Kitabı oku: «Сильнее ветра», sayfa 2
Он повернулся в мою сторону, и наши взгляды столкнулись.
– С днём рождения, Эмили. – Лёгкая улыбка преобразила его лицо, и я зацепилась за две глубокие очаровательные ямочки на щеках. Божечки, ещё и ямочки! – Очень рад познакомиться.
Мой язык безнадёжно прилип к нёбу. Я впервые испытывала такое странное чувство. Я стеснялась мальчишку. Какой позор!
– Мне тоже очень приятно. – Прозвучало неуверенно и смущённо.
Уголки его губ еле заметно дрогнули. Он смеялся надо мной?
– Прекрасный праздник, миссис Майерс, – вежливо проговорил он, обращаясь к моей матери и давая мне время хоть немного прийти в себя. Неудивительно, что Карла в него вцепилась, как в последний шанс. Он и правда оказался очень привлекательным.
И только спустя пару секунд я осознала, что он сказал.
Прекрасный праздник?! Да здесь уснуть можно от скуки! Не то чтобы я была на многих праздниках. Меня вообще редко куда отпускали. Будь их воля, они бы мне вживили под кожу маячок слежения, чтобы по дороге в одну библиотеку, я не свернула в другую. Но если даже я, с маленьким опытом, это понимала, то что нёс он?! Вежливость? Действительно так считал? Если ответ под номером два, то мы никогда не поладим. Те, кому нравилась моя мать, не дружили с головой. А с больными не дружила я. Я вообще ни с кем не дружила, кроме Стеф.
– Спасибо, Эйден, – в голос пропела она. Угодил. – Мы всегда рады видеть тебя в нашем доме. Эмили выберет день и проведёт тебе экскурсию по городу. Как ты на это смотришь?
– Я буду очень рад.
А меня спросить не нужно?
– Эмили?
«Мне одной кажется, что её голос всегда меняется, когда она произносит моё имя? В нём сразу появляется что-то неприятно требовательное. То, что мгновенно вызывает внутреннее сопротивление».
– С удовольствием.
Это «с удовольствием» далось мне тяжелее, чем тот недельный перевод рассказа с французского языка, после которого мой репетитор остался очень недовольным и доложил Оливии. В качестве наказания – плюс ещё одно занятие в неделю.
Эйден благодарно мне улыбнулся и продолжил дальше ворковать с моей матерью, превращая обычный светский диалог в мучительную для меня пытку. Отвечал на её вопросы, делал комплименты, рассказывал про школу в Лос-Анджелесе и, в целом, притянул к себе не только моё, но и внимание двух взрослых женщин.
Я разглядывала его со стороны. Его мимику, жесты. Он держался очень расслаблено. Не махал во все стороны руками, как Стеф, а, спокойно сложив их за спиной, вёл диалог с моей матерью так, словно был знаком с ней тысячу лет.
Но когда после очередной реплики Оливии он рассмеялся, я чуть дышать не перестала, вслушиваясь в ласкающую до мурашек слух тональность. Тихий ненавязчивый звук с лёгкой мужской хрипотцой добавил ещё сотню баллов к его привлекательной внешности. Я пристально уставилась на его смешно подёргивающийся от смеха кончик носа. Там была какая-то точка. Родинка?
От этих размышлений я почувствовала себя очень неловко. Я даже не слышала, что конкретно он рассказывал, потому что изначально потеряла нить разговора. Эйден мне понравился, и это было очень сложно отрицать. Но то, что он стоял и любезничал с женщиной, ежедневно отравляющей мне жизнь, сразу же превращало все мысленно поставленные ему плюсики в нолики. Ощущая себя лишней на своём собственном празднике и одолеваемая совсем незнакомыми мне эмоциями по отношению к парню, я разозлилась.
– … поэтому я не в восторге от переезда, но надеюсь, что…
– Прошу меня извинить, – резко перебила я, и три пары глаз уставились на меня в ответ. Мать – с явным раздражением, Грейс – с понимающей улыбкой, а Эйден… а до анализа взгляда Эйдена я не дошла. Не решилась. – Мне нужно отойти. – И развернувшись, направилась в дом, чтобы позвонить самому главному человеку в моей жизни.
