Kitabı oku: «Я найду тебя», sayfa 4

Глава 8

Было три часа ночи. В отделении стояла тишина. Эмили зевнула. Шелли не напомнила о себе всю ночь. Эмили подозревала, что все решили: раз в палате работают два человека, то помощь ей не требуется. Хотя сама она не отказалась бы увидеть Шелли, чтобы минут пять поболтать. После своего последнего визита в палату Эмили оставила Джима одного и видела его сзади только раз, когда он выскочил в туалет. Она окликнула его и спросила, может, ей стоит понаблюдать за его пациенткой, но он лишь махнул рукой и, не оборачиваясь, покачал головой и выдал лаконичный ответ:

– Нет.

Странно. Тогда почему он все еще сидит в палате рядом с пациенткой и не удосужился выйти и помочь ей? Эмили встала со стула, решив, что заглянет к нему и спросит, не нужен ли ему перерыв, или чашка кофе, или даже подушка под голову, если он уже клюет носом. Джим мог даже лежать на другой кровати, кто его знает… Эмили это не беспокоило – ведь она этого не видела, – но она даст ему понять, что тоже не дура.

Сначала Эмили даже не заметила Джима, поскольку ожидала увидеть его стоящим у кровати или сидящим в кресле. Другая кровать оставалась пуста и была аккуратно застелена. Джим поднял голову от груди женщины, и Эмили увидела на его лице страх.

– По-моему, она не дышит!

Эмили немедленно включила верхний свет и шагнула к кровати. Положив руки на плечи женщины, громко произнесла:

– Здравствуйте! Вы слышите меня, миссис Харрис? Миссис Харрис! Вы меня слышите?

Женщина не ответила. Ни голосом, ни движением.

– Черт, – выругался Джим, стоя как статуя. – Ничего не понимаю. Я думал, с ней всё в порядке…

– Давай сюда тележку экстренной помощи, – сказала Эмили и, одновременно сняв с кровати тормоз, отодвинула ее от стены и снова закрепила.

– Где она? – спросил Джим, отчаянно оглядывая комнату, словно надеялся увидеть ее рядом с собой.

Стараясь сохранять спокойствие в голосе, Эмили нажала кнопку экстренного вызова.

– Выйди из двери, поверни налево. Она между этой и следующей палатой. Отключи от розетки и прикати сюда.

Джим пулей вылетел из палаты. Эмили сняла изголовье кровати и встала у головы пациентки. Просунув два пальца под подбородок женщины, наклонила ее голову назад и, поднеся ухо к самому рту, осмотрела ее грудную клетку. Та едва заметно поднималась и опускалась. Женщина слабо дышала.

Вынув из кармана ножницы, Эмили быстро разрезала на ней рубашку. Повязка была неповрежденной и сухой, но живот распух.

Когда вернулся Джим, она велела ему отодвинуть от кровати тумбочку и подкатить ближе каталку. Взяв из выдвижного ящика орофарингеальный воздуховод ⁸, быстро вставила его в рот женщины и заменила носовые канюли маской с клапаном; затем присоединила трубку к кислородному крану на стене и поставила подачу на максимум. Женщина тотчас сделала еще одно слабое дыхательное усилие. Увидев это, Эмили сжала грушу, подавая ей в легкие больше кислорода.

– Джим, живо вызывай дежурного ординатора! – Она до сих пор не привыкла к этим новым наименованиям. В частной практике так называли дежурного врача, в то время как в больнице НСЗ она просто попросила бы вызвать ординатора. – И попроси анестезиолога вернуться; скажи, что у пациентки может произойти остановка сердца. А затем принеси два литра теплого раствора Хартмана и пакеты для быстрой инфузии.

Пока он еще раз выбегал из комнаты, прибыли Бэрроуз и Шелли.

– Какая от меня требуется помощь? – спросила старшая медсестра.

– Делайте ей вентиляцию легких, а я пока приготовлю дефибриллятор и вставлю еще одну канюлю. – Бэрроуз встала вместо нее у изголовья кровати. – Шелли, я не уверена, что Джим знает, где все найти. Мне нужны два нагретых пакета с раствором Хартмана и пакеты для быстрой инфузии. – Эмили подозревала, что женщине понадобится переливание крови, но пока доктор не даст добро, раствор Хартмана сможет восполнить любую кровопотерю. – И принесите заодно анализатор гемоглобина, хорошо?

