Kitabı oku: «Джин в наследство», sayfa 2
– Как думаешь, получиться? – Повысил он голос.
– Конечно получиться! – С энтузиазмом произнесла она.
Муж с сомнением уставился на жену и примолк. Маня сообразила, что прослушала, о чем именно шла речь, но признаваться в мечтательной рассеянности не стала:
– Глаза бояться, а руки делают!
– Есть еще один лозунг – «Вперед к победе коммунизма!», – съехидничал Глеб и продолжил: – Колись что за тайна. Я говорю, а ты не слышишь.
– Извини, задумалась. Утром на озере была – люди уже купаются. Может, сходим, попробуем воду.
Глеб вышел на балкон, сверил показания градусника с личными ощущениями и согласился на поход к озеру. Для качественной пробы воды, Маня сунула в пляжную сумку два полотенца, сменные плавки для Глеба, две упаковки берушей. Быстро сдернула с веревки купальник и натянула на себя. Звонок питерского прораба застал Маню, когда она уже застегивала сандалии. Строитель перечислял проблемы, а Маня угукала и ждала цифру, в которой прораб обозначит стоимость дополнительных расходов на этом этапе. Смысл любого звонка сводился именно к этому. Если у Мани было время и настроение, она уточняла, спрашивала, требовала прислать фотографии или включить видеосвязь. Дистанционная замена труб, установка натяжного потолка, замена окон влетала в копеечку. Но сейчас душа Мани уже летела к воде, а бренный слух без интереса ловил аргументы мастера.
– Хорошо, я переведу часа через полтора.
– На этот раз сколько? – Спускаясь по лестнице спросил Глеб.
– Немного, семь тысяч.
Семь тысяч это две полноценные закупки продуктов в магазине на три-четыре дня. Постоянные звонки прораба Игоря вроде бы оправданны, но подозрительно быстро опустошают бюджет запланированных работ. Не сделано еще и трети, а от денег осталась четверть. Первое время Маня много думала, нервничала, делилась своими подозрениями и опрометчиво жаловалась мужу. Первый сигнал о том, что ремонт его достал, поступил от мужа три дня назад:
– Заканчиваем на ванной и точка.
Жить в Питере они не собирались, квартиранты перед вселением, ссылаясь на ряд недостатков вынудили снизить цену. На время ремонта Маня и вовсе скостила им половину. Словом, точку ставить было никак невозможно, Маня уже заказала и даже оплатила новые окна. Этот сюрприз она собиралась преподнести мужу в виде снимка первого установленного, и уже облагороженного окна, где-то через неделю. А он уже сейчас пригрозил точкой. Впредь выбирая темы для бесед, она принялась демонстрировать удивительную гибкость. Прогуливаясь вечерами по городку охотно выслушивала детские воспоминания. На бетонной дороге в направлении аэродрома муж резко остановился с поднятой ногой, потом осторожно сместился в сторону, наклонился и прошептал:
– Мой алфавит! Надо же выжил!
Маня присмотрелась, по правой стороне дороги в столбик на расстоянии детского шага шеренгой выстроились буквы алфавита. Эдакий букварь под открытым небом придумал кто-то из родителей. Гарнизонная ребятня жила вольно, засадить ребенка за книжки стоило больших усилий. А тут можно шагать по буквам, перепрыгивать от «Г», до «Е». Глеб вспомнил как долго тренировался и допрыгивал до «Ж». Уж какой краской 40 лет назад покрывали «К», «Ю» и «С», муж не знал, но они четко выделялись на асфальте. Между «М» и «Л», в семь лет Глеб подвернул ногу и неделю ходил с тугой повязкой на ступне. За высокой по грудь травой муж видел здание штаба, от которого теперь остался только фундамент. На днях он показывал Мане гарнизонный медпункт. Двухэтажное здание из добротного красного кирпича с укором смотрело на мир пустыми проемами окон, а через дыру на крыше пророс тополь, ветки которого бережно прикрывали чердачное окно. Это там сверлили малышу зуб пыточным буром. Заброшенный и наполовину разрушенный городок производил на Маню тягостное впечатление. Она смотрела репортажи из Донецка, где после бомбежки, люди убрав осколки, спешили высадить цветы. Здесь в семидесяти километрах от Москвы, уютный военный городок похоже погибал от чиновничьих диверсий. Может они решили сделать гарнизон непригодным к использованию и выставить «золотую» землю с полным набором коммуникаций на коммерческие торги? Бизнесмены в погонах жили по условиям дикого отечественного рынка. От адвокатов одного из них Маня с Глебом здесь и прятались. Увы!
