«Эта прекрасная тайна» kitabından alıntılar
Люди умирают по частям, серией маленьких смертей. Теряют зрение, теряют слух, независимость. Это физические смерти. Но есть и другие. Менее очевидные, но более роковые. Люди теряют сердце. Теряют надежду. Теряют интерес к жизни. И в конечном счете теряют себя.
Гамаш вернулся к чтению. Он не мог не признать, что это было не совсем обычное начало дня. Монахи в пять часов утра обнаруживают в алтаре человека в пижаме. Во время церковной службы. И не какого-нибудь человека, а старшего инспектора Гамаша.
Он изо всех сил пытался взять себя в руки, понимая, что его враг – не усмехающийся, лживый, злобный человек перед ним. Его враг – он сам. И бешенство, грозящее поглотить его целиком.
Excusez-moi, – сказал Бернар курице, прежде чем взять из-под нее яйцо. – Merci.
Хоралы. Григорианские песнопения. Простые одноголосные мелодии, исполнявшиеся смиренными монахами. Если уж называть вещи своими именами, то Католическая церковь потеряла Литургию часов. Различные службы в течение дня продолжали отправляться. То, что считалось григорианскими песнопениями, продолжало звучать время от времени то в одном, то в другом монастыре, однако даже в Риме признавали: эти песнопения так далеко ушли от оригинала, что их можно назвать искаженными, даже варварскими. По крайне
Матфей, 10: 36. – «И враги человеку – домашние его», – вслух прочла она.
Как и многие квебекцы его поколения, Гамаш не испытывал потребности в церкви. Она не стала частью его жизни, в отличие от прежних поколений. Католическая церковь не просто присутствовала в жизни его родителей, бабушек и дедушек - она главенствовала в их укладе. Священники говорили им, что нужно есть, что делать, за кого голосовать, что думать. Во что верить.
Церковь говорила им, что они должны больше рожать. Держала их в вечной беременности, бедности и невежестве. Их били по школам, бранили в церкви, обманывали. А когда после многих поколений покорности они наконец отвернулись от церкви, та обвинила их в неверности. Пригрозила вечным проклятием.
Магическим словом «род-айленд» Гамаш не просто пробил оборону монаха – ворота перед ним широко распахнулись. И старший инспектор смог войти в крепость. ...
– Здесь у вас они есть? – спросил Гамаш.
– Род-айленды? Нет. Они довольно выносливы, но пока мы нашли только одну породу, которая имеет высокую яйценоскость в наших северных широтах.
Секретарь настоятеля полностью повернулся к Гамашу. Все его немногословие куда-то исчезло – монах почти умолял Гамаша задавать ему вопросы. И старший инспектор, конечно, не заставил просить себя дважды:
– О какой породе вы говорите?
Гамаш молился и надеялся, что брат Симон не попросит его догадаться.
– Вам будет стыдно, что вы не знаете, – сказал брат Симон чуть ли не с упреком.
– Наверняка.
– Шантеклер.
Брат Симон произнес слово «шантеклер» так торжественно, что Гамашу и в самом деле почти стало стыдно. Но, правда, он тут же понял, что вообще не слышал о такой породе.
– Конечно же! – сказал он. – Шантеклер. И как я не догадался! Великолепные куры!
- Они верят в непорочное зачатие, в воскресенье, в прогулки по воде, в то, что некий старик с бородой парит в небесах и управляет миром, но считают невероятным убийство, которое случилось у них в монастыре?
- Занятно, во что люди готовы верить.
Она не была такой уж стройной. И не обладала ошеломляющей красотой. В ней не было тех качеств, которые Бовуар всегда находил привлекательными в женщине. Но Анни знала кое-что, о чем догадывается большинство людей. Она знала, как прекрасно быть живой.