Шелли кивнула и выскочила за дверь.

Раздав поручения, Эмили нажала на мониторе кнопку «Пуск», чтобы получить новые показания жизненно важных функций пациентки. Затем схватила подушечки дефибриллятора, сняла с них защитную пленку и, прилепив их, одну над правой грудью, другую под левой, включила дефибриллятор. Быстро вытащив из тележки еще один ящик, выбрала большую канюлю. Закрепив жгут выше локтя правой руки пациентки, дала руке свеситься с кровати. Как только рука сделалась фиолетовой и в локтевом изгибе начала появляться вена, вставила в нее канюлю – и тотчас обрадовалась, увидев мгновенный отток крови. Наполнив шприц физраствором, впрыснула его в канюлю, проверяя ее проходимость.

– Что тут у вас? – услышала она знакомый голос и с облегчением увидела входящую в палату Мередит.

– Слабое дыхательное усилие. Я сразу же дала ей кислородную маску. Сейчас у нее в горле стоит воздуховод, размер номер четыре. У нее также вздутый живот и тахикардия, систолическое артериальное давление восемьдесят пять. Я не знаю, как долго оно у нее такое низкое, поскольку не успела посмотреть предыдущие записи.

Взяв карту наблюдений, Мередит быстро пробежала глазами.

– Господи, ее верхнее давление ни разу не поднималось выше девяноста пяти за последние три часа! Почему вы меня не позвали?

– Я нахожусь в этой палате всего пять минут. Спросите у медбрата Лэннинга. Он пошел за раствором Хартмана.

– И это правильно; но ей нужна кровь, и как можно скорее. Для начала вольем в нее два пакета.

Быстро осмотрев женщину, особенно область живота, Мередит подошла к тележке экстренной помощи и вытащила длинную гибкую пластиковую трубку, которая проникла бы глубже в дыхательное горло пациентки, нежели уже вставленный воздуховод, позволяя воздуху свободно циркулировать, а значит, вентилировать пациента во время операции. Процедура требовала участия двух человек.

– Готовы помочь мне, Эмили?… Сестра Бэрроуз, я прошу вас найти мистера Дэллоуэя, он только что закончил во второй операционной. И заодно сообщите мистеру Дэвису о состоянии его пациентки.

Эмили кивнула, Бэрроуз тоже. В течение следующего получаса Эмили помогала Мередит, готовя и передавая необходимое оборудование. Одновременно она велела Джиму принести кровь и пронаблюдала за тем, как он на пару с Шелли проверил пакеты и поднял их на стойку капельницы. Пациентка была бледна, как смерть, и хотя ее кровяное давление стабилизировалось, общее состояние заметно не улучшилось. Что бы ни было причиной внутреннего кровотечения, его нужно было быстро обнаружить и остановить.

Швейцар в сопровождении Мередит повез каталку вместе с трубками капельниц, мониторами, портативным вентилятором и пациенткой обратно в операционную. Эмили, опустившись на пустую кровать, сделала пару глубоких вдохов. Ей было страшно подумать, что еще пара минут, и было бы поздно: женщина могла умереть. Но даже сейчас ее жизнь висит на волоске, и, пока не закончится операция, успокаиваться рано.

– Я приготовлю нам чай, – объявила Бэрроуз, сунув голову в дверь. – Медсестра Джейкобс, все ваши пациенты чувствуют себя нормально, поэтому передохните минут пять. То же самое касается вас, медбрат Лэннинг. В четыре утра – совещание в комнате для персонала.

Эмили посмотрела на часы и с удивлением осознала, что сейчас всего лишь без четверти четыре. Последние сорок пять минут показались ей вечностью. В двухместной палате остались следы чрезвычайной ситуации, повсюду валялись брошенное оборудование и инструменты. Пол с другой стороны кровати был забрызган кровью – в спешке Джим недостаточно прочно присоединил трубку к канюле.

