Kitabı oku: «Богиня луны и охоты», sayfa 10
– Предположим, я тебе поверю. Но не проще ли тебя упрятать за мошенничество? В этом случае у меня будет хотя бы гарантия на определенный срок, – говорил Александр, начиная «закипать». – С тобой разве можно договариваться, если ты слышишь и делаешь только то, что хочешь сама? Не поумнела за эти годы и ничему не научилась?
– Я тебе обещаю: обходить твою семью стороной. Мне есть, что терять в данное время, и я сменю гнев на милость.
– Хорошо. Я буду делать вид, что поверил тебе. Только заруби себе на носу: даже косой взгляд на мою жену, не говоря о словах, я расценю, как обман и накажу за него по-своему: я не буду выводить тебя на чистую воду, я тебя уничтожу. Запомни это, – сказал он, поднимаясь со стула и направляясь на выход. – Считай, что это я сменил гнев на милость. У тебя есть единственный шанс жить спокойно, не нарушая своего обещания.
«Она действительно психически нездорова. После того, что случилось в две тысячи седьмом, она считает себя незаслуженно обиженной. Переубедить ее в том, что она виновна, сможет разве что врач, раз ни суду, ни зоне этого не удалось», – думал он, садясь в машину.
Глава 10
Прошло два года. За это время в семье Дианы не произошло существенных изменений. Супруги отметили свое тридцати трехлетие, получили звание «майор» и отметили десятилетие брака и десятилетний стаж службы. За лето они три-четыре раза выезжали к родителям Саши на выходные. Своим родителям Диана звонила каждое воскресенье по скайпу. В свой отпуск они выбрались на море только в сентябре, отметив все эти события, и вернулись двадцать шестого сентября, в среду. Лера росла и развивалась в соответствии с возрастом и техническим прогрессом. В конце октября ей исполнялось четыре года. Она была очень внимательной, сообразительной и развитой не по годам. Без проблем щелкала кнопками пульта от телевизора и безошибочно находила свой канал «Карусель». Без посторонней помощи листала в планшете страницы и находила то, что ей было нужно. Сама себе находила занятия, но при условии, что кто-то должен находиться неподалеку. Была это боязнь одиночества или удобный вариант на получение ответов на бесконечные «как?» и «почему?», родители так и не выяснили. Были у нее свои понятия новых слов. Услышав вопрос «Ты за мной шпионишь?», она расценила игрой в прятки и теперь предлагала: – «Пап, давай мы будем с тобой «шпионивать». Услышав в рекламе: «Давай, сынок, до связи», она решила, что это с родни словам «Пока», «до свидания». Теперь прощаясь, всегда говорила: – «До связи!» Она не выговаривала букву «р», но это ее не особо смущало, как и перестановка слогов в словах. Самокат у нее назывался «мосакат», а вот самолет, назывался правильно. Иногда ее фразы вызывали улыбку не по тому, что были смешны, а потому, что выражали ее отношение к происходящему. Видя, что муж засыпает, Диана предлагает перейти в другую комнату: – «Лера, пойдем. Пусть папа поспит», на что та ей шепотом отвечала: – «Пусть спит. Он нам не мешает». Валерия знала короткие стихи и песни, легко сходилась не только с взрослыми, но и с детьми. Она не была капризной, была девочкой обязательной и аккуратной. Пусть пока получалось не все, не всегда, но в комнате, куда ее переселили год назад, всегда был относительный порядок, и ей не нужно было напоминать об уборке игрушек. Валерия взяла от родителей все лучшее. Внешне она больше походила на мать, хотя иные утверждали обратное. Цвет волос был ни мамин, ни папин, а цвет темного шоколада, а глаза были мамины. Характер был папин. Она была очень терпелива и выдержана. Авторитетом для нее был отец.
