Редактор Н. М. Николаев
© Людмила Максимовна Козлова, 2018
ISBN 978-5-4490-3951-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Сообщаю, что я – патриот и оптимист, и поэтому (именно поэтому!) стараюсь быть объективной и говорить правду о времени и о себе. В поэзии это абсолютно необходимо!
Нет особенного счастья,
Но оглянешься назад —
И твоею доброй властью
Видишь яблоневый сад.
Видишь узкую тропинку,
Уходящую в лесок,
Утра алую росинку,
Солнца красного кусок.
Видишь милое окошко,
Кособокое крыльцо,
Счастья полное лукошко,
Детства ясное лицо.
Бессонной ночью гаснут сны,
Дорогу Млечную смывая,
Седое зарево луны
Опять за соснами всплывает.
Поля ночные, лай собак
И дым из труб в хрустальном небе,
Снегов сверкающая небыль,
Большой Медведицы черпак.
Земным дыханием наполняясь,
Прольётся в космос тишина.
В его безжизненные волны
Вплетётся тёплая волна.
Расплывалось солнце, разливалось,
И кукушка где-то куковала.
Тосковала, жалобно считала,
Сколько жить на свете мне осталось.
И летело эхо, и металось,
С тишиной лесной перекликалось.
Век назад здесь так же заходило
Алое светило. И была
Чья-то дума песенно-светла…
Только неба синь
Не бороздила
Лайнера блестящая стрела.
Мерцает изморозью тонкой
В снега закутавшийся лес.
И месяц новенький и ломкий,
Поднялся в сумраке небес.
Тропинка заячья темнеет.
Ныряя в сосны за сугроб.
И, перекрещиваясь с нею.
Бежит узор мышиных троп.
Замшелый пень берёзы древней —
В блестящей шапке старичок —
Не спит, а так – вполглаза дремлет
И видит всё лесовичок.
Там, в вышине, над закатом
Странен рисунок небес:
Заревом алым объятый
Вырос невиданный лес.
Вот в тишине невесомой
Гаснут и вянут цветы,
И проступают знакомо
Чёрного взрыва черты.
Даже летучим туманом,
Облаком в синем плену,
Каждым кустом и поляной
Помнит Россия войну.
Вспыхнул вечер и сгорел.
И остался только пепел.
День прожив на белом свете,
Ничего ты не заметил,
Не узнал.
Не смог,
не смел.
Вот и этот синий вечер
Вспыхнул ало
И сгорел.
Ели и кедры.
Ветры и ливни
Смыли холмы могил.
Пахнет смолою,
Веет покоем
Тихо
От тех, кто был.
В овсяном поле три креста
Прямы и высоки.
Как будто час уже настал —
Обходят мужики
Свои посевы по межам,
Назавтра поутру
Им снова в поле выезжать,
В полдневную жару
Найти оконце родника
И, словно бы во сне,
Напиться, тронув облака,
Блеснувшие на дне.
В широком поле три души
Задумались о том,
Как скоро времечко бежит
Под августом-мостом.
Грустят от дома вдалеке,
что солнышко зашло
К дороге б выйти налегке
И двинуться в село.
В овсяном поле три креста
Прямы и высоки —
В родной земле,
В родных местах
Заснули мужики.
Тополиный пух
Невесом.
Весь зелёный луг
Занесён.
До утра звенел
Чей-то смех.
Женский голос пел:
«Снова снег…»
И летел июнь
Под откос.
Сорок тысяч лун
Пронеслось.
Но июню вновь
Не срастись.
Слева – смерть и кровь.
Справа – жизнь.
Пулей лист пробит
Над тобой.
Снова бой кипит,
Первый бой.
Как в Сахаре, жара.
Обжигающим зноем
Ветер с юга.
Пора
Распрощаться с покоем.
Слышишь? Рельсы гудят.
Слышишь? Трубы запели.
Поцелую тебя
В тополиной метели.
И пронзительно-нервно
В сердце вклинится боль —
Как бы там,
В сорок первом,
Я простилась с тобой?
Горят леса за Ангарой.
В неверном отблеске пожара
Тревожным кажется и старым
Луны взошедшей серебро.
