Kitabı oku: «Код Гериона. Бессмертие без жизни», sayfa 5

– Но так не должно быть!.. – доказывала она непонятно кому. – Я же старалась быть хорошей, я почти не трусила, я сделала все, что нужно, я даже вену нашла правильно!.. Так за что это, Господи?..

– Не «за что», а «для чего». На скорый ответ не надейся, – проговорил вдруг спокойный, теплый, а главное, знакомый голос.

Из мрака выступила высокая светловолосая фигура в длинном тёмно-сером пальто с опущенным капюшоном и окаймленным белой линией восьмиконечным крестом на рукаве. А пару секунд спустя она узнала лицо с мягкими ангельскими чертами, совершенно чужими здесь, на нижнем уровне, в обиталище «человеческих отбросов» – так в разговорах «за жизнь» люди нередко величали сами себя. Пухлые, почти женственные, губы, миндалевидные зеленые глаза, ангельская улыбка. Брат Александр казался воплощением миролюбия и красоты, но жутковатая байка о том, как его однажды пытались зарезать, и что стало с этими несчастными, ходила в Подземке уже несколько лет.

– Почему я жива, а она – нет? – вопросила Мидори, задыхаясь от слез.

– Ты не сажала себе сердце, печень и почки несколько лет подряд. – Александр вдруг сел, чтоб быть с девочкой вровень. – И здесь неважно, насколько ты была смелой…

– Вам что – «ночной рыцарь» рассказал?

– Конечно. Мы в Братстве знаем друг о друге все.

– Потому-то платы он и не взял… – вздохнула девочка, вытирая слезы.-Что же мне делать, брат Александр?

– Во-первых, успокоиться. Ты же понимаешь, мама не умерла. Она перешла в другую форму. Даже вещи никогда не умирают окончательно, а уж люди – тем более. Во-вторых, тебе лучше пойти со мной.

– Куда?

– Наверх. И обещаю: солнце ты увидишь через пару дней. Ты и все, кто уверовал.

Девочка открыла рот, чтобы возразить, но брат Александр не дал ей такой возможности.

– Мидори, свет не включат. Воды в трубах больше нет, потому что насосы не работают. Канализация – сама чувствуешь, как здесь плохо пахнет. Лестницы наверх забиты людьми и завалены трупами. Скоро здесь будет одна большая могила.

– Но мама…

– Не бойся: крысы её не тронут…

Он зашел в комнату, позволив девочке осветить ему дорогу, и остановился перед останками молодой женщины. Медленно перекрестив покойницу своей большой рукой, он прошептал на латыни короткую молитву, и руки Мидори сложились на груди сами собой. Минутой позже, когда она в последний раз поцеловала мать, Александр заботливо накрыл тело лежавшим на матрасе покрывалом, достал из кармана пальто спрей-баллончик и, держа его в вытянутой руке, распылил содержимое на труп. Мидори зажмурилась. Две секунды спустя над покойницей вспыхнуло пламя.

Вестник из ниоткуда
Велиард Рид. Декабрь 2142, Биостанция №7, Антарктида

Я опять падал во сне. Стремительно и неотвратимо. И вновь проснулся в момент удара. Моё несуществующее сердце выбивало тревожную дробь… Я думал, что уже давно изжил старые страхи, связанные с памятью человеческой оболочки – но нет, жуть падения и переломанное тело матери по-прежнему всплывают в моих снах, как утопленники. Лучше буду, как раньше, загружать себе на ночь искусственные сны про первых колонистов Марса.

В реальности меня уже давно не пугает человеческая начинка – кровь, кишки, кости… Как можно бояться того, из чего состоишь сам? Всё равно, что копаться в системном блоке, делать брезгливую мину и восклицать: «Какой ужас!». Но сон – другое дело. В нём задействованы те участки сознания, которые не обманешь ни новым телом, ни новым образом мышления. Они нет-нет, да напомнят, что совсем недавно ты был рабом своей физиологии, комплексов и мелких амбиций.

На рассвете я вышел из коттеджа – проверить, как принялись сосновые саженцы сорта «Скади», который я вывел специально для посадки на оттаявших территориях. Убедившись, что в целом деревца чувствуют себя нормально, и добавив удобрений самым слабеньким, я отправился гулять по окрестностям биостанции, от которой по этим некогда мертвым краям распространяется жизнь.

