Счастливая земля

Ну и я подкатывал понемногу, без особенных надежд. Пару раз засунул ей руку под рубашку. Наврал ей про девушек, с которыми спал раньше, но она посоветовала врать поменьше, потому что впечатления это не производит.

– Ты слишком милый и чересчур стараешься, – сказала она. – Если хочешь, покажу тебе пару вещей, в будущем пригодятся.

Тело было ее, место обеспечивал я. Убедился, что мать зависла в театре, и мы пошли на Среднюю. Мы разделись. Я искал влажное место выше, чем было нужно.

– Не здесь, дурачок. – Она рассмеялась. – Не нервничай ты так. Может быть, сначала как-то по-другому? Чтоб ты расслабился?

Я отказался. Хотел уже, чтоб это все быстрее закончилось. Боялся, что не смогу или что у меня лопнет уздечка и зальет кровью все у нее внутри. Но Ника очень помогла мне. Я очутился в ней, она положила мне руку на шею. Я двигался медленно, чтобы не разочаровать ее. Так вот ради чего все в жизни, подумал я – и тут у меня взорвалась голова.

Стон убиваемых. Вой человека, проклинающего смерть. Я услышал это. Ослеп. Сталь распорола мне пах. Наверное, я кричал. Не помню.

Я очнулся на полу у стены. Скрежет стал громче. Ника тряслась на другой стороне комнаты. Я простонал «помоги», но она подхватила одежду и одним прыжком оказалась у дверей. Я слышал, как она с криком упала на лестнице. Должен был ей помочь. Но не мог. Ничего не мог на тот момент. И мне было абсолютно все равно.

18

Блекота никогда не приглашал нас к себе, зато много рассказывал о коллекции хоррора на кассетах и об американском видеомагнитофоне. Часто занимал у нас по мелочи и забывал отдать, что раздражало, ибо никто из нас в золоте не купался. В конце концов мы узнали правду.

Блекота жил с родителями на двадцати квадратах, туалет был в коридоре, а собственную комнату ему заменяла кровать, отделенная перегородкой от остальной части. Плюс еще полочка с книгами да стол, за которым он делал уроки. Мать была уборщицей в кузнечных мастерских, отец появлялся и исчезал. Блекота очень устыдился и сообщил нам, что втихаря учится водить машину и у него отлично получается. И что вскоре уедет отсюда. И все бы было ладно, если б не Сикорка, который – злясь на вранье – начал его подкалывать. Пусть, мол, покажет нам, как это он якобы водит, а еще лучше – пусть куда-нибудь нас свозит. Все подключились к этим уговорам. Блекота встал и сказал, что раз так, то делать нечего и он приглашает в «трабант»^[4].

Думаю, что каждый, кроме Сикорки, хотел остановить Блекоту. «Трабант» стоял запаркованным в тени каштана на Школьной. Мешки с одеждой, набросанные на заднем сиденье, мы с трудом убрали в багажник. Блекота подвинул водительское сиденье себе по росту, повернул ключ зажигания, и автомобиль поехал по Рыкусмыку, ведомый, казалось, уверенной рукой. Я был рад, что сижу в середине и никто не может меня увидеть. Предложил Блекоте, чтоб тот кратчайшим путем выехал за город. Он так и сделал. Черница уже спала. За деревней асфальтовая дорога разветвлялась на Валбжих и в сторону леса. Блекота выбрал второе направление. Его распирала гордость. Он опустил стекло и выставил локоть в окно.

Дорога взбиралась на покрытый лесом холм, ночные бабочки танцевали в свете фар. Мы остановились на вершине, встали, опершись на «трабант», и разглядывали тихий Рыкусмыку внизу. Автобус въезжал на площадь, отделение милиции щурило свои неоновые глаза, окна постепенно гасли. Тромбек крикнул, что в замке на нижнем этаже горит свет, – это было невозможно, поскольку окна там были давным-давно забиты. Но он был прав. Блестело так, словно кто-то развел огонь в подземельях. Мы долго стояли так, завороженные, потом Блекота объявил, что пора домой.

