Kitabı oku: «Неродственные связи», sayfa 3

Глава 5 Алиса

Я даже сообразить ничего не успела, когда Сергей за мгновение одним-единственным шагом перечеркнул безопасное расстояние между нами. Качнулся в мою сторону, и вот он совсем рядом, всецело занял собой моё личное пространство. Вот только что мы обсуждали безумные планы наших детей, потом немного поговорили о прошлом – на удивление очень похожем, и от этой общности и взаимопонимания я размякла и поплыла, и вот он уже просит меня помолчать. А сейчас…

Когда у меня закончились последние отношения? Пару лет назад, да… собственно, они и длились всего несколько месяцев и как-то довольно быстро и безболезненно рассыпались на части. Да, я живая женщина, ещё молодая, совершенно здоровая с кучей планов на будущее, с ворохом надежд и стремлений, полностью состоявшаяся, но… обжегшись на молоке, всегда дую на воду.

И вот чужие губы зависают в нескольких миллиметрах от моих. Они дают всего мгновение на то, чтобы оттолкнуть, избежать, сбежать, но, удивительное дело, в моей голове царит густой туман, я спокойна и расслаблена и не могу думать ни о чём, кроме того, что ждёт впереди.

Мне хочется этого. Я будто бы маленькая девочка, стоящая у ворот, за которыми шумит ярмарка, а там и клоуны, и факиры, и сладкая вата. Нужно только шагнуть навстречу радости.

Коснувшись почему-то очень тёплыми пальцами моего лица, Сергей слегка надавливает на кожу, наверняка оставляет на ней белёсые следы от своих настойчивых прикосновений, а горячее дыхание, кажется, способно растопить все льды на обоих полюсах. Обоняние улавливает аромат мяты и едва различимый алкоголя, меня закручивает в странном вихре, когда требовательные губы сминают мои.

Поцелуи бывают разные: невесомые, словно летняя паутинка, несмелые, трепетные, нежные, неуклюжие, нахальные. А бывают вот такие – жадные, ищущие, жёсткие, отчаянные. И, кажется, ещё немного и рухну прямо на снег, погребённая под остатками самоконтроля и извечных табу.

И чтобы устоять на ногах, хватаюсь за скользкую ткань лыжной куртки, пытаюсь хоть так удержаться от падения. Важнее всего сейчас – не потерять ориентир, не сбиться с курса, сохранив хоть какие-то границы реальности. Но вместо этого я падаю всё ниже и ниже – туда, где бьётся живое сердце земли, а кипящая лава лижет кожу языками пламени.

Влажный язык проникает в рот, находит мой, сплетается с ним в извечном древнем танце, и где-то рядом на все лады грохочут африканские барабаны. Эта музыка – она не снаружи, она внутри. Вибрирует в солнечном сплетении, и сердце вторит ей, то скользя вниз, то взлетая куда-то к горлу.

Как долго мы целуемся? Возможно всего лишь долю секунды, а может быть, вечность. Разве время имеет значение, когда настолько хорошо в этом ледяном царстве, а вокруг кольцо сильных мужских рук?

– Шустрый какой, – замечаю, когда всё, на что остаётся моих сил, это прижаться лбом к его плечу. Ткань охладела на морозе, и приятно освежает разгорячённую кожу.

– Мне нравится делать то, что хочется, – рокочет где-то вверху его внезапно севший хриплый голос. – Сейчас мне захотелось поцеловать тебя.

Я хочу посмотреть в его глаза. Они у него тёмные, в ночи почти чёрные, но кажется: стоит это сделать, и момент разрушится окончательно. Наступит осознание, что я зря поддалась порыву, не знаю… но что-то точно произойдёт. Но Сергей, похоже, не из тех, от кого так легко спрятаться в привычной для меня скорлупе:

– Посмотри на меня.

Требуя, он ловит пальцами мой подбородок и одним ловким движением заставляет слушаться.

– Алис, это просто поцелуй. Чего ты прячешься?

– Я не прячусь, пф, – фыркаю и даже улыбаюсь, но Сергей качает головой, не веря. – Правда, я просто… чёрт, я триста лет ни с кем вот так вот не целовалась. Да ну, так я не целовалась, кажется, вообще ни с кем.

Губы Сергея – припухшие и от этого чертовски соблазнительные – растягиваются в горделивой и слегка порочной усмешке, а мне хочется его стукнуть. Снова хочется, потому что нельзя быть таким симпатичным. Отцу Костика таким быть нельзя и точка.

