Kitabı oku: «Прощай, бабушка!!! Городские легенды», sayfa 3

Глава 7 Сказка про синего кота и белого ворона

1.

Жили – были, не тужили две девочки-сестрички. Одну из них звали Анечка, вторую Сонечка. Жили они с мамой и папой в большом городе. А городу этому исполнялось аж 300 лет в этом году – юбилей был у города.

В такие вот юбилейные года происходят в городе самые невероятные события. Об одном из них мы и решили вам рассказать.

У девочек были любимые питомцы. У Анечки – черный кот Кактус, у Сонечки – черный ворон Блейк. Черный кот гулял сам по себе, а черный ворон летал, где желал, но они всегда возвращались к нашим девочкам, часто навещали их, рассказывали о том, что творится в мире, вы же понимаете, что и кот был ученым, а ворон просто говорящим.

Но в тот июльский день, накануне большого праздника случилась беда. Как только они прилетели на балкон к девочкам, те сразу заметили, что их любимцы стали совсем другими, изменились до неузнаваемости. Это злая волшебница Марфа за какие-то шалости наложила на них одно из своих заклятий, после которого черный ворон сделался белым, а кот Кактус стал и вовсе синим. Это было очень печальное зрелище. Ведь если белые вороны изредка встречаются в природе, но живется им ой как не сладко, то синих котов не бывает, не может быть. И как же им жить с таким окрасом дальше?

Увидев своих любимцев, девочки только руками всплеснули от удивления и огорчения, а потом рассмеялись, потому что забавными показались им и сердитый белый ворон, и толстый синий кот.

– Что же нам теперь делать? – в один голос воскликнули Аня и Соня, когда смеяться перестали. Им очень хотелось разрушить чары злой ведьмы и помочь коту и ворону стать прежними.

– Ну, вы же знаете сказки, чтобы чары исчезли надо выполнить три трудных-претрудных задания, тогда мы и станем такими, какими были раньше.

И такими печальными были синий кот и белый ворон, что без слез на них не глянешь. Девочки готовы были расплакаться, но не успели.

Ворон подлетел к Сониному планшету, ткнул клювом на нужную клавишу. На страничке появился свиток ведьмы Марфы. Свиток оказался говорящим, Марфа записала да диктофон то, что хотела сказать, потому что не надеялась, что они разберут ее почерк. Ведьма писала, как курица лапой, потому что когда-то плохо училась в школе, но современная чудо – техника ей помогла.

– Бегите, летите, ползите туда, где по праву руку будет памятник забавный, а по левую – печальный, а еще в нескольких шагах от него сидит безумный художник. Когда найдете эти памятники, угадайте, какой из них мне больше нравится. Если угадаете правильно и оживет тот памятник, то станут кот и ворон снова прежними, а не угадаете, такими им оставаться навсегда. Так тому и быть. Спасайте своих разбойников, если они вам дороги.

– А кот говорил, что будет три задания, – удивленно спросила у говорящего свитка Аня.

– Маленькие вы еще, – хватит вам и одного задания, но вот памятника найдите три, так что все, как в сказке, но сжалилась я над вами, нельзя сильно мучить детей.

Ворон взглянул на кота, кот – на ворона, так им хотелось снова стать прежними. Значит надо исполнить желание злой ведьмы, найти памятники и угадать, какой из них ей нравится больше других.

2.

В городе готовились к празднику. Даже маленькие дети, коты и вороны знали, что ему исполняется 300 лет, а потому город был ярким, нарядным и очень красивым.

Нашим героям предстояло успеть выполнить задание ведьмы Марфы. А для этого им надо было совершить путешествие с Левого берега на Правый, потому что именно там, на Любинском проспекте, самой старой улице в городе, и были те самые памятники.

Ворон и кот, который тоже умел летать не хуже птиц, знали, как туда добраться по воздуху, часто они там летали темными ночами, когда их никто не мог разглядеть. Но вот как туда добраться маленьким девочкам, об это они не знали, представления не имели, в какой автобус нужно садиться, на какой остановке выходить…

Пришлось им уговорить бабушку отправиться с ними туда незнамо куда и найти памятник, который больше всех был по душе ведьме Марфе. Хорошо, что их бабушка верила в сказки. Хотя котов бабушка не любила, а воронов просто боялась, но своим любимым внучкам хотела помочь…

– Встретимся на Любинском, – подмигнул девочкам Кактус, а ворон прокаркал что-то непонятное на птичьем языке-шифровался, наверное.

