Kitabı oku: «#Имя для Лис»
Имя первое: Мастос
Урожай погибал на глазах. Казалось, солнце так нещадно целовало тонкие побеги льна, что только возьми нежные листочки в руку – они рассыпались бы горстью пыли. Поля к югу от Ярвелла оскудели, но дело было не только в удушающей жаре, накатившей на пашни Королевства. Местные крестьяне никогда не любили своей земли.
Если восточные земледельцы дышали каждой толикой своих наделов, знали, где приживется сад, а где можно высадить привередливые культуры, то западники жили надеждой. Близость Ярвелла их разнежила, постоянные дотации на поднятие целины избаловали. Эти люди жили верой, что придет новая порция средств и их жизнь улучшится. Работать они не хотели и не умели, поэтому земля платила им тем же – презрением.
Я с тоской смотрела на умирающий лен, и мне вдруг показалось, что то же самое происходит и со мной: я будто сохну изнутри, теряя драгоценные жизненные соки. Но если у льна был хозяин, ответственный за его гибель, то себя я добивала сама.
«Я стала занудой, – пришлось сознаться самой себе. – Иду от цели к цели и толком не успеваю или уже не умею наслаждаться жизнью. Она проходит где-то поблизости. Но рукой не дотянуться: пальцы слишком судорожно сжимают эфес».
А рядом звенел детский смех. Носились собаки непонятной масти. Тут же мужчины с хохотом обнимали жен, и те дурашливо визжали.
Я злилась на всю эту жизнь, но, может, и завидовала ей. Хотела сойти с намеченного пути и тоже погрузиться в смех и объятия.
Так бывает с мужчиной, который перешагнул через порог зрелости и уже стал состоятельным главой семейства. В один день – неважно, ненастный или солнечный – он вдруг бросает и красавицу-жену, и своих сладких крошек и отдается какому-то демоническому кутежу. То устремляется в бордель и пробует девок самого низкого пошиба, то пропадает в лесах, охотясь на диких кабанов. И никакие слезы и мольбы не способны вернуть этого человека в лоно семьи. Глаза его блестят, как у беса, ведь примерный семьянин оторвался от рутины и вновь распробовал вкус жизни.
И, кажется, я начинала понимать, в чем тут дело. Внутри меня нарастал постоянный зуд, который выливался в непроизнесенные вопросы: «Куда я иду? Зачем мне вообще воевать на этой войне? За кого, за этих людей? Волнует ли меня их судьба?».
Когда я была маленькой девочкой из замка, казалось, что мир благоволит мне. Жизнь протекала в достатке и любви рядом с пусть тайным, но столь близким объектом обожания. Потом случилось несчастье, и я уверилась, что мир меня ненавидит. Затем много чего было. Я росла и менялась, происходили счастливые события и ужасные. Подарки судьбы и ее удары сыпались на меня как из рога изобилия. Но только сейчас я осознала, что мир не любит и не ненавидит меня. Ему просто плевать.
Мир никогда не смотрел на меня и не следил за мной. Для него и девочка из замка, и мальчишка-легионер, и наемница из Ларосса были равны. Не значимее пыли под ногами. И только гордость мешала мне заметить это ранее. А теперь равнодушие мира обрушилось, словно лавина грязи, которая поглотила меня снаружи и заполнила изнутри. Я переросла и наивного Лисенка, и Бешеную лисицу и теперь напоминала лисье чучело, набитое не ватой, а равнодушием.
– Я – чучело, – тихо проговорила я.
– Да брось. – Мастос замахал на меня руками. – Ну, не выспалась. Ну, темные круги под глазами и волосы в беспорядке. Но никак не чучело. Красивая измученная женщина.
Я исподлобья злобно глянула на монаха. Не знаю, что обиднее: то, что он воспринял мои слова буквально, или то, что увидел во мне признаки «чучела».
– Лучше скажи, Лис, что делает короля – королем? – Мастос оседлал своего излюбленного конька. Чтобы скоротать дорогу, он заводил бесконечные разговоры на отвлеченные темы. И не было никакой возможности отвязаться от него. Либо ты присоединяешься, либо монах болтает в одиночестве. Варианта, когда все просто молчат, не предполагалось.