Мы уселись в машину. Блекота попробовал развернуться. Неизвестно, то ли он слишком сильно нажал на газ, то ли не справился с управлением. «Трабант» слетел в кювет, и остановило его только дерево. Взвизгнул трескающийся дюропласт. Панель управления свалилась на колени Блекоте и Тромбеку, погас свет, и настала тишина.

Мы вышли из машины. Задние колеса автомобиля сонно крутились над асфальтом. Блекот попытался открыть капот, но ни у кого не оказалось фонаря или спичек, чтобы оценить масштаб катастрофы. Он весь трясся и повторял, что теперь ему можно домой уже не возвращаться и лучше б ему было умереть. Мы начали утешать его и безрезультатно пытаться вытянуть машину обратно на дорогу. Блекот уселся, обхватив руками голову.

DJ Кривда присел напротив него и объяснил, что нужно сделать. Оставим машину и вернемся в Рыкусмыку через лес, напролом, чтобы никто нас не увидел – и как можно быстрее. Ключи вернутся на свое место, и мы обо всем забудем. Кто-то украл машину, кто-то когда-то ее найдет. Так он сказал и помог Блекоте встать.

19

Дорога круто спускалась вниз. Мы шли цепочкой. Ветви хлестали по нашим лицам, а месяц светил ясно, серебря шероховатые стволы и предательские обрывы, разверзающиеся под нашими ногами. В воздух взмывали ночные птицы. Какое-то крупное животное выскочило из кустов в паре метров от меня и метнулось куда-то вслепую, теряя по дороге сон. Мы быстро потеряли Рыкусмыку из виду. Я пытался прикинуть, сколько километров мы проехали на «трабанте». Боялся, что не успеем вернуться до утра.

Лес кончился, мы перебежали поля и углубились в рощу на другой стороне. Местность пошла равнинная. Блекота трясся и плакал. Никто не знал, сколько времени, и при виде мигающего из-за деревьев огонька все пустились бежать. Одноэтажную хатку окружал щербатый забор. Во дворе нас встретил собачий лай – с цепи рвался здоровенный пес. В дверях дома показался пан Герман, пьяный в лоскуты и с ружьем. Он сразу же заметил нас. Спросил, что мы тут делаем, и заявил, что сейчас всех поубивает. Крабьим шагом подошел к конуре. Перебросил ружье в левую руку, а правой схватил цепь. Крикнул:

– Взять их, Гучо!

Мы бросились бежать, слыша за собой лай и ругань. Герман тонко прочувствовал момент и спустил пса, когда мы уже подбегали к забору. Бешеная пасть искала проход между штакетинами. Помню долгий бег и фары на дороге. Блекота упал на колени, и не было сил, чтоб его поднять.

Автомобиль переключил фары на ближний свет и остановился. Внутри сидел молодой бандит Вильчур. Спросил, что мы тут делаем, но не дождался ответа. Мы глядели на него стойко, и даже Блекота вытер слезы. Молодой бандит Вильчур покивал тогда и сказал, что раз так, то тайна должна связывать людей, а не разделять, и чтоб мы садились. Без единого слова довез нас до Рыкусмыку, высадил близ рынка и, помахав грязной рукой, побрел к «Ратуше».

Блекота отнес ключи на место, и все на этом закончилось. Его отец бесился, но так никогда и не узнал правды. Гораздо позже я узнал, что милиция задержала молодого бандита Вильчура и долго его допрашивала по вопросу «трабанта». Он не сказал ни слова.

20

С отцом я познакомился, когда он подал на меня в суд. Посчитал, что раз уж я совершеннолетний, то на алиментах можно сэкономить.

Мама взяла это на себя. Вскоре появилась с бумагами от адвоката, я подписал и даже не знаю, когда состоялось слушание. Потом суд рассмотрел наш иск и алименты повысили. Мама ликовала, я тонул в невеселых мыслях. Отец, раньше всего лишь тень, спрятанная за капелькой спермы, превратился в человека и адрес. Жил на Стальной, дом семь, квартира сорок.

Я пошел туда только после выпускных экзаменов. Едва сдал на аттестат, но сдал, и мне казалось, что отец это оценит. У дома стояли три одинаковые голубые «Шкоды» с номерами, отличающимися только на одну цифру. Я чувствовал, что это его машины. Он открыл мне дверь в майке-алкоголичке и брюках от костюма. Сразу же понял, кто я. Пригласил внутрь.