Они же отправились в путешествие на новеньком троллейбусе, полюбовались немного могучей рекой, когда ехали с Левого берега на Правый по старому мосту, и вышли на остановке у Драматического театра, чтобы пройти на Любинский проспект.

По левую руку, как и было указано в свитке, оказалась печальная барышня в старинном платье. Она была такой красивой и такой печальной, звали ее Любочка, бабушка говорила, что она была женой градоначальника, любила здесь гулять, в честь нее потом проспект и стали так называть Любинским. Но вряд ли это был любимый памятник ведьмы Марфы. Тогда они прошли дальше, там, на ступеньке перед магазином сидел сумасшедший художник. Синий кот выглянул из-за его спины, он стеснялся своего окраса и прятался за памятником от глаз людских. Но увидев Аню с Соней, помахал девочкам лапой. Белый ворон тихонько каркнул с соседнего дерева – вся компания оказалась в сборе.

Но где же третий памятник, тот, который должен быть по правую руку, ведь все эти были по левую.

Они вместе с бабушкой прошли по Любинскому до самого конца и остановились перед Городовым, радушно приветствовавшим омичей и гостей города.

Девочки очень обрадовались, когда его увидели, но кот отчаянно замотал головой.

– Это не он, – шипел кот, – он тоже по правую руку, нужен кто-то другой, в свитке было написано по левую руку третий памятник, вот он видно тот, который нам нужен.

Тогда Аня тяжело вздохнула, жаль, что Марфе не нравился Городовой, он такой славный. А Соня не думала унывать, она повела их к переходу на другую сторону улицы.

– Но там нет никаких памятников, – развела руками Аня, – может Марфа что-то перепутала.

– Ведьма не может перепутать, а вот мы такими разноцветными и останемся навсегда, – отвечал ей совсем опечаленный кот Кактус, у ворона и слов не оказалось, так он расстроился.

3

– Мне не удалось их обмануть, – фыркнула Марфа, глядя в волшебное зеркальце, – хотя это было не так просто, такие маленькие, а уже знают, где право, а где лево, кто бы мог подумать.

Городовой усмехнулся, увидев и услышав ведьму, он вовсе не печалился, видя, что Марфе не удалось обмануть девочек. Они же шли по другой стороне Любинского проекта, там так сверкали витрины магазинов, вся было так ярко и красиво. И они бы прошли мимо памятника, который искали, потому что Степаныч не был похож на обычные памятники, его и не сразу заметишь. Добродушный сантехник высунулся из люка колодца, чтобы перекурить и взглянуть на спешивших куда-то прохожих.

Ворон на ветке с тревогой следил за тем, как Аня и Соня шагали мимо. Еще немного, и они пройдут, так и не разглядев памятник. Он хотел пронзительно каркнуть, но голос пропал. Ведьма позаботилась о том, чтобы он не смог подсказать девочкам, ведь ее задание они должны были выполнить сами.

И вдруг Соне показалась, что расстегнулась ее туфелька, она посмотрела вниз и сразу же увидела Степаныча.

– Вот он, вот он, это любимый памятник Марфы, мы нашли его. Смотрите, какой он забавный.

Аня тоже бросилась к Степанычу. Но он ожил на их глазах, подмигнул девочкам и пропал в люке колодца.

Люди удивленно смотрели на то, что творилось у них на глазах, чудеса, да и только. Но это было не единственное чудо. Навстречу к Ане и Соне летел черный ворон, но еще больше шуму наделал черный кот, от которого все шарахались потому что «говорят, не повезет, если черный кот дорогу перейдет». Это была любимая песня их бабушки, с тех пор ничего не изменилось.

Но ни коту, ни ворону не было дела до людских страхов, потому что заклятие спало, и они снова стали сами собой. Вот и спешили поблагодарить за это Анечку и Сонечку.

А что же стало со Степанычем? Да ничего особенного, он вернулся на свое место через часок. Не мог же Степаныч оставить любимый город да еще перед самим юбилеем.