– Корона?
Мастос отрицательно покачал головой.
– Кровь? – Я уловила едва заметный кивок, который на языке старого учителя означал: «Ты близка к истине».
– Не знаю. Серебряная ложка во рту и золотой слиток в заднице.
– Королей создает вера, – вкрадчиво произнес старик. – Вера народа в то, что монарх избран божьей или людской волей. Эта вера питается такими мифами, как определенное родство по крови или наличие королевских регалий вроде короны. Но все они ничтожны перед людской верой в то, что самодержец имеет полное право занимать трон.
– И старуха Крианна этой верой обладает, ты к этому ведешь?
На сей раз беседа хотя бы косвенно касалась цели нашего визита в столицу. Поэтому я слушала чуть внимательней, чем обычно.
– Да. Народ убежден, что старушонка имеет право на трон. – Мастос задумчиво потер покрытый седой щетиной подбородок. – Крианна на троне, война окончена. Но если заглянуть в недалекое будущее, то все эти перспективы обернутся прахом. Догадываешься, почему?
– У нее нет наследника? – предположила я.
– Именно. А это значит, что как только Крианна преставится, то снова начнется война за трон. О-хо-хо. Или…
Даже эфемерная возможность избежать бойни, растоптавшей поля моей страны и согнавшей бывших крестьян под знамена легионов, была важна. Поэтому я поторопила монаха:
– Или что?
– Или она выйдет замуж.
Я поперхнулась и уставилась на Мастоса.
– В ее-то возрасте да под венец?
– Во-первых, не суди стариков так строго, – недовольно произнес Мастос, ускорив шаг. – Я и сам немолод. Но, поверишь ли, в последней деревне одна хозяюшка…
Я в отчаянии затрясла головой. Последователь культа Элеи свято чтил свой долг нести любовь людям, но иногда чересчур увлекался рассказами о подвигах во имя богини.
Мастос поглядел на меня и вздохнул, но все же вернулся к предыдущей теме.
– Разумеется, ни о какой любви или страсти речи не будет. Политическое решение, чтобы избежать народных волнений. Крианна вряд ли принесет наследника. – Старик деликатно кашлянул. – Для этого она и вправду старовата. Но выбрать себе принца-консорта ей по силам. А затем, когда ее душа покинет этот мир, вера сделает свое дело.
– Люди забудут про кровь и корону, верно? – Я усмехнулась. – А принц-консорт сможет найти жену помоложе, чтобы нарожать хоть тысячу наследников.
– И, скорее всего, это будет человек из ближнего окружения Крианны. – Мастос сверкнул взглядом из-под кустистых, как у всех крайнийцев, бровей. – Ты понимаешь – например, генерал.
Я вздохнула. Иногда догадаться, шутит Мастос или нет, просто невозможно. К тому же обсуждать генералов я была не готова – пока нет, – поэтому обернулась, чтобы позвать мага.
– Слэйто!
При виде него, шедшего далеко позади, я почувствовала, как сердце сжалось от грусти. Ох, Слэйто…
Не без моей помощи мой милый маг вернулся с того света и открыл жизнь заново. Поначалу ему словно хотелось рассмотреть этот мир в подробностях, попробовать его на вкус, пощупать рукой. И это не красивый оборот речи. В первые дни после того, как мы покинули Волчий сад, Слэйто нередко подходил и легонько сжимал рукой мое плечо. При его росте особого труда это не составляло. И дело было не в том, что он стремился почувствовать близость или оказать знак внимания, как бы мне ни хотелось в это верить. Просто Слэйто нравилось осязать, касаться кончиками своих холодных пальцев живой плоти.
Два года жизни в ожидании неминуемого конца сделали из мага скептика и мизантропа. Он закрылся от внешнего мира, не позволял ему ни цветом, ни запахом, ни прикосновением проникнуть себе в душу. Но когда у Слэйто появилась призрачная надежда на жизнь, он отдался чувствам без остатка.
Я наблюдала за его раскрытием издалека и с улыбкой, подобно тому как мать следит за обучением слишком взрослого ребенка. Старалась не мешать, не спугнуть его искренний порыв познать мир. Но, видимо, отошла слишком далеко и что-то проглядела. Я пропустила миг, когда он сломался.