У него были усы, землистого цвета физиономия и траурная кайма под ногтями.

Я представлял его совсем иначе.

– Извини за эту ерунду с судом. – Ему явно было тяжело вести этот разговор. – Мы кое-какие дела не закрыли с твоей мамой. Она страшные деньги с меня содрала. Тебе вообще хоть что-то дала?

Я ответил, что справляемся как-то. Он задавал идиотские вопросы – есть ли у меня девушка, как дела в школе, что я собираюсь делать в жизни. Когда он услышал, что планирую учиться дальше, глаза его сузились в щелки.

– Я хотел пойти работать, но раз уж есть аттестат, то, может быть, в студенты? – Я подал ему аттестат. Он надел очки. Читал медленно. Встал, вынул бумажник из искусственной кожи, подал мне несколько банкнот, а потом руку. На прощание.

– Лучше тебе сюда не приходить, – сказал он. – Нужны будут деньги, звони. У каждого из нас своя жизнь, и пусть оно так и будет. Прости, но, наверное, так будет лучше.

Я спускался по ступеням, словно медленно погружаясь в пропасть. Темнота поглотила меня. Пришел в себя я лишь на автобусной остановке, судорожно сжимая пальцами оторванное зеркальце от «Шкоды».

21

Я пытался отойти от встречи с отцом, а Тромбек зашел в подземелья замка дальше, чем кто-либо до него. Сук трещал под моей тяжестью, зато прохлада внутри была очень приятной. Тени коридора складывались в усатое лицо моего папы. Деньги горели в кармане.

Тромбек пошел первым и, как оказалось, последним. Линейка цифр, выцарапанных на стене, кончалась числом сорок восемь. Мы начали считать. Тромбек превратился лишь в тусклый свет зажигалки. Мы дошли до сорока, и стало понятно, что происходит нечто невероятное. На пятидесяти шагах мы начали аплодировать, а еще через десять шагов у нас перехватило дыхание. Мы были уже в том возрасте, когда неприлично бояться подземелий и темноты, и все же у каждого душа ушла в пятки.

На шестьдесят седьмом шагу Тромбек испустил сдавленный крик. Зажигалка погасла. Мы звали его, спрашивали, все ли в порядке. Из глубины повеяло холодным воздухом, и в освещенную окном зону шагнул Тромбек. Он был весь мокрый и прижимал к груди какой-то небольшой предмет. Не проронил ни слова, пока мы не покинули территорию замка. Лишь тогда он тяжело уселся на стол в самой темной части торговой площади, попросил пить и показал, что нашел в коридоре.

Это был кусок рога какого-то большого зверя, неровно отломанный, длиной с указательный палец. И очень старый. И со следами крови.

22

В тот день я перестал верить в случайности. Мы нашли рог. Я познакомился с отцом и нашел маму – уже холодную. Она уронила голову на свою косметику перед зеркалом. Рядом стояла едва початая бутылка «Люкса». Врач сказал, что она умерла трезвой, а причиной смерти указал аневризму. Я в это не верю, потому что аневризма лопается, когда ей заблагорассудится, и ничего не ждет, как ждала мама, когда я стану взрослым и смогу справляться дальше без нее.

Глава вторая

1

ЭТО БЫЛА последняя неделя лета; все, кроме меня, уезжали, и никто не собирался возвращаться.

В Рыкусмыку обанкротился первый из трех пунктов видеопроката, тот, в котором не было порно, а только мягкая эротика. Хозяин, пан Габлочяж, продал конкурентам все кассеты, которые они хотели купить, а остальное выставил на торговой площади в рядах картонных коробок. Он перекрасил изнутри свой пункт, смонтировал решетки и уселся за широким прилавком ломбарда. За его спиной громоздились утюги, плееры, телевизоры и небоскребы видеомагнитофонов, словно напоминание о его фиаско. Он никогда ни о чем не спрашивал, а когда Кроньчак приходил с ордером, то просто впускал его внутрь. Сам же в это время курил перед входом и совершенно расслабленно ожидал дальнейшего. В музыкальном магазине на Старомейской появился отдел с глянцевыми журналами и косметикой.