Они этого полковника Пугайло и в глаза не видели, а он своими коммерческими разборками вынудил-таки Маню и Глеба сорваться с насиженного места и рвануть в Москву. Думали на неделю, а прошел целый год. Насколько они застряли здесь непонятно, вот и жили без какой бы то ни было перспективы в ближайшее время вернуться в свой дом с камином. Эту историю Маня изложила в книге «Трасса потерь и находок».
Сегодня они петляли по тропинке через бывший гарнизонный парк, в котором местами сохранились скамейки, уцелели железные детские качели. Муж несся к озеру на предельной скорости, Маня старалась не отставать и ныла за спиной:
– Мы же вышли на прогулку, а не на дистанцию. – Она привыкла передвигаться по ровным тропинкам, а здесь Маню, постоянно норовили подсечь, то мощные корни, то забытая кем-то толстая палка, то ямка с остатками воды после дождя. Маня с наступлением лета успела больно удариться большим пальцем, дважды поскользнуться, и один раз шлепнуться в лужу в своем платье, отороченном снизу оборками и кружевами. Муж, поглядывая на модельные Манины босоножки, вздыхал и дважды в магазинах подводил ее к прилавку где торговали калошами и резиновыми сапогами. Местные модницы, после дождя, прямо на босу ногу надевали высокие калоши до щиколотки и спокойно преодолевали все засады на тропинках и дорогах городка. Для калош она пока не созрела, но смотреть под ноги уже научилась. Потому и влепилась в спину Глеба на полном ходу, он тоже не ожидал торпедного удара от жены, и чтобы не упасть машинально сделал шаг, угодив в крохотную лужу. В ней сложно было искупать даже котенка, но у мужа был явный талант, из всех вариантов возможной неприятности вляпываться по максиму. Босая ступня, правый сандаль и голень до самого колена мгновенно покрылись художественными разводами грязи. Но Глеб даже не чертыхнулся, умудрившись перехватить в падении жену, он выставил ее вертикально земле, укрепил и повернул лицом в сторону зарослей. Ветки незнакомого Мане дерева достигали земли и были закреплены на ее поверхности рогатками. Плотная стена зелени не позволяла увидеть, что там за ней, и Глеб как завороженный принялся огибать по кругу прибитый ветками к земле куст, он искал вход в шатер. Нашел, пригнулся и нырнул под ветки. Пространство внутри напоминало пионерскую палатку, на земле лежали несколько досок и абсолютно сухие разломанные картонные коробки. Маня, присев перед входом разглядывала картину снаружи, а муж, передвигаясь на корточках приговаривал
– У нас был точно такой и на этом самом месте. Если бы не бутылка из-под колы и пакет от чипсов, я бы решил, что сработала машина времени. Взяла и забросила меня в семидесятые, забыв уменьшить в размерах.
С каждым днем муж все больше впадал в детство, Маня одновременно и боялась за него и завидовала. Мало кто мог позволить себе нырнуть в картины собственного детства. Маня, например, даже если бы и захотела, то не смогла. Силуэт набережной Робеспьера добавился огромным зданием, которое прикрыв казармы военного училища, загородило вид старой водонапорной башни. Да, расширили проезжую часть, продолжили парапеты вдоль берега Невы, оборудовали новый спуск и установили перед ним памятник жертвам ГУЛАГа. В историческом центре Санкт-Петербурга по праву сильных новые власти спешили занять самые лучшие места. Олигархи и их адепты новые властители большие и маленькие, в 90-е были преобразованы из комсомольских начальников.
