Kitabı oku: «Рак лечится Любовью», sayfa 3
Глава 2
Двадцать лет спустя
Мне неполных двадцать лет, и я – молодая мать-одиночка (так тогда называли женщин, родивших без мужа).
И мы с сынишкой живём в маленьком северном поселке. Вернее, в трёх километрах от него, в одиноком деревянном домишке на берегу озера. Мы занимаем одну из трёх комнат в трехкомнатной квартире. В остальных живут мои коллеги по работе: две девушки, приехавшие на метеостанцию по направлению.
Наша комната самая крайняя и самая холодная. Сырые дрова не горят, а преют. Вода в колодце всегда ледяная. А в моей голове одна и та же мысль: мне снова не повезло. Не повезло. И выхода нет.
Вовчик не вылезал из простуд, а потом пришёл бронхит, вслед за ним – пневмония. Поселковая больничка стала нашим вторым домом. Моё сердце стало давать сбои.
– Это всё – от нервов. Переживаешь слишком много, – успокаивал единственный поселковый уставший доктор с грустными глазами.
Пялясь в потолок, напряженно искала выход. Ведь он должен быть!
И когда нас пришёл навестить мой начальник, стала его просить о помощи. Ведь если так пойдёт, я просто не смогу работать, а сынишка может не справиться и уйти…
Прямо с больницы мы переехали в общежитие. Это была огромная радость. Просторная тёплая комната, прямо на полу можно играть; большое окно выходит прямо на привокзальную площадь, где всегда происходит что-то интересное. Удобства: душ, умывальник и туалет на первом этаже, не на улице!
Мы с сынишкой
Вовчика пришлось отдать в круглосуточные ясельки: ночные дежурства вынудили.
А через некоторое время комендант общежития сообщила, что нас могут выселить, т.к. ожидается приезд большого количества командировочных.
Грустно размышляя над своей невезучестью, я поднималась по полутёмному коридору в свою комнату. И вдруг прямо носом воткнулась в чью-то большую и крепкую грудь. От неожиданности я вскрикнула, пальцы сами собой разжались, и прямо на пол с жутким грохотом посыпалась вымытая посуда.
– Тихенько, дивчинка, тихенько, – услышала приятный низкий голос и, подняв голову, увидела пронзительно голубые искристые глаза. Даже в полумраке они излучали какой-то особый свет.
– Давай-ка подмогну, – продолжал обладатель удивительного голоса.
И наклоняясь, мы вместе стали собирать черепки разбитой посуды. Получилась внушительная горка из бывших чашек и тарелок.
– Я сам вынесу, а ты ложки-вилки подбери, их стоит опять помыть, – сказал незнакомец, и мы вместе двинулись назад, к кухне. Справились мы быстро: черепки полетели в ведро, вилки-ложки помылись под краном.
– А теперь пойдём ко мне, – продолжал незнакомец.
Поймав мой вопросительный, немного испуганный взгляд, засмеялся:
– Не бойся, приставать не буду. Поделюсь с тобой посудой, ты ведь свою из-за меня разгрохала.
Его комната была небольшая, с двумя кроватями и столом. На столе – телефон, какие-то бумаги, записная книжка. Над столом – полки с посудой. В углу – шкаф.
По-хозяйски горочкой сложил тарелки, мне вручил чашки.
– Сгодится?
Я молча кивнула головой.
– Вот и ладно. Понесли посуду к тебе. Чаем-то напоишь? – спросил мужчина.
Я опять молча кивнула.
И уже сидя за столом напротив друг друга, я смогла его как следует рассмотреть.
Красивое, уже немолодое, породистое лицо, широкие брови, красиво очерченные губы, несколько большеватый нос, и в довершении всего, копна полуседых, слегка вьющихся волос. Едва заметные морщины, идущие вниз от крыльев носа, придавали лицу очень мужественное выражение. Живые и по-мальчишески озорные глаза пытливо смотрели на меня.
Алексей Демьянович
– Меня Алексей Демьянович зовут, – сказал он.