– Алиса, мы же взрослые люди, ну… а жизнь такая короткая, чтобы отказывать себе во всём подряд.

– В поцелуях, да? – смеюсь, понимая, что он прав. Только… – А если…

Если, если. Их так много в моей жизни, но мужчина, стоящий так близко, сминает все барьеры, словно это не выстроенные годами каменные бастионы, а перегородки из тонкого картона.

– Молчи, – повторяет недавнюю просьбу, а меня захлёстывает мощной волной жара, когда вспоминаю, что после неё последовало. – Я знаю, о чём ты думаешь. О Маше, о Костике, о том, что нам нельзя, потому что это пошлость и непотребство – целоваться с мужчиной, который произвёл на свет зятя. Верно, я же угадал?

– Теперь я у тебя спрошу: мужчина, что ты делаешь в моей голове? – И смеюсь, поражённая тем, что никогда прежде я не встречала человека, способного так точно угадать, что творится на моём сердце, в мыслях.

Сергей оставляет шуточный вопрос без внимания, а вместо этого убирает мои растрепавшиеся волосы за уши, до самого горла застёгивает на мне пуховик, словно вот такая нехитрая забота – смысл его жизни. И… мне это нравится, честное слово.

– Кстати, домой мы сможем уехать только утром.

– Почему?

– Потому что я выпил, а за руль в таком состоянии никогда не сажусь. В некоторых моментах я жуткий зануда.

– Утром? А как же? Нет, слушай, у меня дел завтра с самого утра вагон, у меня важная встреча с родителями одной из учениц, я не могу.

А потом вдруг думаю: а почему это я не могу? Встреча только после обеда, а до полудня ведь так много времени.

Да, я люблю быть хозяйкой своей жизни, а романтика… на неё как-то никогда не оставалось времени. Любимое дело – студия современного танца – приносит не только деньги, геморрой и проблемы. Она ещё дарит такой чистый кайф, будто мощный наркотик и афродизиак в одном флаконе.

Я благодарна судьбе. Да, даже за то, что восемнадцать лет назад мне пришлось научиться выживать в сложном мужском мире, где женщине практически невозможно выплыть без состоятельного мужа, любовника или покровителя. Да ещё и с ребёнком на руках. Но я счастлива, что мне на пути встретились люди, всегда готовые протянуть руку помощи, подсказать и научить.

Мне никогда не нужна была рыбка, но вот невод… в этом я нуждалась. И у меня всё вышло, потому сейчас, в тридцать восемь, я счастливая женщина: у меня есть любимое дело, которым горжусь, прекрасные ученики, чудесные подруги и умница дочь. А больше мне ничего и не нужно, обойдусь.

Так казалось ещё вчера, да и час назад думала точно так же. Но Сергей… что-то есть в нём, что заставляет вспомнить: ты живая, Алиса, ты ещё можешь быть счастлива.

– Но обещай, что до обеда мы обязательно вернёмся в город, – тревожусь, ибо не могу по щелчку пальцев забыть обо всём важном, что есть в моей жизни. – Мне нужно будет попасть на встречу, я с этими родителями уже месяц хочу побеседовать, но они так сильно заняты.

– Обещаю.

И я верю, что будет именно так, как он сказал. И вдруг понимаю, что мне можно расслабиться.

– Пойдём, – говорит и снова ведёт меня куда-то. – Я покажу тебе одно место, потом сама же уезжать не захочешь.

***

– У тебя есть ключи? – удивляюсь, когда Сергей достаёт связку из кармана тёмно-синей куртки, но в ответ получаю лишь неопределённый кивок головы. – Подожди, дай угадаю… у тебя с самого начала они были?

Сергей тихо смеётся, а я цокаю языком, словно веду беседу с неразумным первоклашкой, решившим показать в школьном коридоре фокусы, но вместо этого пустил здание по воздуху.

– Ты бы предпочла, чтобы мы ворвались в дом и увидели голые задницы наших детей? – Сергей распахивает передо мной створку кованых ворот и пропускает вперёд. – Уж извини, я пока не готов к такому стрессу.

Я тоже, потому приходится согласиться: войти гостями, предупредив о своём приходе звонком в дверь, оказалось неплохой идеей. И хоть у нас с Машей нет особенных секретов друг от друга, и о контрацепции беседы я проводила, но предполагать и видеть своими собственными глазами вовсе не одно и то же.