Рассветы и закаты Антарктиды не переставали меня восхищать. Смотреть на них – это все равно, что слушать хорошо написанную симфонию: каждый раз обнаруживаешь что-то новое и заново удивляешься дивному сочетанию оттенков света, острым силуэтам фиолетовых гор, переливу льдов и багровым облакам причудливых форм. Особенно мне нравилось, когда пылающий диск, восходя из-за зубчатого горизонта, совпадал с почти идеально круглым отверстием Кольцо-горы, делая её похожей на портал в мир золотистого света.

Вот и сейчас, усевшись на столообразную, нависающую над обрывом глыбу, я любовался зрелищем вместе с дворняжкой Янкой, которую мне подарили друзья из «Крылатого Солнца». Вот в круглом проеме Кольцо-горы, на фоне золотистого света появилась летящая чёрная точка – сперва она была крохотной, едва различимой, но, приближаясь, увеличилась в размере так, что стали различимы машущие крылья. Объятый любопытством, я скомандовал своим искусственным глазам сделать пятикратное приближение: в этой глухомани адресатом или объектом наблюдения десмодуса могло быть лишь одно существо.

Уже четыре года как я передал управление семейной (никогда бы не сказал – своей) корпорацией «Наутилус» нанятым менеджерам и два года как официально, через суд, признан мертвым. Свидетельства моей трансформации (включая видеозапись изъятия мозга и заморозки тела) слила властям какая-то сволочь, и несмотря на то, что особый юридический статус получили даже обитатели Хранилищ Душ (хотя им, правда, не разрешается занимать руководящие посты и баллотироваться на выборах), решение было принято не в мою пользу. Не помог даже сеанс прямой голографической связи, во время которого я честно ответил на все вопросы. Моя «личиночная» оболочка без головного и спинного мозга была найдена следователями в холодильной камере нашего экспериментального центра в Пасадене, и я жестоко пожалел, что не распорядился сразу же отправить её в печь.

Кстати, в базовом режиме я до сих похож на человека, пока на мне одежда. Полное копирование себя-прежнего в мои планы не входило, да и трансформация при этом оказалась бы невозможной. Но поначалу нужно было сделать так, чтобы люди воспринимали меня как своего. Поэтому лицо и волосы у меня весьма правдоподобные.

Единственным способом доказать, что я, пусть даже частично, принадлежу к биологическому миру и могу считаться человеком, было бы вернуться в Америку, предстать перед судом и позволить взять клетки мозга для анализа ДНК. Однако мои доверенные лица, как один, умоляли меня этого не делать, утверждая, что за пределами Антарктиды я долго не проживу. Трудно сказать, от кого опасности больше – от террористической секты Крестителей, сгубившей мою мать Сару Рид, или от Линдонов, которые в своем стремлении сожрать «Наутилус» не остановятся ни перед чем.

Была ещё одна причина, по которой я выбрал затворничество в Антарктиде – патологическое внимание прессы к каждому моему шагу и вздоху после того, как погибла мать. Пять лет спустя, когда на время превращения мне пришлось надолго исчезнуть, мы с помощниками загодя состряпали целую постановку с подставными лицами и фальшивыми доказательствами того, что я впал в депрессию, сел на стимуляторы и долго лежал в корпоративной психушке: видеозаписью моего двойника, с визгом гоняющего по комнате одному ему видимое животное, кишели таблоиды от Аляски до Сиднея. А в человеческом мире туда, где ошиваются мелкие падальщики, быстро приходят твари покрупней…

И потому, заметив десмодус, я сперва подумал, что будет разумнее оставаться вне его обзора. Ни посылок, ни сообщений я на тот момент не ждал: Гелиополис оповестил бы меня об отправке беспилотника. Но крылатого вестника могли отправить и немногие верные мне сотрудники «Наутилуса», включая тех, кто в ходе слияния покинул свой пост. Кое-кто знал, как со мной связаться, и временами делился новостями. Однако после поглощения «Наутилуса» Линдонами общаться даже с этими людьми мне хотелось всё меньше – в том числе потому, что за ними могли следить.

Любопытство победило: я дождался крылатого гостя и выставил руку. Похлопав перепончатыми, глянцево-черными крыльями, на которых играло бликами солнечное пламя, небольшой юркий робот вскарабкался мне на плечо и исступлённо захрипел голосом Мрака – ту песню, что неизменно повергала меня в состояние, близкое к панике. А затем другой голос – самый любимый на Земле – велел мне искать укрытие под землей, добавив, что у меня на все про все меньше часа. И если то, о чем предупредила в послании Ви, вот-вот произойдёт, мы вряд ли увидимся вновь: она умрёт вместе с миром, который я до сих пор знал.

