боль, которую он пережил, и тогда мне подумалось – люди не меняются, Мартин. Люди, если нас так можно назвать, не меняются. Но потом я познакомилась с вами. С тобой и Джеффом. Тогда я подумала, есть лишь только единицы, кто хранит в своем сердце чистоту, их ничтожно мало. И вы смогли заслужить мои любовь и доверие, хотя поначалу мне было очень страшно. Прошу, Марти, не держи зла на Джефферсона, он не собирался предавать тебя. Я и сама это не сразу узнала, но он все так же чист душой и ищет тебя вместе со мной.

С нетерпением жду встречи,

Элизабет».

–

– Через сколько минут звонок? – как можно вежливее обратилась я к ним, мне все еще не хотелось отрывать их друг от друга. Но чем ближе я подходила, тем больше я узнавала в них своих знакомых.

Кровь жадно начала пульсировать в перепонках. Эти люди умудрились лишь одним взглядом загнать мне нож в спину. Боль оказалась такой жгучей и отвратительно глубокой! Я ощутила, как меня потрошат изнутри, вырывают все органы и прокручивают их в мясорубке, а потом с мнимой бережностью возвращают на свои места. Живот скрутило, к горлу подступил ком. Может, меня сейчас вырвет? И ноги, словно ослушавшись меня, начали подкашиваться. В висках били отборные молотки, но, вот досада, больше всего болело в тот момент сердце. Именно оно пропустило последний удар и раскололось вдребезги. Казалось, его безжалостно растоптали берцами, а может, просто вытерли об него грязь, как о коврик при входе в мою душу.

Две пары голубых глаз смотрели на меня, как нашкодившие дети. И никто из нас троих не смел нарушать тишину, мой вопрос так и повис в воздухе. Но как они могли? Прямо передо мной стояли Мишель и Джеймс! Они не просто стояли, ведь я знала, что секунду назад они мило флиртовали и обменивались поцелуями. Мишель – оборванка, кто первая приклеилась ко мне, назвавшись лучшей подругой. Она всегда была легкодоступной и мелочной, но она также была единственной, кто оставался рядом, когда я сбегала из дома. Это не влияло на мою популярность, но я думала, что это влияло на нашу дружбу. Может, таких паразитов, как она, не исправить? А Джеймс? Он – редкостный придурок, но он же так отчаянно хотел стать моим парнем. Неужели это все тоже было ради статуса и общего признания? Неужели и из врагов не сделать друзей? Люди не меняются! Они все трусы и тараканы. Чертовы паразиты, жаждущие внимания! Ком в горле уже мешал нормально дышать, а из глаз, казалось, сейчас хлынут слёзы.

Лучше бы вырвало, – пронеслось в мыслях, когда слеза покатилась по щеке.

Молча, развернувшись на пятках, я направилась в сторону кабинета. Одним движением руки я скинула все со стола в сумку. Учительница что-то яростно объясняла и предъявляла мне, но я даже не могла ее услышать. Все вокруг будто бы погрузилось в воду, и голоса были такими тихими, отдаленными. Все, чего мне сейчас хотелось больше всего на свете – это покой и одиночество.

Глава 9. Откровение

Запела молотилка, причитая:

«Любви начало – в празднествах весенних,

конец ее – в осенних сожаленьях».

Джованни Пасколи. Из цикла «В деревне»

–

«– Зачем ты согласился?!! Он же не вещь, Джефферсон! Ты понимаешь это?? Ты только что отдал своего лучшего друга в руки этой бабке!.. Ты только что предал его ради обычной безделушки, – прежде крича, теперь уже тише с безнадегой в голосе закончила Элизабет. Она понимала, что этого уже не исправить, поэтому просто развернулась и направилась к выходу из пещеры.