Я скользнула в приоткрытую с террасы дверь, сразу попадая в остуженное от жары кондиционерами пространство. Моя сумка висела ровно там, где я её оставила. С некой нервозностью я достала телефон и, нажав цифру, запускающую быстрый вызов абонента, принялась отсчитывать длинные, тянущиеся гудки.
– Эмми? – раздалось долгожданное на том конце линии, и я крепче стиснула влажной от пота ладонью трубку.
– Это я.
Максимально тупое начало с подтверждением собственной личности.
– Что случилось?
Я молчала, но моё учащённое дыхание, видимо, было слышно и за несколько тысяч километров.
– Наша мать опять испортила тебе праздник?
Кэтрин – моя старшая и очень догадливая сестра. Мой самый родной и близкий человек. Она училась в медицинском в Чикаго и, несмотря на нашу разницу в десять лет, мы с ней были очень близки. Кэти редко приезжала домой, так как её отношения с родителями оставляли желать лучшего. А если честно, она просто не могла находиться с нашей матерью на одной территории больше пяти минут. Поэтому виделись мы редко, но зато переписывались и созванивались почти каждый день.
– Я просто не чувствую, что это мой праздник, – вымученно призналась я. – Здесь всё не то. Платье, туфли… люди.
Я очень надеялась, что Кэти сможет приехать и провести этот день со мной, но у неё никак не получилось вырваться со своей резидентуры.
– Милая, – ласково позвала она. – Знай, что я всегда на твоей стороне. А все, кто тебя расстраивают, пусть катятся к чёрту. Не трать энергию. Через год ты и не вспомнишь о них. А если тебе не нравится наряд, то иди и надень новый костюм! – требовательно скомандовала сестра.
Кэти отправила мне посылкой подарок. Футболка небесно-голубого цвета с белой надписью: «Чикаго» и короткие шорты в тон. Вдобавок, крутые белые кроссовки с голубыми шнурками, которые я не смогу надеть, пока Оливия Майерс живёт через стенку от меня.
– Ты же знаешь, что если я покажусь в таком виде при её гостях, она запрёт меня дома до конца моих дней.
Её гостях. Не моих.
Кэти фыркнула.
– Наша мать – стерва! И я серьёзно думаю, что у неё проблемы с головой, – как всегда, не стала разводить церемонии сестра. – Жду не дождусь, когда ты свалишь из этого ада. Ко мне.
– Господи, ты не представляешь, как я жду этого момента. Один год, и я буду жить с тобой. По крайней мере, в одном городе.
– Осталось совсем немного! А теперь иди и поешь свой любимый торт, и не обращай внимание на всех этих заносчивых идиотов. Люблю тебя, Эмми.
– И я тебя люблю.
Отключив вызов, я тяжело вздохнула и пошла в ванную комнату, чтобы помыть вспотевшие от жары ладони. Намыливая их уже по второму кругу, я отказывалась признавать, что просто тяну время и не хочу выходить наружу. Но вариантов не было. Закрутив кран с холодной водой, я тщательно вытерла руки полотенцем и, кинув быстрый взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что не выгляжу снаружи так же, как внутри, вышла к гостям.
По ощущениям на улице стало ещё жарче. Горячий воздух неприятно прилипал к коже, и уже через десять секунд мне захотелось вернуться в дом и прямо в одежде встать под холодный душ.
– Эта стерва сейчас выпрыгнет из трусов, – протягивая руку за очередным бутербродом, насмешливо подметила подруга, когда я остановилась рядом с ней.
Я проследила за её взглядом. У другого конца стола стоял Эйден. Засунув руки в карманы своих классических, песочного цвета брюк, он с вежливой улыбкой на лице слушал извивающуюся перед ним змеёй Карлу. Она постоянно трогала волосы, поправляла бретели платья и вообще вела себя как законченная идиотка. И мне это совсем не понравилось. Не понравилась его улыбка, адресованная ей. Он нацепил солнечные очки, и я не могла рассмотреть глаза, но почему-то мне казалось, что она просто не может не привлечь его внимание. От этих мыслей я в очередной раз почувствовала раздражение.