Время прошло, новые дети подрастали в новых условиях, московские пригороды стали называться Москвой. Отживали свой век захолустные городки, сверкали и кичились богатством столицы. Этот же небольшой гарнизонный городок застрял между времен и эпох, тихо погибая под обстоятельствами событий.
Маня с Глебом завернули за угол двухэтажного дома, на торцевой стене из серого кирпича красным была выложена дата: 1964 год, и взяли прямой курс к озеру. На пляже было немноголюдно, в кустах чуть в стороне сидел на своем посту рыбак, его мохнатая собачонка скучала у самой кромки воды, она сидела столбиком, склонив голову набок, смотрела куда-то вдаль.
– Маленькая Пенелопа – кивнула в сторону шпица Маня, Глеб улыбнулся и кивнул в ответ. Жена уже скинула платье и уверенно направилась к воде.
– Стоять! – Притормозил он ее в шаге от цели, сбросил сандали и закатав штанины вошел в воду. – Холодная, чтобы купаться.
– Это так кажется, я утром окунулась и сразу стала теплой!
– А мы так и не осмелились. – Услышала Маня за спиной голос утренней загоральщицы. – Хотя люди приходили, купались. Местные говорят надо подождать пару дней, чтобы вода прогрелась, – Тараторила женщина в кровавых сережках. Пока Глеб отвернулся Маня шмыгнула в воду.
– Ладно поплавай сколько выдержишь, – разрешил муж, – сам потом разотру тебя полотенцем.
Он остался на берегу разговаривать с земляками, а Маня плескалась в воде.
Они еще болтали, когда она выбралась и накинула полотенце на плечи. Муж принялся растирать Маню, не прерывая разговора. Пока одевалась, услышала незнакомые названия «Бугры», «Малютино». Утренние знакомцы тоже одевались и вытряхивали одеяло. За день они успели примять в траве полянку, где отдыхали по очереди. Один лежит, загорает, а второй встречает вновь прибывших, уточняет местный житель пришел искупаться или нет. Если попадался старожил, пытались выяснить не знаком ли кто с пропавшим отцом Лены Вересовой. Фамилия Лены по матери, брак они с отцом не регистрировали, едва Лене исполнилось три года они с мамой уехали в Херсон. Туда и пришло загадочное письмо, которое мать изучала со своей закадычной подругой. Лена ходила тогда в третий класс, услышала: «Ленка вырастет пусть сама разбирается». Вот она выросла, на Украине началась война, дед умер и завещал внучке покосившийся дом в Буграх. Приехала, а отца отыскать не может.
Вересова в местной школе не училась, приехала сюда в марте, живет в Буграх в дедовском доме, приезжает в Малино по возможности, но следов отца найти пока так и не смогла. Запрос в военкомате не приняли, не смогла Лена подтвердить родство, вот и сидит в засаде на пляже.
Маня с Глебом заглянули в засаду, похвалили Лену за находчивость. Высокая трава скрывала от посторонних глаз поляну, примятая трава служила естественной подстилкой для одеяла. Ни Глеб ни Маня в таком укрытии под солнцем, да без купания, целый день не выдержали бы, но эта пара скрашивала свою семейную разведку сухим вином, пивком, бутербродами, шоколадками и фруктами. На раскинутом полотенце лежали вишня и абрикосы, сухарики, печенье. Рядом стояла стопка одноразовых чистых стаканов, и Маня поняла, потенциального свидетеля Лена приглашала к скатерти-самобранке и расспрашивала. Отличный ход!
Прощаясь Лена протянула Глебу крохотный листок, размером пять на пять, где значился номер телефона, ее имя и фамилия Шибух В.А. Вежливый Глеб сунул бумагу в портмоне за бесполезную пока, шведбанковскую карту Виза, и попрощался. По дороге к дому они еще поговорили о Лене. Муж честно пытался вспомнить хоть кого-нибудь с такой фамилией и пришел к выводу, что у семьи Шибуха могло не быть детей, которые росли и учились здесь в гарнизоне. А биографиями и фамилиями взрослых он тогда не интересовался. Маня рассказала, что утром приняла эту пару за посланцев от пугайловских адвокатов. Глеб отметил, что бояться нечего, даже если и так. О Лене Вересовой они тут же забыли.