Отправив Леру в детский сад, а мужа на службу, Диана поехала на рынок. Прилетев вчера рано утром, они не готовили еду, пообедав в кафе и поужинав пиццей. Уезжая в отпуск, оставляли в холодильнике минимум продуктов, и теперь его необходимо было заполнить, многое купить. «Будет свободен Саша или нет, ехать все равно придется, – думала Диана. – Сделаю все сегодня сама, а в выходные буду только готовить». С тех пор, как Диана вышла на работу, первое блюдо в доме готовилось только в выходной день. Лера обедала в саду, родители в столовой. А вот завтраки и ужины готовились. Не всегда ужин был изысканным, но салат, гарнир и мясное блюдо в разных вариантах присутствовало. Диана покупала либо курицу, либо свинину. Пусть это было, возможно, и не совсем здоровая пища, но ее ели с удовольствием все. После рынка, был супермаркет. Ей пришлось дважды подниматься на этаж в лифте с большими пакетами. Второй раз в лифт ее пропустил мужчина с аккуратными усами, бородкой, небольшим чемоданом и мужской сумкой через плечо.
– Спасибо, – сказала Диана, нажимая кнопку этажа в лифте.
– Негоже молодой женщине таскать такие тяжести, – как будто с иронией проговорим «попутчик» в лифте.
– Женщина сама виновата в том, что не знает меры, – говорила Диана, понимая, что голос говорившего ей знаком. Она посмотрела на попутчика внимательно и узнала. – Папка, – прошептала она, прижимаясь к отцу.
– Узнала, дочка, – обняв ее, сказал отец. Лифт остановился, он подхватил один из пакетов. – Теперь куда?
– В новые апартаменты. Теперь у нас просторно. Давай пакеты, я их быстро разберу. Ты голоден? Дай я на тебя посмотрю, – говорила Диана, рассматривая Китаева. – Тебе идет новая внешность, – сказала она и вновь прижалась к отцу.
– Дина, на этот раз я приехал дня на три. Из рассказов твоего отца, многое о вас знаю. Саша, когда вернется?
– А мы с тобою сейчас ему позвоним. Он должен был сегодня еще отдыхать, – говорила она, найдя номер телефона мужа. – Саш, ты сможешь освободиться к обеду? Это очень важно и очень нужно. Поговори с Андреем. Павел Иванович приехал на три дня, полдня уже прошли. Постарайся, пожалуйста.
– Думаешь, у него получиться? – с надеждой в голосе, спросил гость. – Я был бы рад пожить это время с вами.
– Я редко его о чем-то прошу, – отвечала дочь, разбирая пакеты и загружая кофемашину. – Ты будешь чай или кофе? Овсянки, сэр, нет, а бутерброды сделаю. Ты с чем предпочитаешь с икрой или семгой?
– Шутница. Творог домашний? Вот с него и начнем. А кофе с молоком, как себе. Хватит уже суетиться. Я улечу тридцатого поздно вечером, успею надоесть, – говорил он, споласкивая руки под краном в кухне. – У родителей твоих я был. Вам привет в виде денежного эквивалента и Лере подарки. Все в чемодане. Ты что-то говорила о бутербродах. Где они?
– Одну секунду, сэр. Уже делаю на заказ. Открой баночку.
– Точно икра. А почему такая крупная? Неужели химия?
– Темнота европейская! Икра прямо с Камчатки, от кижуча, проверенная временем, поставщиком и продавцом. Постоянных клиентов они не обманывают. Не бойся, мажь нормально.
– Вкусно-то как. С лососем не сравнить. Ты на обед, что будешь готовить? Я могу обойтись икрой, – шутил отец
– У меня сегодня рыбный день. Купила карпа. При мне его выловили, почистили, разделали. Мне осталось его пожарить, а из головы, которая весит не меньше килограмма, сварить уху. Так что, на обед у нас будет рыба.
– А вяленой не купила? – мечтательно спросил он.