– Хотя вряд ли на ней есть трусы, – пришла к своим выводам Стеф.
– Плевать на него и на её трусы, – скривилась я, представляя Карлу без нижнего белья в объятиях Эйдена. – Могут хоть засосаться тут. Не такой уж он и красавчик!
Стеф перестала жевать и, прищурив глаза, тщательно выискивала что-то на моём лице, с разоблачающе пылающими, как светофор, щеками.
– Ты меня сейчас обманываешь, Джо, – таинственно понизила голос подруга. – Только слепой или мёртвый не скажет, как он красив.
– Или я! – непримиримо задрав подбородок, я отказывалась признавать вслух свою симпатию к нему. – Ты не объелась?
– Я могу съесть весь стол. Кстати, почему Дина нет? Ты могла бы побесить Карлу и пофлиртовать с ним.
– Он улетел с родителями в Вашингтон к сестре. Несколько раз звонил и извинялся.
– Он, конечно, тот ещё бабник, но его симпатия к тебе – это своего рода стабильность. Думаю, он бросит всех, если твоя ягодка наконец решится дать сок под этим богическим телом.
– Какие тошнотворные метафоры, мисс Таннер. Поблюю позже. А пока, как истинная леди, сделаю вид, что оглохла и не слышала твой сумасшедший бред.
Стеф наигранно закатила глаза, закинула в рот остатки бутерброда и, быстро пережевав, уже с полной серьёзностью в голосе спросила:
– Почему бы тебе не попробовать с ним повстречаться?
Она задавала мне этот вопрос стандартно раз в неделю, и мне уже начало казаться, что она испытывала облегчение, когда слышала постоянный категоричный отказ с моей стороны. Я пару раз спрашивала о её симпатии к нему, но она всё время делала огромные глаза и говорила, что у меня не все дома.
– Ты издеваешься?! – не изменяя себе, стандартно возмутилась я. – Он мне не нравится! И у меня нет времени. Ты забыла, что моя мать составляет мне график занятий с дотошностью до секунды?
– Прости. Я иногда забываю, как тебе не повезло с родителями, – сочувственно проговорила она. – О, а вот и торт!
Все повернулись в сторону нашего дворецкого. Фредерик тоже приоделся. Облачился во всё белое и, напряжённо сведя к переносице тёмные густые брови, которые мне не раз хотелось проредить пинцетом, вышагивал по узкой дорожке, неся в руках мой долгожданный торт с зажжёнными свечами. В этом доме он был единственным, кто относился ко мне с добротой. А в этом наряде так и вовсе стал похож на католического священника, готового выслушать любую, даже самую страшную исповедь.
Фредерик всегда смотрел на меня с отеческой теплотой, поэтому еле уловимая тревога во взгляде мужских глаз, уже прилично обложенных со всех сторон возрастными морщинами, сразу вызвала во мне насторожённость. Я всячески старалась выветрить из головы любые нехорошие подозрения, пока радостно шагала ему навстречу, собираясь загадать желание, которое обязательно сбудется. Через год.
Всего четыре строчки глупой песни и улыбка потерялась на моем лице. Это был не тот торт. Совсем не тот. Какой-то пышно-розовый крем, свежие ягоды по кругу и ни единого намёка на карамель и орехи. Я вглядывалась подавленным взглядом в сладкую массу, ощущая на себе взгляды десятков гостей, обступивших меня по кругу.
– Ну же, Эмили, загадывай желание и задувай.
Я перевела взгляд на Оливию. Двумя пальцами одной руки она держала наполненный шампанским бокал на тонкой длинной ножке. Совсем не к месту я подумала, что этот бокал она будет цедить весь праздник, потому что потерять лицо и предстать перед гостями в недостойном свете для неё страшнее, чем увидеть плюс на весах. В ободряющем жесте она немного склонила голову вперёд. Но так должно было казаться со стороны. На самом деле её нервировала задержка. Её вообще нервировало всё, что было не по её плану.