Но ее история уже потихоньку опустила очередной камушек чужих проблем и секретов в мешочек с их будущими неприятностями. Они не услышали этого тихого стука, внимание отвлек кран с характерной военной раскраской, припаркованный у здания почты.
Глава 3
Проснулась Маня от грохота, она даже подумала, что забыла вечером выключить телевизор и теперь на канале Соловьев лайф показывают очередной сюжет «Без комментариев», со свистом снарядов, грохотом передвигающейся тяжелой техники. Экран оказался темным, а техника грохотала, посылая в ее спальню эхо тяжёлых ударов. Глеб, по обыкновению спал, высунув ногу из-под легкого одеяла. Все, как обычно – только где-то грохочет.
Маня потихонечку прокралась на балкон, сняла с веревки купальник и полотенце, полила цветы, и стараясь особо не шуметь выскользнула за дверь.
Странно, но тайные утренние походы на озеро возвращали в ее память картины детства, когда она с подружками тайком убегала от бабушки на Финский залив. Каждое лето уже в конце апреля они переселялись в Лахту, где прямо у железнодорожной платформы крепко стоял дом Маниного прадеда. Дом был большой и прочный, даже проложенные в тридцати метрах от торцевой стены рельсы для электрички ему почти не повредили. Павда по весне погреб стало заливать– в кладке появились трещины. Но в погреб Маню не пускали, так же как к водоемам – реке Лахтинке и финскому заливу. На реку Маня и сама не пошла бы – вода там была проточной, холодной даже в тридцатиградусную жару. Другое дело залив, по песчаному дну которого можно было идти добрых пятнадцать минут, и не замочить верхней части купальника. Но купальник в целях бабушкиного спокойствия Маня оставляла дома и обязательно на видном месте. Лучше искупаться с подружками в маечке и трусиках, чем сидеть в саду дожидаясь пару часов, когда возбужденные и посвежевшие девчонки вернутся и позовут ее играть.
Бдительная бабуля только однажды чуть было не раскусила ее хитрости, заметив мокрую косу. Двенадцатилетняя Маня поработала над ошибкой, стала зачесывать и крепить волосы на самой макушке, косу заворачивала в полиэтиленовый пакет, туго перехватывая резинками. Получалось даже красиво, коротко стриженные подружки завидовали и называли ее Нефертити в глаза, и «Не вертите» за спиной… Когда это было? Давно – две эпохи назад, первая закончилась Маниным ранним замужеством, вторая развалом страны. Третья и четвертые эпохи отдельная тема.
Похоже, сейчас наступила пятая эпоха, вопрос лишь в том какая она – несет глобальные перемены или конец истории? Маня шагала по дорожке, старательно всматриваясь в дорогу. Вот люк – торчит посередине тропинки как огромный шампиньон, его надо обогнуть Маня свернула и угодила в чьи-то объятья:
– Ты Мария куда летишь ракетой?
– Извините теть Клава, задумалась.
– Значит, есть над чем. – Резюмировала Клава, опираясь на клюку. – Ты к почте не ходи, нарвешься на политинформацию, а потом Войко тебя в неблагонадежные запишет.
– Кто это?
– Виктор Афанасьевич, замполит наш, видела маленькую машину с портретами – это он.