Джим пока еще не говорил о том, что именно произошло, но ему явно требовались слова поддержки. Эмили же, исходя из собственного опыта экстренных ситуаций, решила этого не делать. Когда ее спросят, она изложит факты, а не свое мнение. Пусть сестра Бэрроуз выясняет, почему ухудшение пациентки не было замечено раньше.

Повращав плечами и мысленно встряхнув себя, она поднялась, чтобы привести палату в порядок. Начать лучше с тележки экстренной помощи: нужно пополнить запас лекарств, чтобы она снова была в любой момент готова к использованию.

Джим, последовав ее примеру, вернул на кровать изголовье. Его движения были слишком энергичными, а вздохи – слишком громкими. Он чертовски раздражал ее одним своим присутствием. Эмили сердито толкнула тумбочку. Поддон для инъекций соскользнул и упал на пол, использованные иглы и шприцы разлетелись во все стороны.

– Давай я подберу, – предложил Джим.

Но она уже стояла на коленях, игнорируя его, и собирала раскиданное.

– Просто передай мне коробку с острыми предметами.

– Я думал, с ней всё в порядке, – сказал он. – Я думал, что ты…

Эмили глянула на Джима, и тот замолчал. Осторожно уложив использованные иглы в желтую пластмассовую коробку, она обвела глазами пол: вдруг какая-то игла осталась незамеченной? И тут ее внимание привлекло нечто блестящее – в трещине, где пол соприкасался с плинтусом. Осторожно подцепив это нечто ногтем, Эмили потянула его наружу и увидела, что за ее пальцем тянется цепочка из маленьких звеньев. Чувствуя, как тревожно бьется в груди сердце, впилась взглядом в находку. Браслет. Она нашла браслет. Серебряный. Слишком большой, чтобы оставаться на маленьком запястье…

* * *

– Эй, Эмили, придержите лифт!

Эмили обернулась и увидела, что к ней бежит Мередит. Она вытянула руку, не давая двери закрыться. Анестезиолог была одета в розовые с темно-синим спортивные эластичные шорты и розовую рубашку-поло с коротким рукавом. На ногах у нее были синие кроссовки.

– Вы просто невероятная медсестра. Вы это знаете?

Эмили, застенчиво покраснев, поспешила отвернуться.

– Нет-нет, не отворачивайтесь, – сказала Мередит и положила руку на плечо Эмили, заставив ее повернуться к ней лицом. – Я только что прочла показания, ваши и этого неумехи, после чего отчихвостила нашу Рэтчед. У меня в голове не укладывается, как можно было поставить в эту палату такого неопытного работника, как он? Если б не вы, мы сейчас имели бы мертвую пациентку. Вы в курсе, что он даже не сделал анализ гемоглобина? Ведь было достаточно проколоть ей палец, чтобы понять, что происходит. Он сказал, что попросил вас сделать этот анализ. И вы якобы сказали, что гемоглобин в норме…

Эмили ошарашенно уставилась на нее:

– Я? Когда я предложила ему помощь, он не хотел пускать меня в палату!

Мередит весело улыбнулась:

– Не берите в голову. Мы знаем, что он солгал. Он знает, что вы спасли этой женщине жизнь. Дэллоуэй прямо сейчас поет вам дифирамбы перед мистером Дэвисом, поэтому не удивляйтесь, если тот вам позвонит. Это же его пациентка.

– Спасибо, Мередит, – наконец пролепетала Эмили, все еще в шоке от того, что сказал Джим. – Я рада, что смогла помочь.

– И вам спасибо, Эмили. Огромное спасибо.

Наконец лифт дополз до первого этажа, и обе женщины вышли. Эмили перебросила рюкзак на другое плечо. При этом тот задел грудь, и она поморщилась. Что не скрылось от Мередит.

– Эй, с вами всё в порядке? Вам следует быть осторожней. Хорошо было бы, если б у вас сидячая работа, но наша сопряжена с физическими нагрузками, так что поберегите себя, не поднимайте тяжестей и все такое прочее.

– Всё в порядке. Шов почти зажил.

– Вы – крепкий орешек, согласны? – заметила Мередит. Эмили улыбнулась.