Внутри снова начала нарастать злость и агрессия. Почему у меня такие родители?! Я согласилась на всё! На это платье! На дурацкие туфли! Даже на Карлу, которой вообще не должно здесь быть! Я все время безукоризненно следую всем их деспотичным правилам, а они не могут выполнить всего одно моё желание! Торт. Это же такой пустяк! Разве нет?!
– Это не тот торт.
Судя по лицу моей матери, произошёл ядерный взрыв, не меньше. На секунду на её лице отразился приятный шок. Что, не ожидала? Но она достаточно быстро взяла себя в руки и улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая без проблем сможет разъесть железо. Может, все кругом и думали, что она очаровательна. Я видела лишь раздражение, хорошо скрытое от других под маской фальшивых ужимок.
– Ну что ты, милая.
От её наигранного скрипучего смеха мне свело челюсть.
– Конечно же, это тот торт. Ты, наверное, забыла, что решила в этом году попробовать что-то новое. Ты сама его выбрала.
– Я его не выбирала. Это не тот торт.
Откуда во мне взялось столько смелости, я сама не понимала. Но как только я сказала эту фразу, тут же пожалела. Вокруг воцарилась оглушающая тишина, разбавленная лишь этой идиотской музыкой, играющей из колонок. Даже плейлист был не мой. Здесь всё не моё. Вся моя жизнь будто принадлежало другому человеку.
Я скользнула взглядом по гостям. Нахмуренные брови и плотно сжатые губы отца, сожаление на лице Стеф, наглая улыбка Карлы, говорящая о том, что эта новость приукрасится в разы и разлетится по школе со скоростью метеорита. И наконец, Эйден.
Я не могла объяснить, почему мой взгляд остановился именно на нём.
Невозможно было понять, о чём он думал. Глаза всё так же закрывали очки, губы больше не улыбались, и вся остальная мимика лица была спокойной и нечитаемой. Мне стало стыдно за то, что не смогла сдержаться. Со стороны я сейчас выглядела, как избалованная принцесса, которой не угодили, и она решила устроить спектакль на ровном месте.
– Эмили, – натянуто выдавила моя мать, в душе, скорее всего, желая меня утопить. Она больше не притворялась хорошей. Глаза прищурено и зло смотрели на меня, требуя немедленно прекратить пререкаться и сделать так, как она хочет.
И я сделала. Закрыв глаза, я загадала абсолютно другое желание и, набрав в грудь побольше воздуха, махом задула все семнадцать свечей.
Пусть они все исчезнут.
Глава 2.
Майами. Пригород Авентура. Семь лет назад.
Эмили.
– Что за поведение, Эмили?!
Утро выдалось ожидаемо отвратным. Вчера я совершила непростительный поступок, равносильный похищению десяти младенцев. После задувания свечей сразу же свалила к себе в комнату и не выходила до сегодняшнего момента. Гости разошлись поздно, и только по этой причине мне не влетело ещё вчера. Мама, разумеется, выкрутилась и придумала легенду о моём плохом самочувствии, переходном возрасте, скачках настроения или любую другую чепуху. И теперь дополнительно затраченная на ложь энергия должна вдоволь компенсироваться мстительным обругиванием меня.
Поэтому сейчас я стояла на открытой террасе перед круглым обеденным столом и восседающими за ним двумя разъярёнными родителями. Хотя, не совсем так. Один был разъярён, второй сидел с каменным, нечитаемым лицом.
– Ты опозорила нас перед всеми этими людьми! – нервно трепыхала крыльями носа Оливия. – Что они подумают о нас? А я тебе скажу что! То, что у нас абсолютно невежественная дочь, раз позволила себе устроить скандал из-за какого-то торта!
И это она называла скандалом?!
– А если мы не можем справиться с собственным ребёнком, то какие вообще можно с нами иметь дела?!
Из её рта продолжали вылетать неприятные и очень абсурдные, по моему мнению, слова.
«Интересно, она сама осознаёт какую ерунду говорит? Скорее всего, нет».