Маня видела припаркованную во дворе Оку, с избирательным портретом Платошкина, какой-то листовкой, и георгиевской лентой, приклеенной на месте молдинга. Она даже остановилась, чтобы рассмотреть получше – крохотуля отечественного пошиба гордо держала удар между Тойотой и Лексусом. Казалось, что своими плакатами эта машина бросает вызов всему заморскому образу жизни. У вас кондиционеры, подушки безопасности и паркинг – а у меня идеалы! Дорогие сердцу, и за них я буду стоять насмерть! Вдоль разбитых дорог городка парковалось много машин, но патриотических было только две, ока с плакатами и жигули с дырками по всему периметру. Последние Маня встречала на забегах, автомобиль-решето перемещался исключительно по периметру гарнизона. Ока всегда стояла на посту как памятник. Она и определила машину, как местный раритет, превращенный в эдакий символ лучшим временам военного городка. Ан нет, – раритетная ока с Платошкиным на стекле этим утром припарковалась на обочине центральной дороги гарнизона. Вокруг собрались около восьми человек, они о чем-то галдели, передвигались вокруг оки, перебегали через дорогу размахивая руками. Посчитать точно сколько человек роится вокруг крохотной машины Маня не могла, и понять, что они кричат тоже. Зато уже на подходе заметила, как над зданием почты, откуда Маня еще месяц назад отправляла посылку с занавесками в Питер, раскачивалась стрела крана с тяжелым грузом. Сначала раскачивается, а потом как замахнется и летит в стену. Здание охает и выгибается под ударом. Дорогу к объекту отгородили полосатой лентой и выставили трёх часовых. Они преграждали дорогу любопытным и недовольным, первые послушно огибали запретный маршрут и отправлялись восвояси, недовольные покричав на часовых, возвращались к оке. Там останавливались и громко говорили о чем-то.
«Митинг протеста!» – сообразила Маня, и решила было свернуть в лес на знакомую тропинку, напрасно она, поддавшись любопытству пошла вперед. Советовала же тетя Клава обойти митингующих. А теперь не получится, путь к следующей тропе пролегал как раз рядом с окой и митингующими. Маня поравнялась с машиной, поймала на себе укоряющий взгляд политика с плаката, со всеми поздоровалась и уже сделала шаг по направлению к тропе, чтобы продолжить путь, как услышала:
– Квадрокоптер сбросил бомбу на штаб в Севастополе! Запускали его с соседнего дома, а сигналы датчиков глушил один из замов главы города.
– Предатель, значит! – ахнула одна из женщин.
– Дурак значит! Особняк построил недалеко от штаба, место козырное. А домашние придумали глушилки поставить, чтобы никто не слушал, о чем там говорят…
– Посадят теперь небось.
Мужик посмотрел на женщину долгим терпеливым взглядом и начал лекцию. Он говорил о караульном уставе и политической грамотности солдата. Об ответственности за его действия начальника караула и начальника штаба. О том, что случай в Севастополе вопиющий, но морской парад отменили напрасно. Глава города совершил большую политическую ошибку, сам поддался панике, а враги аж захлебнулись от радости. Распоряжение на радость западу издал мэр, а он гражданский, город же, с таким объемом военной инфраструктуры и техники – это гарнизон. Ну как наш, только большой. И управляться он должен военными.
– Чтобы никакой гражданский чиновник, права табуретку поставить на улице не имел, без специального разрешения коменданта! – Рука говорившего поднялась вверх, замерла и напряженная выпрямленная ладонь хлестко рубанула воздух.
Высокий коротко стриженый мужчина спину держал прямо, после каждого предложения переводил взгляд на очередного слушателя. Как учитель в классе, который излагает материал и следит за тем чтобы внимание школьников было направлено только на тему урока. Фразы звучали коротко как истина в последней инстанции.
– Разберутся, виновных накажут, придурков уволят. Власть переменилась, либералам конец – теперь решают все военные и патриоты. У военных должен быть порядок! – Излагал свое политическое видение Войко. Владимир Афанасьевич, тот самый замполит, который и после 30 лет перестройки с перестрелкой не оставлял свой пост. Правда, теперь исполнял свою службу на общественных началах.
Маня проследила как кран замахнулся на дом в очередной раз, и гадала успеет замполит закончить фразу до грома очередного удара, или нет. Успел.
– А с нашим гарнизоном что теперь будет – вон громят все. И штаб развалили, и продовольственный склад? – Спрашивали из толпы.