– А чем было вызвано кровотечение? – спросила она, шагая к выходу. – Мне некогда было спросить.

Мередит подняла брови и тяжело вздохнула:

– Поврежденный сосуд. Мистер Дэвис ответит за это. К счастью для него, Дэллоуэй был на месте и вовремя все исправил; и, если повезет, у пациентки не будет никаких серьезных осложнений, кроме длительного выздоровления. Это было медленное кровотечение, и его следовало заметить гораздо раньше. Вряд ли мы снова увидим здесь медбрата Лэннинга.

Эмили благодарно вздохнула.

– Слава богу… Я не о Лэннинге, а о пациентке.

– Здесь точно не обошлось без божественного провидения.

Эмили улыбнулась. Она чувствовала себя измотанной.

– Кстати, вы уже теряете свой акцент.

– Знаю. – Мередит кивнула и, согнув правую ногу в колене, прижала ее к задней части бедра, делая растяжку. – Когда я вернусь в Штаты, мои коллеги подумают, что я говорю как аристократка… Боже, мой муж будет носить меня на руках.

Эмили засмеялась и чуть застенчиво добавила:

– А я рада, что вы все еще здесь. Хотя нет, если ваш родственник все еще болен…

Мередит покачала головой:

– Пока еще рано что-то говорить, но прогноз не слишком мрачный. Впрочем, я на всякий случай еще немного побуду тут. А нам с вами нужно как-нибудь вечером сходить выпить. Хочу попробовать уговорить вас уехать работать в солнечную Калифорнию… Вам бы там понравилось, Эмили.

От ее слов та почувствовала внутри приятное тепло; прежняя усталость исчезла. Было бы здорово начать жизнь заново. Иметь будущее, о котором можно мечтать. Совершенно новую жизнь… Затем она вспомнила Зои, и слабое тепло, которое она ощутила, превратилось в мокрый пепел. Как можно начать все заново? Разве может она бросить сестру?

Год назад Эмили сделала окончательный выбор. И теперь должна с этим жить. Она должна нести свою жизнь как крест, как наказание – пока не наступит день, когда она найдет Зои.

Анестезиолог убежала, крикнув на бегу Эмили, чтобы та назначила дату. Эмили тем временем искала ключ от велосипедного замка. Она уже обыскала карманы рюкзака, карманы спортивного костюма и, наконец, ощупала мятую форму. Нащупав сквозь ткань металл, вытащила… но только не ключ, а серебряный браслет, надежно спрятанный в кармане. Она никому не сказала о своей находке, так как еще не решила, кому можно о ней рассказать.

Глава 9

На стойке регистрации Эмили ввела свои имя и дату рождения и не удивилась, увидев, что ее очередь была следующей. Эрик Хадсон никогда не нарушал график приема и никого не заставлял ждать. На сегодня Эмили была его последней пациенткой, и комната ожидания была пуста. Она подошла к кулеру с водой и, чтобы утолить жажду, дважды наполнила бумажный стаканчик. Ей было жарко после езды на велосипеде, и она чувствовала себя не в своей тарелке. После ночной смены почти не спала. К ее обычным кошмарам с участием Зои добавились не менее тревожные сны об этой молодой женщине. В какой-то момент и та женщина, и Зои вдвоем сломя голову неслись по шоссе на мощном мотоцикле, причем за рулем сидела Зои.

Эмили чувствовала их страх. Они явно пытались спастись от кого-то, кто преследовал их; она же не сумела предупредить их о том, что впереди дорожная пробка. Мотоцикл врезался в автоцистерну, и Эмили проснулась в холодном поту сна.

Находка браслета не давала ей покоя. Она знала: сегодняшнее дежурство дастся ей с трудом, поскольку придется скрывать тревогу. Меньше всего хотелось добавлять к своему имени новый медицинский ярлык. Депрессия, тревожное расстройство, длительное переживание по поводу утраты, посттравматический стресс – эти «милые» ярлычки уже висели на ней. Именно их обсуждал с ней психотерапевт в течение последнего года, и постепенно Эмили согласилась с тем, что, вероятно, в той или иной степени все это у нее есть. Для этого даже не нужно быть психологом. Хотя, если честно, эти ярлыки уже начинали ее раздражать.