Опустив глаза в пол, я носком туфли выводила непонятные узоры по деревянным лакированным доскам, стараясь не прибегая к помощи рук, заткнуть себе уши, отключить слух и не реагировать на то, что говорит женщина, родившая меня, как она любит утверждать, в страшных муках.
Наверное, пару лет назад я ещё надеялась на то, что всё может измениться. Что если я буду послушной отличницей, свободно говорящей на трёх языках, родители оттают и проникнутся ко мне хоть небольшой любовью. Но каких бы успехов я не добивалась, реакция всегда была одна – мало, недостаточно, можно лучше. Я не могла вспомнить, чтобы на этом безупречном лице хоть раз отразились любовь или нежность. Эти чувства легко распознать. Так смотрели на меня только Кэти и Стефани.
Сестра не переставала твердить, что ничего не изменится. Что нужно просто потерпеть и дождаться выпуска. А дальше свободное плавание, в котором всегда будет предоставлен выбор: видеть это холёное, намазанное дорогущими кремами лицо или нет.
У меня имелись подозрения, что, если бы не я, Кэти давно разорвала бы все отношения с семьёй. По её словам, мы не всегда жили богато. Отец был из семьи среднего класса, в то время как семья матери в социальной иерархии занимала место на пару уровней ниже. Это сложно представить, но Оливия долгое время работала обычным продавцом в магазине и занимала в три раза больше пространства, чем сейчас. Я не помнила этого времени, потому что была совсем маленькой. Но помнила Кэти. Как и помнила то, когда всё изменилось.
Отец всегда был очень амбициозным человеком, и, спустя несколько лет упорного труда, добился того, что его компания получила обширное признание на строительном рынке. Мама же просто села на всё готовое и очень быстро вжилась в образ непревзойдённой леди. Мониторила журналы мод, посещала светские рауты, салоны красоты и создала образ настолько реалистичный, что каждая курица из её нового окружения верила в то, что она грациозно выползла из утробы сразу с укладкой и в трусах от Chanel. И она так глубоко срослась со своим пьедесталом, что ни за что не позволит себе вылететь из круга знатных дам и вернуться к той жизни, о которой она очень не любила вспоминать. Диагноз Кэти: закомплексованная женщина с психологическими проблемами, вечно боящаяся социального осуждения. Она не общалась со своими родителями и запрещала мне, потому что они, видите ли, не того статуса.
Мои единственные бабушка и дедушка жили в Окленде в скромной квартирке, и я имела представление о их внешности только благодаря фотографиям, присланным сестрой. После переезда в Чикаго Кэти восстановила с ними связь, и каждый раз, когда она приезжала к ним в гости, они передавали мне привет. Через год я обязательно последую её примеру и встречусь с ними лично.
– Эмили! – грозный тон отца привлёк моё внимание, и, подняв голову, я столкнулась с тяжёлым взглядом Джона Майерса.
Стеф считала моего отца красавчиком. Но я отказывалась воспринимать её слова всерьёз, потому что красоты в этих серых безжизненных глазах я никогда не видела. Не притронувшись к завтраку, он, с иголочки одетый, неподвижно сидел за столом и с серьёзным лицом рассматривал меня в ответ. Тёмные короткие волосы, широкие плечи, волевой подбородок и взгляд свысока. Стального цвета костюм и в тон галстук, идеально завязанный и лежащий строго посередине белой, выглаженной до скрипа рубашке. Возникло желание закатить глаза. Или поморщиться.
– Мы заказали другой торт, потому что у Адама Торренса аллергия на орехи. На данный момент он главный инвестор в моём проекте, и я не хочу, чтобы с ним произошёл неприятный инцидент.
От возмущения из моих лёгких вышибло весь воздух.
Его хоть что-нибудь волновало в этой жизни кроме своей работы?! Какой к чёрту Адам Торренс?! Разве это его праздник?! Очевидно, что желания родной дочери болтались где-то в конце списка. После партнёров по бизнесу.