Косметику продавали также и со столов под арками у рынка. В основном это были фальсификаты известных марок; стерегли их ворчливые старушки и языкастые шиксы с пальцами, созданными, чтобы считать мелочь. В брезгливо оттопыренных губах тлели сигареты. В витринах, темных еще недавно, появились распродажи тряпья, секонд-хенды, которые с утра опустошали женщины, а вечером мужчины, ищущие дешевую одежду для работы за Одрой. Шампиньоны сохли на жирных жюльенах, малолетние карапузы гордо рубали блины с клубникой и рисовали пальцем узоры на стеклах кафе-мороженого.

Тем летом на рынке выступали старые артисты – Поломский, Гулевич и Цвынар, собирая случайных зрителей. Молодежь слушала Massive Attack и Мэрлина Мэнсона. Собирались на втором этаже бара «Левиафан», у реки, вливали в себя местное пиво «Пяст», крутились между столиками, стреляя сигареты. Предприимчивый Вильчур продавал разливное пиво поблизости от замка. Я слыхал, там можно было купить не только пиво, если задать правильный вопрос. Девушки ездили во Вроцлав, торговали там бижутерией ручной работы. Парни сняли хозяйственную постройку у гаражей на Рапацкого, подвезли туда штанг и гантелей. Принимали всех за смешные деньги, благодаря чему Сикорка существенно окреп.

По городку кружили активистки организации, борющейся за права женщин; похоже, что их привлекли истории об изнасилованиях, как любимом занятии мужчин Рыкусмыку. Кроньчак утверждал, что ничего о подобном не знает, активистки же отвечали, что по таким случаям заявлений не пишут. Организовали лекции в здании лицея для взрослых, раздали кучу листовок и поехали себе дальше, ибо, как известно, изнасилования случаются во всем мире.

Полицейский Кроньчак купил себе «Порше» во вроцлавском салоне и ездил на нем даже от участка до «Ратуши», паркуясь перед самым заведением, ко всеобщему возмущению. Потом шел за косметикой под арки и долго разговаривал с девушками. В то лето он гулял с миниатюрной красавицей, вроде бы аспиранткой химии в политехническом. Я видел, как в воскресенье после обеда он провожает ее на автобус, как они обнимаются на прощание, как он нервно поглядывает на водителя и уходит, чтоб застыть над рюмкой водки.

Городская рада, по инициативе богачки Владиславы, попыталась победить Кроньчака. Идея огородить рынок бетонными вазонами рухнула, но зато удалось сделать нечто иное – за июль вокруг замка возвели ограду с колючей проволокой поверх нее и будкой охранника на входе. Местный журналист спрашивал, для чего это все, но не дождался ответа.

Бог во всех проявлениях посетил Рыкусмыку. К ужасу пастора, появились даже пятидесятники со своей общиной. Говорили на языках и возлагали людям руки на головы. Кришнаиты тряслись над своими четками, последователи какого-то корейского безумца сняли целый этаж в доме культуры и там обучали, как на самом деле устроен мир. Каждую субботу мусорки в новых кварталах были полны экземплярами «Сторожевой башни»^[5]. На стене кладбища появились граффити, прославляющие Сатану, явно нанесенные очень наскоро.

Был конец августа, и день трещал от солнца. На рынке шел фестиваль хлеба; он привлек птиц со всего района, скрутив их в голодную воронку. Я смотрел, как они уходят в небо. Скрежетали в моей голове, а парк был разноцветным от велосипедов, шариков и плакатов.

2

В последнюю субботу лета странности начались сразу после обеда. Я возвращался с закупками для костра. Скрежет сдавил мне голову; из сетки, что я выронил, выкатились сосиски и три банки «Пяста». Я уселся перед «Ратушей», на солнце. Официантка спросила, как я себя чувствую. Я соврал ей что-то и заказал кофе. После стольких белых ночей сон накрывал меня где угодно.

Я корчился в кресле, умоляя скрежет стихнуть. Поднял голову. С улицы Храброго, то бишь со стороны замка, показался пан Габлочяж в цветной синтетической рубашке. Курил сигарету и разглядывал Рыкусмыку как свою собственность. В двадцати метрах за ним шла Безумная Текла. Затягивалась летним воздухом и повторяла его шаги. Большой палец засунула за лямку пояса, в точности как он. Сумасшедшая тень.