– Постой, я объясню. Я никогда бы не поступил так с Мартином, и сейчас я его не предал. – Юноша был совершенно спокоен, он не собирался заставлять его выслушивать и не испытывал страха, он также не собирался оправдываться. Он хотел просто рассказать задумку. Как все есть на самом деле. Правду. Даже если она возненавидит его…

– Даже слушать тебя не хочу! – выкрикнула она в сердцах. Но Джефферсон был уверен в своих действиях и помыслах, он догнал девушку и, мягко взяв ее за запястье, развернул к себе лицом. Его карие глаза были преисполнены надежды, что она примет его идеи и разделит их с ним.

– Элиз, ты же мне доверяешь? – Он заглядывал в ее глаза, точно искал в них ответа, ведь сама девушка стояла неподвижно. – Выслушай меня, прошу».

–

Фрэнк

– Ну же, впусти меня, детка. Я ведь не спал с ней. Я могу все объяснить, если хочешь.

Джеймс долбился в мою дверь уже минут двадцать. И я совсем не могла понять его мотивацию, для чего ему все объяснять? И как он собирается оправдываться?

Помни: нужно держать лицо.

Надев дежурную улыбку, я повернула дверную ручку и потянула на себя. На пороге Джеймс засверкал своей белоснежной улыбкой. Весь его вид говорил: «Наконец-то». Даже странно, что пришел он, а не она.

– Да, конечно, проходи, любимый. Я все тебе прощу, – наивно, с нотками раздражения заговорила я. Но первый его шаг на порог был встречен коленом в пах. Он согнулся пополам от боли, и мне, возможно, впервые было жаль его, ведь из нас двоих именно он выглядел жалким и беспомощным. Жаль, не потому что я его ударила, и он испытал физическую боль, а потому что он подвел меня и знал, что это чревато последствиями. Я совсем не хотела его выслушивать, но мне немного нравилось наблюдать, как он страдает. Раньше я бы над ним посмеялась, но не сейчас, не тогда, когда сама утопаю в моральной боли.

– Уходи. – Я устало поправила волосы, надрываться не хотелось, да и сил на это не было.

– Дай мне еще один шанс. – К моему удивлению, его голубые глаза были наполнены мукой, безнадежно одурманены надеждой на мое благоразумие или же сострадание. Я усмехнулась, видимо, Мишель обучила его актерскому мастерству. Сердце вновь защемило, но я не была готова пережить это снова.

– Проваливай! – Я начала закрывать дверь, выталкивая ею Джеймса за порог.

– Подумай о нашем положении, – начал тараторить он в закрывающуюся щель. – Если мы расстанемся, наши последователи снова разделяться. Малышка, мы такой хороший дуэт, у нас отличное будущее, если продолжать пиарить друг друга и объединять усилия. Неужели ты этого не понимаешь?

– Пф-ф. – И я еще позволила себе полюбить его. Идиотка! – Свали, придурок! И не подходи ко мне больше. Не смей прикасаться или пытаться заговорить. Я больше не желаю иметь ничего общего с тобой. Никогда.

– Я… мне… Фрэнк…

Он подставил ногу в проем, не желая уходить. Я в последний раз посмотрела в его наглое бесстыжее лицо, а в глазах читалось отчаяние. Тоже мне – страдалец.

Джеймс тяжело вздохнул и попрощался:

– Прости, я сожалею.

– Я рада. А теперь на выход!

Дверь хлопнула, по ту сторону послышалась нецензурная брань, видимо, я ему что-то прищемила. Это были его первые настоящие эмоции за три месяца.

Я без сожаления поднялась по лестнице на второй этаж в свою комнату и достала с полки любимую книгу.

Как же я по тебе скучала.

Бордовый, словно запекшаяся кровь, переплет казался таким родным. Золотым цветом было четко выведено название «Кривой перекресток»; таким сказочным и корявым почерком, будто в редакции это писал какой-то гоблин от руки. Раскрыв обложку, я вытащила фотографию, на которой я и Джеймс весело улыбались, я подставляла ему «рожки», а он гримасничал. По моей щеке снова покатилась непрошенная хрустальная слеза, которую я наспех смахнула в надежде, что это поможет быстрее забыть причиненные мне страдания. Меня снова использовали для своих бесполезных игр. Перевернув снимок, на обратной стороне я в растерянности перечитала стих, который когда-то он написал для меня. Наверное, это были единственные его слова, которым еще можно верить.