Я сказала что-то не то? Или это был Мастос? Что произошло, что случилось – осталось тайной. Просто внезапно в одной из деревенек на юге Слэйто начал отдаляться. Маг реже участвовал в разговорах, взгляд его сделался отрешенным и задумчивым, словно мой друг замкнулся в себе и вести беседы с нами ему стало неинтересно.
Поначалу я была уверена, что это пройдет. Пыталась вытащить его из раковины, втягивала в беседы, мучила вопросами, но вскоре заметила, что каждый мой порыв натыкается на испуганный взгляд, совсем как у собаки, побитой камнями. И замолчала сама.
Оставались ночи. Холодные объятия, горячие поцелуи, хрупкий сон и вторжения в кошмары, где меня все еще преследовал золотой вихрь, да мои всхлипы поутру, когда все заканчивалось. Он ни разу не оставил меня одну, несмотря на то, что за день мог не проронить ни слова. А потом закончилось и это. В кабаке на перекрестке пяти дорог Слэйто невзначай сказал, что будет рядом на случай кошмаров, но в постель со мной не лег. Кинул свой тяжелый серый плащ на соломенные маты у окна и отвернулся к звездам.
Я тоже легла к нему спиной, уставившись в стену. Силой воли подавила протяжный бабий вой. Вспомнила бабушкину присказку: «Воробья колотушкой петь не заставишь. Милу девку кулаком к себе не привадишь», и сердце немного отпустило. Слэйто был не первым мужчиной, который от меня отказался. Возможно, я просто не была создана для любви или чего-то подобного. «Это пройдет, – прошептала я себе в темноте. – Потом будет не так больно. Это ничего. Ничего».
Слэйто был нужен нам с Мастосом для похода в столицу и для защиты, иначе золотой вихрь свел бы меня с ума. Мощь, которой управлял Слэйто, была нашим секретным козырем. И поэтому я не могла себе позволить обычную женскую слабость: послать к Войе мужчину, который отправил туда же меня саму. Да и он, несмотря на то, что продолжал отдаляться, не выказывал желания покинуть наш отряд. Послушно шел, куда ему говорили, ел – когда накрывали стол, спал – когда был уверен, что в эту ночь золотой шторм не накроет меня.
Иногда мне казалось, что его отстраненность исчезает, – и в эти мгновения я ловила на себе его взгляды. В них было намешано эмоций больше, чем в Белой башне Слэйруса. И злость, и обида, и какая-то неясная мне боль. Но вот Слэйто моргал и снова становился похож на сонную птицу. Так что, возможно, все эти взгляды были лишь игрой моего воображения. Остатками веры в то, что между нами что-то было и когда-нибудь снова будет.
Вот и сейчас он потерянно оглядывался по сторонам, отстав от меня и Мастоса на добрых двадцать шагов. Маг поравнялся с одним из селян и, хотя казалось, что разум его дремал, довольно ловко уступил тому дорогу. Седой старик с редкой бороденкой только неодобрительно фыркнул.
* * *
Мы двигались на север по Западной тропе. Все чаще на нашем пути попадались маленькие деревушки, построенные словно из бумаги. Оно и ясно – престольный регион за годы войны ровняли с землей не раз и не два. Люди боялись бросать хозяйства, но и отстраивать дома надежными смысла не было. Ведь появится новый легион и опять сведет все старания к нулю. И так как Ярвелл все-таки располагался на юге, решение было найдено: непрочные, но легкие стены из упругой просушенной на солнце лозы. Возвести такой домишко силами небольшой семьи получалось за пару дней. Он давал достаточно тепла, стоил купы и не позволял дождю залить очаг.
Последнюю такую «бумажную» деревеньку мы оставили позади с полчаса назад. Но до сих пор встречали ее жителей в холщовых колпаках, с корзинами наперевес: кто-то набрал грибов, а кто-то – лесных трав. Люди недовольно оглядывали нас с ног до головы, ворчали себе под нос и плелись в сторону поселка. Вот и старик, чуть не столкнувшийся со Слэйто, пробухтел не то проклятие, не то напутствие и скрылся из виду. Маг же заозирался, словно что-то потерял. Затем обернулся и почти вприпрыжку подбежал к нам.