– Купила. Два судака и четыре крупных чебака. Пиво Саша покупает сам. Нашу квартиру купил Сашин коллега. Они иногда приходят к нам в гости, иногда мы идем к ним. Скорее даже не так. Если мужской совет заседает у нас, мы с Лерой идем к Анне и наоборот. Ты чего загрустил?
– Вспомнил, как пиво пили у пивной из кружек под воблу после армии. Сейчас и пиво не то, и вобла перевелась. Как Лера?
– Леру нужно видеть и слышать. Словами твою внучку не описать. Нет таких слов. Я заберу ее сразу после сна, сам все увидишь.
– Дина, может, чем помочь?
– Можешь. Переодевайся в домашнее и возвращайся. Хочешь, занимай гостиную, хочешь, соседствуй с внучкой.
Павел Иванович забрал чемодан из прихожей и прошел в комнату внучки. Переоделся, достал подарки, привезенные с собой, и разложил их на спинке дивана. Обошел еще раз всю квартиру, и вернулся к дочери в кухню. Рыбья голова варилась, а первая порция рыбы поджаривалась на сковороде.
– Пап, ты помнишь о деньгах в диване? Половина из них ушла на доплату за эту квартиру и покупку мебели. Они дождались своего часа. А еще, я помогла одному мальчику, частично оплатив его операцию. Осталось три подушки с сюрпризом.
– Ты молодец, деньги должны приносить пользу. Но я, дочка, не помню о деньгах, тем более о тех, что были в подушках твоего дивана. Ты ничего не путаешь? – улыбаясь, спросил он. – Прошло тринадцать лет, я мог заразиться склерозом. Глядя на диван, я мог бы его вспомнить, но в комнате стоит другой. Извини.
– Мне кажется склероз твой избирательный: тут помню, там не помню, – обнимая отца, говорила Диана. – Как тебе наша квартира?
Они проговорили около часа, прежде чем обед был готов, наполнив кухню ароматом зелени и запахом жареной рыбы. В это время с работы пришел Александр. Тепло, пожав друг другу руки и обнявшись по-родственному, мужчины перешли в гостиную, пока Диана накрывала на стол.
– Тебе дали добро на выходные? – спросил Китаев.
– Все в порядке. Я проведу их с вами. Павел Иванович, давайте махнем завтра на природу. Полчаса и мы на берегу речки. Сезон не купальный, так что чистота воды нам неважна. Подышим воздухом, пожарим на решетке мясо. Как Вы на это смотрите?
– Положительно. Погода не подведет? Загвоздка в экипировке.
– Я Вас одену и обую, как туриста, легко и по сезону тепло. С небесной канцелярией я договорился. С утра до семнадцати будет солнце и легкий бриз, – говорил Александр. – Диана, ты за поездку на природу или против нее? – обратился он к жене.
– Я за поездку. Ребята, вы обедайте, а я заеду куплю все для пикника, заберу из сада Леру. – Саш, набор стандартный? Посуда разовая осталась или купить? Не скучайте, я скоро вернусь. Да, коньяк в столе, а вино, привезенное тобой, папа, четыре года назад, в кладовой. Ждали случая.
Диана ушла. Вино достали и открыли. Съев по тарелке наваристой ухи и по порции рыбы, мужчины разговорились и Павел Иванович, сделав глоток вина, как-то погрустнел.
– Сань, пока Дины нет, скажу тебе все, как есть. Мой приезд не случайный. Мне предстоит операция, и я не уверен, удастся ли мне выкарабкаться. Я не могу ей сказать всего. Помочь она мне не сможет, а переживать будет, ты же знаешь ее лучше и дольше меня. Я принял решение и не отступлю от него. Если в течение определенного времени я не оправлюсь, овощем я жить не буду. Одно дело, когда ты инвалид, но в здравом уме, и совсем другое, когда ты не дружишь с головой. Не надо мне говорить о надежде, которая умирает последней. Я сейчас говорю, как раз о ней и, если она умрет, меня ожидает эвтаназия. Это не страшнее пули в висок. Я тебя прошу, если это все же случиться, береги ее. Вы молоды и, возможно, не цените то, что имеете. Прежде, чем тебе прыгнуть в чужую кровать, подумай. Дина измены не простит, а вот отпустить тебя сможет. Не обманывай ее. Всегда лучше расстаться друзьями.