– Держаться будем! – Озвучил решение замполит. Помолчал и добавил, – Коммунисты мы или нет?!
Народ загудел, и Маня поняла надо уходить. Она не вступала в ряды КПСС, и в числе ее многочисленной родни никто не обзавелся членским билетом. Правда вполне мирно сосуществовала с коммунистами, брала у многих интервью. Даже у нынешнего президента, когда тот работал под Собчаком в Питере, и у Матвиенко тоже, в боевые комсомольские времена Валентины Ивановны. Карьера в те времена прилагалась к партбилету, а идейные Мане не встречались.
Петляя по тропинке, Маня удалялась от почты, и приближалась к жилому дому, куда перед школой родители привезли Глеба. Еще две недели назад он крепко стоял на фундаменте, правда без окон и в плотном окружении кустарника. А теперь превратился в груду разбитого кирпича. Ей было жалко дом. Ну по какой такой важной причине разбивают полуметровые стены из добротного красного кирпича?
Лет шест назад она была в гостях у художника в восточной Европе, он совместил открытие выставки с новосельем в новом доме. Такой же из красного кирпича с толстыми стенами и сводчатыми окнами. Художник выкупил древнюю конюшню у муниципалитета всего за 500 евро. Не потому что был сватом или братом местного главы, а потому что представил в городском собрании подробный план реконструкции. Оборудовав в доме жилые помещения, камин, мастерскую и бассейн, он оставил внешние стены такими какими их запечатлели старые фотографии. Художнику не разрешили обносить участок забором, и объявили, что на поле перед домом будут пастись лошади. За это он вправе брать деньги с хозяина стада. Выставка Мане не понравилась. Художник не писал картины, а промышлял инсталляциями. На глазах у Мани, старую железную лейку, с небрежно вырезанной из металла головой аиста в носу, купил какой-то безумец. Его не остановил даже неряшливый моток колючей проволоки, из которой художник-инсталлятор соорудил гнездо с функциями постамента. По обеим сторонам, опять же из проволоки с колючками, было выгнуто нечто, в чем зритель должен был увидеть крылья. Но воспринимать это как крылья можно было исключительно с большой натяжкой искривленного сознания. Пятнадцать минут назад художник Эвальд растолковал Мане, что аист птица вольная, далеко улетает на зимовку, а весной прилетает гнездиться на родину. Но восточная Германия долго жила за глухой стеной цивилизованного мира, настолько долго, что люди забыли каково это быть свободным. И как этот аист, продолжают жить опутанные коммунистическими догмами, как колючей проволокой. Спросил откуда Маня приехала, услышал, что из Латвии и сочувственно вздохнул: «Ваш случай еще хуже». Маня стояла у лейкоаиста, пялилась на грубый клубок проволоки, удивлялась почему автор не отдраил бок лейки от ржавчины. И наконец стала свидетелем продажи этого сомнительного произведения искусства за 59000 евро.... В Германии старинные здания не рушили. В Латвии тоже, они с Глебом часто ездили на развалины крепости в Добеле, где проходили певческие праздники. Философия местных звучала так – время разрушений ушло невозвратно, наступил период созидания. У кого как. Она немного постояла у груды разбитых кирпичей дома, в котором жили первые поселенцы гарнизона, отапливаясь дровяными печками и таская ведрами воду из колонки. Когда появились первые блочные дома, люди переселялись в них неохотно. Этот строили пленные немцы, дом был теплым, из окон не дуло, а вечный гул вертолетов почти не проникал через толстые стены. И вот теперь здесь груда кирпичей, из которых торчат круглые сухие бревна. Отличный строительный материал лежал под открытым небом. Говорят, что военные готовят гарнизон для передачи на баланс района, и здания с прохудившейся крышей никому не нужны. Расточительство конечно, но страна у нас богатая. Только люди в ней живут бедно.
Уже из леса, Маня услышала радостные визги детских голосов, она ускорила шаг – замешкается и муж застукает ее с мокрым купальником.