– Ну конечно. Все сходится! Знаете, где мы?
– Посреди леса. – Мне все чаще казалось, что я разговариваю с умалишенным. – На Западной тропе. Да ты ведь и сам это знаешь.
– Нет, не то. – Голос Слэйто дрожал и едва не срывался. – Все сходится. И запах. По запаху-то сразу все понятно.
Я принюхалась. В лесу, как и положено, пахло прелой листвой, затхлой водой и немного – какими-то цветами. Резковатый сладкий аромат с легкой горчинкой бил в нос.
– Цветами пахнет.
– Глицинией, – уточнил Мастос, потянув воздух так, что затрепетали крылья его массивного носа.
– Конечно! – воскликнул Слэйто и даже улыбнулся, что редко бывало в последние дни. – Потому что раньше здесь цвели сады Сижарле!
Я ахнула:
– Не может быть!
– Мы гораздо ближе к Ярвеллу, почти дошли и оказались именно здесь. Кто ж знал, что Тропа проходит по этим землям. – Маг мечтательно прикрыл глаза. – Это как возвращение в прошлое, к тем, кого я давным-давно покинул. Арлин, Мури… Вот какому времени я принадлежу, а совсем не этому. Может, мне стоило бы уже присоединиться к своим старым знакомым…
– Ну извини, что вытащила тебя с того света, – едко заметила я.
Слэйто растерянно заморгал, догадавшись, что его слова не на шутку меня задели. На миг меня кольнуло острое ощущение недовольства собой. Когда я полезла в килиаз с Любовью, то не спрашивала Слэйто, хочет ли он возвращаться в мир живых. Я выдернула мага с того света без спросу, а теперь требовала благодарности. Это было… Эгоистично?
– Я не о том, Лис! Прости. Видишь ли… Я не чувствую себя здесь на своем месте. Мы идем сражаться с какими-то непонятными силами, а я… Просто вдруг понял, что это не мои время и место…
Внезапно заговорил Мастос:
– На фразу «Я слишком стар для этого дерьма» есть право только у меня, молодежь. Поэтому особенно не раскисайте.
Я не стала объяснять старику, что если зачесть возраст той части Слэйто, которая существовала как Сияющий, то ему не меньше двух сотен лет, а это вчетверо больше против Мастоса. Меня интересовало другое.
– Лакцины нет. Сижарле превратился в лес. Со времен Слэйруса сменилось не так много поколений, чтобы города исчезли бесследно. Как такое возможно? – Я поддела носком сапога камень и зашвырнула его в кусты. – Ни столба, ни кладки, ничего.
Слэйто произнес фразу, от которой у меня мороз прошел по коже:
– Может, эти города не просто так исчезли. Может, и война не просто так. Вдруг нам… помогают?
* * *
Примерно в полдень мы сделали привал у замшелого валуна. Камень раскинулся над вытоптанной поляной, накрыв нас тенью, словно огромная ладонь. Мимо сновало все больше народу.
Вот прошла степенная матрона с выводком детишек мал мала меньше. Следом проковылял солдат со споротыми с кителя петлицами: то ли дезертир, то ли в увольнительной. Одну ногу бывший легионер подволакивал. Уж не на Переправе ли Адской гончей он получил свою рану? Потом прошла старуха с тележкой, на которой были разложены ароматные травы, за ней нескончаемой вереницей потянулся простой люд. Мы сидели под валуном, словно зрители, и прохожие, как и положено настоящим актерам, не обращали на нас никакого внимания.
– Если это места бывшего Сижарле, значит, мы добрались до Вурусты. А это считай уже под Ярвеллом, – сказал Мастос.
Я взглянула на него вопросительно, не прекращая вычищать грязь из-под ногтей острием ножа.
– Это что, город какой-то?