Габлочяж не видел Безумную Теклу, да, похоже, вообще никого не видел. Просто вышагивал вдоль стены рыночка и наверняка направлялся в свой ломбард. Безумная Текла точно поймала ритм его шагов. Двигалась яростно, вколачивая ноги в землю, так что птицы разлетались.

Когда пан Габлочяж добрался до Костельной, Безумная Текла остановилась и встала навытяжку. Пан Габлочяж рухнул, словно получил удар в середину спины. Охнул. Обернулся в поисках врага, но увидел лишь меня у столика, пьяниц под арками и Безумную Теклу, что засмеялась и побежала в обратную сторону. Тогда он встал и тоже ушел, с недоумением крутя головой.

3

Я думал, что этим вечером мы займемся не тем, чем обычно, так что удивился при виде Сикорки, тащившего компьютер с монитором. Кабели путались у него под ногами. Он сразу же начал расставляться, сконфигурировал связь. В те времена беспроводной сети не было, и, чтобы поиграть в Quake, приходилось вот так мучиться. Я спросил у Сикорки, зачем он это делает, ведь мы собирались на костер и так далее. Он ответил, что одно другому не мешает, а если я планирую устраивать какое-то торжественное прощание, то он против.

– Знаешь, что мне отец сказал? – буркнул он. – Даст мне работу! На стройке. У него полсотни фраеров на окладе, а мне другой работы не нашлось.

Сикорка не попал на юрфак, и ему нужно было куда-то приткнуться на год. Его отец строил Варшаву, что-то типа этого. Я ответил, что, возможно, не все так плохо и он, по крайней мере, увидит другой город, что-то подкопит, а год – не приговор. Сикорка только махнул рукой да мрачно заметил, что в Англии заработал бы больше и что, наверное, туда и поедет. Попросил помочь ему с кабелями и подключением. Монитор мы поставили на книги. Сикорка замер перед экраном. Так было всегда. Он приносил свой компьютер, и мы гоняли в кваку^[6] целыми часами. Потом я шел в бывшую мамину комнату, которая теперь стала моей, ложился, и под моими веками коридоры и разлетающиеся головы врагов сливались с бледным рассветом.

Я предложил партию для разогрева, до начала турнира. В дверях объявился Блекота, тянущий за собой измученного DJ Кривду. Рукопожатие DJ Кривды было влажным. Он уселся в углу и сказал, чтоб мы пока играли без него. Подтянул к себе полный пива рюкзак, и мне показалось, что он хочет поскорее напиться, что было совсем на него не похоже. Я спросил, что случилось. Он пожал плечами, ответил, что ничего особенного и он-де просто думает, что же будет дальше, раз мы все уезжаем из Рыкусмыку. Я рассмеялся, поскольку планировал остаться – я поступил в политехнический и рассчитывал каждый день ездить во Вроцлав, чтобы сэкономить на проживании. Проезд тоже денег стоит, заметил Блекота.

Мы начали играть. Я старался сразу же набрать как можно больше очков. Разрубил Сикорку, расстрелял Блекоту. DJ Кривда мял в углу пустую банку из-под пива. Я рассказал про Безумную Теклу и про то, что она сделала с бедным Габлочяжем.

– Я слыхал, что эта самая Владка ей не мать, а бабка, – сказал Сикорка. – Старой карге ведь лет семьдесят верных.

– Я даже не знаю, сколько самой Текле лет, – ответил Блекота. – Говорю вам, господа, надо валить отсюда как можно дальше. Никаких Безумных Текл, к черту Владиславу и Габлочяжа. Мне, пожалуйста, немного нормальности.

DJ Кривда хотел ему что-то на это сказать, но передумал. Тромбек вошел без стука и молча пожал каждому руку. Под глазом у него был сизый фингал. Я спросил у него, в какую историю он впутался. Он лишь покрутил головой и сказал, что в такую, как обычно. Мне стало неловко. Тромбек прогнал меня из-за компьютера и спокойно добавил:

– Но, может быть, и нет.