– Вот сюда, проходи осторожно, а то в сугробе увязнешь, за мной иди. – Сергей ведёт меня в обход дома, а я вновь даю себе обещание немного расслабиться. Получить ли удовольствие? Не знаю, но точно не напрягаться.

Чем дальше мы уходим от места поцелуйного преступления, тем больше я жалею о порыве, которому поддалась. Наверное, это всё события этой ночи, последствия стресса, утомительная дорога, голод, в конце концов, дали о себе знать. И снежное волшебство на той аллее. Да, просто помутнение рассудка и точка. И по-хорошему надо бы срочно отсюда уезжать: постараться вызвать такси, найти автобусную остановку, поймать попутку – что угодно, лишь бы не искушать судьбу.

Но я согласилась остаться на эту ночь здесь, рядом с Сергеем и не хочется выглядеть ни в чьих глазах истеричной идиоткой, паникёршей – хватит, уже показала себя во всей красе в машине, достаточно.

Пока размышляю обо всём этом, не замечаю, как мы оказываемся у невысокого строения, стены которого от земли до крыши полностью стеклянные, но за ними темнота, и я не понимаю, что это за домик такой. Крытая беседка? Покои прислуги, садовника? Что?

– Зимний сад, – отвечает на невысказанный вопрос Сергей, а я всё охотнее готова верить, что он экстрасенс. – Наша бабушка была большой любительницей цветов, потому Николаша в её память его построил.

– Николаша? – вопрос эхом, а мой взгляд будто бы приклеился к рукам Сергея, проворачивающим ключ в замке. Как ему без перчаток-то не холодно? И без шапки.

– Мой старший брат, – поясняет, распахивая стеклянную дверь. – Подожди, сейчас свет включу.

Старший брат, значит. И это ведь тоже семья Костика. Они все – его семья, и моя дочь, если не передумают, тоже станет её частью, и я…

Господи, как сложно-то. Неужели в ряд мужчин, способных меня заинтересовать, обязательно должен был затесаться будущий свёкр моей дочери? Бред какой-то, сюрреализм и наваждение.

Ай, к чёрту всё, а то голова сейчас взорвётся.

– Проходи, – доносится сквозь туман размышлений голос Сергея, – тут тепло, красиво. Самое то, чтобы ночь переждать.

Я делаю шаг вперёд и оказываюсь в настоящей оранжерее. Разноцветный плиточный пол, стеклянные стены, справа небольшой круглый столик на витой ножке, на котором кто-то забыл книгу, клетчатый плед небрежно наброшен на кресло-качалку, но самое важное здесь – растения. Цветущие и нет, в широких массивных глиняных горшках, в подвешенных к потолку бочонках, плетутся по стенам и стелятся у ног. Я не сильна в ботанике, но красоту ценить умею. Впрочем, какая женщина не будет в восторге от живых и благоухающих цветов, особенно если за окном зимняя ночь?

– Потрясающая красота, – выдыхаю, потому что никаких других слов не осталось. Даже дыхание перекрывает от восторга.

Сергей смеётся и, взяв меня за руку, всё-таки втаскивает внутрь.

– Я же говорил, что тебе понравится. – Он отпускает меня и отходит на несколько шагов, словно боится стоять так близко. Ничего не говорит, только смотрит, а я не знаю, где остановить свой взгляд, настолько тут волшебно.

– Летом пахнет, – смеюсь, и ощущение, что попала в параллельную реальность, только усиливается.

Сначала снег, потом поцелуй этот, теперь кусочек лета в эпицентре зимы – разве не волшебство? Но мне отчаянно нужно его разрушить, потому что чем дальше, тем сложнее будет собрать себя по кусочкам, отказаться от этого сладкого томления внутри. Нужно расставить все точки в правильных местах, все акценты, иначе будет только хуже.

– Так и будешь в пуховике стоять? – Сергей простым вопросом сбивает мой решительный настрой учинить древнегреческую трагедию. – Нет, как хочешь, но жарко ведь.

И чуть подумав, добавляет:

– Алиса, я не зверь и не насильник, честно. Просто расслабься и отпусти себя, всё будет нормально.