 
У меня в шкафу скелет,
Он лежит там много лет.
Фрэнк, прошу тебя, молчи,
Вот. Возьми, мои ключи.

Помнишь мать мою, родную?
Я по ней давно тоскую.
Никому не говорил,
Как сердечно я любил.
Но ее я потерял
И срываться чаще стал…
Даже с кем, уж сам не знаю,
Эта боль была слепая.

Детка, все прошло, взгляни:
Я же стал совсем другим.
 

Джеймс Коллинз

Какой же ты посредственный, Джеймс Коллинз, – с горечью подумала я. Чертов маменькин сынок!

Взяв с той же самой полки зажигалку, я медленно поднесла яркое и всесильное пламя к фотографии. Огонь – это власть, а игры с нею очень плохи. Это и правда было его единственное откровение на мой счет. Я тихо, без эмоций смотрела, как медленно догорают его признания. Как постепенно они превращаются в пепел.

Пронзительный писк врезался в мозг. Не уверена, так ли выглядел мой конец или начало моего эмоционального перенапряжения. Когда же кончится эта агония? В глазах резко потемнело, и я больше не могла контролировать сознание. Земля просто ушла из-под ног. Может, так все и закончится.

Глава 10. Палата номер девять

Причина язвы не в том, что вы едите, а в том, что гложет вас.

Вики Баум

–

«Мартин шел по темному коридору за седовласой женщиной. Этот коридор освещался едким зеленым светом, что вызывало неприятное беспокойство где-то под ложечкой. Не было ни окон, ни дверей, по сторонам тянулись только черные как сажа стены. В конце коридора располагалась синяя узорчатая дверь, и дорога вела лишь к ней одной, а она, в свою очередь, притягивала к себе, как мощный магнит. Шейрон шагала прихрамывая, опираясь на палку, а в свободной руке держала связку ключей. Должно быть, они способны открыть любую дверь в этом пространстве.

– Как думаешь, Мартин, почему твой друг согласился на сделку со мной? – хриплым голосом, но с доброй интонацией спросила старушка.

– Он вам верит, – без тени сомнения отозвался парень. Впрочем, сомнения все же были, только он не смел их признавать.

– Правильно, но он со мной ничего не имел общего. Никогда. Разве тебе не кажется, что это слепая вера?

– Тогда, возможно, вы расскажете, почему я здесь? – поинтересовался юноша. Разные мысли и замыслы бороздили сознание, он терялся в догадках.

– Это мы как раз с тобой сейчас и узнаем.

Они подошли к двери, и Вудворд долго подбирала необходимый ключ, прокручивая каждый. Она что-то невнятное бубнила себе под нос, и, наконец выбрав подходящий ключ, вставила его в замочную скважину. Повернула раз. Щелчок. Второй. Снова щелчок. Скрип. Дверь отворилась».

–

Фрэнк

– Ей нужен покой, мисс, – послышался грубый мужской голос.

Грудь сдавило от острой боли, голова закружилась, словно я три часа без остановки провела на аттракционах. Приоткрыв веки, я заметила, что вокруг меня стоит огромное количество разных препаратов. Оборудование противно пищало и до невозможного раздражало слух. Белые стены окружали меня. Это больница? Что произошло? Я упорно пыталась вспомнить последние события, но при каждой попытке головная боль только усиливалась. Какой-то предмет частично перекрывал мне обзор, он же давил на щёки и мешал опустить взгляд на собственные руки. Пальцами я коснулась раздражителя и на ощупь исследовала его. Овальное нечто держалось на моем лице благодаря резинкам, заходящим мне за уши, к нему крепилась трубка, уходящая в сторону и вниз, я с трудом поняла, что это маска.

Кислород, – заключила я, продолжая изучать палату. Рядом с моей кроватью стояла капельница, она также была проведена ко мне, вернее, к моим венам. Тошнота стала следующим неприятным сигналом, который говорил о моем самочувствии.

Что со мной?