– А я – Люба, – представилась я.
– Люба, Любушка, Любаша, – проговорил он. – Славное имя и редкое, ко многому обязывающее. Родители назвали?
– Нет, брат. Мама Ольгой хотела назвать, а брат условие поставил: или Любкой или он меня, как лягушку, за ножку с балкона выкинет. У всех его друзей были братья, и он братика ждал, а родилась, как говорил брат, девуха. В свои семь лет он любил девочку Любу, вот и настоял, чтоб и меня так назвали. Вот такая история с моим именем.
– А вы кто по профессии и чем в этой глуши занимаетесь? – в свою очередь поинтересовалась я.
– Строительством мы здесь занимаемся, на зимник приехали. Так что всю зиму будем вам глаза мозолить, – улыбнулся Алексей (так я его про себя назвала, без отчества).
– Да что вы! Это же так здорово! – невольно вырвалось восклицание. – А давайте мы с вами для работников метеостанции дом построим. А то мои девчонки комнаты снимают, а мы с сынишкой здесь живем. И то время от времени выселить грозятся.
Пристально взглянув на меня, спросил:
– Так ты что, начальник метеостанции?
– Да, пришлось принять эту должность: бывший начальник на пенсию ушёл, а его заместитель и по совместительству, дочка – в декрет. Так что теперь приходится все вопросы самим решать. Поможете? – не унималась я.
– Помогу, – подумав, ответил Алексей. – Звони, пиши в своё управление, получишь согласие начальства, а там и начнем.
С этими словами он поднялся и направился к двери. Я встала проводить гостя. Только сейчас, поравнявшись с ним, осознала, какой же он высокий. Моя голова была как раз напротив его плеча, и чтобы взглянуть Алексею в глаза, мне пришлось запрокидывать голову. В полумраке смутно уловила его взгляд. Он протянул руку:
– Спасибо за чай. И больше не бей посуду, а то вдруг меня рядом не окажется, – улыбнулся он на прощание.
Закрыла дверь на защёлку, поправила сбившееся одеялко у спящего сынишки и легла в свою постель.
Несмотря на позднее время, спать совсем не хотелось. В душе – буря чувств, в голове – рой мыслей. И самая важная, самая главная – надежда на то, что с помощью Алексея мы сможем построить Наш дом.
Прикрыла глаза и увидела рядом с метеостанцией новенький деревянный дом с высоким крыльцом и нарядными занавесками на окнах. Из трубы весело поднимается лёгкий дымок, из дома доносятся оживленные голоса… Все глубже погружаясь в приятную дрему, незаметно для себя, уснула.
Глава 3
Врачебный приговор – рак
Я сидела на своей кухне. Одна. Мужа проводила на работу, деток – в садик.
И со всеми мысленно попрощалась и попросила прощения за то, что ухожу. За окном солнечное летнее утро, заливисто поют птицы, оживленно беседуют бабушки на лавочке, солнечные лучи скользят по моему равнодушному лицу и рукам, по свежеоклеянным стенам и потолку…
Тихо так, что слышно, как стучит моё сердце. Взгляд упал на старинные часы, стоявшие в коридоре на трюмо. Восемь часов ровно.
– Вот сейчас всё и закончится, – спокойно-безразлично подумала я. – Так странно: меня не будет, а жизнь будет продолжаться, так же, как сейчас, будет светить солнце, и бабушки будут обсуждать очередную важную тему, будут бегать дети во дворе, и среди них – мои.
Живо представила эту картину. Мир без меня.
– Что ты чувствуешь? – задала сомой себе вопрос. – Какое-то тупое безразличие, смешанное со спокойствием и с облегчением. В своем воображении я была уже где-то далеко-далеко на белом пушистом облаке и с высоты взирала на дорогих мне людей.
– Тебе не жаль их оставлять? – ещё один вопрос себе.
– Уже нет. Думаю, им без меня будет легче.
За последние пять лет из молодой цветущей женщины я превратилась в старую, толстую, больную развалюху.