И тени мечутся, как пламя.
За много вёрст горят леса,
Но слышно ясно, как слезами
Зайчонок серый залился.
Будет жить
Эта песнь отныне,
Будет звать
И дразнить родством
С древним танцем
Наскальных линий
И языческим колдовством.
Оживают и свет,
И тени.
Голоса,
Серебристый взгляд —
Словно грифель
Рассёк мгновенье
Двести лет
Или час назад.
Женщина трясёт половичок.
Руки, не привыкшие к безделью,
Узкое озябшее плечо…
Видно ли кого-то за метелью?
Не на шутку к ночи разошлась
Снежная неласковая вьюга.
И недобрый чей-то чёрный глаз
Присушил единственного друга.
Где он бродит,
Помнит ли о том,
Что всегда с надеждою тревожной
Ждёт его притихший старый дом,
Из-под крыши глядя осторожно.
И опять, откинувши крючок,
В сотый раз выхолит в платье тонком
И трясёт цветной половичок
Не жена, не мать и не девчонка.
Морозный скрип —
Как крик.
Не жди – седой старик
Плетётся по дороге.
Пришла зима, ушли дожди.
Не жди.
И тонкий иней на окне
Не трогай.
Сколько лет? Сколько зим?
Сколько вёсен?
Друг у друга при встрече мы спросим,
Притворяясь, что вовсе не осень
Нам на лица накинула тень.
Только ночь проведя в разговорах,
Утра тихий почувствовав шорох,
Мы узнаем друг друга и дорог
Будет каждый истраченный день.
А потом в одиночестве снова
Взглядом прежним – и всё-таки новым —
В глубину загляну голубого
Одно из зеркал у окна
И скажу ему ясно и звонко:
– Разве ты меня помнишь девчонкой?
Разве я тебе верить должна?
Июльского леса молчанье
В объятьях закатной поры,
И грома глухое ворчанье
И шорох сосновой коры,
И маленький мальчик,
С обрыва
Как будто летящий в простор…
Всё это душа торопливо
Вбирает,
А звёздный шатёр
Уже проступает неясно.
И вдруг понимаешь, как боль, —
Пронзительно-сладостно счастье
Сейчас пронеслось над тобой.
Сегодня солнце опускалось
Так долго, будто на века
С землёй оттаявшей прощалось.
Порой, скрываясь в облака,
В просветы странно и багрово
Оно смотрело на поля.
И незнакомою и новой
Казалась юная Земля.
Казалось, словно на Венере,
Такой же раннею весной
В далёкой той, грядущей эре,
К деревне едем мы родной.
Завернулась осень в листья,
Зашуршала по садам.
У неё походка лисья.
Шепчет лето: «Не отдам!
Не отдам ни дня, ни часа!»
Но куда там! Поутру
Серый дождик постучался
И пришёлся ко двору.
Появился тёмной ночью
Холод – северный ходок.
Не болей ты, мой сыночек!
Не болей ты, мой дружок!
Заживём с тобой счастливо —
Ты да я. Настанет срок —
Днём весенним торопливо
Переступим мы порог.
Мир зелёный нараспашку
Примет нас, детей своих.
В травах розовую кашку
Мы отыщем на двоих.
Из-под крыши хлопья летят —
Тормошит синица пеньку.
Холода идут – пустяку,
Всякой ниточке будешь рад.
Вечереет. Снег затвердел.
Стал закат виднее во мгле.
На притихшей белой земле
Снова час во тьму отлетел.
А с рассветом нам принесут
Ветры северной вьюги свист.
Будет царствовать снежный суд.
Будет властвовать снежный кнут.
Декабрь с утра дождями льёт,
Бредёт вслепую по туману,
Как будто уж не по карману
Снегов задумчивых полёт.
Поля тоскующее черны,
И скользкий глянец гололёда
Сулит невольница – погода,
Рабыня солнца и луны.
И слышно: где-то на подъёме,
По льду колёсами скользя,
Машина плачется о доме,
Но повернуть уже нельзя.
На плите раскалённой
Сидит домовой
И калёные семечки щёлкает.
Дед Мороз за стеной
Потихоньку сопит
И войти не решается с ёлкою.