– Я очень люблю Вашу дочь, и вряд ли подобное может с нами произойти, но я вас понял. Что мне ей сказать?
– Я сам с ней поговорю, не сказав всего. Сошлюсь на гастрит или банальную язву. Лягу в клинику, а там по ситуации. Люди умирают по разным причинам. Я вчера был у брата, был в Москве, разговаривал два дня назад с Авериным. Оказывается, вам нельзя поехать в Швейцарию. Но у нее есть право забрать мой прах и принять наследство. Дина моя дочь. На это есть заключение и решение суда. Думаю, она сможет получить на это разрешение. Мой адвокат, в крайнем случае, свяжется с вами через посольство. Дина в праве от всего отказаться, не настаивай. Это будет ее выбор. И, еще, это уже касается вас двоих: пригласят в контору или ОСБ не волнуйтесь. Все, что вы обо мне знаете не тайна, откровенным разговорам на кухне нет доказательств, догадки и домыслы к делу не пришьешь. За мной не числится ни больших грехов, ни больших денег. Неприятностей я вам не доставлю. Родителей не выбирают. А не приехать, и не попрощаться, на всякий «пожарный» случай, я не мог.
– Павел Иванович, я Вас понял и сделаю все, о чем Вы просите, но буду надеяться на лучшее.
– Ты думаешь, фортуна и на этот раз будет смотреть мне в лицо и не повернется задом? Я бы согласился. Иногда думаю: если бы ни та драка, какой бы была моя жизнь? А может, это и было началом другой жизни, только я об этом не знал? Самое смешное, что другой жизни, я не представляю. Я другой ее, Саша, не знаю. Та жизнь, когда я жил с Наташей и Дианой, была, как отпуск, долгосрочный отпуск. Прошло одиннадцать лет, как я «сбежал» из этого города. В четырнадцатом году я провел здесь всего один день, в шестнадцатом пробыл в Москве – два, теперь приехал на три. Я очень скучал, хотел видеться, общаться, но меня хватало на два-три дня. Здравый смысл мне говорил: «Привязываться нельзя Паша. Расставаться будет больнее». Я это понимал. Говорят, что мы сами выбираем себе дорогу. Сами делаем ошибки, сами на них учимся. С этим я согласен, но с одной оговоркой. Есть ситуации, когда выбор не велик, и обстоятельства, которые заставляют этот выбор сделать заранее неправильным. Ты это осознаешь, даешь себе отчет, но исправить ничего не можешь. И совсем не потому, что не хочешь, а потому, что не дают. Меня спасало только то, что я не любил ни кого и не был привязан. А когда узнал, что Диана моя дочь, что-то во мне перевернулось, и я очень хотел наверстать упущенное, хотя знал, у меня появилось уязвимое место. Ты помнишь, как я уезжал? А как похитили твоих девочек? Не все Саня зависит от нас. За мной нет долгов, во мне уже нет такой необходимости, а «самоликвидация» реальный способ забыть обо мне навсегда. Вот, что-то вроде этого. Ладно, давай проведем эти дни вместе с надеждой на будущее. Девочки пришли.
Время до ужина и после него, Лера не отходила от деда. Ему пришлось и книжку читать ей перед сном. Утром, после завтрака, они на машине Александра выехали на природу. Место для отдыха было идеальным. В трех-пяти километрах от трассы начинался редкий перелесок, а за ним узенькая речка. Деревья еще ни все сбросили свой наряд и стояли все в оттенках желтого и красного. Повсюду виднелись следы мангалов, но было чисто. Кроме них, за перелеском стояло еще две машины, а ближе к берегу, на траве, расположилась компания взрослых людей в возрасте от тридцати до пятидесяти лет.