– Ну уж не деревня. Главная кузница Королевства по части ремесленников, если не считать Штольца, но там больше по металлам и камням. – Мастос начал указывать на людей. – А сюда тебе, если ты хочешь, чтобы твоя дочь стала, скажем… Ну вот – мастерицей расшивать господские костюмы. – Старик ткнул узловатым пальцем в направлении проходившей мимо девушки в белом чепце с вышитой на нем голубыми нитками короной. – Или сына мечтаешь отдать в краснодеревщики. – Палец монаха указал на юношу, казалось бы, обычного крестьянина. Но на поясе паренька висели странные инструменты, из тех, что я знала, – маленький рубанок и долото. – Так вот, всех их надо отправлять именно в Вурусту. Обучение тут стоит недешево, зато какой толковый выйдет мастер!
– Город – это хорошо, – произнес вдруг Слэйто. Сегодня он был на диво разговорчив. – Мы сможем остановиться в гостинице. Помыться и привести себя в порядок, постирать одежду. Я не хочу прийти в столицу жалким голодранцем.
– Гостиница! Ха! Бери выше. – Старик радостно потер ладони. Я обратила внимание, что чем ближе мы к цели, тем четче проступает в нашем сельском учителе нечто новое: степенность, цепкость. Ну да это был вопрос десятый. Если бы помимо Алайлы и золотого шторма я решила бы разбираться еще и с прошлым Мастоса – то храни меня все боги, голова бы просто лопнула.
Монах расплылся в улыбке:
– В Вурусте живет моя бывшая ученица. Дом добротный и большой, места хватит всем.
– Примет ли она бродячую свору вроде нашей? – засомневалась я.
– Долг платежом красен, – загадочно протянул Мастос. – А почти все мои ученики – крайне благодарные и щедрые люди.
Я взглянула туда, откуда тянулась вереница ремесленников. Где-то там, за верхушками елей, лежала Вуруста, а еще дальше – Ярвелл. До Атоса, живого и во плоти, оставалось рукой подать.
* * *
Вуруста напоминала муравейник. Высокие дома желто-серой кладки, красная черепица и бесконечный людской поток, заполнявший все свободное пространство.
Многие мастерские выходили открытыми окнами-порталами на улицу. Я с удивлением разглядывала массивные ткацкие станки и непонятные машины из дерева и железа для обработки посуды. Где-то в глубине этих комнат вздыхали печи или трещали прялки, а на порогах сидели мастера. Они криками подгоняли своих учеников и следили за торговлей, которая кипела тут же: на широких подоконниках были выложены всевозможные диковинки. Переливавшиеся невесомые ткани, глиняные миски с изумительной росписью, браслеты из дерева и кости. Покупатели подходили, оценивали товар, вертели его в руках и лениво протягивали мастерам монеты. Те кричали и торговались, надкусывали желтыми зубами купы и махали рукой: «Будь ты проклят, скряга! Уж спасибо тебе за покупку. Приходи снова да приноси побольше денег».
Мои спутники не проявляли такого же интереса к Вурусте, как я. Слэйто снова замолчал, погрузившись в раздумья. Мастос же оглядывался по сторонам почти с ненавистью. Заметив, что я за ним наблюдаю, монах виновато пожал плечами:
– Не люблю этот город. Он нечистоплотный.
Я тоже осмотрелась. Улицы были разве что не вылизаны. Булыжники мостовой блестели.
– По-моему, тут довольно чисто.
– Нет, Лис, не грязный, а нечистоплотный. Посмотри вокруг. Видишь ли ты разрушенные войной дома?
Удивительно, но, учитывая близость к столице, городок и впрямь был слишком идеальным. Мы видели столько сожженных селений – а Вурусты война словно и не касалась. Монах объяснил:
– Раз за разом сюда, под Ярвелл, приходили легионы: то один, то другой. И каждый раз Совет попечителей Вурусты откупался от армии. Один раз, второй, третий. Город не трогали, потому что он платил каждому захватчику звонкой монетой.
– Должно быть, жители тут богаты, – присвистнула я.