А зачем она мне?
Ни друзей, ни огня.
Взгромоздилась тоска на приступок.
Киснет тень на стене.
Писк мышей и возня —
Доедают рукав от тулупа.
Безнадёжно, непоправимо,
Миг единый побыв,
И вновь,
Словно тёплая нить Гольфстрима,
Ты ушла от меня,
Любовь.
Гудят шумливые дороги,
Летят весенние ветра.
Апрелю жить уже немного,
Вот-вот пройдёт его пора.
Хлеба, пробившись через зиму,
Весёлой зеленью горят.
Скользя легко, неутомимо,
Два чёрных коршуна парят
В глуби небесного колодца.
И. поднимаясь от земли,
С пригорков дремлющих вдали,
Горячий воздух в небо льётся.
Туманами вечер опутан,
Звенит колокольчика медь.
Ах, если бы эта минута
Могла навсегда замереть!
Домой возвращается стадо,
И пахнет сырая трава,
М плакать от боли не надо,
От дум не болит голова.
И хочется, хочется верить-
Душа не изведает зла.
И всюду откроются двери
Для счастья, любви и тепла.
Дикая мальва
раскрасила склон.
Зноем исходит
седой небосклон.
Влажную негу
песчаной косы
Черпает небо.
Земные весы
Еле заметно
клонятся туда,
Где листопадом
помчатся года,
Где и любимый
привычен во всём,
Где сединою висок занесён.
В тихих канавах ожил
Жёлтыми брызгами солнца
Цвет мать-и-мачехи. Жизнь
Словно бы вновь создаётся.
Снова с начала начал,
Снова с зародыша – точки,
Ливнями бредившей почки.
Быстро, легко. Сгоряча
Всё оживает, а ночью
Юной черёмухи чад
Снова прорваться захочет
В окна, не зная преград.
Смирись – поверь,
Что ты – никто!
В той вере – сладкий яд:
Ни спроса нет,
Ведь ты – никто,
Ни горя, ни наград.
И только
Слабенький укол
Тревожит до тоски:
Сегодня
Старый друг прошёл
И не подал
Руки!
Светло и чисто верить мне
В любви незрячую отвагу,
Как народившейся сосне
Расти, не думая про влагу.
Сто раз разбиться о любовь —
Больнее нет, наверно. Боли!
Но против разума и воли
Мне к ней тянуться вновь и вновь!
В усталых сумерках ненастных
С любимым встретиться опять.
И счастье это иль несчастье
Не знать. Не думать, не гадать.
Затухает свеча
Отгоревшего дня.
Ты ответь, отвечай,
Что полюбишь меня.
Что ни смерть, и ни жизнь
Не уменьшат тоски.
Ты мне это скажи
У замёрзшей реки.
Ты солги. Обещай,
Что отыщешь, придёшь.
И прощай! И прощай!
И спасибо за ложь!
Посылайте меня,
Засылайте
В тараканьи,
Медвежьи углы,
Где утрами
Лохматые лайки
В подворотнях охриплы и злы.
И в больших городах
Мне не страшно,
И гостиничный кодекс
Неплох.
Пусть шумит
Мой сосед бесшабашный
С подбородком, похожим на мох.
Я везде доживу
без обиды
До счастливого света в окне,
Когда родины
Милые виды,
Приближаясь,
откроются мне.
Мы – витающий вечно
Дух прекрасной земли!
Мы – цветущая греча,
Подорожник в пыли.
И я помню – когда-то,
Сто столетий назад,
Я цветущею мятой
Украшала твой сад.
И я так же любила
Зорь калиновый цвет,
И тебя излечила
От болезней и бед
Весны летучее дыханье,
Гряда не зимних облаков,
В горах подтаявших снегов
Жемчужно-серое сиянье.
А ночью с чёрных скал прыжком
Река рванулась, как проснулась.
Земля продрогшая прогнулась
Под человечьим каблуком.
А между тем была зима,
И год сменялся Новым годом —
Взбесилась матушка-природа,
Взялась за грешников сама.
За то, что лезли напролом,
На белом свете появилась
Природы буйная немилость —
Людей наказывать теплом.