– Вы здесь хозяйничайте, а мы с Лерочкой погуляем, – сказал дед, беря внучку за руку.
– Саш, у меня складывается впечатление, что он приехал с нами проститься что ли. Настроение у него не такое, как всегда. Он так много никогда не говорил.
– Не выдумывай, а главное не накручивай себя. Вы чаще виделись с ним наспех, наскоком. Ты сама говорила, что он больше спрашивал, чем говорил, но ведь не молчал. Теперь он заговорил.
– Нет, Саш, здесь что-то другое. О чем вы говорили в мое отсутствие? – настаивала Диана.
– Обо всем и ни о чем. Он спрашивал, я отвечал. Рассуждал о жизни, выборе своей дороги. Мне показалось, он почувствовал себя свободным от прежних дел, – отвечал Александр, разжигая мангал, – поговори с ним сама после обеда, а я займусь Лерой.
Через час внучка с дедом вернулась, а голени кур на решетке были готовы. Расположившись на пледе подальше от воды, семья принялась за обед.
– Пап, а как там твой бизнес в Швейцарии?
– У меня с женой вполне легальный небольшой туристический бизнес. Есть такое место на юге Вале, Нанда. Курортное место и зимой и летом. Шале в двести пятьдесят квадратных метра, из пяти спален, приносит мне неплохой доход. Мини-отель принимает от десяти до двенадцати человек, и, практически, не бывает пустым. Одни выезжают, другие заезжают. Зная немецкий, я и хозяин, и управляющий, и гид. Есть кухарка, она же горничная. Готовим только завтрак и ужин. Есть дворник, снабженец, завхоз в одном лице. Здоровая конкуренция есть. Но войн не бывает. Жаль, что вы не можете посетить эти чудные места. У меня есть фотографии, я вам все покажу. Диана, а ведь ты могла бы ко мне приехать. Лягу в клинику с гастритом или язвой, ты получишь уведомление, и твое начальство может тебе дать разрешение.
– Я чувствовала, что с тобой что-то не так. Ты болен? – спрашивала Диана, пристально глядя на отца. – Рассказывай. Ты знаешь, что я настырная и не отстану.
– Дочка, не драматизируй! В моем возрасте можно найти любую болячку на выбор от гайморита, до простатита. Там очень внимательно относятся к своему здоровью и это не вызовет каких-то подозрений. Здоров я, но мысль хорошая. Я вообще не понимаю: почему у вас есть ограничения на выезд в некоторые страны? Как могут влиять экономические санкции на отдых отдельных граждан? Что секретного могут узнать у блюстителя порядка? Это уже ограничения свободы.
Александр, занятый Лерой, думал о том, чего стоит Павлу Ивановичу ломать комедию перед Дианой. Говорить убедительно, менять тему в разговоре, контролировать себя, зная, что все это ложь. « Она относится к нему, если ни как к своему отцу, то, как к хорошему отчиму, по-доброму. Не делает большого различия между отцами. Они принимали участие в ее воспитании, помогали, оберегали и оба ее любят. Я его знаю очень мало, но испытываю к нему уважение за характер, который поражает». Они вернулись в город около шести вечера. Сидя в гостиной, после легкого ужина и вина, Павел Иванович обратил внимание на синтезатор.
– Ты часто на нем играешь, дочка? Или он у вас для мебели?
– Последнее время все реже и реже. Ты, хочешь послушать мою игру? – спросила Диана. – Я могу попробовать, но не уверена, что это будет музыка, а не собачий вальс.
– В далекой юности, для того, чтобы играть в школьном ансамбле, нам с Санькой приходилось идти на компромисс. Я должен был иметь не меньше пятерки в четверти по немецкому языку, а Сашка закончить, ненавистную, музыкальную школу.
– Папа ходил в музыкальную школу? Я об этом не знала. Это для меня новость, – удивилась Диана. – За столько лет я ни от кого не слышала о его музыкальном прошлом.