4

Блекота, подозрительный по природе своей, утверждал, что большой мир только и ждет, чтобы раздавить таких жучков, как мы. Рассказывал про старших знакомых, обманутых на съемных квартирах, которые потом, как бы ни старались, все равно заканчивали с какой-нибудь страшной девкой в норе у черта на рогах и без денег на повторный год учебы.

– Надо за этим делом следить. Трахаешься-трахаешься, а потом просыпаешься – а рука в ночном горшке. Девушек надо опасаться. Каждая только и хочет поймать парня, а потом захомутать его.

Мне хотелось спросить, откуда бы Блекоту знать об этом. Думалось о том, что через неделю Сикорка уже не придет с компьютером и придется справляться самому. Сикорка дергал мышкой и лупил по клавишам так, словно хотел их разнести. Но ничего не мог сделать. Тромбек просто играл лучше. DJ Кривда смял еще одну банку и сказал, что теперь его очередь. Сикорка не уступил места, он хотел отыграться.

– Да как хочешь, – буркнул DJ Кривда. – Нет смысла напрягаться, везде по ходу одно и то же. Те же проблемы.

– Ну нет, – ответил Блекота. – Например, той же Теклы в других местах не будет. Затеряется в толпе. На Западе каждый хочет тебе помочь, а тут каждый следит, чтоб ты не вылез выше других. Даже бабы смотрят только на кошелек. Вот и весь ваш Рыкусмыку.

– Везде смотрят.

– Вот и нет. Есть нормальные девушки. Мне такая нужна.

Сикорка сжал губы и швырнул мышку на пол. Все бы обошлось, но Тромбек начал смеяться. Я не успел глазом моргнуть, как они уже стояли друг напротив друга и лаялись. Осатаневший Сикорка бешено выкрикивал кодекс игры в квейк, который только что сам и придумал, Тромбек же гоготал и ругался. Вот-вот сцепились бы всерьез, но тут DJ Кривда встал и сказал, что если будем так играть, то и на фиг бы такие игры. Мы не дети, господа. Сикорка ответил ему бешеным взглядом. Уселись обратно, как можно дальше друг от друга.

5

Именно DJ Кривда сказал, что хотел бы сегодня вечером пойти в замок и еще раз прогуляться в глубь коридора. Сказал, что ему все равно, до костра или после.

– Не сделаем этого сейчас, не сделаем никогда, – добавил он, а Блекота высунулся из-за компьютера с вопросом, о каком костре вообще речь. У Сикорки было собственное мнение.

– Я в последнее время разное слышал. Будто бы подземелья хотят залить бетоном, из-за того мальчика, что пропал там. Не полностью, только входы. И опять же, Текла ходит по городу и рассказывает, что замок исполняет желания каждому, кто спустится в самый низ. Выходишь с полными карманами, даже если раньше гроша не имел. Только надо кого-то пожертвовать. Или себя. Тогда получишь то, что хочешь.

– А чего бы ты хотел? Денег? – поинтересовался Тромбек.

Так оно все и началось. Какое-то время мы спорили, кому чего в жизни нужно и решают ли деньги все проблемы, только часть их или вообще ни одной. Блекота снова размечтался о любви, и только DJ Кривда уперся, чтоб снова пойти в подземелья, хотя там никто и не исполняет никаких желаний.

– Если б там сидела какая-то добрая фея, то Рыкусмыку выглядел бы иначе, верно говорю? Был бы тут хоть один человек, у которого дела бы шли нормально. Я не жалуюсь, просто говорю, что Рыкусмыку как бы не совсем Лас-Вегас.

– А я думаю, Безумная Текла права. У каждого, кто спустился вниз, было одно желание. Свалить отсюда и не возвращаться. Я вам обещаю, что если спустимся туда, то именно что-то в этом роде скажу. И вам то же советую, – сказал Сикорка, а смех его напоминал звук пустых банок, катящихся вниз по каменным ступеням. Тут ничего было не поделать, мы просто ждали, когда он закончит.

6

DJ Кривда продолжал свой марафон к бессознательному состоянию. Тремя могучими глотками осушал банку пива, сминал ее и аккуратно откладывал, как если б она была из тонкого стекла. В перерывах между партиями в квейк опирал голову на запястье и смотрелся в погнутое донце. Вынимал из рюкзака следующую банку «Пяста», открывал. Пиво текло у него по рукам, но он не обращал внимания.