На щеке твой навазелиненной
Отразилась рыжая серьга.
Смотришь ты значительно и длинно.
«Вспоминаю, – морщишься – ага!
Как же, как же – в школе,
Помню, помню.
Скажешь тоже! Оля… Вот уж смех!
Ольга Николавна, милый Коля!
Ну, давай, за встречу, за успех!
Я? В буфете местном продавщицей.
Ну, какие песни? Я? Певицей?
Я и петь-то вовсе не умела,
Я и петь-то сроду не могла.
Ну, какою робкой и несмелой?
Я всё время бойкою была.
Ты махни еловой веткой —
Я откликнусь, отзовусь,
И с зелёным, тёплым ветром
Прилечу к тебе, Самусь.
Как домам твоим привольно
В хвойной заводи тайги!
Ты умело и небольно
Сил набраться помоги.
Здесь тропинка затерялась,
Убегающая вновь
На заимку, где осталась
моя первая любовь.
Там по-прежнему негромко
Над черёмухой жужжат
Пчёлы. Горкою в сторонке
Брёвна жёлтые лежат.
Там запрятан в тёмной чаще
От завистливой беды
Глубочайший настоящий
Родничок живой воды
Темна ж ты, ночь!
Но вот не страшно.
Опять негромко в тишине
О дне погаснувшем вчерашнем
Журчит сверчок. И слышно мне,
Как он настраивает струны,
Считая тонкие лады.
И два окна в сиянье лунном —
Два родника живой воды.
Ну. что же ты замолк – не слышно?
Пропой ещё хоть пять минут.
Под неуютной этой крышей
Всё больше плачут. Не поют.
Всё громче тягостные споры,
И всё отчаяннее злость,
Как будто едким наговором
Всё проколдовано насквозь.
Пропой, сверчок, ещё немного!
Лишь песня кончится твоя —
В четыре стороны дороги
Уйдут от этого жилья.
По тропе лесной заиндевелой
Еле-еле движется паук.
Этот ткач и хитрый. И умелый
Отморозил восемь ног и рук.
Мыши и холёные кроты
Спрятались по гнёздам и по норам.
Холода спустились с высоты.
И зацвёл иньяк по косогорам.
_________________
Иньяк – ромашка сиреневого цвета – цветёт осенью
Дождик суетится за окном,
Трогая забрызганные стёкла.
Улица, окованная сном,
Дрогнула, расслабилась, размокла.
И дома, дремавшие в тиши,
Разными тонами зазвучали.
Вон ручей родившийся бежит,
Как река великая в начале.
И несётся, струями звеня,
И кричит, обтачивая камень,
Ветрами обмытый и веками:
«Попляши, лежачий, у меня!»
Пресветлый день,
Ворота отвори!
Прикрой зари
Несмелое сиянье,
Войди в моё
Усталое сознанье,
Но ничего пока не говори!
Купаюсь я
В прохладе и тиши,
В лучах светила
Молча утопаю.
Пресветлый день,
На Землю поспеши —
Я лучшего мгновения
не знаю!
А в растревоженном лесу
взошла трава, запахли сосны.
Луч света замер навесу.
Давно заброшенные кросны
напомнил старый бурелом.
Зима ткала шелка на нём,
вокруг подолгу хлопотала,
и, наконец, совсем устала.
Теперь, Свет —батюшка Ярило,
танцуй в лесу под птичий звон,
где сон-трава, забыв про сон,
цветёт с языческою силой
и пахнет так, как пахнут вёсны,
апрель, река и облака!
Летают новенькие осы,
лопочет ветер безголосо,
и в кронах шепчутся века
Весёлых дней
весёлая пора!
Куда летишь светло и беспечально?
Легко забыв далёкое «вчера»,
не зная ни заботы, ни отчаянья?
Весёлых дней
весёлая звезда!
Любовь мою уносишь за собою!
Быть может, я совсем её не стою,
но всё ж, зачем лишаешь навсегда
огня, в Душе горевшего пожаром?
Мне в доме облупившемся и старом
не обещают радости года.
Лишь темнота за окнами немыми.
А с неба льётся хмурая вода —
дожди, дожди
и холода за ними.