После рождения младшей дочки стремительно увеличивался вес, и так же стремительно ухудшалось здоровье.
Холецистит, гастрит, ревматизм, порок сердца, гипертония второй степени, остеохондроз и многие другие болезни, как грибы после дождя, возникали в моем организме.
В городской поликлинике и больничке все врачи знали меня в лицо и по имени.
А с гинекологами мы практически стали родней.
Началось всё с безобидного воспаления придатков. Амбулаторное лечение вместо ожидаемого улучшения дало резкое ухудшение: появились кисты на яичниках. Постоянные боли, хождение по врачам, непрекращающиеся болезни детей сделали меня мнительной, раздражительной и плаксивой.
Не хватало сил на уход за собой, мой обычный домашний наряд – засаленный халат, вряд ли добавлял привлекательности в глазах мужа. И без того редкие интимные встречи с ним прекратились совсем. И лечь спать я старалась в детской, чтоб избежать лишних вопросов и объяснений.
После очередного осмотра мой лечащий врач внимательно посмотрела на меня и строго спросила, как часто я сплю с мужем.
Услышав отрицательный ответ, решительно посоветовала завести любовника. В противном случае (по словам всё того же врача) мне грозила очень незавидная участь: дальнейшее ухудшение женского здоровья и окончательный развал семьи.
Воспитанная мамой в духе уважения и верности по отношению к мужу, я испытала настоящий шок. Возмущение, негодование, растерянность, обреченность стремительно сменяли друг друга.
– Как же мне не везёт! И выхода совсем не видно, – грустно думала я.
Дела шли всё хуже. Амбулаторное лечение не давало положительных результатов, и тогда мне предложили лечиться в стационаре, у самого лучшего женского доктора города и района.
Вечером, дождавшись мужа с работы, всё ему рассказала. Тот, помолчав по своему обыкновению, согласился с тем, что стационарное лечение у такого светилы, как Владимир Васильевич, может быть очень полезно. На вопрос, как он справится с тремя детьми, успокоил: «Дома и стены помогают»…
Весна. Месяц в больнице. Уколы, капельницы, процедуры. Больничная маята, вина перед мужем и детьми, надежда на выздоровление, бесконечная вера в великого и могучего В. В. Улучшение было, и хватило его до осени. Осенью – рецидив. Скорая, и опять больница. И всё по новому кругу.
И всё по нарастающей.
И так ещё долгие три года.
Весна, осень – стационар, а между ними – домашний ад с поисками выхода, прогрессирующей болезнью сына, с бесконечными болезнями девчонок-погодок и частыми скандалами выпившего мужа-ревнивца, кидавшегося то с ружьём, то с ножом…
Весеннее лечение подходило к концу.
Чувствовала я себя куда лучше обычного и радостно готовилась к выписке. Дома с нетерпением ждали истосковавшиеся по маме детишки и уставший от бытовухи, муж.
Ночью проснулась от острой боли в низу живота и сильного жара. Как в бреду по стеночке дошла до дежурной медсестры. Посмотрев на меня, та бросилась за врачом. Владимир Васильевич появился быстро, позвал в смотровую. Корчась от боли, едва сдерживала стон. Хмурое лицо врача не предвещало ничего хорошего.
– Сейчас сделаю укол, поспишь, а завтра поговорим, – не глядя мне в глаза, произнес Владимир Васильевич.
Я кивнула, приняла в вену какое-то лекарство и побрела в свою палату.
На следующее утро после обхода старшая медсестра попросила зайти в кабинет самого В. В. Всё это было как-то странно, и вызывало во мне неясную тревогу и беспокойство.
Робко постучавшись, вошла в кабинет. Владимир Васильевич стоял у окна, нервно стискивая свои крепкие руки. Жестом пригласил сесть.
– Люба, вы ещё хотите иметь детей? – задал он совершенно неожиданный для меня вопрос.
– Конечно, нет! – воскликнула я. – Их у меня трое, и все не очень здоровы. Надо их до ума довести и на ноги поставить. А почему вы меня об этом спрашиваете?