– Зоя Васильевна, его мама, преподавала в музыкальной школе и видела в сыне пианиста. Где был Санька, а где пианино? Это он издевался над синтезатором, а я терзал гитару. Большинство из нас были самоучками, фальшивили, но гордились, когда выходили на сцену. Поклонницы табунами ходили. Шучу! Жаль, гитары у вас нет. В такой вечер песни были бы не лишними.
– Сейчас будет Вам гитара, – сказал Александр, поднимаясь с дивана и направляясь к соседям. – Держите! – говорил он, минуту спустя.
Павел Иванович перебирал струны, словно давая пальцам разминку, а через пару минут негромко запел. Голос у него был приятным.
–« Вновь о том, что день уходит с Земли,
В час вечерний спой мне,
Этот день, быть может, где-то вдали,
Мы не однажды вспомним.
Вспомним, как прозрачный месяц плывёт
Над ночной прохладой,
Лишь о том, что всё пройдёт,
Вспоминать не надо.
Лишь о том, что всё пройдёт,
Вспоминать не надо».
Диана включила синтезатор и уже, ко второму куплету, играла и подпевала отцу.
– «Всё пройдёт, и печаль, и радость,
Всё пройдёт, так устроен свет.
Всё пройдёт, только верить надо,
Что любовь не проходит, нет».
Когда песня закончилась, Александр и Лера захлопали в ладоши.
– Деда, давай, пой еще! – говорила Лера, довольная тем, что дед умеет еще и играть на гитаре, как дядя Андрей.
– Мне некоторые песни Боярского очень нравятся. Слова в его песнях правильные, что ли. Я ему верю, когда слушаю, – говорил он. Послушайте: – «Сладкий сон погасил глаз ласковых пламя.
Тихо губы твои чуть трону губами я.
А на губах твоих усталый день затих.
Ты сладко спишь, а я шепчу тебе, родная:
Спасибо за день, спасибо за ночь,
Спасибо за сына и за дочь.
Спасибо за то, что средь боли и зла наш тесный мирок ты сберегла».
– А эта, вообще, призыв к действию:– « Я от страха себя отучал постепенно. Я отрекся от всех мелочей бытовых.
И теперь каждый вечер на эту арену,
Вывожу дрессированных тигров своих.
Ап, и тигры у ног моих сели, ап, и с лестниц в глаза мне глядят,
Ап, и кружатся на карусели, ап, и в обруч горящий летят».
Он прикрыл струны ладонью, откинувшись на спинку дивана.
– Пап, а ты там, у себя дома, поешь? – спросила Диана.
– Больше слушаю классику. Иногда, чаще зимой, пою, сидя у камина. Только песни у меня все из далекой юности, молодости. Вы, наверное, таких песен и не слушаете. Вот эти очень нравились Саньке. Он пел их так проникновенно, из-за нашего любовного треугольника: – «Говорят что некрасиво, некрасиво, некрасиво,
Отбивать девчонок у друзей своих.
Это так, но ты с Алешкой несчастлива, несчастлива,
А судьба связала крепко нас троих.
Как же быть, как быть? Запретить себе тебя любить.
Не могу я это сделать не могу.
Лучше мне уйти, Но без грустных нежных глаз твоих
Мне не будет в жизни доброго пути».
Он на несколько секунд замолчал, задумался и запел вновь:
– «У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят.
С головой иду склонённою, виноватый прячу взгляд.
В поле ласковое выйду я и заплачу над собой.
Кто же боль такую выдумал? И за что мне эта боль?»
– В юности мне был непонятен его интерес к таким песням. Только спустя время, до меня дошло: он пел о себе, о своей любви. Сашка всегда был романтиком. Его и годы, и служба, в этом отношении, не сломали. А я, до самой армии, был, как тот Есенин, и песни пел: – «Ты мне не снишься, кто ж тут виною,
Если ошибку звали любовью.