Осенний ветер – листодёр
зашастал по лесам.
Горит на пахоте костёр,
как будто вспыхнул сам.
И красный вихрь листвы и трав
несётся по земле.
сегодня он беспечно прав,
и мудр, и глуп, и слеп.
И лишь пронзительно звонка
от вечера к утру
струна седого холодка
на красочном пиру.
В полях,
где бродит Дух Осенний,
спокойно, ясно и светло.
Там спят сиреневые тени
и привидения растений,
и так не верится во Зло.
Блестит овсяная солома
и пахнет вечностью земной.
Не надо нам иного дома
и прежних жизней за спиной.
Прошла Любовь и Сожаленья,
угасли дальние края.
Но словно Знак и Дар Спасенья
есть путь по золоту жнивья.
Пусть я неразумная – всё же
хочу быть на ветер похожей —
свободной, поющей, летящей!
Я жизни хочу настоящей,
где ветер горячий и жгучий,
терзает округу и мучит,
где сосны срываются с кручи
на груды тяжёлых камней,
на скалы,
на острые скалы,
где зла и отчаянья мало,
где ветер свистит в поддувало
июльских расплавленных дней.
Далеко, возле самого леса,
в предвечерних зыбучих снегах
колесница космических бесов
пронеслась на вселенских бегах.
Занялось, засияло полнеба,
помахали оттуда рукой.
Свет померк,
словно вовсе и не был,
только кто-то мелькнул за рекой.
Только след затерялся в сугробах,
тонкий след, уходящий в закат —
леденящее чувство озноба,
словно ты навсегда виноват.
Виноват, что состарился скоро,
что сегодня не веришь глазам,
что не знаешь и в лучшую пору.
что такое ты сам.
На крутом сосновом склоне
Горного хребта
В темноте дрожит и тонет
Странница звезда.
Кто-то жжёт свои раздумья,
Полночь запаля.
Для него сосновым шумом
Стала вся земля.
За колышущимся светом
Мир гудит во тьме.
Нет покоя —
Только ветер
Бьётся.
Как в тюрьме.
На крутом сосновом склоне
Горного хребта
В темноте дрожит и тонет,
Но горит звезда.
Выплакаться —
было бы полегче,
вылить своё горюшко впотьмах.
Вот ушёл неслышно тихий вечер,
словно древний дедушка в пимах.
За окном не зимняя пороша —
неостывших листьев жёлтый шум.
Что к утру мне Осень наворожит?
Ни о чём её не распрошу.
Всё я знаю – глухо и угрюмо
будет роща голая гудеть.
Мне одной с невысказанной думой
у окна холодного сидеть.
Было так задумано Всевышним.
Что ж, не пожелаешь и врагу.
Быть всегда на этом свете лишней
всё ещё привыкнуть не могу.
В лесу,
в окружении сосен,
в берёзовом злате листвы
весёлая ясная осень.
И мне не сносить головы —
зашепчет, закружит,
завьюжит,
засыплет цветной листопад.
И небо бездонное в лужах —
пространство,
ведущее в Ад,
зовёт и манит оступиться
и падать сквозь лиственный дым
туда, где знакомые лица,
успевшие с нами проститься,
кивают с распятий
живым.
Внутри микроскопической
дождинки
летаю я
и странствую по свету.
И слава Богу
или просто ветру,
что негде
будет справить мне
поминки.
За серой вязью снегопада
на том, пустынном берегу,
тальник – для глаз моих отрада,
и кроме ничего не надо —
река, тальник и день в снегу.
Сыпучий снег, его мельканье
сродни обману ворожбы.
Вот так стоять, смотреть веками
и ждать прозрения Судьбы.
И за единое мгновенье
понять предписанный удел,
заметив, как прозрачной тенью
над миром Ангел пролетел.
Серебряная чайка,
свинцовая вода.
Подснежники у края
оплавленного льда.
И ветрено, и ясно,
но ускользает нить —
что жизнь, она напрасна?
А, может быть, прекрасна,
и всё же стоит жить?
Ненастной ночью сладко спится,
но в тайной гулкой темноте
вдруг закричит ночная птица,
и чуть плавник зашевелится
в цветном русалочьем хвосте.