Ее лечение заключалось в том, чтобы озвучить их. Считалось, что это поможет ей бороться с негативными мыслями и вызовет позитивные изменения. Эмили, в свою очередь, прилагала усилия, чтобы доказать, что это работает. Она больше не стояла часами на углах улиц, глядя на каждую проходящую женщину в надежде на то, что это Зои. Она больше не ходила по пятам за незнакомыми людьми, думая, что это кто-то из приятелей Зои, и пугая их своим поведением. Она вела себя нормально. Вставала, умывалась, одевалась, ходила по магазинам, навещала своих родителей, психотерапевта, держала себя в руках и проводила каждый новый день, никого не пугая. А теперь еще вернулась на работу, сделав важный шаг вперед, чтобы доказать, что она способна держать себя в руках. Тогда зачем она все еще посещает эти сеансы, причем уже не первый раз за месяц? Наверняка у Эрика Хадсона имелись другие пациенты, которые куда больше нуждались в его помощи, чем она. Консультации психотерапевта по государственной медицинской страховке обычно длились от шести до двенадцати недель. Кто из этих двоих – ее лечащий врач или Эрик – настоял на том, чтобы она продолжила их сверх обычной квоты? Эмили чувствовала себя виноватой за то, что ее злит такая забота.

Человек сердечный и добрый, Эрик помог ей преодолеть самый тяжелый период в ее жизни. Когда Эмили впервые увидела его, ей меньше всего хотелось разговаривать с кем-то, кто будет анализировать каждое ее слово, пытаясь понять, что не так с ее головой. Она воспринимала его исключительно как врача, квалифицированного психотерапевта.

Лишь посмотрев на визитную карточку с его контактным телефоном, которую он ей дал, Эмили увидела после его имени буквы «д.п.» и поняла, что на самом деле он доктор психологии. Уже в первый час общения с Эриком, услышав, как тот открыто говорит о Зои, о разрушительном эффекте ее исчезновения, Эмили поняла: ей нечего бояться. Его задача состояла в том, чтобы исцелить ее, но, поскольку ее душевные муки были велики, быстрого выздоровления он не ожидал.

Худой, ростом чуть выше самой Эмили, сегодня Эрик выглядел моложе. Наверное, из-за того, подумала она, что он без халата и без галстука. А все потому, что в кабинете слишком жарко. Сегодняшнее пекло превратило его кабинет в раскаленную духовку. Жалюзи были частично опущены, чтобы не впускать солнце, в углу гудел вентилятор. Эмили знала, что ему сорок лет, – единственная информация личного характера, которой она располагала. Месяц назад, в свой сороковой день рождения, когда Эрик сказал, что прошел веху, она пошутила, сказав, что ему, наверное, тридцать. Он рассмеялся в ответ и посоветовал добавить еще десяток лет. Она считала его едва ли не другом, но о его личной жизни ничего не знала. Он же знал о ней все.

– Готовы ли вы поговорить о том, чего не могли сказать по телефону на прошлой неделе? – спросил Эрик, в упор глядя на нее своими спокойными голубыми глазами.

Эмили с опаской посмотрела на него. Это было совсем не то, что она ожидала услышать.

Она села в кресло напротив него – в удобное синее кресло с широкими подлокотниками, – аккуратно поставила на пол рюкзак и дала себе время подумать.

– Если вы не готовы, это нормально; но я здесь, чтобы выслушать вас.

Тяжело сглотнув, Эмили заставила себя заговорить:

– Что-то случилось, когда я была в больнице. В смысле, была как пациентка. На соседней кровати лежала молодая женщина. Невысокая, темноволосая, похоже, иностранка. Я заговорила с ней, пытаясь ее успокоить. Она не отвечала и казалась напуганной.

Эрик медленно кивнул:

– Безусловно, вам может быть страшно, когда вы лежите в больнице и не знаете врачебный жаргон…

– Да, я тоже так сначала подумала. Но ночью меня разбудил звук дефибриллятора. Характерный треск. Я отодвинула занавеску. Возле ее кровати стояли сотрудники больницы и пытались ее реанимировать. Внезапно, напугав меня, рядом со мной появилась медсестра или врач – кто именно, я не смогла разглядеть, потому что мне в лицо направили луч фонарика. Последнее, что я помню, – мне сделали внутривенную инъекцию, и я отключилась.