Я непроизвольно сжала руки в кулаки, стараясь изо всех сил удержаться и не наговорить то, о чём мгновенно пожалею. Воображение рисовало мрачные, даже жуткие картины. Хотелось орать, бить посуду, драться. Причинять боль. Но всё, что я могла – это стоять и пытаться сдержать бешенство, рвущееся откуда-то из самых глубоких слоёв разозлённой несправедливостью души.
– В таком случае, он мог просто его не есть! Это моё…
Тяжёлый кулак с грохотом приземлился на стол, и я рефлекторно дёрнулась, тут же мысленно ругая собственное тело за непозволительную реакцию. Моя мать даже бровью не повела, продолжая неотрывно пилить меня едким взглядом.
– Я смотрю, ты сильно взрослая стала, – отец понизил голос, а это означало лишь одно – злость достигла критической отметки. – Это мой дом, и только я устанавливаю здесь правила. Мы тебя полностью обеспечиваем. Стараемся дать всё самое лучшее. И это твоя благодарность? Я не потерплю в сторону себя и твоей матери подобного неуважения. Вместо того, чтобы стоять и спорить, лучше пошла бы и занялась уроками. Твои знания оставляют желать лучшего.
Высокие оценки уже давно не являлись поводом услышать хвалебные отзывы. Я училась как ненормальная ради безоблачного будущего, в котором рычаг контроля жизни всегда будет только в моей руке. Я хотела окончательно оборвать эту нить под названием «Зависимость». Она как нож в горле. Мешала неимоверно.
Поэтому, о чём собственно шла речь, я не понимала. У меня почти по всем предметам «А+». Или он возжелал увидеть букву, которую ещё не изобрели?
– Твоя сестра с бунтарскими замашками плохо на тебя влияет, – продолжал он своим титановым взглядом вдавливать меня в пол.
Общение с сестрой – это отдельная рубрика наказаний. Раньше они отбирали у меня телефон и запрещали с ней разговаривать. Но прогресс не любил стоять на месте, и очень кстати появились школьные чаты, сообщения в которых я не могла игнорировать. Родители оказались в безвыходном положении и больше не могли ударить по этому важному аспекту моей жизни. Теперь им приходилось напрягать голову и придумывать что-то более изощрённое. Но проблема была в том, что я и так всё свободное время посвящала их прихотям.
– Ты совсем отбилась от рук. Неделю сидишь дома. Никаких прогулок со своей… Как её там? Стелла?
Господи, когда ему надоест включать дурака и перебирать все известные имена на букву «с»? Все, кроме того самого. Которое он прекрасно помнил.
В любом случае, это смешно. Я и так гуляла с ней, от силы, два часа в неделю. Переживу.
– Бери пример с матери!
Я перевела взгляд на Оливию, которая после последней фразы ласково улыбнулась мужу. А она не устала заглядывать ему в рот? Такими темпами она доберётся до кишок.
Страшные люди. Как Бонни и Клайд. А их жертва я.
– Надеюсь, к этому вопросу мы больше не вернёмся, – властно подытожил отец, беря в руки столовые приборы. – А теперь завтракай и марш делать уроки.
Медленно опустившись на стул, я старалась сдержать слёзы и не разреветься на глазах у этих двух бездушных людей. Мысленно отсчитывая в голове числа, я пыталась успокоиться, совсем не анализируя то, что кладу в тарелку, а потом в рот. Где-то я читала, что достаточно посчитать до десяти, но в голове уже было все шестьдесят пять, а спокойствие не приходило. Наверное, мой случай тяжелее. Я потянулась за графином свежевыжатого апельсинового сока, когда на террасе показался Фредерик.
– Прошу прощения. К вам гости.
Моя мама, явно неожидающая никаких визитёров, удивлённо приподняла бровь. А мои так и обе стремительно взлетели вверх, когда из-за спины управляющего показался Эйден Райс.
Какого чёрта он тут забыл?!
На нём были свободные белые шорты, зелёная футболка и белая кепка, закрывающая обзор на необычного цвета глаза. Он выглядел довольно… хм, пляжно.
Мне в таком виде не позволили бы и мусор вынести.
Мой взгляд опустился на ноги. Он что, в сланцах?!
Непотребства за столом. В чистом виде.