– А знаешь, за счет чего? – Старик устало потер переносицу. – Только очень зажиточный купец может отправить свое дитя к местным мастерам. Образование дорожает с каждым годом. Крестьяне и десять лет назад не могли себе позволить стать тут подмастерьями, а сейчас и подавно. Обучение, развитие талантов, помощь в получении мастерства – все это должно быть бесплатным. А вместо этого Вуруста превратилась в огромное чудовище, которое высасывает деньги. Кто их загребает? Знал бы я – свернул бы им шеи. – Старик сделал характерный жест, сжав кулаки и красноречиво их провернув.
Мимо прошла девушка-швея, за ней – парень-портной, потом совсем юный мальчик с деревянными ложками на поясе. Их всех объединяло одно – то, что читалось в горделивой осанке, новой, нештопаной одежде, свежей, незагорелой коже лица. Все эти подмастерья были городскими жителями. Не из тех, что с восьми лет не разгибают спину в поле. Конечно, не аристократы и даже не детишки первых богачей страны, но они определенно знали о голоде меньше, чем те сельские ребята, что провожали нас взглядами больших грустных глаз в последнем поселке.
Миновав лабиринт улочек, мы вышли к небольшому, но опрятному домику в два этажа. Кладка снизу покрылась пушистым мхом, вся конструкция, казалось, угрожающе нависает над улицей. Однако в целом дом производил впечатление надежного строения из тех, что возведены на века.
Вокруг по улице носился, наверное, добрый десяток ярко-рыжих детишек. Они все были разного возраста, но похожи, словно капли росы. Возле ярко-зеленой двери стояла женщина и сосредоточенно чистила картофель в большой чугунный котел, то и дело покрикивая на детей. Достаточно было взглянуть на нее лишь раз, чтобы понять, что хозяйка – южанка самой чистой породы. Причем не с западного юга, где в далеком прошлом народ по большей части смешал свою кровь с крайнийцами. Нет, такими красавицами славится моя родина – юг восточный: Флавис, земли Зельдена, Вальдшнепье. Белая кожа, но не фарфорово – тонкая, а плотная и словно напитанная изнутри светом и теплом. Медные волосы женщины с приятным красноватым отливом были заплетены в толстую косу и перекинуты через шею на манер шарфа. Сама южанка, статная и высокая, казалась олицетворением природных сил. Ее дети – без сомнения, именно ее, – довершали картину.
Мастос подвел нас к хозяйке. Та заметила старика слишком поздно. Мне показалось, что на мгновение в ее глазах мелькнул испуг, но его быстро сменила настороженность. Едва взглянув на Мастоса, она перевела взгляд на меня и Слэйто, словно подбирая слова, но монах ее опередил:
– Никка, дитя мое! Давно не виделись. Позволь представить тебе моих друзей и вновь воспользоваться твоим гостеприимством. Мы направляемся в столицу по учительским делам.
Могло показаться, что последнюю фразу Мастос выделил, понизив голос. Но объяснение совершенно точно обрадовало Никку, она с облегчением вздохнула.
– Не могу же я отказать старику-учителю. Проходите, скоро будет суп. – Сказав так, женщина подхватила котел и скрылась в доме. Мастос посеменил вслед за ней, а мы со Слэйто остались. Похоже, гости у Никки собирались нечасто – дети плотным кольцом окружили нас и с жадностью разглядывали. Один сопливый малыш даже умудрился почти вытащить у меня из ножен меч.
Слэйто присел на корточки и спросил шестилетнего мальчика, чье лицо, словно брызгами, было усеяно крупными веснушками:
– А что же, папа ваш не рассердится, если мы у вас погостим?
Мальчишка облизал сухие губы и улыбнулся, продемонстрировав нехватку нескольких молочных зубов.
– Папа на шаробатках. Папа в штолице. – Малыш явно гордился своим отцом.
Вперед вышла девочка постарше, лет двенадцати. По ней было видно, что она считает себя самой ответственной и умной в этой ораве, маминой правой рукой. Ей, видимо, вменялось присматривать за младшими братишками и сестренками. Она деловито пригладила ладошкой вихры на голове малыша и сообщила:
– Не слушайте Пиррина. Он пока не очень умный. Наш папа не какой-то трудяга на сдельных работах, его пригласили в сам дворец – он мастер-штопарь. Перешивает гобелены, может очень искусно поправить дорогой ковер. Он много чего умеет!