– Бедная женщина, – прокомментировал Эрик.

Эмили сцепила пальцы. Как жаль, что ей нечего повертеть в руках… В прошлый раз, когда она была здесь, на кресле была подушка, но сегодня ее нет. Не иначе как отдали в чистку от слез, пролитых на нее другими пациентами.

– На следующее утро кровать рядом со мной была пуста. Медсестра предположила, что ночью ее перевели в другую палату, и я решила, что ее спасли. – Поерзав в кресле, Эмили сложила на груди руки, словно попыталась сжаться, сделаться меньше, затем закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании. Эрик не торопил ее. Обычно он давал ей собраться с мыслями, не перебивал и не подсказывал. Нередко они сидели в тишине несколько минут подряд.

Медленно выдохнув, Эмили открыла глаза и с благодарностью посмотрела на него:

– Когда ко мне пришли хирург и медсестра, чтобы сказать, что все прошло хорошо и я могу пойти домой, я спросила у них о той женщине. На что они ответили мне, что я была единственной пациенткой в этой двухместной палате.

Эрик удивленно моргнул:

– В самом деле? Они так и сказали? Что вы там были одни?

Эмили кивнула:

– Хирург порекомендовал мне поговорить с анестезиологом.

– Я так понимаю, он подумал, что это реакция на обезболивание. С вами такое бывало раньше?

– До этого у меня не было никаких операций.

– И что вы думаете по этому поводу, Эмили? – На его лице читалось неподдельное любопытство.

– Если честно, не знаю. Может, это галлюцинация? – Она горько усмехнулась. – Мне очень хочется в это поверить. До прошлой ночи я почти убедила себя, что мне все примерещилось… – Потянулась к рюкзаку и вытащила сложенный белый лоскуток. Положив его на подлокотник кресла, осторожно развернула его. – На девушке был этот браслет. Я видела его на ней. Еще подумала тогда, что он слишком большой и может легко соскользнуть с ее запястья. Я не знаю, что, черт возьми, происходит и кому я могу доверять. – Она растерянно посмотрела на него. – Неужели все это могло мне померещиться?

Эрик сочувственно улыбнулся:

– Все может быть. Вы всё еще активно искали – да и сейчас ищете – Зои, так что поиск сходства вполне понятен. Вы и раньше принимали за нее других пациенток. Обе женщины были похожи на вашу сестру…

Эмили закрыла глаза, пытаясь заблокировать память о тех последних днях на старой работе, когда она едва могла выполнять свои обязанности.

О Зои ничего не было известно уже три недели, когда Эмили внезапно перестала работать. Коллеги поняли, что она приходит в больницу лишь для того, чтобы проверить каждую пациентку из тех, кто только что прошел через больничные двери.

…В свою последнюю смену Эмили бросила своих пациентов без присмотра и без спроса ушла из отделения, услышав, что из реанимации в операционную доставили молодую пациентку. Медсестра, ухаживающая за ней, сказала, что у девушки красивые черные волосы. Это были лишь невзначай сказанные слова, но их оказалось достаточно, чтобы Эмили со всех ног бросилась узнавать, не Зои ли это. Нечто подобное случилось и накануне. Эмили нашли в другом крыле больницы; словно в трансе, она уставилась на пациентку в палате. Ее моментально отправили на больничный. Вместе с этим пришел страх, что она покидает последнее место, где Зои видели живой…

Эмили посмотрела на Эрика со слезами на глазах:

– Да, когда-то было так. Но мне и в голову не могло прийти, что я увижу человека, которого там не было… Это были реальные люди. Возможно, я думала, что это Зои, но то были люди из плоти и крови! Честное слово, я не знаю, что думать… Мне страшно. Вдруг я скажу что-то не то, и меня уведут оттуда в смирительной рубашке? Мне нужна моя работа. Это единственная вещь в жизни, которая позволяет мне сосредоточиться на чем-то ином, нежели моя сестра, и если я сорвусь, если меня примут за чокнутую, я не знаю, что со мной будет. У меня больше ничего нет.