Моя мать будет обсуждать это до самой смерти. А принимая во внимание тот факт, что в её венах кристально чистый яд, поддерживающий молодость и красоту, жить она будет долго.
– Доброе утро и приятного аппетита, – ослепительно улыбнулся он, обнажая ряд идеально ровных белоснежных зубов. Напоминало рекламу зубной пасты или, может, хлопьев, где все наигранно дружелюбно скалятся друг другу, изображая душевный семейный завтрак.
Почему он весь такой неприятно-приятный?
– Эйден! – радостно воскликнула моя мать. И в этом звонком голосе не было ни намёка на фальшь. Вероятно, с сланцами я прогадала. Он действительно ей нравился, что просто стоило занести в «Книгу рекордов Гиннесса». – Присаживайся, позавтракай с нами. – Она указала на свободное место рядом со мной.
Нет. Только не это. Я не вынесу, если ещё полчаса буду слушать эти пламенные речи, которыми они так любезно обменивались вчера. В лучшем случае, меня стошнит прямо ему в тарелку.
– Благодарю за предложение, но я уже поел, – вежливо отказался он и даже слегка склонил голову в знак уважения. Я чувствовала, как кусок слабосолёной форели поднимается вверх по пищеводу. – Сегодня выходной, и я надеялся, что у Эмили найдётся время показать мне город. Что скажешь? Хочешь прогуляться? – Эти вопросы были адресованы уже лично мне.
Я так и замерла со стаканом сока в руке. Мне совсем не хотелось этому лизоблюду ничего показывать. Вроде, его заинтересовала Карла, вот пусть она и показывает. Всё, что я хотела – это закрыться в собственной комнате и вдоволь нарыдаться над своей несчастной жизнью.
– Какая прекрасная идея! – не дав мне вставить и слова, обрадовалась Оливия, словно ей только что предложили сделать бесплатно укладку в новом дорогом салоне. Откуда столько неподдельного энтузиазма? Будь на его месте Стеф, она, не раздумывая, ответила бы нет. – Ну что ты стоишь? Присаживайся, Эйден. – Она изящно махнула рукой с идеальным маникюром. – Тебе придётся немного подождать. Эмили сейчас соберётся.
– Мне же нужно делать уроки, – размеренно проговорила я, пристально вглядываясь в лицо отца и сильнее сжимая пальцами стакан. Если он принимал какое-либо решение, то никогда не передумывал. Поэтому мне не стоило даже переживать, он не отпустит.
– Весь день ещё впереди, – ответил он, заставляя впасть меня в полнейший ступор. – Сделаешь вечером.
Поразительно. Стоило только этому наглому мальчишке улыбнуться, как они тут же поменяли своё мнение. Что в нём вообще такого? Я никогда не ощущала себя такой беспомощной, как в этот момент. Зачем он вообще припёрся к нам? Снова захотелось поорать и провести тщательную инвентаризацию посуды, но я лишь молча отставила стакан в сторону, не сделав ни единого глотка.
– Надень то жёлтое платье, – принялась указывать Оливия. – Тебе в нём очень хорошо.
Какая забота. Кусочек форели продвинулся выше.
– Ладно.
Я поднялась и уже готова была сбежать в родную обитель горя и одиночества, как тёплая ладонь мягко обхватила моё запястье. Я резко вскинула голову и озадаченно уставилась в зелёные глаза незваного гостя. Что это ещё за нахальные тактильные коммуникации?
– Ты почти ничего не съела, – спокойно пояснил он свой порыв, кивая головой на мою нетронутую тарелку с едой. – Позавтракай. Я подожду.
– Не голодна, – не успев толком подумать, грубо отрезала я и, выдернув руку, пошла в сторону выхода с террасы.
Я взлетела по лестнице на второй этаж с такой скоростью, словно за мной гнались десять грабителей с ножами. Закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной и прикрыла глаза. В моей комнате даже не было замка, и если отец прежде, чем зайти, стучался, то моей матери такое понятие, как личное пространство, было совсем незнакомо.