Лже-шпионы были на посту, Лена разговаривала с молодой женщиной, которая в ответ, то пожимала плечами, то коротко кивала. Маня знала – молодая мама с мужем еще семь лет назад приехала в гарнизон к дальним родственникам из Луганска. Муж исполнял в гарнизоне роль сантехника и мастера на все руки. Маня с Глебом сами приглашали несколько раз Андрея, он устанавливал розетку, менял газовую плиту, помогал вешать кухонные шкафчики. А на днях обещал вырезать и установит стекло на дверцу мебельной стенки. Визит рукастого луганчанина стоит недешево, оставит мастеровой недоделку дня на три, а явиться, чтобы устранить аккурат в то время, когда поспеет новая нужда в его хозяйственных талантах. Закончит, и на вопрос «Сколько с нас?», закатит глаза, улыбнется и называет цену: «Две тысячи хватит». Маня вздыхала, Глеб открывал портмоне и выдавал Андрею деньги. В очередной раз она даже пошутила:
– Меньше чем за две тысячи Андрей порог не переступит. – Но деваться некуда. Обустраивать с нуля пустую квартиру и одновременно жить в ней, по-другому не получится. Это у себя в Латвии они жили комфортно – все давно стояло висело и лежало на своих местах.
Когда Маня вышла из воды, Лена поблескивая на солнце сережками уже разговаривала с рыбаком. Пара смотрелась гротескно. Женщина в купальнике с алыми маками и мужик в высоких резиновых сапогах, брезентовой куртке с капюшоном, с рюкзаком за спиной, удочкой в руках и крохотным шпицем у ног. Палит солнце, рыбак переминается с ноги на ногу, а женщина засыпает и засыпает его вопросами…
Маня успела вытереться переодеться и уже с тропинки обернулась, чтобы посмотреть высвободился ли рыбак из цепких наманекюренных пальчиков. Нет! Стоял и плавился под палящим солнцем и вниманием симпатичной барышни.
По дороге Маня срезала куст осоки. Подарок Алиным котикам она завернула в полиэтиленовый пакет. Оставит его на тумбочке, а из дома пошлет соседке сообщение…
Муж сидел на кухне, и пока его телефон издавал бульки сообщений, Маня успела проскочить на балкон, развесить мокрое, и уже на кухне сообщила мужу последние местные новости:
– Почту бомбят. – Сказала и поставила на огонь кастрюлю с водой. Завтракать они будут ленивыми варениками.
На новость муж никак не отреагировал, он сосредоточено водил пальцем по экрану и дежурно спросил:
– Как самочувствие? Зарядку делала?
– Делала, все хорошо. – Машинально отвечала она, макая в кипяток ложку. Свекровь научила готовить ленивые вареники без муки. Замешанный с яйцом, сахаром и манной крупой творог, горячей ложкой следует подцепить, затем прижать к стенке миски для уплотнения и потом окунуть ложку в кипяток.
– Почту говоришь бомбят? – Муж наконец сменил телефон на вилку и вернулся в реальность.
– Ага. Телеграф сегодня без надобности, вокзала в гарнизоне нет. А почта пала под натиском техники. Очередная революция побеждает. – Продемонстрировала Маня осколки исторических знаний мужу.
– Разрушить почту для гарнизона и есть самая настоящая революция. Там был центр гарнизонной жизни. Рядом с почтой вход в гостиницу и ателье, мама туда относила мои брюки школьные сначала подшить, потом надставить. Портниха была большой мастерицей все умела. – Глеб вздохнул, взгляд его заволокло туманом воспоминаний.