И, будто бы подавая мне пример, резким движением вниз расстёгивает молнию на своей куртке. Сбрасывает её, вешает на стилизованный под голову ящерки с горящими глазками-камушками крючок, и всё это не сводя с меня тёмных глаз. И взгляд этот в противовес словам, и снова сладко замирает в груди.

Сергей остаётся в облегающем фигуру бежевом свитере с косым воротом и тёмных брюках. Я наконец-то могу рассмотреть, что притаилось под толстым слоем зимней куртки, и чуть было не стону от разочарования. Потому что я, чёрт возьми, надеялась там обнаружить пивной живот и узкие плечики! Но нет, Сергей стройный, поджарый и гибкий – не качок, не гора мышц, скорее, любитель плавания или легкоатлет.

Мои пальцы подрагивают, но я надеюсь, что Сергей, занятый игрой в гляделки, не видит этого. Мне не хочется, чтобы он понял, насколько сильно волнует меня, ибо это неправильно. Я ведь решила, что всему виной вдруг проснувшиеся гормоны и долгое отсутствие секса, и это обязательно пройдёт, просто нужно дожить до утра. Мы вернёмся в город, а там каждого закрутит водоворот привычных дел и обязанностей, и схлынет наваждение, и улягутся эмоции.

Просто. Дожить. До. Утра.

– Присядь, я сейчас. – И действительно уходит куда-то, а я отдёргиваю плед, комкаю его в руках, да так и замираю. Хорошо же всё-таки, что бы за этим хорошо не стояло.

В помещении очень тепло, спокойно, но я не тороплюсь располагаться в кресле-качалке ленивой тюленихой. Напротив, мне хочется лучше рассмотреть растения, вдохнуть их аромат полной грудью, помечтать о лете.

Где-то совсем рядом наши уже выросшие дети, а мы тут, словно два подростка, прячемся в оранжерее. От чего только? От себя самих, общества, в котором есть миллионы табу, от детей?

В моей голове слишком много мыслей, и я пытаюсь их хоть как-то упорядочить, но вдруг перед глазами возникает бокал, наполненный шампанским, и крошечные пузырьки оседают на стенках бокала.

– У Николаши, дай ему бог здоровья, отличный винный погреб. Подумал, что тебе не помешает.

Сергей смеётся, и звук этот накрывает меня лёгкой вуалью, усмиряет нервную дрожь.

– Если голодная, там и запасов еды на два апокалипсиса хватит. Принести?

Я качаю головой, потому что никакой кусок мне в горло сейчас не полезет.

– Я мало ем. Привыкла за годы танцевальной карьеры обходиться тремя капустными листами и одной редиской в день.

– Алиса, я завтра тебе позвоню, – выдаёт на одном дыхании и, кажется, ещё ближе подходит.

– Зачем?

– Для всего в этой жизни обязательно нужна причина? – В голосе усмешка, а я впиваюсь взглядом в непокорные пузырьки углекислого газа. Пытаюсь их сосчитать, но тщетно, хотя и отвлекает, заземляет отлично. – Просто позвоню. Снова услышать твой голос мне не запретят никакие условности.

– Ты же говорил, им пытать можно, – отчего-то смеюсь, а Сергей одним движением снимает с моих волос резинку.

– А я мазохист.

Его пальцы пропускают пряди моих волос, играются с ними, а я делаю большой глоток шампанского. И уже не вижу перед собой ни нежных цветов, ни буйной зелени многолетников.

– Алиса, я ни к чему тебя не обязываю, поверь. Но мне почему-то кажется, что тебе самой это нужно.

– Что мне нужно?

– Я.

Хорошо, что не успела ещё один глоток сделать, точно бы шампанское носом пошло.

– Какая самоуверенность.

– Почему нет? Впрочем, я просто позвоню. Хочешь, о свадьбе детей поговорим, хочешь просто сказку мне на ночь почитаешь, о танцах расскажешь или споёшь. Ничего такого, за что потом краснеть придётся.

И я киваю, давая добро. На что только? На вечернюю сказку или на нечто большее? А впрочем, дальше будет видно.

А после выпитого шампанского и странной беседы, я удивительно легко засыпаю в кресле, укрытая пледом. И до самого позднего зимнего рассвета плаваю в ясных блаженных водах, а на душе так легко и спокойно, как не было, кажется, никогда.

Глава 6 Алиса

Где-то рядом пьют кофе.

Это первая мысль, которая настигает меня, стоит только очнуться от сонного марева. Но глаза открывать не тороплюсь, потому что мерещится: стоит это сделать, и волшебство исчезнет. Нет, не хочу этого, хоть убейте меня, не хочу.