В голове продолжало трещать, я была не в силах зацепиться хотя бы за одну мысль. Ощущение было такое, словно в черепной коробке поселились маленькие гномы, они орудовали кувалдами и размахивали бензопилами с целью разрушить ее.

Ко мне подошел молодой, симпатичный медбрат. На вид ему около двадцати двух лет, черные волосы, как перья у воронов, челка зачесана назад, карие глаза, как отборные зерна кофе. Он машинально поправил мне подушку, но заметив мои распахнутые веки, принялся звать того, кто так старательно пытался кого-то выгнать:

– Док, она очнулась, – его голос был прекрасным. Если представить, как жемчуг медленно катится по шелковистой ткани со всей своей грациозностью и плавностью, то именно эта картина характеризовала этот голос.

– Хорошо, оставь нас.

К моей койке подошел взрослый мужчина с грубыми чертами лица.

Пусть останется, – хотела сказать я, но вместо этого послышался лишь хрип и случился приступ тяжелого кашля. Я машинально потянулась к лицу, чтобы прикрыть рот рукой и снова коснулась маски, которая не давала мне возможности нормально откашляться и лишь все больше запотевала. Я поспешила стянуть ее с себя, но с новым вдохом кашель только усилился. Воздух будто был пропитан ядом, отравлял легкие, и каждый вдох был сродни пытке и давался мне с большим трудом. Врач наклонился ко мне и помог надеть маску обратно. Затем поправил ее и заговорил:

– Маску самостоятельно снимать нельзя, после отравления твоим легким нужно восстановиться, чтобы снова начать нормально функционировать. Сейчас ты дышишь при помощи чистого кислорода, – он показал на трубку, что вела от маски к кислородному аппарату, – потому что в тебе много токсинов, которые организм не успел еще вытравить. И мы также помогаем тебе скорее восстановиться при помощи детоксикации через капельницу. В вашем доме случился пожар, ты достаточно долго пребывала в помещении и успела серьезно надышаться угарным газом. В твоем положении вполне нормально сейчас испытывать головокружение, тошноту и сильный кашель, а также тебе свойственно сейчас ощущать слабость, сонливость и горький вкус во рту. Твой организм молодой, и, к счастью, тебя успели вытащить вовремя. Думаю, ты родилась в рубашке, потому что на твоем теле не было ожогов, это означает, что пламя тебя не коснулось. Просто волшебство какое-то! – радостно воскликнул он и продолжил: – Я думаю, ты быстро восстановишься. Мы прогнозируем, что через неделю ты уже будешь на ногах.

А, и еще, к тебе отчаянно просится твоя подруга. Мне впустить ее? Говорить тебе сейчас будет сложно, из-за обильного количества грязного воздуха и стресса, поэтому просто кивни, если согласна.

Я, недолго думая, махнула головой в знак отказа. Не хватало мне еще тут Мишель, которая, как помойная крыса, рыщет везде, где сможет набраться новых сплетен и завоевать репутацию на фоне чужого несчастья. Подстилка, решившая спать с моим бывшим, теперь уже бывшим.

– Хорошо. Льюис, посиди с пациенткой, чуть что зови меня, – подозвал он ко мне того красавчика медбрата и вышел из палаты. Как же отвратительно я сейчас себя чувствую. Слабость – это еще мягко сказано.

– Из пожара тебя вытащили вместе с этой книгой, – заговорил Льюис и показал мне ту самую книгу с красным переплетом и позолоченными буквами, – должно быть, она для тебя многое значит. Хочешь, я почитаю?

Я была безумно благодарна ему за то, что он не стал говорить о том, что произошло и какие болезни у меня могли бы обнаружить еще. Он не стал говорить о том, что могли бы ему рассказать мои подруга и родители (если, конечно, они тут были). Также не стал говорить о себе любимом или же наоборот жаловаться на жизнь, чтобы расположить меня. Я улыбнулась на это предложение глазами и кивнула, тем самым давая ему согласие. И он принялся читать своим ласковым бархатистым голосом:

– «Их взору открылся чудесный мир. Мир сказок…»