Он в очередной раз рассказал, что в субботу из бани все шли в это кафе, кто выпить пивка, кто сок, кто просто поболтать. Он с младшим братом любил посидеть рядом с отцом за столиком и погреть уши. Взрослые травили байки, бывало говорили о делах. А в возрасте 11-ти лет, Глеб в этом самом кафе услышал историю, которую запомнил на всю жизнь. Летчик с похмелья приходит в кафе, голова раскалывается, официантка с блокнотом стоит рядом и предлагает на выбор: «Есть котлеты по-киевски с салатом и пюре». «Не хочу!», «Гуляш в сметанном соусе хороший «Не хочу, нет аппетита!», есть Антрекот, Солянка. «Пива тут тебе не будет, говори, что принести?». Летчик горестно вздыхает, и говорит: «Ладно, неси все – съем без аппетита!». Маня знала эту историю как анекдот, который отличался только героем, в Питере в корабельную столовую после увольнения приходил мичман. Про известный анекдот с бородой мужу она говорить не стала. Просто слушала и понимала, Глеба унесло в историю лет на 45 назад, когда вместо ухабистых дорог здесь лежал идеальный асфальт, обрамляли дорогу белые поребрики, ныне покрытые порослью поляны, были парками, в которых вовремя и аккуратно стригли траву. По ухоженным тропинкам гуляли мамочки с колясками, гоняла на велосипедах ребятня, редкие бабушки сидели в чепчиках на идеально окрашенных лавочках. Женщины, непременно при макияже и выходной одежде, направлялись в магазины к этой самой почте. Строение буквой «Г» совмещало все необходимое для нужд гарнизонных жителей. По воспоминаниям Глеба тетя Клава и Аля носили самые высокие в гарнизоне каблуки. Они с мальчишками даже спорили чьи выше. Магазины Маня застала уже с обрушенными крышами, в кафе на окнах остались решетки, но исчезли стекла. Через высокую траву к единственному действующему объекту вели узкие тропинки. Никого на каблуках она в городке не видела, да и перед кем форсить – бравые военные давно покинули эти места, оставив старожилов, вздыхая, вспоминать былое. Глеб тоже частенько погружался в прошлое, то его уносило в восьмилетний возраст, когда босиком он несся с утра к озеру, то выбрасывало в период отрочества, и остановившись у яблони он вспоминал своего друга, который жил на этом самом месте в финском домике. Под яблоней стоял стол, мать Генки Радова выносила для компании компот, а его отец всегда помогал чинить велосипеды, при этом требовал участия в процессе всех. Так бывалый прапорщик приучал молодую поросль к самостоятельности. Потом финские домики снесли, Радовы перебрались в квартиру блочного дома. Генка умер его родители уехали, а яблоня стоит на месте. Правда плоды у нее маленькие и червивые. За плодовыми деревьями нужен уход. Мужа прервал звонок, он послушал немного, пообещал приехать через два часа, отключился и сообщил:
– Надо сегодня забрать велосипеды, и ещё нам комод отдают. Нужен?
– Если сразу из квартиры, то да. – Маня замучилась убирать в мешках вещи на антресоли, а потом в поисках нужных, вынимать все оттуда, перебирать и запихивать обратно. Купальники она так и не нашла, этот пришлось покупать. Они выбирали на Озоне очередной, уже десятый вариант. Там требовалось указать размер бедер, талии и груди. Глеб обхватывал портняжной линейкой Маню, записывал показания и шутил:
– За женой требуется учет и контроль. Не смей ничего менять в параметрах!
После операции Манины размеры увеличивались, и судя по летним шортам они уже достигли ее привычных значений. В сантиметрах Маня не знала объема своей талии, теперь же это в цифрах занесено в специальный блокнот.
За чашкой кофе и с неизменной сигаретой, Глеб настраивал себя на поездку, из дома он всегда выходил тяжело. Они вспомнили свои велосипеды, оставшиеся в дровянике в Латвии. Бригитта дополнила гараж двумя детскими. Спасибо ей, подготовила дом к зиме, весной расконсервировала и уже с апреля живет там, взяв на себя расходы по оплате электричества и прочих коммунальных услуг. А им теперь подарят другое чудо двухколёсной техники.
– Куда мы их поставим? – вопрос не праздный. Балкон занят цветами, в прихожей два велосипеда не поместятся. Можно оставить в подъезде, но там уже стоит пять соседских.