– Чего мне будет не хватать? Да ничего. О чем вообще вопрос? Я ведь остаюсь здесь, – рассуждал я вслух. – Курсе на третьем-четвертом, может, и перееду во Вроцлав. Чего дому стоять пустым? Кто-то ведь должен остаться, верно?

DJ Кривда достиг наконец своей цели. Его глаза остекленели. Он начал играть и разнес всех, даже Тромбека. Вдыхал глубоко, и казалось, воздух так и остается внутри него. Боролся с уголками собственных губ. Поднимал их, а они все равно падали.

– Я всегда знал, что будет. – Он убрал пальцы с мышки. – А теперь не знаю. Довольны?

– Я тоже. Но я и сейчас знаю. Буду возиться в пыли с бандой придурков, – сказал Сикорка. – Спасибо большое за такое развлечение.

– Ты так говоришь, как будто у тебя жизнь закончилась.

– Я так говорю, как будто у меня есть проблема.

– В Рыкусмыку всегда симпотные бабы были, – заявил Блекота и дал понять, что охотно сыграет еще раз. Смеркалось, и нам пришлось задернуть шторы, чтобы красное солнце не отражалось в мониторе. Тромбек ощупывал опухший глаз.

– Знаете, что я вам скажу? Вы все пургу несете. Мы едем туда, где лучше, однозначно. Понимаете? Тут такой сиф, что от пердежа нос отваливается, или вы, курва, ослепли? Я сматываюсь отсюда, и пока, до свиданья, господа, пусть даже придется вкалывать на стройке рядом вот с этим тут.

– Ну спасибочки, – ответил Сикорка.

– Не спасибочки. А так оно и есть. Вот увидите. Через пять-десять лет вам захочется блевать, вспоминая эту дыру. И я вас уверяю, вы натурально проблюетесь на каждое Рождество, Пасху, или на что вы там вынуждены будете сюда приезжать. Родительская еда поперек горла вам встанет. Вы что, реально этого не понимаете?

– Я все думаю, что с нами будет, – сказал Блекота. – С нами, в смысле – с нами. Сечешь, Тромбек?

– А что с нами случится, мир не такой большой. С чего бы, черт побери, нам забывать такую дружбу? Потому что нам еще мало лет? Потому что никого больше не знаем? Мы ведь столько времени держались вместе как можно дальше от этой гнили. Ведь дружба, курва, – она навсегда. Не слыхали об этом?

Я не понимал, сарказм это или Тромбек говорит серьезно. DJ Кривда, посеребренный отблеском экрана, переспросил, что он имеет в виду.

– Ничего, – громыхнул Тромбек. – Говорю, как дела обстоят. И еще я бы хотел, ну, чтоб вы хоть чуть поняли, сказать, что…

DJ Кривда отложил мышку:

– Ты злишься и бредишь.

– Ну да, ну да, это проще всего сказать. Я считаю, что не надо ни на что рассчитывать, и кроме того…

Мы так никогда и не узнали, что же он так сильно хотел нам сказать. Раздался стук, и Тромбек смолк, в испуге глядя на дверь.

7

Я проводил Тромбека в бывшую мамину комнату. У меня была там постель и книжки у настольной лампы, ее фото, а в шкафу стояла бутылка водки, перед которой она умерла. Он лег за кроватью и шепнул мне, чтоб я погасил свет. В коридоре стоял полицейский Кроньчак в кожаной куртке и блестящих ботинках с набойками. Чистые ботинки для Рыкусмыку были чем-то невиданным.

Он не переступил порога, но внимательно осматривал помещение все глубже. Извинился за беспокойство и сразу же спросил, не у меня ли Тромбек, потому что он должен найти его и как можно быстрей доставить в участок. Я ответил, что нет, и поинтересовался, что, собственно, случилось. Кроньчак только этого и ждал. Спросил, может ли войти, и тут же оказался внутри. Обводил взглядом моих друзей и старый диван, на котором они сидели, столик с облезающим лаком, сток на полу в ванной, что был виден через открытую дверь. Астероиды банок, окружающие DJ Кривду. Потом сказал:

– Суббота была такая спокойная, пока не появился ваш товарищ и не наделал нам всем проблем. – Засунул свой нос в ванную, оглядел нас, выбрал Блекоту: – Ты точно его не видел? Я бы поклялся, что вы все время таскаетесь вместе.

