Kitabı oku: «Принц на передержку»

Глава 1. Приговор

Я стояла перед ректором Царской Академии Новобурга, господином Плотским, потупив глаза в пол, и злилась.

Злилась на самого ректора, за то, что вызвал на ковер перед всем составом и стыл стыдить меня, преподавательницу высшего класса, как какую-нибудь нерадивую студентку.

Злилась на себя за то, что не могу собраться и стою перед «судьями», проглотив язык и хлопая глазами, как глупая кукла.

Злилась на традиции моей родной Рамирии – прогрессивной вроде бы страны – за то, что самостоятельную и образованную женщину здесь обязывают иметь покровителя-мужчину. Даже если она этого не хочет.

Я рискнула поднять глаза на мучителей. Ректор заметил это и высокомерно кивнул своей заместительнице Настасье Павловне.

Настасья Павловна Злых, тощая, вечно всем недовольная старуха, люто ненавидящая меня и всегда половичком расстилающаяся перед ректором, поджала напомаженные губы и начала:

– Госпожа Шоколадка, Дана Александровна, две недели назад вы остались без покровительства и посмели скрывать свое постыдное положение от нашего уважаемого коллектива. Что скажете в свое оправдание?

– Ничего, – буркнула я, – не считаю должным оправдываться за то, в чем я не виновата.

– Молчать, – госпожа Злых стукнула по столу костлявой ладонью. – Постыдитесь, госпожа Шоколадка, вам уже тридцать, а вы все фиктивных покровителей себе придумываете. Вы знаете, что это мошенничество? Да за подлог жениха вас на каторгу могут сослать. В вашем возрасте стыдно быть не замужем. В общем, так! За ваше непристойное поведение…

– На каторгу? – удивленно перебила ее я. – Мы вроде бы не в прошлом веке живем?

Лицо госпожи Злых побагровело от ярости.

– Госпожа Шоколадка! Не смейте дерзить начальству!

– Тише, Настасья Павловна, тише. У вас сердце, – ректор мягко опустил руку заместительнице на плечо. – Я сам. Госпожа Шоколадка, вы же понимаете прекрасно, что мы должны как-то отреагировать на ваш поступок.

– А замять все без шума никак нельзя? – без особой надежды поинтересовалась я.

– Уже никак, – огорчил меня начальник. – Желтая пресса с упорством ищейки выискивает темы для скандалов, а тут нашелся столь сочный корм – аморальное поведение преподавательницы Академии. Ваша двухнедельная свобода здорово всколыхнула общественность. Почтенные главы семейств нашей столицы обеспокоились, что их юные дочери тоже захотят жить без покровителей и начнут пренебрегать традициями, используя обман. Так же, как поступили вы.

– Думаю, что отцам почтенных семейств не следует злоупотреблять чтением желтой прессы…

– Ах, оставьте этот тон, – ректор сурово погрозил мне пальцем. – Лучше подумайте о том, чтобы срочно отыскать себе покровителя. У вас две недели. Если за это время вы не исправите свое прискорбное положение, мы будем вынуждены уволить вас. Понятно?

– Понятно.

Я тяжко вздохнула. Вот так. С системой не поспоришь.

Или покровитель или увольнение…

Зато целых две недели я прожила свободным человеком, и, наверное, оно того стоило.

В Рамирии без мужа или официального жениха – ты никто. С мужем тебя связывает брачный контракт и тогда у тебя все хорошо – ты полноправный член общества, можешь радоваться этому, спокойно работать, путешествовать (с позволения мужа, конечно) и все такое. Если у тебя есть договор помолвки, то это тоже отлично. А вот когда у тебя нет ни первого ни второго… тогда и начинаются проблемы! Ведь без мужского покровительства ты – изгой. Тебе не позволят работать, с тобой не будут общаться, даже товары в лавке могут не продать…

И тогда единственный выход – найти себе покровителя без обязательств, иными словами – любовника. К слову сказать, холостым опекунам без обязательств жилось в Рамирии весьма фривольно. В отличии от мужчин, вступивших в официальный брак, им позволялось заключать несколько договоров и «опекать» сразу многих женщин.