А в день праздника Аня и Соня сфотографировались со Степанычем, и на той фотографии около ног Анечки сидит черный кот, а на плече Сонечки примостился черный ворон, хорошая получилась фотография – праздничная…

Глава 8 Еще немного, еще чуть-чуть

Такая вот сказочка взяла да и родилась нагадано, нежданно. И хотя я рисковала потерять своего последнего, а вернее крайнего жениха, не любят мои любимые летчики слова «последний», да и я тоже не люблю, если честно, но погрешить против истины я никак не могла, как написалось, так и написалось. Время у нас было такое странное и суровое, и очень запутанное, там не то что забытый и заброшенный Макар, но и сам черт ногу сломит.

Одно было ясно и понятно, не в свою любимую бабушку я пошла, не умела да и не хотела дорожить тем, что было, тем, кто был, и все делала наоборот из вредности. И не то, чтобы очень тупая и упертая была, иногда очень даже острая, если честно. Но вот в такие минуты, когда надо было о себе подумать и ради своего светлого будущего написать что-то светлое и позитивное, пусть и далекое от истины, ничего, ну просто ничего не получалось, да и поздно по волосам плакать, когда голову потерял, теперь уже скорее всего никогда и не получится… И с этим надо как-то жить.

Телефон молчал, Игорь, вероятно еще не обнаружил сказку про Макара, хотя, как пылкий поклонник, фактически фанат, он следил за моим творчеством яро, почти яростно, читал все, даже то, что не нравилось, хотя на то, что не нравилось, просто не отзывался. Переживал мой очередной косяк, работал в своем великолепном саду, если дело было летом, среди благоухающих цветов в одиночестве, а потом снова находился какой-то повод, чтобы нам встретиться и сделать вид, что мы остаемся вместе, и завтра, завтра точно, будем еще ближе.

Он был лучше моего мужа, выбранного когда-то дедушкой, хотя бы потому, что выбирала его бабушка и относилась к нему с большой симпатией, но дальше этого дело не двинулось.. Не было в ней дедова напора, который с места не сдвинется, пока не исполнишь все, чего он требовал.

– Не судьба, не печалься, детка, – сказал бы мой папа, кажется, он так и говорил во сне, когда я снова увидела его после нашего свидания с Игорем.

– Не судьба, так не судьба, – то ли подумала, то ли ответила ему я, – мне привыкать что ли.

О том, что стерпится и слюбится, мы говорить не стали, это была больная наша тема, и оба мы знали, что не стерпится и не слюбится, а потом уже поздно будет после драки, в смысле после замужества, махать кулаками.

– А может все-таки мне остаться с ним? – спросила я

Оглянулась, но папы уже не было. Молчание и поспешное его исчезновение показалось красноречивее любых слов.

А потом что-то странное случилось, то ли во сне, то ли в реальности, я увидела своего прадедушку Николая, погибшего в 35 лет во время гражданской, яростно защищавшего своего адмирала, и все, что осталось от него – сын и две дочки.

О, как же мне хотелось его увидеть хотя бы во сне, и на этот раз я видела, забыв о том, что желания сбываются, даже самые невероятные и фантастические все равно сбываются.

Передо мной сидел мой прадед, до сих пор я вызывала адмирала, но сейчас мне хотелось побыть немного с ним, хотя бы раз поговорить о странностях любви…

Сами собой появились строки стихотворений. И удивительным было не то, что они появились, сколько строк писалось во сне, и таяли без следа, а то, что я их запомнила, и потом смогла записать.

Это было что-то совершенно невероятное, но это было в те странные дни, когда живые стояли рядом с мертвыми, и я как никогда прежде верила, что наши мертвые нас не оставят в беде…

 
Опускаются сумерки в пропасть тоски,
И врываются грезы в реальность несмело.
Мне к тебе по снегам в эту зиму брести,
И искать оправданья, а в мороке белом
Написать о весне, до которой дожить,
Долететь, доползти, добрести, оглянуться.
В чистом поле осиной унылой застыть,
Чтобы снова женою усталой проснуться.
 
 
И понять, что напрасно ждала перемен,
Все десантники нынче в Асгарде пируют.
И в заснеженном мире мы страсти взамен
Нарисуем картину, я знаю, иную.
Здесь безмолвие чувства погасит опять
И заснежит дорогу к тебе, уплывая,
Будут снова незримые птицы кричать,
Что сибирский мороз души их убивает.
 
 
Что страданья твои ускользают от глаз,
И какая эпоха напомнит былое,
Если прошлое вдруг прорывается в нас,
Там мой дед, он танцует сегодня со мною.
Он моложе меня, вот такие дела,
Те же нежные пальцы и сильные руки,
– Что с тобой, моя радость? – Метель замела
Позабытый твой дом, и поет о разлуке.
 