Пытаясь восстановить дыхание после незапланированной пробежки, я с мрачным выражением лица принялась рассматривать свою стерильную до скрипа зубов комнату, стараясь сделать это под другим углом, другими глазами. И довольно быстро пришла к выводу, что Эйден ни за что не должен её увидеть.
Прямо по курсу, возле окна, располагался серого оттенка стол. Слева – того же цвета кровать. Справа – гардеробная. Никаких постеров и фотографий. Никаких валяющихся предметов одежды. Всё аккуратно разложено по местам. Тетради одна к одной убраны в нижний ящик письменного стола. Даже карандаши в металлическом стаканчике были одной длины. Это сводило с ума. Если задуматься, комната напоминала ужасно канцелярский кабинет не самого успешного сорокалетнего адвоката. Единственным неоспоримым плюсом являлась собственная ванная комната.
Я быстрым шагом прошла в гардеробную, в которой тоже царил идеальный порядок, и принялась так яростно перебирать одежду, что металлические крючки, конечно же, все до единого повёрнутые строго в одну сторону, противно заскрипели, грозясь вылететь из деревянных треугольников. Я торопилась и надеялась, что моей матери хватить ума не отправить Эйдена следом за мной. Было жутко от мысли, что он увидит все эти однотонные тусклые цвета и посчитает меня максимально неинтересной ботаничкой.
Я тут же одёрнула сама себя. Плевать. Он мне никто.
Но волнение всё равно настигло меня, когда я спустилась обратно вниз и услышала заливистый смех матери. Я и не думала, что она может показывать такие эмоции. Эйден что-то продолжал говорить, а она смеяться. И я не хотела туда идти, не хотела их видеть. Но выбора не было. Сжав до хруста в пальцах подол ненавистного платья, такого же ненавистного, как и вся моя жизнь, я вышла на террасу.
– Эйден, ну ты и рассмешил меня. – Махала ладонью перед раскрасневшимся лицом Оливия.
Даже в мимике отца прослеживалась неопознанная положительная эмоция.
Что я говорила про форель? Она достигла верхней точки пищевода и готова была вылететь и шлёпнуться на эту белоснежную кепку, которую, кстати, стоило снять за столом. Почему-то эта картина развеселила меня, и я расплылась в мстительной улыбке.
– А вот и Эмили, – голос заметившей меня матери резко изменился, словно это я в качестве незваного гостя пожаловала на их маленькую семейную трапезу.
Эйден тут же обернулся, а затем поднялся.
– Мистер и Миссис Майерс, – кивнул он моим родителям. – Благодарю за чудесную беседу. Нам пора.
– Хорошо провести время, – щедро раскидывалась вежливостью мама, смотря только на Эйдена. – И передавай родителям привет.
– Обязательно. До свидания.
Странно, что никаких дополнительных наставлений, адресованных мне, не последовало. Хотя, что я могла сделать? Свернуть ему кровь теоремой Пифагора на французском языке?
Мы прошли с ним до ворот в абсолютной тишине. Погрузившись в собственные мысли, я невольно замедлила шаг и он, заметив, что я отстала, резко остановился и повернулся ко мне лицом.
– Всё в порядке?
В его взгляде читалось искреннее беспокойство. С чего бы это? Разве не из-за него я только что истратила свой дневной запас нервов? И это до полудня!
Мне хотелось очень подробно и чётко разъяснить ему, почему конкретно сейчас со мной далеко не всё в порядке. Что он не может вламываться ко мне в дом и тащить куда ему вздумается. Я против. Но я совсем не знала, какая последует за этим откровенным признанием реакция. Вдруг, он избалованный мажорчик, привыкший одной своей улыбочкой покорять небеса. А если покоряться они не желали, то следом неизбежно шли плаксивые истерики и месть всем вокруг.
На первый взгляд он совсем не производил подобного впечатления. Но рисковать не стоило.
– Да.
Солнце било ему прямо в лицо, из-за чего он склонил голову вниз, и мне сложно было рассмотреть его глаза, скрытые глубокой тенью от низко надвинутого козырька кепки. Но в такой близи я сразу же обратила внимание на маленькую родинку на самом кончике носа. Она была довольно… милой.