Ломая лёд, воды лавина
проснётся где-то вдалеке.
Под утро сахарные льдины,
с водой бунтующей едины,
летят по бешеной реке.
И всё захвачено надолго —
от сумасшествия весны
спасенья нет и нету толка.
И все смириться с ним должны!
Упали сумерки так рано.
И зимний дождь, и талый снег —
всё так обыденно и странно,
и феерически пространно
со мной беседует с экрана
разумный телечеловек.
И я, безвестная частица
пространства сумерек земных —
могу невольно причаститься,
как в сказке красная девица,
к Добру и Злу миров иных.
Но кто ответит, хорошо ли,
что всё земное не со мной,
что у меня так много воли
и Крылья Света за спиной?
В колючем снегу
Ногтями
Яму глубокую вырою.
Так далеко от мира я,
Так далеко от мира!
Так меня к звёздам тянет!
Улягусь в хрустальной яме,
В даль загляну небесную.
Только не звёзды —
Бесы мне,
Бешеные повесы,
Зажгут голубое пламя.
В его сиянье неверном,
При их желании капризном,
Узнаю ещё при жизни
Краски и запах тризны,
Голос адовой скверны.
Забудь, где ты.
Забудь – когда.
Забудь об имени своём.
Нигде
горит твоя звезда.
Нигде
стоит твой дом.
И чьё-то имя —
звук пустой,
терзает ветер золотой.
И чьё-то сердце,
словно мяч,
пинает весело палач.
Ночь. Сверчки как соловьи
распевают – не стрекочут.
Всё короче дни мои,
всё длиннее мои ночи.
Припожаловала осень —
слышу поступь непогоды.
Над горами вьюги проседь.
Всё короче мои годы.
Значит, где-то впереди
день сожмётся до минутки.
Значит где-то впереди
превратятся в Вечность сутки.
Восковая фиалка
в аккуратном горшке.
Тень берёзовых листьев
на красном полу.
Безнадёжное что-то
в скользящей руке,
крепко сжавшей
с лиловою ниткой иглу.
Затянулась лиловая нитка
узлом —
не распутать его —
только нитку порвать.
Низко месяц крадётся
над тёмным селом.
Низко-низко,
да только рукой не достать.
В сером небе жемчужном
летаем. Нас много.
Наши крылья устали
в полёте недужном.
Мы, обмякшие и неживые,
всё летаем,
рисуя кривые.
А на Южном и Северном
Полюсе
выпрямляем их
в тонкие полосы.
Ах, как жаль,
что теперь мы не в голосе!
В полночь небо такое было —
словно море его накрыло.
Став совой, полуночной птицей,
я беззвучно пошла кружиться
меж землёю и звёздным небом —
возле тех, кто со мною не был
ни правдив и ни добр, ни весел,
кто ярлык на меня повесил,
кто прошёлся по мне ногами,
кто без умысла бросил камень…
Я над вами, я с вами, люди,
беспощадные мои судьи.
Невидимкой в ночи летая,
Я мечтаю о вашей стае.
В сияющей бездне
сентябрьского дня,
летучие листья,
держите меня.
Плыву я по небу
среди облаков.
и не было, не было
легче оков,
чем эти воздушные
нежные крылья,
чем этот полёт
над Землёй без усилия.
Планета сегодня
отторгла меня
в сияющей бездне
сентябрьского дня.
И счастлива я,
и назад не хочу,
и силой желанья
лечу и лечу!
Мне крыса ночью
песню пела —
ну, как умела.
Мы сошлись
на том,
что страшно надоела
и ей и мне
собачья жизнь!
В этой призрачной метели,
пьяной, рьяной, вихревой,
сонмы Ангелов летели,
только крылышки свистели,
да сиял над головой
нимб у каждого живой.
В Лету канем светляками
и в метели вихревой
полетим, гремя руками,
по асфальту мостовой.
– Что ж, вы, Ангелы, в аврале
так бездарно нам наврали?
Что ж, украдкою,
подпольно,
нам конфетки раздавали,
Вы – Божественная Рать?
– Чтобы было вам не страшно
и не больно
умирать!