 
Я проснулась, а музыка снова слышна,
И вернулся из мрака любимый мужчина,
Опускаются сумерки в пропасть окна,
И легко накрывает нас страсти лавина.
– Что случилось опять? – Дед вернулся с войны.
Никого никогда так потом не любила.
Перепутали все эти снежные сны,
Застываю в объятьях, как нежен Ярило.
 
 
Дивный бог, древний бог, не уйти от страстей,
Не Снегурочка я, и теперь не растаю.
Но проносится память, и вижу ясней,
Как летит и не тает там снежная стая.
Мне к тебе по снегам в эту зиму брести,
И искать оправданья, а в мороке снега
Опускаются сумерки в пропасть тоски,
И врываются грезы в реальность несмело.
 

Такое вот написалось стихотворение. Я точно помню, что сначала была сказка про Макара, потом появилось странное стихотворение, порожденное портретом, который оказался в папке с романом о моем прадеде и адмирале Колчаке, а потом повествование о живых и мертвых душах.

Тогда еще Игорь не успел ворваться ко мне в неописуемой ярости, не вопил, что он меня не понимает и никогда не поймет да и понимать не собирается.

В такой момент нам надо было бы подать на развод, конечно, если бы мы были женаты. Но его медлительность избавила нас от этой противной процедуры, признания того, что брак – совершенно отвратительное дело.

Бабушка просунула голову в комнату, посмотрела на меня и на него и спросила:

– А чего ты хотела? Чего добивалась, это был твой последний шанс, и ты все испоганила. Макаревич с его эпатажем и тупоумием тебе дороже прекрасного парня и ваших отношений, живи как знаешь, мне нечего тебе сказать. Но не могла и представить, что ты можешь так испоганить свою жизнь.

Но перед всеми этими архиважными для меня событиями, я все-таки написала главу романа, который никогда не увидит света.

Почему я так решила, и зачем писала эту главу? А вот на этот вопрос у меня нет ответа. Просто мне казалось, что все, что ни делается, для чего-то понадобится, и я обязательно пойму, что же такое кроется в тексте и как это отразится на моей жизни и судьбе. И кто сказал, что текст вторичен? Не знаю, для меня он чаще всего и был первичен, а потом сама реальность, где он просто воплощается.

То, что в тексте вполне может ничего не крыться и к судьбе моей не иметь отношения, этой мысли я не допускала, понимая всю важность того, что пишется и слышится. В общем, это была еще одна история о мертвых и живых душах, и вот какой она написалась.

Глава 9 Шутка кукловода или мертвые души

Сначала треснуло зеркало в прихожей. Но я рванулась на улицу, потому что опаздывала, и подумала о том, что и в моей квартире может поселиться кто-то из разбитого зеркала.

Как же прочно живет в нас каждая фраза, каждое слово романа века. Недаром ли пугливые, полуживые души так не любят это повествование, оно приводит или в шок, заставляет терять рассудок?

Я люблю роман.

Сейчас я спешу на свидание и почти счастлива. Но можем ли мы знать, кого встретим на пути, что случится с нами к вечеру, через час, да что там, через мгновение? Жизнь прекрасна и удивительна, потому что ничего этого мы не ведаем.

До места свидание я добралась без происшествий, успела забыть про треснувшее зеркало и даже любимый роман.

№№№№№№№№

В большом торговом центре мой спутник останавливается, ласково берет меня за плечи и поворачивает в свою сторону. Он хотел сказать что-то важное, напомнить о чем-то, может быть поцеловать (мечта идиота), но произошло невероятное. Прямо за его широкой спиной я вижу прекрасное создание в одном купальнике и столбенею. Опасность? Соперница?

Только через минуту становится ясно, что это не моя прекрасна соперница, это манекен, дорогой, хорошо сотворенный, так что сразу и не понять, что это не человек, а кукла, призывающая купить это чудо-купальник.

Думаю о том, что могла переживать, в какие стороны шарахаться, если бы мы оказались, скажем, среди восковых фигур в знаменитом музее мадам Тюссо. Наверное, так и рождаются фильмы ужасов.

Но куклы остаются куклами, а люди все-таки не куклы, на первый взгляд хотя бы. Почему у меня создается впечатление в том самом огромном торговом зале, что здесь есть манекены неподвижные и двигающиеся в разные стороны. Все, кто двигается – живые, если к ним прикоснуться, они вероятно, теплые. И все-таки это впечатление не исчезает.