– Дышите, Эмили, – тихо приказал Эрик, видя ее страдания. – Просто дышите.

Когда она наконец успокоилась, он заговорил снова:

– Скажите, это не могло вам присниться?

Эмили в отчаянии фыркнула:

– В том-то и дело. Видимо, ночью у меня был кошмар, и именно поэтому мне ввели успокоительное, но, как вы знаете, мои кошмары всегда одни и те же: я застряла в холодильнике морга вместе с мертвым телом. Почему мне должен присниться кто-то еще, кто даже не похож на Зои?

Эрик сложил ладони домиком и положил подбородок на кончики пальцев:

– Возможно, ваш разум сосредоточился на попытках помочь другой молодой женщине, потому что вы отчаялись найти Зои. Возможно, вы даже видели эту женщину мимоходом, сохранили в памяти ее образ и придумали, что она пациентка. Возможно, она даже была вашей старой пациенткой, за которой вы ухаживали… Эмили, вы страдаете от неоднозначной потери; у вас нет ответов, и, следовательно, для вас эта тема остается болезненной. Кроме того, ваше отношение к Зои выходит за рамки отношения к младшей сестре.

– Но как я могла придумать ее в таких подробностях? Одежда, цвет волос, лицо, а не просто размытое изображение?

Эрик указал через окно на маленький огороженный садик:

– Я вижу, что вы стоите там прямо сейчас. Я спроецировал перед собой ваш образ, и теперь для меня вы снаружи, в саду; правда, стоите, а не сидите. Надежда – это обоюдоострый меч; желание увидеть кого-то заставляет ум отчаянно верить в то, что это правда. Это означает, что горе не дает вам обрести душевный покой. Это называется навязчивыми образами.

Эмили посмотрела на пустой сад и увидела себя, точно так же, как представил ее себе Эрик; точно так же, как она могла представить мягкий песчаный пляж, плеск волн и голубое небо…

– Я понимаю, что вы хотите сказать. Честное слово, я понимаю. Чего я не понимаю, так это того, как я могу просто войти в эту палату и увидеть человека из плоти и крови, а не призрачный образ. Или как я могу почти через две недели найти на полу ее браслет.

– Вы могли видеть этот браслет, когда были там в качестве пациентки, – просто сказал Эрик. – Ваши глаза могли в какой-то момент заметить его на полу или под кроватью. Причем в том же самом месте, где вы его нашли. Вернувшись на дежурство, вы вспомнили о нем.

Эмили отвела взгляд и прикусила губу.

– Значит, вы считаете, что я не должна ее искать? – Она знала: это единственный вопрос, с помощью которого можно проверить его терпение.

Эрик медленно покачал головой:

– Это не очень хорошая идея, Эмили. Как пациентка, вы были в той палате в непривычной для себя роли. Вы привыкли быть там медсестрой. А Зои пропала из больницы. Возможно, вам нужно было поставить себе другую цель – быть в той палате кем-то еще, а не пациенткой. Возможно, ваш разум хотел искать кого-то нового. – Его взгляд был полон неподдельной озабоченности. – Будьте осторожны, Эмили. Не забывайте, как далеко вы продвинулись и чего достигли. Я по-прежнему считаю, что возвращение на работу – это лучший шаг вперед. Возможно, было бы мудрее вернуться на полставки, но вы упрямы, и я не стану вас за это укорять. Однако не нагружайте себя больше, чем сможете вынести. Я не хотел упоминать об этом, но, пожалуй, все же скажу – я знаю, что дата вашей операции совпала с днем рождения Зои. Даты, юбилеи, празднования Рождества – это особенно тяжелое время, если человек переживает потерю. Возможно, ваш разум просто отвлек вас от этого, заставив сосредоточиться на чем-то менее болезненном.

На глаза Эмили навернулись слезы.