Сами назвали, сами решили,
Не понимая, что поспешили.
Ты мне не снишься, я тебе тоже,
И ничего мы сделать не можем.
Словно чужими стали друг другу,
И между нами, и между нами
Белая вьюга».
Он прикрыл струны ладонью и посмотрел на Диану.
– Теперь твоя очередь солировать, дочка. Удиви отца.
– Пап, ты думаешь, эти песни забыты? Зря. Некоторые из них перепевают молодые исполнители. Репертуар «Веселых ребят», «Синей птицы», «Цветов» не забыт. Мне понравилась одна песня, и я заинтересовалась: чья она? Что ты думаешь? Песня написана в семидесятые годы и была в репертуаре «Веселых ребят». – Диана заиграла мелодию, – Не вспомнил? – спросила она и тихо запела:
«Все напоминает о тебе, а ты нигде.
Остался мир, который вместе видел нас, в последний раз.
Комната с балконом и окном светла сейчас,
Чиста как день, который вместе видел нас в последний раз.
Время пройдет, и ты забудешь все, что было, с тобой у нас, с тобой у нас.
Нет, я не жду тебя, но знай, что я любила в последний раз.
В последний раз, в последний раз, в последний раз». – Павел Иванович вспомнил и слова, и мелодию, и уже они вдвоем с дочерью, почти с ансамблем, пели дальше: «И, пройдет, не знаю, сколько зим, и сколько лет…
– Умница, какая же ты умница! Как я мог ее забыть? Спасибо, – говорил Павел Иванович, подходя к дочери и целуя ее в затылок. – У нас осталось два артиста, которых мы с удовольствием послушаем и посмотрим. Лерочка, с кого начнем?
Были песни и танцы Валерии. Музыкально-развлекательный вечер, затянулся до двадцати двух часов. Лера уснула поздно под дедушкину сказку, и Павел Иванович уже не выходил из комнаты внучки, устроившись на ночлег рядом с ней на диване. Он лежал без сна, думал о прожитом дне и чувствовал, что встреча придала ему не столько сил, сколько душевного спокойствия.
– Отец устроил нам сегодня настоящий праздник. Хороший получился вечер, – говорила Диана, укладываясь спать.
– Приятный вечер достоин продолжения, и ночь, самое время для этого…
Следующий день, начавшийся с завтрака, они провели в городе до обеда. Погода была, как по заказу. За обеденным столом Диана не смело спросила отца:
– Пап, а почему ты не можешь остаться дольше?
– Почему не могу? Могу задержаться и на день, и на два, и на неделю. Только смысла в этом нет. Всему, дочь, есть предел. Что я буду делать в пустой квартире с Лерой? Это первое время я для нее представляю интерес. Пойми, родная моя, радость, от встреч после долгой разлуки, делает людей искренними первые несколько дней. Это, как праздник. И я хочу оставить его в памяти. Мы чудесно провели с вами время, но эти минуты и часы уже не повторяться. Праздник закончился, начнутся будни. Пусть не серые, а цветные, но будни. Вы оба понимаете, о чем я говорю. Пройдет время, и мы с вами устроим очередной праздник, а потом еще и еще. Встреча дарит счастье, а разлука дарит встречу.
Вечером Павел Иванович простился с дочерью и внучкой в квартире, наотрез отказавшись от проводов в аэропорт. Александр проводил его до такси.
– Ну, все, Сань. Долгие проводы не наш случай, – говорил он, подавая руку, для рукопожатия. – Я сказал все, что хотел, дальше время покажет. Береги своих девочек. Прости, я не могу сказать: «Прощай», говорю: «Удачи тебе и будь здоров!». – Он обнял Александра, вручив таксисту чемодан, сел в машину и такси отъехало от подъезда. Через сутки он позвонил и доложил о том, что удачно приземлился в Берне, еще раз повидавшись в Москве с Авериными.