Мой спутник, философ и по образованию и по отношению к жизни, и потому остается только рассказать ему, о чем я в этот момент думаю.

Просто, наверное, выражение лица у меня какое-то странное, не очень понятно, что меня так волнует. Хочу ли я дорогой подарок, или что-то иное не дает покоя. Правы мудрые женщины – мужчинам надо объяснять все, что мы хотим сказать, почему они должны догадываться, а то еще бог знает, до чего догадаются.

Мы спускаемся на первый этаж в кафетерий, чтобы поговорить немного. Выслушав меня, он улыбается.

– А ты только сейчас догадалась о том, что половина тут мертвых душ?

Хороший поворот, он издевается или на самом деле это так?

А он не унимается.

– Ну, посмотри на мужчину за тем столиком, думаешь, он жив?

Не знаю, человек поднимается и идет куда-то, вероятно, скорее жив, чем мертв, ведь он двигается, смотрит на красивую женщину, облизывается, думает: «Мне б такую».

– А вот это девица, – не унимается философ, – думаешь, она что-то чувствует, мы все для нее не бесцветные тени? Она не наткнется на тебя, когда пройдет мимо? Но в ней с самого начала не было никакой жизни.

Я понимаю, что сейчас он мне расскажет какую-то историю, чтобы доказать собственную правоту, потому что я не особенно ему верю, хотя в глубине души подозревают, что он прав. Просто озарение какое-то. Хотя в голову это все-таки не укладывается.

– Понимаешь ли, в чем дело, – начинает он, – мы привыкли думать о том, что при рождении, когда младенец делает первый вдох, душа в него вселяется, кто-то говорит, что она появляется еще в утробе матери, когда плод начинает шевелиться, а здесь только просыпается окончательно.

– А это не так?

– Это так, – соглашается он, – интересно то, что происходит потом с душой, которая принадлежала уже дюжине людей до нас и накопила столько всего в своей оболочке, как она приживется на этот раз, как будет развиваться, сможем ли мы ее оживить окончательно, чем наполним, сделаем ли своей или она будет отторгнута.

– И что же происходит?

– Вот и происходит развитие, она должна попасть в это время, в это пространство, она должна комфортно себя здесь чувствовать и развиваться, а не сбежать от нас, как неверная жена, к другому мужчине. Ты думаешь, что такое клиническая смерть, как ни побег души из тела? Если найдется подходящая душа поблизости и успеет вселиться в еще не остывшее тело – человек оживает, если же нет, то, увы….

– Не повезло бедняге…

– Недаром, люди, которые возвращаются назад, не любят рассказывать о пережитом, а если рассказывают – одно и то же, о коридоре, свете, то, что они наверняка до этого читали или слышали от других. А на самом деле ничего они не помнят и не знают, сбежавшая душа вряд ли вернется назад, а совсем другая только пытается прижиться в этом теле, она ничего о нем не ведает, все начинается сначала, вот и молчат, бедолаги.

– Но ты говорил о живых людях, у которых мертвые души, – напомнила я ему, капризно поджав губы.

– Да, конечно, прожил человек половину жизни в тумане, ничего не хотел, ничего не делал, что же ты думаешь, душа еще жива у него? Нет, формально, она может и трепыхается, но это мертвая душа. Ведь люди порой умирают еще задолго до своей физической смерти, им не обязательно для этого лежать в коме и не шевелиться. Он может и шевелиться, но душа уже точно мертвая.

– И что же делать? – спросила я, вспомнив все больные вопросы наших революционеров, которых разбудили несчастные декабристы.

Он молчал, разглядывая кого-то, наверное, пытаясь определить, мертвая или живая у него душа.

– Что делать, чтобы душа не умерла раньше срока, и вообще оставить ее в целости и сохранности – учиться, развиваться, забыть о покое, пусть он только снится, музыку, стихи писать, кино снимать – творить одним словом, – с пылом говорила я.

– Ну, это банально, хотя для начала не так и мало. Но есть еще одна тайна во всем этом, желательно бы узнать, кому принадлежала душа прежде, совпасть с теми, кто уже владел ею, кто пытался развивать и сохранить то, что он накопил за свою жизнь. Ведь без их помощи и без их опыта мы не сможем много сделать и снова все начнем сначала. Если успеем начать, – он таинственно замолчал.