До случившегося момента у меня не было проблем. До восемнадцати я, как любая юная девушка, находилась под опекой отца. Потом, на время учебы в Царской Академии, мне разрешили побыть под покровительством старшего брата. Братская и прочая родственная опека допускалась до двадцати пяти лет. Потом мне повезло договориться с другом детства Кириллом Барским, чтобы изобразил шефство надо мной. Он помог – мы заключили фиктивный договор помолвки и встречались для проформа раз в неделю, само собой, без всякого интима. В основном это происходило в выставочной галерее, владельцем которой мой друг являлся.

Сначала все шло хорошо. Кирилл был человеком, женатым на работе, и не собирался заводить семью. Меня это вполне устраивало. Благодаря договору, я отучилась в аспирантуре, защитила кандидатскую и устроилась на работу в ставшую родной Академию. До тридцати лет без проблем вела теорию обществознания у студентов гуманитарного факультета…

… а потом случилось непоправимое!

Обанкротилась галерея Кирилла. Ему предложили купить за баснословные деньги могущественный артефакт, но подсунули подделку. Барский назанимал денег, заложил половину своей собственной коллекции и прогорел. Этот случай стал для него ударом. Чтобы не попасть в долговую тюрьму, друг начал продавать самое ценное – сокровища древней Игиптерии из гробницы фараона Тесментона. Когда стало понятно, что этого не хватит – пришлось закрыть галерею и сдать ее помещение в аренду одному богатому купцу Вронскому.

Все равно, не хватило!

«Спасение» пришло неожиданно в лице дочери того самого купца, Эллочки Вронской, на которой Кириллу придется вскоре жениться. Папаша Вронский пообещал покрыть после свадьбы все Кирилловы долги, с условием, что тот откажется от «бессмысленной и бесполезной» деятельности галериста и займется «нормальным мужским делом – торговлей».

Кирилл – человек мягкий – поплакал и согласился. А что еще ему оставалось делать? Он сообщил мне «радостную» новость и объявил, что вынужден расторгнуть наш договор.

Я поняла и приняла его решение. Дело-то серьезное! Он и так много лет помогал мне, а тут – такое дело… Эллочка спасет Кирилла от тюрьмы – и слава богу. Мне ведь этого точно сделать не удастся.

Значит, буду искать кого-то еще…

– Ну, раз всем все понятно, значит, можно расходиться, – громко объявил ректор, и уставшая комиссия испустила вздох облегчения.

Кроме госпожи Злых, никто из присутствующих не упивался происходящим. Очередной выговор очередной провинившейся сотруднице – такое иногда бывает. Все, кроме госпожи Злых, скучали, выслушивая унылую нотацию Ивана Григорьевича и втайне мечтали поскорее уйти домой.

Я тоже направилась к выходу, но ректор перегнулся через стол и придержал меня за руку.

– Погодите, госпожа Шоколадка, я хотел бы сказать вам еще пару слов. Лично и, так сказать, с глазу на глаз.

Я вздохнула и осталась. А что делать? Согласно правилам субординации, будь она неладна, я должна.

Ректор дождался, пока все уйдут. Госпожа Злых покинула помещение последней, как капитан тонущий корабль, и, наградив меня на прощание полным ненависти взглядом, громко закрыла дверь. Не хлопнула, конечно – кто бы ей это позволил? – но всем своим видом явила презрение.

Лично ко мне.

Как только дверь закрылась, Иван Григорьевич кивнул мне и ласково постучал по соседнему креслу, что стояло рядом с его, ректорским. Пару минут назад в этом кресле восседала Настасья Павловна.

– Дана Александровна, вы садитесь, не бойтесь. Поближе ко мне, прямо вот сюда. Можно.

Это высокомерное «можно», сказанное тоном, каким обычно говорят с любимой собакой, несказанно возмутило меня, но я, решив, что терпеть происходящее мне осталось недолго, послушалась.

Села.

Меня мгновенно окутал аромат чужих едких духов, и зад ощутил тепло кожи, нагретой чужой пятой точкой. Стало еще противнее, но надо держаться. Все уже разошлись. Сейчас начальник, как и положено начальнику, поставит точку в воспитательной беседе, и я пойду домой.

Только, вот, лицо его выглядит как-то… Подозрительно.

Спустя миг мои тревоги оправдались.