– О боже! Как я могла забыть? Ее день рождения!…

* * *

Вернувшись домой, Эмили дала волю слезам. Она была зла на себя: 30 июня наступило и прошло, а она даже не вспомнила, что это был день рождения Зои. Второй день рождения сестры без нее самой. Зои пропала 19 июня, за одиннадцать дней до своего девятнадцатилетия. Сейчас ей исполнилось двадцать, и ее родители даже словом не упомянули об этом, что, впрочем, неудивительно. Шесть месяцев назад они, поставив на колени подносы с рождественским ужином, смотрели рождественские телепередачи и даже нарядили искусственную рождественскую елку. В доме Джейкобсов все праздники отмечались по-прежнему, даже без Зои.

Вытерев глаза, Эмили взяла одну из множества фотографий сестры, вставленных в рамки, и сердито посмотрела на нее. Фото было снято вечером. Зои в кожаной куртке Эмили, потому что ей холодно, сидит на влажной траве в Перейд-Гарденс, куда они с Эмили отправились на музыкальный рок-фестиваль.

Снимок был сделан за четыре недели до исчезновения Зои. Последнее фото ее сестры…

– Иногда я ненавижу тебя, Зои. Из-за тебя я теперь должна страдать. Иногда мне кажется, что лучше б ты вообще не родилась, – прошептала Эмили, зажмурившись, чтобы не видеть фотографию сестры.

Сейчас она уязвима, и позволь она себе думать, что могло произойти худшее, это тотчас бы сломило ее. Эмили постоянно напоминала себе, что Зои уже однажды исчезала на три дня после фестиваля в Гластонбери, когда ей было семнадцать.

Тогда от нее не было ни телефонного звонка, ни эсэмэски о том, что она нашла себе новых друзей, или о том, что отправилась на побережье, чтобы устроить там продолжение праздника. С ее стороны это было эгоистичное, бездумное поведение. От тревоги за нее Эмили тогда не находила себе места – и не сомкнула глаз, пока сестра не вернулась домой.

Если Эмили отказывалась дать ей что-то (обычно деньги) или ругала за то, как Зои объявляла на весь «Фейсбук», что где-то развлекалась всю ночь напролет, хотя ее сестра знала, что завтра ей выходить на смену, – она просто выключала свой мобильник. Именно это ее бездумное поведение позволило Эмили цепляться за надежду, что точно так же она поступила и на этот раз. Просто исчезла на какое-то время…

* * *

Эрик шагал по Королевскому парку, с улыбкой наблюдая в лучах раннего вечера за молодыми семьями: отцы пинали с малышами мячи, матери стерегли коляски.

Сквозь деревья ему были видны яркие краски воздушных шаров, слышно шипение горелок. По выходным он обычно приводил сюда своих детей, несмотря на погоду, так как считал, что дети не должны расти в тепличных условиях. Пусть они почувствуют капли дождя на лицах, ветер в волосах, потрогают руками снег. Находиться на улице в любую погоду, а не только в солнечный день, должно быть для них естественным делом. Эрик не хотел, чтобы они росли в четырех стенах, сидя перед экраном лишь потому, что на улице идет дождь. И им нравилось здесь бывать, особенно кормить уток.

Он заметил в парке три плаката «Пропала Зои Джейкобс». Вставленные в пластиковые прозрачные файлики, они были примотаны к фонарным столбам проволокой. На вид все как один были новые. Похоже, Эмили повесила их недавно, на замену тем, что были испорчены дождем. Он знал, что она меняет их раз в несколько месяцев.

Эрик привык видеть лицо Зои по всему городу. И всегда невольно отмечал, как похожи друг на друга сестры: обе темноволосые, голубоглазые, светлокожие. Когда он впервые встретил Эмили, ее волосы в отличие от волос сестры на плакатах были до плеч. Затем она обстригла их почти под ноль. Сначала Эрик думал, что Эмили сделала это себе же назло, но потом та объяснила, что они выпадают, и за одним ухом даже появилась проплешина. Он знал, что выпадение волос часто бывает вызвано стрессом. Впрочем, за последние несколько недель волосы слегка отросли, и эта прическа ей очень шла. С ней Эмили еще больше была похожа на Зои, что, очевидно, и задумывалось. Возможно, так она чувствует себя ближе к сестре…