А чего хочу? Остаться в этой оранжерее, чтобы за окном снег, а здесь тепло и солнечно. И мужчина… да, и мужчина темноглазый, в светлом свитере и дерзкой улыбкой на губах. И губы его, да, и руки. Вот этого всего хочу, а мучиться раскаяниями не буду. Потому что, Сергей прав, мы взрослые и состоявшиеся, и прятаться в скорлупе – глупо.

А ещё хочу кофе.

– Ты проснулась, я же вижу, – совсем близко, на ухо, и тонкие волоски на шее, невидимые, но ощутимые, приподнимаются. Щекотно, но и сладко.

– А ты пьёшь кофе. – Распахиваю глаза и ловлю улыбку. Щетина на щеках за ночь стала ещё гуще, и вообще Сергей сейчас выглядит таким по-домашнему уютным, с упавшими на лоб тёмно-рыжими волосами, ещё вечером идеально уложенными.

– Пью, – кивает и протягивает мне большую глиняную чашку, и облачко пара поднимается вверх, танцует странный танец.

Потягиваюсь, совсем не думая о том, как выгляжу сейчас. Наверняка растрёпанная, с отпечатком клетчатой ткани на щеке, заспанная, узкоглазая. Но кому какая разница, правильно?

Моя бабуля, царствие ей небесное, любила повторять, что хороший сон – он самый лучший лекарь. Дай человеку выспаться, и на мир он начнёт смотреть по-другому. Я так долго не позволяла себе такой роскоши, всё время куда-то бежала, держа себя при этом в ежовых рукавицах, прямая, точно палка, сосредоточенная. Но попала вдруг в эту сказку и наконец-то поняла смысл бабулиных слов.

Сейчас, когда хмурый рассвет заглядывает во множество окон разом, а мужчина с тёмно-рыжими волосами протягивает мне – мне! – кофе, я чувствую себя кем-то другим. Свободным и радостным.

Снова потягиваюсь и вдруг понимаю, что Сергей смотрит на меня как-то странно. Нет, не в лицо, не в глаза, а куда-то значительно ниже. При том не просто смотрит, он замер с чашкой наперевес, лицо окаменело, а кадык так и пляшет вверх-вниз, словно Сергею даже сглотнуть тяжело.

И я опускаю медленно глаза вниз – туда, куда мёртвой хваткой вцепился взгляд Сергея. И, Господи, ненавижу эту рубашку! Зачем я вообще её надела вчера?! Собственно, она была первой, висевшей на плечиках в шифоньере, и мне даже в голову не пришло, что буду где-то спать, и эти мерзкие пуговицы так подло меня подставят. Потому что они расстегнулись все! Все, чтоб их, до самого пупка!

– Знаешь, я ведь до вчерашнего дня думал, что взрослый и адекватный. Прямо вот так и считал, веришь?

Я киваю и излишне резко, наверное, натягиваю до самого подбородка плед. Спрятавшись под ним, пытаюсь застегнуть чёртовы пуговицы, но от неловкости дрожат пальцы, а Сергей с невыразимой мукой в глазах следит за моими манипуляциями.

Сожгу её сразу же, как в город вернёмся, на лоскуты рубашку порву и устрою жертвенный костёр прямо в центре квартиры! Это ж надо так опозориться! Хорошо ещё, бюстгальтер надела самый красивый, как чувствовала, что его придётся помимо собственной воли кому-то показывать. Впрочем, красивое бельё – моя слабость, потому хоть тут не вышло конфуза.

– Честно, я всю ночь думал, что очень терпеливый и рассудительный. Говорил себе, что не стану торопиться и торопить, но, чёрт…

– Теперь иначе думаешь? – Вожусь под пледом, потом понимаю, что всё это – сущая глупость и ясельная группа, потому застёгиваю последние пуговицы, уже не таясь.

– После такого шоу? – Сергей ставит на столик приготовленную для меня чашку, будто бы пролить горячий напиток боится. – О, ещё как! Теперь я молюсь, чтобы кто-то там свыше отсыпал мне терпения, потому что… У тебя невыносимо красивая грудь.

«Невыносимо красивая грудь», надо же.

– А ты, кажется, озабоченный.