– Какой молодец, – сказал Слэйто, чем вызвал у девчушки теплую улыбку. Впрочем, это могло быть и кокетство. В деревнях Слэйто спросом не пользовался. На вкус селянок он был слишком тощ: разве такой мужчина забьет свинью или нарубит дров так, чтобы хватило на неделю? Зато в городах мой маг притягивал взгляды скучающих барышень. Возможно, они принимали его тонкую кость и бледность за признаки аристократизма. А ведь известно, что никто так не мечтает о графе, как мещанка средней руки.
Вот и сейчас рыженькая девочка вдруг схватила Слэйто за руку и почти сразу же сморщилась. «Почувствовала нечеловеческий холод», – догадалась я. Перетерпев, девочка сжала пальцы и потянула Слэйто в дом. Маг шагал за ней покорно, будто лошадь на поводу.
Я последовала за ними, размышляя, хотел ли Слэйто когда-нибудь детей или боялся их так же, как и я. Сейчас это уже не имело значения, но вопрос сам по себе был любопытным.
В доме между тем готовились к ужину.
Детишки явно знали свои роли: кто-то рвал из большого горшка на окне салат, кто-то расстилал чистую скатерть, другие сновали с тарелками от большого серванта к столу и обратно. Кроме рыжих детей под ногами крутилась парочка толстых котов, все как на подбор такого же солнечного окраса. Посреди этого организованного спектакля возвышалась сама Никка, подобно громогласной богине, раздавая указания.
Пару раз за вечер я замечала неодобрительные взгляды, которыми, словно гребнем, прочесывала меня сверху донизу хозяйка, но причину ее неприязни понять не могла.
Когда на столе уже закончились и ржаные булочки, и картофель, запеченный с сырной корочкой и ягодами бузины, когда от окорока с клюквенным желе на подносе осталась одна подлива, а кисло-сладкий чай из кизила был разлит по разномастным чашкам, потек вялый разговор.
Хозяйка смотрела на своего бывшего учителя словно бы с недоверием, а меня почти в открытую не замечала. Слэйто начал показывать детишкам, как сплести паутинку из ниток и бусин, и вовсе выпал из беседы.
– Заметила, как много крайнийцев на улице? – обратился Мастос к Никке. – Что слышно из столицы? Не тревожит ли это новоиспеченную королеву?
Женщина покачала головой.
– Говорят только, что разные княжества Края пришли на поклон к новому монарху Королевства. У них ведь по-прежнему нет единого правителя. Вот каждый мелкий князек и решил задаривать старуху, чтобы она потом продавливала его интересы на родине.
– А они тут бойню не устроят? Все-таки соперники.
– Вряд ли. – Никка тяжело поднялась и начала собирать посуду. – Они на чужой земле. Да и, говорят, один из генералов Крианны – крайниец. Думаю, эта свора скорее идет поглазеть на него.
Я скрипнула зубами, но, похоже, Никка этого не заметила. Неожиданно на подоконник широкого и низкого окна с улицы запрыгнул еще один кот. Он был толще прочих, выражение морды хранило диковатое выражение. К тому же кот был ранен: одно ухо порвано, а на щеках глубокие царапины.
– Кьюз! – воскликнула Никка и метнулась к окну. Животное тоже двинулось ей навстречу, подволакивая лапу. – Я уж и не ждала тебя живым!
Мастос подошел к коту и потрепал его по холке, но тот на каком-то интуитивном уровне перенял от хозяйки неприязнь к монаху, зашипел и замахнулся когтистой лапой. Старик едва успел убрать ладонь.
– Ну, тише, тише. Сильно тебя подрали, дружище. Это где же его так?
– В Ярвелле, – чуть слышно сказала Никка. – Простите, мне надо залечить его раны.
Она подхватила огромного кота в охапку, словно пушинку. До чего же складно смотрелась вместе эта парочка: огромная рыжеволосая женщина и такой же огненный кот-великан! Перекинув его через плечо, Никка скрылась на втором этаже.
Я не подала виду, но меня смутило, что кот далековато загулял. Прогулка между городами – это вам не шутки.