Прослушав сообщение, я во весь дух помчался домой. Активировал омниверс-камеру, чтоб оповестить об опасности «Крылатое Солнце» (поверят, нет – забота уже не моя), затем поговорил по спутниковой связи с бывшим помощником Ником Ковальским, который, как оказалось, плавал на яхте вокруг Новой Зеландии и довольно далеко ушёл в океан. Ника я расспросил о запасах провианта и теплых вещей на яхте и, оценив, как долго приятель сможет протянуть в автономном режиме, посоветовал ему отойти подальше от берега. Остаётся надеяться, что мои слова он воспринял всерьёз; в конце-концов, я всегда был изрядным занудой и шутить не умел.

Стараясь не думать о том, что может происходить сейчас на поверхности, я вскрыл лазерным ножом корпус гонца. Всё как я и подозревал: десмодус оборудован трекером, и вылетел он из Семи Ветров – роскошного города-курорта, где поcтоянного населения мало. Приехать туда и отправить мне послание мог хоть друг, хоть враг. Если верить словам зампреда «Крылатого солнца» Цзян Мэй – о том, что в организации никогда не состояла женщина по имени Вильгельмина Келлер, то все эти годы в Омниверсе рядом со мной был чей-то аватар или, хуже того, искусственный интеллект. Единственная Вильгельмина, когда-либо состоявшая в организации, носила фамилию Хейсс и давно была мертва. Но кто бы ни создал мою Ви, он «лепил» её именно с покойницы. Любовь к гитарной музыке – и та совпала. Знать бы, друг это или всё же враг.

Биостанция номер семь, построенная на мои средства и по моему проекту, находилась в ведении «Крылатого Солнца»: именно к этой организации мне пришлось себя приписать, чтобы получить разрешение на постройку объекта в Антарктиде. В те годы заселением и освоением южного континента руководила Организация Объединенных Наций, и председательствовал там СССР, традиционно относившийся к нашей семейной корпорации – «Наутилусу» – с большим недоверием. Русских было много и в «Крылатом Солнце», но эта организация сознательно выбрала независимость, пусть и формальную, от всех государств. Вернее, сотрудничество за деньги со всеми, кто готов предоставлять заказы, если они, конечно, не противоречили этическому кодексу. Ещё до «превращения» я нередко жертвовал им деньги в гелиокойнах, сопровождая эти переводы коротким зашифрованным посланием: «Чудеса не происходят сами». Эта фраза стала моим паролем для контакта с «Крылатым Солнцем», когда Вильгельмина надоумила меня с ним сотрудничать.

Но нельзя сказать, что в своём решении я опирался только на Ви. Идея вызревала не один год; после того, как подстроенное фанатиками крушение вертолёта лишило меня матери, а самого сделало калекой, я всерьез задумался о том, что не за горами планетарная катастрофа, которой человечеству каким-то чудом удавалось избегать в течение века. Я верил, что рано или поздно Крестители доберутся до ядерного или биологического оружия, чтобы предать человечество «очищающему огню» – пусть даже им самим придётся черным дымом подняться в небо, где их на самом деле не ждут.

Беспокоясь за свою жизнь, я стал искать место, где смог бы быть по-настоящему полезен – и как можно дальше от Линдонов. Боевого духа моей матери я не унаследовал ни процента. Разумеется, я мог уйти на одну из наших стационарных или мобильных подводных станций в качестве начальника какой-нибудь лаборатории, но жизнь в ограниченном пространстве под стометровым слоем воды меня тоже не привлекала. Этот вариант я не отмёл окончательно, а приберёг на крайний случай, не подозревая, насколько этот случай может оказаться коварным.

Снимать с десмодуса оставшиеся защиты пришлось долго. Время от времени я отвлекался на данные метеорологических датчиков, поступавшие через приемник на чип расширенной памяти. Я выяснил, что перед тем, как быть отправленным ко мне, робот исполнял в «Семи Ветрах» охранные функции и аэрофотосъемку моря и суши для каких-то повседневных городских нужд, получая энергию, как и большинство десмодусов, через фотоэлементы на крыльях. И нужно быть действительно высококлассным инженером, чтобы дистанционно перехватить и перепрограммировать беспилотник линдоновской сборки.