Меня забавляет этот разговор. Испарилось смущение из-за рубашки, и больше не хочется прятаться о себя самой. Мы с Сергеем сейчас словно играем в какую-то игру, финал которой предначертан, но всё ещё пытаемся сделать вид, что не для того и не за тем встретились.

– Веришь? Нет. Вот вообще нет. Я хороший мальчик, очень хороший, скромный и воспитанный. – Сергей говорит это таким тоном, что я не выдерживаю и прыскаю со смеху. – Но мама меня научила говорить только правду, потому да, твоя грудь охренеть, какая красивая.

– Вообще-то наши дети где-то поблизости, – напоминаю и опасливо кошусь на стеклянные стены, за которыми, как мне кажется, кто-то стоит и смотрит на меня осуждающе.

– Они уехали в гости к Николаше. – Сергей взмахивает рукой, вытягивает ноги, а движения такие плавные, обманчиво расслабленные, и чувство, что наблюдаю не за мужчиной, а за притаившимся рядом с добычей диким зверем. Вот-вот цапнет. – Так что не оглядывайся, никто нас с тобой не видит.

– Значит, вокруг совсем никого?

– Кроме нас двоих? Никого. – И после паузы: – Ты смутилась.

– Господи! Нет, – смеюсь, потому что сейчас я испытываю, что угодно, но только не смущение.

Сергей вдруг подаётся вперёд, вытягивает в мою сторону руку и зачем-то сильнее кутает мои колени в плед. Сосредоточенный, спокойный, но синяя жилка на виске пульсирует, выдавая его состояние.

– Знаешь, какое слово стало самым частым в моих мыслях? – Его взгляд проходится по моим ногам, поднимается всё выше и выше, пока не останавливается на моих губах. И те в один миг пересыхают и начинают болеть. Кровь приливает к ним, покалывает кожу, и приходится их облизать, чтобы немного ослабить давление взбушевавшейся крови.

– Какое слово?

– “Нравится”. Вот только подумаю о чём-то и сразу в башке это: “нравится, нравится”. А думаю я почему-то только о тебе. Ты мне нравишься, да. Решил, тебе будет интересно об этом узнать.

– Ты всегда такой откровенный? Настойчивый?

Сергей, не разрывая нашего зрительного контакта, резко пододвигает пуфик, на котором сидел всё это время, ближе ко мне, и расстояние между нами сокращается до жалких сантиметров. Мои ноги оказываются зажатыми его коленями, и не вырваться из хватки, а под жадным взглядом не вздохнуть.

– Я не вижу ни единой причины, чтобы не быть откровенным с тобой.

Его дыхание щекочет мою шею, а я, внезапно для себя самой, кладу руки ему на плечи. Мягкая ткань свитера ласкает кожу на ладонях, и зачем-то сминаю шерсть в кулаках. А Сергей глубоко и рвано вздыхает, и его пальцы медленно-медленно проходятся вдоль моих бёдер, ласкают сквозь слои ткани, и это заводит намного больше, чем можно вообразить.

– Назови мне хоть один повод, почему нам нельзя попробовать. У тебя кто-то есть?

– А у тебя?

– Не-а, никого.

– И у меня… давно уже.

– Вот! – Щёлкает меня по носу, будто мне лет шесть. – Дальше… я тебе не нравлюсь? Ну, мало ли. Может, в твоём вкусе мелкие бритоголовые качки.

– Господи, нет! – смеюсь, представив такого экземпляра рядом. – Ты, к сожалению, в моём вкусе.

– Посмотрите на неё, к сожалению… – бормочет и вдруг шумно втягивает носом воздух рядом с моей шеей. – Боже мой, не только голос моё наказание, но и запах. Тогда, если мы решили, что я в твоих глазах очуметь, какой красавец, что нам мешает?

И я вдруг понимаю, что ведь действительно ничего.

– Маша и Костик, – предпринимаю последнюю попытку достучаться. Не до Сергея, нет, до себя. – Это тебе не кажется странным?

– Нет, не кажется, – и тон наполнен решимостью. И я таю. – Они уже выросли, сами с усами, так что это вообще мимо.

– Тогда, если мы тут одни, а до полудня есть время… поцелуй меня. У тебя, как показала практика, волшебные губы.