– Узнали, а потом?

– А потом подумать о современном мире, в который мы ее бросаем, вот с поправкой на изменившиеся реалии и развивать ее дальше, все время неустанно, восстанавливать, оживлять, поддерживать тот огонь, которым она питается, конечно, не при помощи вина, азарта, а то и наркотиков. Так ее только и можно умертвить раз и навсегда.

Около нас остановился человек, на диво красивый, странно похожий на Александра Блока в молодости. Вероятно, это сходство замечали с самого начала многие, и повторяли ему все время о том, что он удивительно похож на великолепного поэта.

Но я заметила и другую особенность – он был мертвецки пьян, нет, двигался он, почти не качаясь, но он до такой степени был выключен из реальности, что если бы другой человек шел к нему навстречу, то он бы не смог свернуть, отстраниться в сторону, и просто бы врезался в него.

– Вот, лучший способ умертвить душу, о наркотиках я не говорю, ее просто выключают, усыпляют, и назад вернуться она едва ли сможет, да мало ли способов, как можно убить душу. Если она и была бессмертной, то с этим давно покончено, еще до нас постарались.

– Куклы и кукловоды, – я снова вспомнила о красивом манекене, который заставил меня до такого додуматься.

– А самое главное, что мы сами и куклы и кукловоды одновременно, каждый в своем мире и кукла и кукловод. Пока душа не умерла, человек может все, но стоит только ее потерять или убить, и он уже остается просто куклой, тогда и появляются другие кукловоды, вот это настоящая беда. Но стоит ли жалеть о том, кто уже успел погубить свою душу, и передает себя в руки другого, прекрасно понимая, что ничего хорошего ему не дадут, а скорее наоборот, отберут даже то, что еще осталось, тот мизер, который у человека еще был, чтобы окончательно швырнуть его в пропасть.

– Тогда бес забирает его душу? – спросила я, вспомнив знаменитый сюжет о Фаусте и Мефистофеле.

Мой спутник рассмеялся.

– А теперь я открою тебе величайшую тайну, а на кой ему нужна такая душа, несчастная, измотанная, затравленная? Ты веришь, что Мефистофель – это тот старьевщик, который тащит с помойки все к себе в дом и захламляет его изношенными мертвыми душонками? Господин Чичиков хотел за них хотя бы монеты получить, а ему зачем это нужно?

На этот раз я и удивилась и встревожилась по-настоящему. И на самом деле, как глубоко сидят в нас те самые заблуждения, которые кто-то и когда-то внушил нам.

– Тогда почему он возится с ними? – не сдавалась я.

– Дорогая, а не ты ли писала о чертях в Пекле, кочегарах и тружениках, которые не видят белого света, в отличие от твоих забавных бездельников сатиров из заповедного леса.

– И что? – невольно вырвалось у меня.

– И то, что когда-то он был наказан, проиграл в кости Велесу – богу всего живого на земле, твоему любимому богу, и с тех пор он должен собирать эти мертвые души и бросать их в топку, чтобы они не возродились больше, чтобы на свет не смели показываться. Заставь Мефистофеля души собирать, он много чего натворить может, творческая личность. Ну, самовольничает, конечно, когда ему кажется, что душа уже никчемная, ее пора сжигать, а человек упрямится, не отдает душу, но это не значит, что она нашему Мефи нужна. Просто он так считает, а уж упрямства у него – сама знаешь. Но самое главное, что он редко ошибается, если человеку и удается защитить, отстоять свою душу, та самая душа очень скоро все равно у него оказывается. Тогда в морозную зиму становится немного теплее – мертвые души – это самое лучшее топливо, да и для чертей передышка, можно перекурить, она ведь горит очень долго, пока все жизни не выгорят, не обратятся в прах. Вот на это только и годится мертвая душа, но хоть какая-то польза.

– Странно, а я все пыталась понять, зачем ему нужны эти души.

– Вот затем и нужны. Но какое же преступление совершает человек, который не может сберечь душу, он уничтожает надежды на возрождение, все то доброе и светлое, что успела душа накопить до того, когда пришлось ей вселиться в это тело и сделаться мертвой.

Мы сидели за столиком, а мимо двигались, словно во сне живые и мертвые души. И поди еще пойми, какие из них живые, а какие уже давно дубу душу отдали…