Начинается кое-что странное: индекс геомагнитного возмущения падает. Минус пятьдесят нанотесла за час опускается до минус ста. Наружные датчики словно взбесились, цифры скачут туда-сюда… Безумие какое-то… И через наружную камеру почти ничего не видно… Чертыхнувшись, включаю аналоговое радио, которое вручную смастерил в одну из бессонных ночей, разбуженный очередным кошмаром (в этот раз про ядерную войну).

Ловлю частоту «Крылатого Солнца»; сквозь непрерывное шипение еще можно разобрать разговор Гелиополиса с советским исследовательским судном; моряки уже порядком напуганы, но девушка из «крылатых» сохраняет спокойствие; она убеждает капитана подойти как можно ближе к берегу и поискать защиту для бортовой электроники. Но вот незадача: у гражданского судна такой защиты, скорее всего, нет. Затем в разговор вклинивается третья сторона – подводное судно «Наутилуса» «Селена», но уже через несколько секунд голоса тонут в беспощадном белом шуме, сначала превращаясь в отрывистые восклицания, а затем сменившись монотонным, бессмысленным и безжизненным шипением. Наконец, внешние датчики отключаются одни за другим.

Тишина, в которой я привык работать, теперь давит, как пресс. Уже сейчас, должно быть, на Землю дождём сыплются самолёты и спутники. В мегаполисах через несколько минут начнутся хаос и паника, особенно на самом нижнем уровне. Агония будет продлеваться, пока работают резервные генераторы, но когда все поймут, что задница наступила надолго, – рухнет всё, кроме армии; да я и насчёт нее, честно говоря, не уверен. Если всё правда, сотни тысяч погибнут в ближайшие дни… По-прежнему не верится. Не может мой разум этого принять, как не может помыслить реальных масштабов вселенной. Он продолжает отчаянно хвататься за допущение, что это жестокая провокация, нацеленная лично на меня.

Оставив развинченного робота лежать на столе, я спустился на второй уровень – осмотреть внутреннюю оранжерею, где собраны, помимо других, растения, которые в диком состоянии больше не растут – как, например, венерин башмачок или душистая ваниль. Многих зеленых друзей я назвал в честь героев любимых фильмов, книг и комиксов, и каждый новый бутон или побег – особенно у самых капризных – воспринимается как маленький семейный праздник. А сейчас повседневные действия – там обрезать больную ветку, здесь разобраться с плесенью, подрезать верхушку или внести в почву дождевых червей – обретают некую мрачную торжественность, словно я теперь хозяин нового Ковчега.

Затем я поставил таймер для пополнения кормушек своему зверью, выбрал искусственные сновидения, запросив встречу с девушкой, похожей на Ви, и погрузился в гибернацию на двое суток: нынешний организм позволяет мне поддерживать режим сна искусственно, хотя при низком уровне кислорода или глюкозы система разбудит меня автоматически, на какое бы время я бы ни выставил таймер. Убедившись, что животные за это время не набедокурили и все системы убежища функционируют нормально, я раскрыл голографический экран, лелея призрачную надежду прочесть метеосводку от «Крылатого Солнца». Данных нет.

Дверь наружу приходится отпирать и сдвигать вручную: дело нелегкое даже для меня. В просторном зале меня встречает забравшийся через форточку кот Тэо и настырно мяукает, ругаясь, что я забыл его снаружи. А нечего было удирать так далеко! Впрочем, коту я очень рад: он выглядит целым и невредимым, а значит, высшие формы жизни за пределами дома находиться могут. Внешне в коттедже ничего не изменилось: все тот же легкий беспорядок, оставшийся от спешных сборов. Только вот свет больше не включается, и термостат приказал долго жить. Радиационный фон для этих мест обычный – двадцать один микрорентген в час.

Посмотрим теперь, что происходит снаружи. Вместе с собакой Янкой мы идем на нашу любимую «смотровую площадку»: обычно, помимо Кольца-горы, оттуда видны, как на ладони, проходящие по Магистрали поезда – тонкие блестящие змейки на фоне камней и вулканического песка, а также бусинки шаттлов, которые курсируют в паузах между регулярными рейсами. Шаттлов не видно, но примерно в десять двадцать здесь должен проследовать поезд из Новолазаревской в Дюмон-Дюрвилль.