Владимир Васильевич помедлил, подбирая слова, грустно вздохнул и, отводя взгляд куда-то вдаль, произнес:
– У нас отрицательная динамика.
Этот непонятный медицинский жаргон мне ничего не говорил. Только по печальному голосу, хмурому выражению лица и по слову «отрицательная» мне стало понятно, что дела мои не так хороши, как хотелось бы. Я напряглась, неотрывно следя за ним глазами, а он продолжал:
– Я посмотрел ваши анализы на цито. (О Боже, говорите же по-русски, – хотелось крикнуть мне в отчаянии). Они положительные. Нужна операция. Пока ещё не очень поздно. После операции рожать вы уже не сможете.
До меня потихоньку стал частично доходить смысл услышанного.
– Вы хотите мне вырезать женские органы? – наконец спросила я после длительной паузы.
– Другого выхода я не вижу. И ещё: мне необходимо поговорить с вашим мужем.
– Зачем же обсуждать женские темы с моим мужем? Я и сама ему всё расскажу, – наивно возразила я.
– Верю, и все ж, пусть сегодня перед вашей выпиской он ко мне обязательно зайдет.
– Вы меня выписываете?! В таком состоянии?! – изумленно прошептала я, с трудом выдавливая слова.
– Именно об этом я и хочу поговорить с вашим мужем.
Беспрепятственно позвонила с поста мужу, поймала на себе жалостливый взгляд дежурной медсестры и вернулась в палату. Соседки по койкам вопросительно смотрели на мое бледное растерянное лицо.
– Ну, что сказал наш В.В.? – не удержалась Татьяна, самая бойкая из всех четверых.
– Меня домой выписывают, – сказала я и неловко улыбнулась.
– Домой? – недоверчиво спросила Таня. – А что он еще говорил? – пытала она.
И я рассказала его птичьим языком и про отрицательную динамику и про положительный анализ на цито.
В палате воцарила гробовая тишина. Тётя Надя ойкнула и уронила спицы. Лица у моих товарок вытянулись, глаза округлились, и все четыре пары глаз уставились на меня. Я ничего не могла понять, и только переводила взгляд с одной на другую, тупо спрашивала:
– Вы чего, девочки? Что случилось? Что же вы молчите?
Девочки растерянно переглядывались между собой, не решаясь заговорить.
Татьяна опомнилась первой.
– И не такое в жизни случается! Ты только не переживай, медицина у нас сильная, если облучение потребуется, соглашайся. У тебя организм молодой, справится. Еще сто лет проживешь, – затараторила она, нарочито весело натужно улыбаясь.
Слушала я весь этот бред и всё не могла взять в толк: что это за облучение, зачем оно мне надо и с чем должен справиться мой молодой организм.
Остальные женщины, как по команде, окружили меня, кто обнимал, кто заплакал, кто по плечу хлопал. И все наперебой уверяли, что я ещё долго проживу.
Всё это было настолько странно, что я не знала, что говорить и как себя вести. Стояла в кругу и тупо кивала головой, повторяя:
– Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо…
Спасла меня от одновременно сошедших с ума и так больных женщин, медсестра. Заглянув в палату, громко сказала:
– Карабут, собирайтесь. Вас ждет муж.
Быстренько подхватив нехитрые больничные пожитки, весело пожелав всем скорейшего выздоровления и выписки, поспешила к родному мужу.
– Уж он-то всегда в здравом уме и твердой памяти, – подумала я, – всё расставит на свои места.
Алексей ждал меня в конце коридора, нервно переминаясь с ноги на ногу. Его высокая, по-мужски красивая фигура, сгорбилась и стала меньше. И враз прибавилось седины в его пепельной волнистой копне.
– Наверное, опять дети болеют, – успела подумать я, бросаясь ему на шею.
– Здравствуй, дорогой мой! Как я соскучилась!
Обняв его, я почувствовала, как мелкой дрожью дрожит его большое тело.
– Наверное, соскучился, – подумала про себя и улыбнулась ему в подмышку.