О да, его губы действительно волшебные. Это не туман, не морок, не проделки памяти, не сонное наваждение – так оно и есть. Потому что иначе я не знаю, как объяснить их действие на меня. И стоит им коснуться моих – на этот раз нежно и ласково, – как внутри, в области солнечного сплетения, взрывается вулкан. И волна самого настоящего смущения прокатывается по моим венам, опаляет багрянцем щёки, и мне кажется: дотронься Сергей сейчас до моего лица, сразу поймёт, что со мной делает.

И от этой мысли смущаюсь ещё сильнее, и это немного настораживает, потому что уже забыла, каково это: таять под чужими губами, трепетать от лёгких и будто бы ничего не значащих прикосновений. Было ли такое когда-то: мужчина лишь проводит пальцами вверх по бёдрам, а в животе бабочки?

Разве что с бывшим мужем в далёкие восемнадцать, но… так, стоп! Это точно не те воспоминания, которые нужны мне, тем более, сейчас.

Жёсткие требовательные губы чуть сильнее надавливают на мои, словно спрашивают разрешения зайти чуть дальше, и я готова подчиниться. Рука Сергея путается в моих волосах, пропускает пряди сквозь пальцы, и кожа головы немеет от этих осторожных, но с каждым мгновением всё более настойчивых ласк. И мурашки бегут вниз по позвоночнику, концентрируются в пояснице, и пучок нервных окончаний где-то в копчике становится одной пульсирующей точкой.

А его язык? О! Он делает со мной такое, от чего пальцы на ногах подгибаются, а пульсация внизу живота доходит до той точки, за которой либо что-то случится, либо разорвусь на части.

Неосознанно начинаю ёрзать – лишь бы унять эту сладкую дрожь и одновременно с тем найти разрядку, нужную точку, за которой блаженство, а Сергей поддевает меня под ягодицы и рывком усаживает на свои колени, впечатывает в свою грудь, и руки исследуют мои бёдра, спину, забираются под рубашку.

– Если я немного сильнее натяну ткань тут, – лёгкое подёргивание сзади, – пуговицы снова расстегнутся? – Хриплый голос проникает через поры, ласкает вибрациями мою глубинную сущность, тревожит, будоражит.

– Наверное. Это вообще очень коварная рубашка, – пожимаю плечами, концентрируюсь на темных глазах, а они затуманены страстью.

И как её физическое воплощение, мощная эрекция упирается между моих ног, провоцируя сладкие судороги и лёгкие спазмы. И ощущение, что завтра никогда не наступит, и эта сладостная мука продлится вечно, а я и рада. Пусть. Чувствовать себя такой живой и свободной – это ли не радость?

Мне хочется усилить давление, потому что иначе не могу, не справлюсь. С ума сойду, честное слово.

– Такая горячая, – движение бёдрами вперёд, и я наконец нахожу ту точку соприкосновения, так нужную мне. И стон рвётся из моей груди, вибрирует на кончике языка. – Идеальное попадание.

Сергей покрывает мои щёки быстрыми жалящими поцелуями, распаляя ещё сильнее, опускается всё ниже и ниже, прикусывает и тут же зализывает крошечные ранки. Всё ниже и ниже, и рубашка раскрывается на моей груди, и слегка шероховатые пересохшие губы накрывают воспалившийся сосок сквозь тёмно-синее кружево бюстгальтера.

Сергей не торопится его с меня срывать, не пытается залезть рукой в брюки – он словно оттягивает самый важный момент, каждую секунду всё сильнее подводя меня к краю. Я смотрю вниз, ловлю его туманный сумрачный взгляд, и он отпечатывается в моей памяти, выжигается вечным узором. Теперь захочу забыть и не смогу.

В глазах туман и похоть, а на губах улыбка – пошлая, раскованная, а горячее дыхание обжигает меня даже сквозь ткань. Юркий язык чертит круги, клеймит собой, а внизу живота искры, и влага сочится из меня, угрожая затопить. Господи, неужели возможно быть настолько мокрой, даже не раздеваясь, без прикосновений и поцелуев туда? Без члена, пальцев, языка? Невероятно.

Тянусь к Сергею, запускаю пальцы в растрёпанные волосы, а они такие мягкие, шелковистые.

– Да, Господи, да! – это мой крик, и он рвёт меня на части, как и оргазм, наступивший так быстро, резко и неумолимо.

И я падаю куда-то, распавшись перед этим на тысячи молекул, развалившаяся на части, мокрая, а сильные руки гладят по спине, прижимают к широкой груди всё крепче.

А низкий голос обещает, что это – только начало.