Мастос уже зевал, да и Слэйто явно вымотался. Он негромко рассказывал что-то двум парнишкам Никки. Те слушали с открытыми ртами, но под его плавный рассказ моргали все медленней. Я же тихонько выскользнула из дома в душную ночь – решила немного пройтись, а на обратном пути поймать Никку и расспросить хорошенько. Не то чтобы меня смущала людская неприязнь, но было бы нелишним узнать, за что меня так откровенно презирают.
Многие мастерские не закрывались даже на ночь. Усталые, с покрасневшими глазами подмастерья подкидывали уголь в огромные домны. Жужжали невидимые прялки. При свете слабой лучины немолодая женщина вышивала бисером подол дорогого платья. Проходя мимо нее, я вдруг вспомнила рассказы бабули. Якобы моя тетка так искусно шила, что могла за ночь вышить на корсете дракона, настолько похожего на настоящего, что к утру он улетал. Это, конечно, были старушечьи байки, но я видела пару платков, которые остались в наследство от тетушки, – работа и впрямь выглядела изумительно. Да и мама частенько говорила, что, не опозорь ее сестрица семью, ту отправили бы учиться на придворную вышивальщицу. Интересно, хватило бы моим родным денег на оплату обучения в Вурусте?
Когда я подошла к дому Никки, меня поджидал сюрприз. Искать хозяйку в доме не пришлось – она сидела снаружи и стирала какие-то детские вещички в огромном корыте. Рядом на влажной скамье лежал огромный кусок щелочного мыла, и прачка его не жалела – мыльная пена под ее усердными руками сбилась в плотную шапку. Никка заметила меня, но поспешно отвела взгляд. Впрочем, я уже присмотрела для себя старую колоду возле скамьи.
– Не против, если я присяду? – поинтересовалась я больше для успокоения совести – все равно бы села.
– А, леди-рыцарь, – тихо произнесла Никка. – Чего это вам тут понадобилось посреди ночи? Я таких, как вы, знаю, вы стиркой исподнего не занимаетесь.
Отступать было поздно – хозяйка вознамерилась затеять ссору. Я не собиралась ей потакать, поэтому миролюбиво спросила:
– Вы «таких, как я, знаете»? А я-то думала, нас на все Королевство двое: я и генерал Секира в Ярвелле.
– Как бы не так! – вскинулась хозяйка, еще усерднее взбивая мыльную пену. Ее руки ходили, словно поршни, казалось, еще чуть-чуть, и она разорвет те тряпки, что стирала, на клочки. – Сейчас в какой легион ни сунься – везде леди-рыцари. Это… модно! – Последнее слово прозвучало как плевок.
Новость искренне меня удивила. Оказывается, пока мы со Слэйто и Аэле галопом спешили в Волчий сад, положение женщин в армии менялось.
– Да ну? И неужели все они – такие мастерицы боя?
– Потаскухи они, вот кто! – Выкрикнув это, Никка внезапно испугалась и взглянула на темные окна: не разбудила ли детей. И продолжила злым шепотом: – Мастерицы кроить себе доспехи, не скрывающие зад, да искусно мазать морды румянами. Я уверена, что половина этих «рыцарей» набиралась из борделей. Но кто скажет им слово против? Мужики язык на плечо закинули и плетутся за ними, как привязанные.
Я взглянула на нашу хозяйку искоса.
– Так вот, значит, в чем дело?
Она с силой опустила руки в мыльный раствор и принялась разглядывать сквозь пену свои длинные тонкие пальцы.
– А чего скрывать? Слышала я, как Пиррин сказал вам: «Папа зарабатывает». Нет, дорогуша, папа не пашет, как вол, в Ярвелле. Папа в легионе Алых Маков обхаживает их Сапфирчик. Так эти новоявленные леди-рыцари себя называют: Изумрудик, Рубинчик, Топазик. Совсем как в притонах.
Я кивнула. Жрицы любви частенько брали вместо имени красивый псевдоним, и чем больше блеска, тем лучше – драгоценные камни были вполне в их духе. Никка успокоилась и замолчала, поэтому я все-таки решилась на вопрос:
– Неужели твой муж бросил тебя с детьми и укатил в легион? Ну он и мерзавец!