– Пойдем домой, – наконец произнес муж неестественным глухим голосом. – Там обо всём и поговорим.
Лицо его было серое, как тогда, в Ираеле, когда он узнал об измене своей жены. Губы искривились и подрагивали.
– Да что же такое происходит?! О чём мой муж хочет поговорить? И почему он такой? – вопросы возникали один за одним, и не было на них ответа…
В полной тишине мы дошли до нашего грузовичка. Водитель Василий сдержанно улыбнулся мне, молча кивнул. До дома ехали в полной тишине.
Мне становилось всё неуютнее и тревожнее.
Дома тихо: дети ещё в садике. С трепетом прошла по комнатам. Подняла упавшую игрушку, посадила на полку. Муж топтался в прихожей.
– Любонька, ты пока в душ зайди, осмотрись, а я в магазин и за детворой.
– Ты же поговорить хотел, – напомнила я.
– Давай вечерком, малых спать уложим и погутарим, – не глядя мне в глаза, ответил муж. И поспешно скрылся за дверью.
Встреча была трогательной до слёз. Резвый топот маленьких ножек, крики «мама пришла, быстрей, к маме»! доносились ещё с первого этажа.
Вбежав в открытую дверь, сразу упали в мои раскрытые объятия. Все трое. Из моих глаз невольно брызнули слезы.
– Мамочка, ты что плачешь? – щебетали мои пташки, ласково гладя мои щеки и волосы.
– От счастья, что я опять с вами, мои дорогие, – ответила я, целуя маленькие ладошки, щечки, глазки родных детишек.
Наигравшись и накупавшись, послушав на ночь сказку, детвора уснула.
Плотно закрыв дверь, мы с мужем устроились на кухне. Я молча ждала, он собирался с духом. Тишина между нами была плотной и напряженной.
– Любаша, у тебя рак, – без всяких предисловий рубанул Алексей. – Владимир Васильевич настаивает на операции.
Кухня медленно поплыла, голова закружилась, перед глазами полетели «мушки», в ушах зазвенело. Всё тело вздрогнуло, как от грозового разряда.
Мои губы растянулись в несуразной улыбке.
– Какой рак? Что ты такое говоришь? Нет у меня никакого рака! – почти закричала я.
– Тссс! – муж приложил указательный палец к губам. – Успокойся, детей разбудишь.
Помолчал, дал время прийти в себя. В долю секунды в моей голове из отдельных осколков сегодняшнего дня сложилась полная мозаика. Положительный ответ на цито, виноватый взгляд В.В., слишком радостные заверения женщин о моей долгой жизни, их испуганные огромные глаза, сгорбленная спина мужа…
Вот я дура!!! Все, всё поняли сразу, а до меня как до утки на четвертые сутки (так у нас в классе говорили).
Конечно, рак. Что же ещё? Ну вот, ответ на извечный русский вопрос: кто виноват? (дополню, в моих страданиях) я получила. Виноват рак.
Второй извечный русский вопрос: что делать? – остаётся открытым.
Глава 4
Что делать?
Возмущение, несогласие, отрицание, внутренний бунт – гремучая смесь чувств бушевали в моем сердце.
– Почему я? За что? В чем я провинилась? – вопрошала я кого-то невидимого, поднимая голову к небу.
Ответа не было…
А жизнь продолжалась. И надо было как-то жить, выполнять свои обычные ежедневные обязанности: ходить в магазины, готовить обеды-ужины, ухаживать за детьми, заботиться о муже и выполнять всё то, что должна выполнять жена и мать.
А делать вообще ничего не хотелось.
Хотелось лечь, закрыть глаза и больше никогда не вставать. Пришлось перейти на автопилот: все равно никуда не деться от своих близких, никуда не деться и от быта… Внутри что-то сломалось, и я стала похожа на робота. Однако чем бы ни были заняты руки, в голове отчаянно бился вопрос: «Что делать? Что делать????»
В редкие минуты, когда удавалось остаться наедине с собой, пересматривала журнал «Здоровье», искала и читала всё о раковых больных и их лечении.