Никто не отозвался. Блекота старался не отводить глаз, промямлил, что не знает, что случилось, и ничего общего с этим не имеет. Кроньчак начал его утешать, даже положил ему руку на плечо. Зыркнул в оба монитора. DJ Кривда не отводил взгляда от полицейского и пил маленькими глотками.

– Я бы тоже бахнул пару пива, но, к сожалению, должен искать вашего приятеля. Завидую вашей молодости и беззаботности.

Ладонь Кроньчака сомкнулась на ручке двери в соседнюю комнату. Я начал объяснять, что там еще мамины вещи, и что я сам не осмеливаюсь туда войти, и уж точно друзей не пускаю. Мама ведь умерла недавно.

– А мне казалось, что уже довольно давно. Да, я отлично тебя понимаю, я и сам терял близких. Ну, не хнычь. – Он говорил все громче в сторону двери. – На сегодня, пожалуй, закончу с поисками, но если вы каким-то чудом встретите своего дружка, то передайте ему, что завтра с утра я его жду и что ему было бы лучше все же прийти. У меня тоже был отец, и я знаю, как оно в жизни бывает.

И он ушел, не поворачивая головы. Еще какое-то время стоял под окном и смотрел вверх. Мы молча ждали, пока он уйдет совсем. Из второй комнаты высунулась голова Тромбека, мокрые волосы липли к бледным щекам.

8

Мы кое-что знали об отце Тромбека, и ни у кого не нашлось смелости спросить, что же случилось. Летними днями этот невысокий, но жилистый мужчина делал в парке шпагаты, опираясь щиколотками на две параллельно поставленные лавки. Когда мы были помладше, он брал нас собой на речку и там показывал приемчики. Любил заходить в «Ратушу» и к Дызю, а потом садился на лавке и, всматриваясь в небо, ждал трезвости. Брал в библиотеке кучу остросюжетных книжек. Загибал уголки страниц, к которым собирался вернуться. Раз в месяц крики из дома Тромбека разносились на весь квартал Тридцатилетия, а порой долетали и до Пястовской башни.

Тромбек взял пиво у DJ Кривды, напился и больше его не трогал. Он хотел смываться, потому что был уверен, что Кроньчак сейчас вернется и на этот раз точно заглянет во вторую комнату. Блекота напомнил ему, что все в порядке, если не считать утреннюю прогулку в комиссариат.

– Кроньчак падла и тот еще трус, – ответил Тромбек. – С моим стариком выпил море водяры, так что я отлично знаю, что будет. Откуда, вы думаете, у него этот «Порш»? И бабло на девочек? Из собачьей миски вытащил, с зарплаты полицейского? Щас прям.

– Может, ничего страшного не случилось?

– Случилось.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все тут. Давайте, ребята, умоляю, дергаем отсюда.

Вещи для костра уместились в два рюкзака. Тромбек сказал, что не собирается идти до карьера пешком и мы поедем на машине. На самом деле он боялся встретить Кроньчака, который в его воображении подстерегал в каждом темном углу Рыкусмыку. DJ Кривда обрадовался такой перспективе и сказал, что нет проблем, он поведет машину. Он смял очередную банку, погасил монитор. Ждал. Я настаивал на том, чтобы пойти пешком, а DJ Кривда болтал про «Пунто»^[7], который получил от тетки за сданные экзамены. Стоит, мол, и только ждет, чтоб на нем поехали.

– Перегоним ночь! Поедем себе так запросто, как ездили когда-то! – призывал он, а Тромбек сказал, что раз уж единственный из нас с правами пьян в дрова, то он охотно поведет сам, поскольку умеет.

Да кто его знает, может быть, он и умел? В свое время маленький Тромбек садился в побитой «Шкоде» на колени к отцу и хватался за руль. Отец включал вторую передачу, и так они катились через весь Рыкусмыку. Тромбек нажимал на гудок, люди оборачивались, и на их бешеных лицах внезапно появлялась улыбка.

9

Мы знаем, что было, да и будущее не тайна. Не дается только момент перехода.