– Дана Александровна, Даночка, – ласково начал Иван Григорьевич. – Я понимаю, в какое постыдное и неприятное положение вы попали…

– Постыдное? – гнев кипел у меня в душе. – Вы считаете, что я должна стыдиться?

– Даночка, – Василий Григорьевич, кажется, пропустил мой саркастический вопрос мимо ушей. – Я вижу, что вы сейчас, как птичка, попавшая в западню, бьетесь, но силки только туже затягиваются. И я готов помочь вам.

Ректор потянулся ко мне и поймал за запястье. Пальцы его оказались холодными, влажными и цепкими, как у обезьяны.

Не вырваться из таких пальцев…

– Мне не нужно помогать, – попыталась настоять я, вытягивая руку из ректорского захвата, но мне не дали сделать ни первое, ни второе.

Меня опять даже не слушали.

– Да вы погодите, Даночка, не отказывайтесь сразу. Вы ведь понимаете, в общежитии академического персонала, согласно своду правил, мы вас оставить не можем. Вас ждет скорбный дом на окраине Новобурга. Это не самое лучшее место.

Скорбный дом.

Девочек Рамирии с детства им пугали: «Если будешь плохо себя вести, не выйдешь замуж! Не выйдешь замуж – в скорбном доме окажешься! А тогда… » Про «тогда» я, кстати, обычно, не дослушивала. А, может, и не было этого пресловутого «тогда»…

Если серьезно – скорбный дом исполнял роль места временного поселения для женщин, что по той или иной причине лишились контракта. Там они проживали в течение года и, если не находили себе новых покровителей, каждый месяц платили штраф и в итоге оказывались высланными из столицы в провинцию. Там их ждали новые поиски покровителей и скорбные дома в случае неудачи.

Все бы ничего, да вот только проживание в скорбном доме сильно вредило репутации. Работодатели спешили избавиться от оставшихся без опеки сотрудниц. И вот, теперь увольнение нависло надо мной…

– Согласна, не лучшее, но, поверьте, Иван Григорьевич, долго я там не задержусь, – ответила я, натянув на лицо маску небывалой уверенности.

Эх, жаль, то была только маска. Если честно, я вообще не представляла, где и как найду покровителя. Тем более в такой крошечный срок.

Но намеки ректора настораживали гораздо сильнее, чем проблема с поиском опекуна.

– Даночка, голубушка моя, – голос Ивана Григорьевича стал приторно-сладким, шелковым, медовым. – Я очень переживаю за вас и, как истинный джентльмен, готов решить вашу проблему прямо сейчас.

– Вы предлагаете мне выйти за вас замуж? – удивилась я.

Мой вопрос был полон сарказма. Я прекрасно знала, что ректор Царской Академии – заядлый холостяк. Он никогда не связывал и не свяжет себя узами брака. А зачем? По слухам, у него на контрактах есть хорошенькие аспирантки и даже несколько преподавательниц. Я пополнять эту коллекцию как-то не планировала…

– А вы шутница, Даночка, как я погляжу, – ректор распознал в моих словах насмешку, и лицо его на миг исказилось от злобы. – Чтобы называться моей невестой, а тем более женой, необходимо обладать выдающимися качествами, внешними и внутренними, – он взял себя в руки, не желая спугнуть добычу. – Даночка, вы, верно, решили, что я дразню вас в столь неприятной ситуации? Вовсе нет. Я на полном серьезе предлагаю вам мое покровительство. Уверен, лучшего варианта вам не найти.

– Но я…

Я запнулась. Мысли в голове перепутались, а щеки зарделись от стыда и раздражения. Ректор решил поиздеваться надо мной? Старый ловелас. А мне-то казалось, что он меня уважает, как специалиста…

– Вижу, вы сейчас не в том состоянии, чтобы давать быстрые ответы, – Иван Григорьевич ласково погладил моя руку, – займитесь пока переездом, а завтра я к вам загляну, и мы все обсудим. Хорошо? – закончил не терпящим отказов тоном и прожег опасным взглядом старого хищника.

– Х-хорошо, – сбивчиво пробормотала я, поспешно поднялась и, вежливо кивнув начальнику, поспешила прочь из его кабинета.