А пока поезда нет, я включаю модуль спутниковой связи и пытаюсь вызвать Гелиополис. Молчание. То же самое с Мирным. Снова пытаюсь связаться с Ником и затем – отбросив осторожность – со «Ньёрдом», вышедшим (вернее, эвакуированным) из «Наутилуса» незадолго до заключения договора о слиянии. К кому бы я ни обратился – сигнал отсутствует. Хотя надпочечников у меня нет и адреналину взяться неоткуда, клетки мозга заполняет ужас: впервые в моей жизни мир по-настоящему замолчал.

Десять часов, одиннадцать, пошёл двенадцатый. За это время – ни поезда, ни шаттла, ни даже дрезины. «Перекидываюсь» для удобного бега и устремляюсь узкой тропкой под уклон, в сторону Магистрали. Она лишь выглядит близкой отсюда: на самом деле, со всеми препятствиями – обрывами, нагромождениями камней, бурными ручьями, путь составляет шестьдесят три километра; на бегу я продолжаю посылать сигналы то одному, то другому адресату в пустой эфир. Возможно, все еще не так страшно – по крайней мере в «Наутилусе». Мы всегда стремились учитывать самые разные риски – от климатических катастроф до ядерной войны, которая после недавней марсианской революции вновь стала пугалом для старых и малых.

В своей «звероформе» я не уступаю ловкостью крупным кошкам, которыми был очарован с детства. Прыжок – и позади осталась пропасть четыре метра шириной. Ещё два – и я сократил себе дорогу в обход скалы. Попутно замечаю, что между камней пробиваются травы – косвенный результат моей работы. Нет, здесь я их не сажал: семена с биостанции занесли сюда ветер и птицы.

Два с лишним часа спустя я достиг ближайшего участка Магистрали, помеченного предупреждающим знаком «Высокое напряжение». Первое, что меня удивило – гробовая тишина: перестали привычно гудеть рельсы. Подобравшись поближе, я понял, что они обесточены: этим и объяснялось отсутствие транспорта. Пробежав еще два километра к западу, я нашел кнопку аварийного вызова, но попытки с кем-нибудь связаться также ни к чему не привели.

Выбор был таков – дойти до Рэйлтауна – ближайшего ко мне города – и увидеть своими глазами, что происходит там, или вернуться на биостанцию и там дожидаться транспорта или хотя бы проводника из «Крылатого Солнца», который поможет мне попасть в Гелиополис: я был уверен, что ребята меня не бросят. Рассудив, что без «амброзии» или преобразователя на дальние расстояния лучше не уходить, я решил прихватить с биостанции пятидневный запас напитка.

Всю дорогу обратно я думал о Вильгельмине: как теперь узнать, что с ней случилось, если все спутники на орбите, наверное, вышли из строя? Если она электронная сущность – успела ли спастись? Если всё же человек – то где она и сможет ли выжить в мире, провалившемся теперь даже не в Средневековье, а в первобытный мрак? Обманула она меня или нет, сейчас уже не столь важно. Без неё мой самый главный орган, которым я, собственно, и являюсь, остался бы без кислорода и угас бы через пять минут; что на самом деле произошло – я б и осознать не успел. Но возможно и то, что быть со мной она никогда по-настоящему не хотела – просто выполняла какую-то лишь ей известную задачу. И думать об этом по-прежнему больно – во плоти я или в другой оболочке.

Янка встретила меня визгливым лаем и запрыгала так, словно хотела цапнуть за локоть, но, как я уже успел узнать, ничего общего с игрой такое поведение не имело. Когда мы зашли в дом, она подвела меня к Тэо. Бедняге было из рук вон плохо: тельце тряслось мелкой дрожью, зрачки закрывали почти весь глаз, из пасти текли слюни. С большой осторожностью я взял кота на руки и перенес на его любимый коврик, затем несколько раз набрал в шприц воды и напоил его, прикидывая, чем же он мог отравиться. Терять его не хотелось: за время отшельничества на Седьмой биостанции «зоопарк» стал для меня семьёй.

Покидая биостанцию, я всегда запирал внутренний сад от собак и кошек, а вокруг дома ничего ядовитого не росло (если только ветра и птицы не занесли сюда семена откуда-то издалека). Причина, похоже, была проще: импульс, соизмеримый с импульсом от ядерного взрыва, нарушил нормальную работу нейронов, по которым передаются электромагнитные сигналы, просто последствия проявились не сразу. А значит, весь Рэйлтаун сейчас – один большой лазарет, и никто не знает, что делать. К несчастью, не знаю и я – разве что в каталоге моих растений отыщется что-то полезное. Буду сидеть здесь и дожидаться «Крылатых». Но как долго?..