«Ловила» эту же тему по телевизору, при случае её же обсуждала с начитанной, всезнающей соседкой или с хорошей знакомой. Мужа старалась не трогать: он и сам переживал, хотя и не показывал этого. И втайне от меня занимался тем же: искал выход.
Голова раскалывалась от круговерти мыслей и вопросов без ответа. Между тем моё состояние начало ухудшаться: боли в низу живота возникали всё чаще и становились раз от раза всё сильней; темнело в глазах, а по спине снизу вверх поднимался поток липкого пульсирующего тепла. Когда он ударял в голову, я мгновенно отключалась. А потом обнаруживала себя лежащей то в коридоре, то в комнате.
Мягко говоря, становилось не по себе. После таких «полётов» меня ещё долго преследовала слабость и дрожь во всём теле. Радовало то, что меня никто не видит – раз, да и в голове становилось необычно тихо, а в душе – спокойно – два.
Приближался очередной визит к лечащему врачу. Надо было показаться и продлить очередной больничный. Доехав на автобусе до поликлиники, заняла очередь в регистратуру за карточкой. Впереди меня невысокий коренастый мужичок и ещё человек десять мужчин и женщин разных возрастов. Вдруг почувствовала приближающуюся дурноту.
– Только бы не упасть, – промелькнуло в мозгу. – Пульсирующее тепло змейкой скользнуло вверх, я взмахнула руками и рухнула на пол. Последнее, что успела увидеть – испуганные глаза коренастого мужчины.
Противный запах нашатырного спирта вернул меня к жизни.
Прямо надо мной несколько вытянутых искаженных лиц, одно из них – женское, в обрамлении белой шапочки доктора.
– Очнулась, слава Богу! – воскликнула благообразная старушка.
– Аккуратно поднимаемся, и в кабинет, – взяла инициативу в свои руки симпатичная докторица.
Подала стакан воды, подождала, пока я окончательно пришла в себя.
– Что с вами? – участливо спросила врач.
– У меня онкология, по-женски, – спокойно ответила я.
– Вы уверены? – не унималась приятная во всех отношениях женщина.
– Да, уверена. Недавно из больницы, диагноз окончательный и обжалованию не подлежит, – грустно пошутила я.
– Что делать надумала? —продолжала пытку врачиха, незаметно переходя на «ты».
– Да вот ничего не надумала, – грустно ответила я.
– Ты же молодая, нужно оперироваться. Организм должен справиться. Решайся! А сейчас – давай-ка домой. Отлежись, успокойся, подумай и собирайся к своему незабвенному Владимиру Васильевичу. Он – врач от Бога, и операции выполняет блестяще.
– Может, он и действительно, врач от Бога, но мне-то помочь не смог, – грустно думала я, уставившись в окно автобуса. – Просто я родилась под несчастливой звездой. Невезучая я. Вот и всё.
И вдруг меня словно прорвало – слёзы в два ручья потекли из глаз, щёки вмиг намокли, а солёные струйки стекали по шее и заливались под ворот платья. Я плакала тихонько, практически бесшумно, чтоб никто из пассажиров не услышал. Так жалко себя вдруг стало!
Так жалко деток, которые совсем скоро останутся без мамы, и так жалко мужа, маму. А ещё жалко того, что уже никогда со мной не случится: не случится увидеть, как вырастут мои девочки, выучатся и выйдут замуж и родят мне внуков. Внуки будут, а бабушки – нет. И чем ярче представляла я эти картинки далекого будущего без меня, тем горше становилось на душе и тем обильнее текли солёные слёзы по моим пухлым щекам.
– Женщина, вы уже по второму кругу едите, – внезапно прервала мои страдания кондукторша. – Вам на какой остановке надо выходить?
– На площади Победы, – спохватилась я и посмотрела в окно.
– Тогда вам на следующей. Что-то случилось? – участливо поинтересовалась она, увидев мои заплаканные глаза.
В ответ я только кивнула и махнула рукой.
